Не хлебом единым...

Самая главная неудача в жизни Лидии произошла ещё до того, как она смогла что-то для себя решать: время, в которое она родилась, ей категорически не подходило.

Родись Лидия в великой империи, жители которой были с рождения припечатаны привычным сословным клеймом, — быть бы ей трудолюбивой наёмной работницей на барском подворье, в свободные часы ведущей крепкой рукой собственное хозяйство, да сговоренной с юности женой какого-нибудь рукастого парня и матерью двух-трёх бойких ребятишек.

Родись Лидия в великой стране, отчаянно стремившейся воплотить идеалы, придуманные для чуть более лучшей версии человечества, чем та, которая была под рукой у создателей, — видеть бы ей, как почётен честный труд, быть дояркой-ударницей или швеёй, лучше других умеющей выполнять предписания художника-конструктора, да счастливой женой такого же толкового парня и матерью любознательных ребятишек.

Лидия росла в то изломанное время, когда груз идеалов стало окончательно неподъёмным и чуть было не похоронил под собой страну вместе со всеми её жителями. Хуже того, она родилась даже не в городе — в дальнем селе, от которого до ближайшего города ехать было не меньше трёх часов, и это на машине, найти которую ещё было возможно, заправленной бензином — его найти уже было сложнее, по дороге, растворившейся в небытии ещё в первые годы крушения Союза. Лидия, совершенно непригодная ни к ведению бизнеса, ни к изобретению эффективных способов отъёма чужого имущества, ни даже к торговле, всё же не спилась и не попалась, словно муха, в клеевую ловушку — в отличии от многих своих соседей. Пахала подёнщицей у более шустрого односельчанина, вовремя принявшегося разливать в красивые баночки обычные домашние закрутки, да продавать их каким-то дурачкам; смотрела за престарелыми родителями и в срок схоронила их. Даже забеременеть смогла от чужого, непьющего и умного мужика, назвавшегося менеджером, присланным из самой столицы потолковать с местными о покупке земли.

В большом мире жизнь мчалась своим чередом: воздвигались и падали технологические колоссы, лишь далёкими раскатами грома заметные в затерянной среди полей и холмов деревне. Собирались воедино обломки единого государства, с трудом латая неизбежные в таком деле шрамы.

Лида, так и не понявшая до конца правила этой новой жизни, по-прежнему работала за небольшие деньги на смекалистого соседа, жила в оставшейся от родителей саманной хибарке, ухаживала за небольшим огородиком и десятком шустрых яйценоских куриц. Но, как бы ни любила она наблюдать за пробивающейся из-под земли зеленью и за топающими по двору жёлтенькими цыплятами, самым главное и самое важное дело в её жизни было одно — воспитание сыночка Володеньки.

Мальчишка получился на загляденье: и хорошенький, и ласковый, и умненький. В небольшой деревенской школе, в которой только чудом учительского подвига сохранились учебники двадцатилетней давности, он считался чуть ли не вундеркиндом. Иногда Лидия позволяла себе помечтать, что скопит достаточно денег, чтобы Володенька смог учиться хотя бы в ближайшем городе, а то и в самом райцентре.

Володенька заболел через несколько месяцев после восьмого дня рождения. Пару дней температурил, а потом как-то одним разом ослабел: не встал с кровати, затемпературил сильнее и даже отказался от чтения и от любимых вишнёвых вареников. Деревенский фельдшерский пункт мог помочь немногим, да и то было бесполезно: жаропонижающие не смогли справиться со странной хворью, а до сердечных капель он и вовсе не дорос. Старенькая фельдшерица честно призналась, что подобного не видывала даже в прочитанном в училище громадном медицинском справочнике.

Почерневшая от горя Лидия уже готовилась потратить скопленные на учёбу деньги на гроб и хороший костюм, но учительница — красивая, молоденькая, непонятно зачем вернувшаяся из города в их захолустье — вычитала где-то, что таких, как Володенька, можно лечить в самом райцентре. Она же помогла фельдшерице правильно оформить документы и отправить их по нужному адресу. Подтверждение пришло на удивление быстро, и тогда та же учительница уговорила главу сельской администрации отвезти мальчонку и его маму в райцентр на новенькой блестящей машине, название которой Лида не могла не то, что выговорить, а даже запомнить.

Больница оказалась почти как в кино. Не то, чтобы Лидия очень часто могла посидеть перед экраном с кружкой чая и каким-нибудь печеньем — безостановочное зарабатывание денег да домашние хлопоты не оставляли времени на такое пустое времяпрепровождение; но изредка в качестве поощрения хозяин пускал Лиду и ещё трёх женщин, закатывающих вместе с ней варенье, пообедать его семьёй. Там на шикарной зелёной стене висел большущий экран, совсем не похожий на тот, который стоял в родительском доме и был выменян этому же соседу за ведро картошки. Экран этот чаще всего показывал какие-то совсем непонятные Лиде вещи, но иногда среди них попадались и врачи, вечно бегущие возле каталки с больным посреди длинного стеклянного коридора. В этой больнице коридора не было, каталку им не выдали тоже, но большое белое здание, дух суеты в нём и врачи в белых халатах и со страшно серьёзными лицами оказались точно такими же.

Поначалу Лида растерялась: куда идти, что делать? Но оказалось, что глава села пообещал учительнице не бросать их с Володенькой до тех пор, пока не доведёт до палаты и не выслушает диагноз. Так они ходили по кабинетам, полным страшноватой техники: впереди солидный глава в парадном костюме, рядом с ним Володенька, до такой степени возбуждённый от городского и больничного многолюдья, что даже выглядел чуть поздоровее, чем дома, и семенящая позади Лидия, одинаково боящаяся и потерять сына, и потеряться сама.

Доктор им попался не очень солидный: средних лет, немного заикающийся, но на вид не злой. Володеньке он так вообще сразу понравился, таких восхищенных глаз Лидия у него не видела, даже когда сын возвращался из школы с очередной пятёркой. Диагноз, правда, сразу не сказал —только несколько умных предложений, из которых Лидия поняла два: имя сына и предположительно. Голова умно покивал головой — то ли понял чего, то ли сделал вид — и спрашивать ничего не стал. Зато палату выдали неплохую: всего на четверых, но зачем-то с четырьмя маленькими кроватями и четырьмя большими.

Глава с Лидией помогли Володеньке разложить вещи и переодеться в пижамку, которую Лидия сама сшила из подаренного ей куска ситца и вышила космическими кораблями. Когда всё было готово, и Володенька улёгся в кровать, а Лидия поцеловала его на прощание и собралась было пойти за главой, её остановила медсестра — совсем молоденькая ещё девчонка в длинном халате и повязанном на голову платке.

— Мамочка, а вы куда? У нас здесь весь немедицинский уход осуществляют родители. Покормить, помочь помыться, с туалетом опять же. Ваша кровать одна из вот этих больших, устраивайтесь, пожалуйста.

— Как? Я ж не знала ничего. — Лидия беспомощно посмотрела на улыбающуюся медсестру. — Так если я на работу не вернусь, то нам же есть нечего будет.

— Может быть отец с ребёнком сможет вас подменять? Или бабушка? На крайний случай, может старший совершеннолетний ребёнок.

— Нет у нас таких.

Лидия повернулась к голове, надеясь, что он объяснит медсестричке, как живут у них в деревне, но тот только развёл руками.

— С хозяином твоим поговорю: с работы он тебя по моей просьбе не уволит, а там уж сама договаривайся, как вернётесь. За хозяйством твоим моя Нинка приглядит, не бойся, яйца в холодильнике оставим. Вот с одеждой, извини, не помогу: машина у меня бензина жрёт немерено, ещё раз туда-обратно съездить не осилю.

Не тратя больше времени, голова очень быстро, разом растеряв всю навеянную костюмом представительность, просочился в дверь.

— Насчёт одежды не переживайте. У нас недавно медсестра уволилась примерно вашей комплекции и сменную одежду свою забирать не стала, я её вам принесу, там всё чистое. А так вещи постирать если что можно в душевой.

Медсестра продолжала как-то странно улыбаться: вроде и хорошо, открыто, а вроде и с чего ей, молоденькой городской девчонке, так улыбаться немолодой уже деревенской и совсем небогатой женщине? Даже не задумываясь о том, что она делает и говорит, Лидия исподлобья глянула на девчонку и буркнула:

— Обойдусь.

Девчонка продолжила улыбаться словно и не нахамили ей только что в ответ на попытку помочь.

— Хорошо. Если передумаете — дайте знать, я принесу. Завтрак у нас тут в восемь утра, обед — в час, ужин — в пять. На обед вы уже опоздали, но я сейчас пойду поговорю с раздатчицей, возможно, там что-нибудь осталось. Если осталось, то вам принесу, а на ужин пойдёте уже сами. Назовёте номер палаты, вы тут пока одни, так что фамилию не надо. И обязательно скажите поварихе, что нужно всего по две порции: ребёнку и ухаживающему.

Девчонка убежала и действительно вернулась с подносом, на котором стояли три тарелки: большая — с супом, поменьше — с варёной картошкой и совсем крохотная — с хлебом. Сбоку лежали две ложки. Медсестра красивым лёгким движением поставила поднос на тумбочку и снова улыбнулась, теперь уже виновато.

— Вот. Извините, пожалуйста, на обед была ещё рыбка, но её не осталось. И посуды чистой нет, так что вам по две порции в одну тарелку наложили. Ужин обязательно будет получше. Вы кушайте пока, я сейчас ещё чай принесу.

Девчонка выпорхнула из палаты, а Лидия подозрительно понюхала суп, удивлённо приподняла брови, учуяв не очень сильный, но всё же куриный запах и увидев торчащее из бульона мясо.

— Ну-ка кушай, Володенька.

Наблюдая, как сын осторожно подносит к губам ложку супа, Лидия как-то неожиданно для себя подумала, что надо будет извиниться перед медсестричкой и попросить принести одежду, о которой она говорила.

За лечение Володеньки взялись серьёзно: Лидия, за всю свою жизнь ничем серьёзнее зелёнки не пользовавшаяся, первое время даже пугалась блестящих цветных пилюлек и капельниц, повиликой оплетающих тусклые белые стойки. Чуть проще было привыкнуть к врачам — они и появлялись нечасто, и разговаривали в основном с Володенькой, а её саму только хвалили за уход за сыном, да за строгое следование больничным правилам. Ещё быстрее Лидия привыкла к медсестричкам, а с одной, так даже почти подружилась после того, как милая пухленькая женщина стала нахваливать Володенькину пижаму. Медсестру звали Светой, и она очень любила рукодельничать, нечасто, впрочем, добиваясь успеха. В одно из своих дежурств она притащила ниток, канвы и иголок и сосредоточенно следила за тем, как Лидия, нахмурившись и полушёпотом считая кресты, вышивает зайчика, не нуждаясь ни в схеме, ни в эскизе.

К концу недели Лидия вполне освоилась в больнице и даже перестала испытывать священный трепет, давая Володеньке вытянутую зелёную пилюлю, но всё равно, на каждом утреннем обходе она скрещивала пальцы за спиной, надеясь услышать, что дальше Володеньке можно лечиться дома. Причиной тому была вовсе не тоска по родным стенам, и даже не беспокойство о работе — нет, это всё меркло по сравнению с постоянным чувством голода, с которым Лидия столкнулась впервые за свою долгую и не очень лёгкую жизнь.

Даже в самые тяжёлые весенние дни, когда осенние запасы уже почти закончились, а нового урожая ещё ждать и ждать, у Лидии было отложено что-то на чёрный день. Без изысков: мука, лук, сухари, яйца от любовно оберегаемых курочек, топлёный жир, мёд, сушёные дички, в изобилии растущая по весне молодая крапива, наконец — из этого можно было приготовить с десяток пусть не очень вкусных, но питательных блюд. Настань совсем тяжёлые времена, и Лидия, пожертвовав отдыхом, нанялась бы помочь к ещё одному богатому соседу, держащему овечью ферму, или в деревенский магазин — там вечно не хватало людей, чтобы таскать мешки с сахаром и мукой. Но это дома, в больнице же было некуда наняться, негде подработать. Была, конечно, столовая у самого входа в больницу, и какие-то столовые поменьше — через дорогу, но откуда ж взять столько денег, чтобы есть там хотя бы один раз в день?

Лидия помнила, что ещё в самый первый день медсестричка велела сказать раздатчице, что нужно две порции: на ребёнка и на сопровождающего, и честно попыталась исполнить распоряжение тем же вечером, когда шла по разрисованному цветочками коридору, ориентируясь на сильный запах тушёной капусты. Едой заведовала худая узкоротая женщина в кипенно-белом отглаженном халате, и Лидия, дождавшись, когда очередь у раздаточного окошка разойдётся, поздоровалась и повторила слова медсестры. Но узкоротая только махнула половником, сказав, что бюджет у больницы не резиновый, кормят их тут слишком уж хорошо, так что порцию ребёнку она сейчас выдаст, а ухаживающая пусть подойдёт через час со освободившейся посудой: если что останется, так ей и дадут.

В тот вечер Лидии досталось несколько ложек варёного риса, пара капель подливы, да два кусочка хлеба. Благо, компота налили целых два стакана. Утром та же раздатчица расщедрилась на хлеб с крошкой масла, да размазанную по дну тарелки манку. Все следующие обеды, ужины и завтраки слились в один: разговаривающие сквозь зубы раздатчицы, удивительно похожие друг на друга, одна-две ложки основного блюда, несколько кусков хлеба и приличная порция компота или чая.

Лидия никогда не уносила его в палату — незачем Володеньке видеть, как мамка питается — и быстро ела за одним из двух столиков, поставленных у раздаточного окошка. Особенно обидно было видеть свой жалкий паёк, когда другие такие же ухаживающие приходили, чтобы достать из стоящего здесь же холодильника свои продукты. В такие моменты Лидия утыкалась глазами в стол, стараясь не смотреть, не слышать и даже не чувствовать запахи, не всегда знакомые, но неизменно аппетитные. Получалось у неё это плохо, к счастью, намертво вбитое в голову отвращение к ворам и воровству оказывалось сильнее голода и зависти, и Лидия быстро доедала свой хлеб, не думая больше о вкусной чужой еде.

Утром двенадцатого больничного дня Лидия как обычно покормила уже совсем повеселевшего и порозовевшего Володеньку и вернулась с грязной посудой к раздатчице, чтобы получить свою порцию еды. Не вышло — окошко оказалось закрытым и на нём висела записка «ушла по делам, посуду ложить на стол». Тоже самое повторилось днём, и ещё раз — вечером. Лидия надеялась, что к ночи всё пройдёт, растревоженный желудок смирится с отсутствием пищи и всё-таки позволит ей уснуть, но, с час провертевшись на больничной койке поняла, что надо попытаться что-то сделать.

Соображая, а что же можно сделать, Лидия вдруг вспомнила, как читала Володеньке «Незнайку на Луне». Ближе к концу книги, когда бедному Незнайке пришлось совсем уж несладко, кто-то из товарищей по несчастью посоветовал ему попить горячей воды, чтобы обмануть желудок.

Тихо-тихо, чтобы ненароком не разбудить сына, Лидия выскользнула из палаты и пошлёпала к сестринскому посту. За найденные в палатах чайники или кипятильники врачи грозили немедленной выпиской независимо от состояния пациента, но ещё в первый день прибытия все ухаживающие узнавали страшную тайну: на посту стоит термопот, пользоваться которым могут все постоянные жители отделения. Там же стояли несколько бесхозных чашек с полустёртыми надписями и отколотыми краями.

Налив кипятка, Лидия засомневалась, выпить его здесь или пойти посидеть за столиком, но быстро сообразила, что, если кто-то из сестричек обнаружит её стоящей на посту и пьющей пустой кипяток, то непременно спросит, в чём дело. И что им ответить? Враньё казалось Лидии поступком почти столь же мерзким, как кража, сказать правду было стыдно… И Лидия, взяв в каждую руку по кружке, заторопилась к раздаточному окошку и столикам перед ним.

Первая чашка кипятка закончилась подозрительно быстро и бестолково: голодная боль в животе не только не унялась, но, казалось, разгорелась с новой силой. Лидия протянула было руку ко второй чашке, собираясь выпить её залпом, но за её спиной что-то громко задребезжало, и рука дрогнула, чуть не задев кружку.

— Чёртов холодильник.

Лидия поднесла ко рту кружку, залпом выпила воду, поставила кружку на стол и замерла, уставившись в потолок. Несколько раз она мельком видела, как набиты продуктами некоторые из лежащих на полках пакетов. Если взять из них еды — самую малость, чтобы только унять невыносимую боль в нутре, то владельцы этих пакетов никогда не заметят убытка… Чуть-чуть хлеба, немного сыра или колбасы… понемногу молока из разных бутылок… Лидия развернулась на стуле, жадно глядя на холодильник и чувствуя, как рот наполняется слюной. Она ведь никому не сделает дурно, не заберёт слишком дорогую еду или последний её кусок. Немного, просто унять боль и лечь спать. А завтра, быть может, раздатчица будет на месте также долго, как и всегда, или врачи разрешат возвращаться домой и там уж Лидия наконец-то перестанет быть голодной.

Сглотнув слюну, она встала, сгребла со стола чуть тёплые кружки и, грузно шагая, прошла мимо холодильника. Поравнявшись с подрагивающей, словно застывший холодец, стенкой, Лидия услышала позади тихие шаги и тихий, но уверенный голос.

— Женщина, подождите, пожалуйста.

Она остановилась, повернулась неспеша. Это не могла быть медсестра — все они знали Лидию по имени и, уж конечно, не спутали бы с кем-то другим даже со спины. В нескольких шагах позади неё стояла маленькая и очень худенькая женщина, в полутьме коридора кажущаяся совсем девчонкой.

— Вы давно тут? Нас только сегодня положили, и этой мой первый ребёнок… — женщина тихо всхлипнула. — Вы не могли бы со мной посидеть, рассказать, как тут всё? У меня вот, пирожки домашние есть, чаю бы попили, а то к утру уже не то будет. Я, правда, не очень запомнила, где тут кипяток берут, может, вы знаете?

Лидия, не раздумывая, кивнула. Она помогла бы и так, помня, как тряслась даже над редкими синяками и ссадинами Володеньки, но честно признавалась себе, что ждёт этих пирожков с чаем сильнее, чем новогодних мандаринов в детстве.

— Лида. Пошли, покажу, где тут кипяток брать.

— Инга. — Женщина поспешила вслед за Лидией, приноравливаясь к её широким шагам. — Как повезло, что я вас встретила. А вы с чем лежите, если не секрет?

— Врачи говорили, говорили, да я ничего не поняла. Вроде и с горлом у Володеньки что-то было, и с животом, но сейчас уже всё прошло, говорят, что скоро уж домой отпустят. — Лидия остановилась у поста, указала на термопот. — Вот тут кипяток берётся. Вы если хотите что-то умного про лечение спросить, то это лучше из медсестёр кого найти или утра дождаться. Я всю жизнь в деревне, варенье по банкам разливаю, да хозяйство содержу. Вышивать ещё, да шить умею, вот и всё.

— Нет-нет, про лечение я уже всё знаю. — Женщина отвела взгляд, тихо шмыгнула носом. — Я просто думала, может, у вас тоже самое, что у нас. Теперь поняла, нет. А насчёт остального не волнуйтесь, главное, чтобы человек был хороший. Вот, как вы.

Набрав кипятка, женщины вернулись за столик и Инга вытащила из большого разноцветного пакета разрисованный цветами судочек, полный маленьких, вкусно пахнущих пирожков.

— Кушайте, пожалуйста, мне кусок в горло не лезет, а доче, наверное, ещё не скоро такое разрешат. Гастрит у нас откуда-то взялся. — Женщина ещё раз всхлипнула и коротко помотала головой, прогоняя слёзы. — Вроде и мелочь, а мне страшно. А вы давно ли шьёте?

— Да с детства, как матушка научила. Вышивать она только не могла совсем, это уже мне в школе показали. Наша Клара Сергеевна всё удивлялась, как у меня так получается, даже без эскиза вышивать и гладью, и крестиком, и стебельком.

— А я шью. Знаете, есть такое направление, реконструкция исторических костюмов. Вот им нужна одежда точь-в-точь такая, как в Средние века носили или при Петре Первом. А у меня образование историческое, материалы искать умею, и шить с детства люблю. Так и придумала себе работу, получается. — Инга тихо рассмеялась. — А вас мне, получается, сам бог послал. Я с вышивкой не дружу, а заказчики просят. Будете со мной работать?

— За это что, правда кто-то платит? — В полутьме выражение лица Инги было не разглядеть, но Лидии почему-то показалось, что она не шутит.

— Платят, конечно же, и очень хорошо. Я ведь по всей стране заказы рассылаю, и за рубеж даже иной раз приходится. Вы не отказывайтесь сразу: подумайте, с мужем, с мамой посоветуйтесь. А завтра вечером поговорим. — Женщина отпила чай, задумчиво покрутила кружку в руках. — Ладно, расскажите мне про здешние утренние порядки по-быстрому и про медсестру утреннюю, да я побегу. А то вдруг Фиалочка проснётся.

Отложив пирожок, Лидия принялась рассказывать об обходах, деловитых врачах и смешливой пухленькой Свете, очень стараясь не забыть ничего важного и нужного. Инга слушала, облокотившись на стол, иногда молча кивала своим мыслям. Когда Лидия начала перечислять блюда, который будут на завтрак, под столом что-то тихо запищало. Инга выхватила из кармана малюсенький телефон, откинула верхнюю крышку и вскочила из-за стола.

— Доча пишет. Побегу. А вы доедайте пирожки и подумайте над моим предложением! Я вас завтра найду!

В коридоре больницы снова воцарилась тишина. Лидия задумчиво посмотрела на позабытый за рассказом надкусанный пирожок. Утром она расскажет обо всём Володеньке и, если её умный мальчик скажет, что такое действительно бывает, то неужели Лидия упустит шанс переехать в город, устроить сыночка в хорошую школу и всё-таки собрать денег ему учёбу? Куриц вот только жалко.