Не говори об этом

Дисклеймер

Все персонажи и события произведения вымышлены, любые совпадения с реальными людьми или ситуациями случайны. Произведение содержит материалы, предназначенные для лиц старше 18 лет.

Автор поддерживает традиционную для России моногамную модель семьи и осуждает любые формы педофилии, измен и эксплуатации чувств несовершеннолетних.

Данное произведение не призывает к противоправным действиям и направлено на осмысление сложных социальных проблем.

Это художественное произведение содержит упоминания и сцены, связанные с моральным, сексуальным и физическим насилием, включая внутрисемейное насилие и темы, связанные с травмой.

Текст может быть эмоционально тяжёлым и неподходящим для всех читателей.

Автор не пропагандирует насилие и не оправдывает его. Все описания служат исключительно художественным целям — чтобы продемонстрировать психологические травмы, механизмы замалчивания, разрушительное влияние власти и молчания в семье.

Читателям, чувствительным к этим темам, рекомендуется воздержаться от прочтения.

Глава 1

— Твою ж мать, — Люся выключила воду и стала заворачиваться в полотенце. Агрессивно вытираясь она оценивала бесполезность своего мужа по шкале от “Они все такие” до “Пора разводиться”.

Разводиться? Смешно. Кто её возьмёт — с её сплющенной грудью, кольцами усталости под глазами и этим невидимым ошейником, который надела сама, когда родился первый. А потом второй. А потом и третий. Ей уже за 40, на последний праздничный ужин этот баран купил на праздничный торт две четвёрки, надо ж было до такого додуматься. Муж на неё не смотрит уже давно. Вернее, смотрит, но запросы его стали странными.

Пока поток мыслей об их отношениях проносился в голове, Люся уже натянула всю одежду, сняла шапочку и выбирала в зеркалке: хвост или гульку. Решив, что пучок наматывать слишком долго, а её ждут, она быстро четыре раза обмотала резинку вокруг волос и вышла.

— Любимый, есть гречка и котлеты, будешь?

— Да, давай побыстрее, — Паша был раздражён. Он сидел в майке и шортах и что-то смотрел в телефоне.

Люся достала из холодильника кастрюлю с кашей, противень с котлетами, совместила содержимое в тарелке, и запихнула тарелку в микроволновку.

— Дорогой, у тебя сегодня выходной?

— Да.

— Я тебя хочу, — с самой широкой улыбкой привлекла внимание Люся. Она говорила с надеждой. Как в юности.

— Не сегодня, — бросил он, не отрывая взгляда от телефона.

Ожидаемо. Хоть в этот раз не предлагал её нежные места бить током для его возбуждения. Люся верила, что он не был плохим. Просто его реальность давно ушла в тень: порнографические сайты, странные форумы, где “страсть” означала унижение. Когда Паша показывал ей, что он хочет в спальне, женщина была шокирована: ей было жалко эту девушку, визуально актриса была похожа на девочку, которая вместо урока попала к извращенцу. Поразило же её не столько жестокость, сколько медицинские приборы для измерения пульса и давления актрисы в постоянном режиме. На вопрос об опасности, раз нужно следить за показателями в процессе, муж ничего ей не ответил.

Люся решила попробовать пойти напролом: она подошла сзади и обняла Пашу. Он же положил телефон экраном вниз и поднял к ней голову. Женщина сразу же атаковала губы, но они не отзывались и смиренно принимали её действия. Она спустила руки с его груди ниже, и правой рукой оказалась на шортах. Потребовалось поискать вялое содержимое трусов. На её поглаживания не было никакой реакции.

Микроволновка пропищала, что полторы минуты истекли.

Тарелка с глухим звуком легла на стол. Паша ел, уставившись в экран, будто рядом не стояла женщина, которая всё ещё надеялась быть для него живой.

— Ты ведь понимаешь, что это… ненормально, да? — Люся пыталась быть спокойной, но голос дрожал.

— Что?

— То, что ты хочешь. Ток, ремни, боль. Это…

— Нормально. — Паша не поднял глаз. — Все так живут, просто ты отстала.

— Отстала? — Она усмехнулась. — Нет. Я просто не хочу, чтобы меня связывали, как тушу. Или били током, чтобы ты почувствовал хоть что-то. Я не предмет.

Он бросил ложку. Металл звякнул о край тарелки.

— Всё с тобой ясно.

— Со мной всё ясно давно. А вот с тобой — ни хрена, Паша. Ты хочешь секса, но не со мной — с куклой.

Паша встал, пошёл к балкону и вышел, захлопнув за собой дверь.

Люся убрала еду в холодильник и вернулась в ванную комнату. Она скинула одежду и долго смотрела на своё отражение, внимательно разглядывая старые несовершенства, которые по её мнению могли оттолкнуть парней ещё в 15 лет, и новые, пришедшие с возрастом. Настроение испортилось, возбуждение пропало, женщина оделась и через минуту спряталсь под одеялом. Через полчаса тихих слёз вымоталась и уснула.

***

Семья наших героев живёт в трёхкомнатной квартире, которую взяли в ипотеку когда дом был на этапе котлована. Тогда значительную скидку дал материнский капитал, а в этой семье сертификатов было даже два.

Кухня у них большая, с диваном у стены, за которым — голубые виниловые обои с белым узором. За столом — пятеро, иногда шестеро, умещаются без труда. Холодильник гудит в углу, рядом — плита, мойка, кастрюли на крючках ждут своего часа, и старенький телевизор, что постоянно работает фоном. Отец часто здесь — за столом или на диване, с чашкой чая, но при этом почти никто не помнит, чтобы он хоть раз что-то готовил. Как будто это его наблюдательный пункт, а не кухня.

Комната девочек — столкновение двух миров. У младшей — кровать с плюшевыми игрушками, у старшей — раскладной диван, на котором можно разместиться вдвоём, если очень нужно. Компьютер один, но стол большой — так что, если не ссорятся, могут сидеть рядом. Стул — один, старое компьютерное кресло — одно. Шкаф тоже общий, с дверцей, которую надо приподнимать, чтобы закрыть. На подоконнике — косметика, учебники, чашка с чаем там уже неделю. В углу этой комнаты дверь — туалет с душем. Закуток тесный, но с дверью, которую можно закрыть и сидеть внутри подолгу. Именно туда частенько уходит Вера — укрыться, подумать, просто побыть одной, порисовать.

Комната сына больше похожа на комнату в общежитии, чем на постоянное жильё. Раскладной диван, скрипучий и усталый, на котором он почти каждую ночь делит пространство с девушкой — ей здесь как-то уютно, несмотря ни на что. Стол заставлен: ноутбук, клавиатура, банки с энергетиками, провода, зарядки. Рядом кресло, старое, с одним уцелевшим подлокотником. На стене — наушники на гвозде. Шкаф с перекошенной дверцей, которую он так и не починил.

Комната родителей — самая простая. Большая кровать и шкаф, растянувшийся во всю стену. Без декора, без особых личных мелочей. Мама работает на ноутбуке прямо на кухне, чаще по ночам, когда всё затихает. Отец — проводник, подрабатывает грузчиком, маляром, таксистом или кем придётся. Хотя у него есть старый ноутбук, кажется, что компьютер ему не нужен — он не расстаётся с телефоном.

Из коридора — раздельные ванная и туалет. Ванна простая, какую лет 10 назад поставил застройщик. Ей не хватает сантиметров 20, чтобы протянуться от стены до стены, так что над головой возвышается ручка швабры. Полотенца сохнут на двери, шампуни стоят прямо на полу. Отдельный туалет — стандартный, пахнет освежителем и ничем не отличается от многих других.

***

— Меня они больше любят! — кричала щуплая девочка двенадцати лет, с торчащими локтями и вечно недовольным лицом. Это была Полина. Огромная толстовка с капюшоном ей была нужна, чтобы скрыть пару прыщей на лбу и начавшую расти грудь.

— Они хотя бы делают вид, что любят тебя, — парировала Вера, старшая сестра Полины. Вере 15, она почти “прозрачная”, со светлыми стенам ей не давали слиться чёрные волосы и длинная чёрная футболка с логотипом панк-группы, в репертуаре которой нет песен без меток “18+”.

— Ты их не слушаешься! Папа говорит, что ты вырастешь бомжихой.

— Слушай его больше. Не захочешь бегать по его указаниям, как собака за веткой, тоже плохой станешь.

— Нет, я хорошая.

— Конечно, хорошая. Особенно когда подружек приводишь.

— Что?

— Ничего. Отец выслужиться перед ними хочет, а для нас ни черта не делает.

— Нет, — упрямо повторила Полина. — Всё равно ты странная. Кто захочет жить с бабушкой? Там пахнет капустными пирогами и лекарствами.

— Лучше, чем пахнуть Пашей.

— Он тебе отец.

— Ну и? Условный. Он никогда ничего не знает.

Полина замолчала. Стояла, поёживаясь, теребила края рукава.

— А бабушка тебя не будет заставлять учиться? — Полина придумала вопрос.

— Будет. Но не на бухгалтера.

— Мама сказала, у тебя по алгебре четвёрка…

— У меня по жизни четвёрка, — грубо ответила Вера. — По химии, физике, литературе, физкультуре… Так почему не тренер? Или физик? Почему я должна считать цифры?

— Ты хочешь быть художницей?

— Я не хочу. Я уже. Просто пока никто не в курсе.

— Никто не в курсе чего?

— Подала документы в колледж. И ты ничего не знаешь, а то прибью.

— А если тебя не возьмут?

— Тогда я стану музыкантом. Или официанткой. Или буду варить кофе. Но в школу я не пойду. Все учителя говорят, что я завалю ЕГЭ.

Шёл июль. Девушки вернулись от бабушки и дедушки по линии мамы, с которыми часто проводили время: старшие родственники забирали девочек со школы и водили одну в музыкалку, другую в художку. Обычно этим занималась бабушка. Теперь Вера и Полина способны сами добраться на занятия, но привычка вкусно обедать осталась.

Вера чувствовала себя спокойно в квартире прародителей. Однажды девушка вышла на их балкон и закурила.

Бабушка только покачала головой — мол, рано.

А дед усмехнулся, рассказал, как в голодные послевоенные годы они с бабушкой крутили самокрутки — из газеты, крутого чая и нюхательного табака.

— Я его с огорода тащил, — вспоминал он. — Им тогда посыпали картошку от гусениц. А я сушил, тёр и делал смесь. Гадость, конечно, но курить хотелось.

— Это была наша тайна, — добавил, посмотрев на бабушку. — Теперь и твоя.

***

Самый старший — Артём. Ему семнадцать, но с таким же успехом можно дать и двадцать пять, если судить по уставшему взгляду. Высокий, сутулый, ходит в одной и той же чёрной толстовке, даже когда на улице плюс двадцать. Волосы выглядят так, будто их никто не расчёсывал уже три года. Прыщи на лице он старается не трогать, но руки всё равно то и дело тянутся — привычка.

Паша этим утром шёл из спальни на кухню, а Тёма вышел из туалета, чтобы вернуться к себе в комнату. Молодой человек сделал шаг назад, чтобы пропустить отца.

— Ты бы хоть поздоровался, — буркнул Паша. — А то как привидение. Ни здрасьте, ни до свидания.

— Привет, — спокойно ответил Артём.

— Вот. А то Катьку свою обнимаешь, а родного отца будто боишься.

— Я тебя не боюсь.

— А что тогда?

— Просто не о чем с тобой говорить.

Он говорил это не дерзко. Паша фыркнул, пожал плечами и пошёл на кухню. Артём вернулся к себе в комнату, сел за ноутбук и надел наушники.

Катя лежала, смотрела в потолок.

— Всё нормально? — спросила она.

— Ага. Просто папа.

Катя сернулась калачиком, обняла подушку. Артём сидел за столом, что-то кликал на ноутбуке.

— Тёма… — сказала она, не открывая глаз.

— А?

— Ничего.

Он встал, подошёл, лёг рядом. Аккуратно положил руку на её спину.

Катя вздрогнула. Но не убрала руку. Только прошептала:

— Ты меня любишь?

— Конечно.

Через несколько секунд Тёма задал встречный вопрос:

— А ты?

— Я тоже.

Катя перевернулась. Их глаза были напротив друг друга, девушка обняла верхней рукой Тёму. Он натянул одеяло на них обоих, обнял любимую в ответ. Катя прижалась лбом к груди парня. Они уснули.