Не мсти прощённому...

Прохлада комфортного автобуса сменилась августовской духотой, когда Елена вышла на остановке возле поселка Нелидово. На небе собирались тучи, и воздух пах дождем. Елена огляделась по сторонам, перекинула дорожную сумку поудобнее и направилась по тропинке к поселку. Идти нужно было вниз с насыпи, и для удобства предприимчивые жители сколотили деревянную лестницу с перилами. От времени ступени прогнили, а за перила не хотелось браться – из почерневших жердин торчали гвозди, а кое-где и острые отломки.

Преодолев спуск, Елена оправила блузку и отдышалась. В свои сорок лет она не была размазней – жизнь испытывала её по-разному, но ступени на лесенке несколько раз отзывались на шаг опасным треском и заставляли напрягаться.

- Нагородили черти-что, совсем спились что ли? Лестницу некому нормальную сделать. А, ну их к богу. – Она махнула рукой и продолжила путь.

Поселок был ей знаком с детства, но в пятнадцать лет пришлось уехать вместе с мамой – Клавдией Сергеевной. На то были свои причины. Никакой лестницы тогда не было и в поминах, крытой остановки тоже –просто асфальтированный пятак, на котором поселковым приходилось томиться от жары в ожидании автобуса. Елена оглянулась. Сейчас, наверное, в железную будку тоже никто не заходит. Когда Елена вышла из автобуса, то сразу поняла для каких нужд местная публика использует остановку. Дикари.

Год назад мама умерла. Не стало самого родного и по-настоящему близкого человека. В душе все перевернулось. Сама Елена считала себя сильной и неподверженной ностальгии, однако же неведомая сила потянула её в Нелидово, в место, где прошло детство, самые счастливые дни до пятнадцатилетия. Именно тогда случились роковые перемены. Отец по-свински бросил мать и ушёл жить к соседке. Вот так вот всё просто. Жить в старом доме мать не смогла, подхватила Ленку, кое-какие вещи, документы и уехала.

Поселок встретил Елену просто, без ярких вспышек-воспоминаний. Будто бы вернулась после короткой отлучки. Многое понастроили, деревянные простенькие домики сменились коттеджами, к центральной улице поперек пристроили еще одну, так что посёлок раскинулся крестом. В садах и палисадниках играли дети, кто-то занимался посадками.

Елена шла по тротуару и отмечала глазами памятные места. Вот на углу раньше была телефонная будка возле кирпичного вытянутого здания аптеки, в том дворике качали, о – а они и сейчас стоят, киоск с мороженным «Инмарко» тоже сохранился. Елена усмехнулась: «И никакие кризисы ни по чем». Она прошла вниз по улице и прочитала на высокой воротине одного из дворов: «Улица Чапаева». В памяти кольнуло. Улица Фрунзе, на которой жили они, располагалась параллельно. Для уверенности Елена решила уточнить и окликнула парня, ковыряющегося под капотом у оградки.

- Молодой человек, здравствуйте.

Парень оказался мужчиной около сорока. Он поднял взгляд, присмотрелся.

- Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

Елена подумала: «Надо же какой галантный», а в слух произнесла:

- Вы не могли бы мне подсказать? Улица Фрунзе получается отсюда прямо и налево? Вот за тем киоском?

Мужчина взглянул на киоск:

- Ну да. Только не Фрунзе. Сейчас там Арктическая, а за ней Полярная. А вы, наверное, здесь давно не были, ага? Названия все поменяли, до нашей улицы только не дошли еще. Как есть - «Чапаева».

Елена присмотрелась к его лицу. На вид не старше сорока, может быть какой-то старый знакомый? Она встряхнула головой. Нет, совершенно посторонний парень.

- Да, давненько. Получается больше двадцати лет. Здесь мой родственник жил.

Мужчина присвистнул:

- Да уж, долгонько. Может вам еще чего подсказать? А какой дом вам на Арктической, ну то есть на Фрунзе, нужен? Может знаю.

Елена вошла в тень от забора и рябиновых веток. Ей показалось, что собеседник пытается завязать знакомство. С другой стороны, почему бы и нет? Приехала и уехала, знакомство ни к чему не обяжет.

- Как сейчас помню, дом двадцать-два.

Уголки рта Елены поползли вверх. В голове вспыхнуло воспоминание о том, как сосед дядя Коля – выпивоха с лесопилки собрал детвору-первоклашек, среди которых была и Лена, и начал травить байку о том, что, дескать, кто живёт в пятом доме будет отличником, кто в пятьдесят пятом – тот в академики выбьется, ну а кто во втором или в двадцать-втором… Дядя Коля тогда иронично развёл руками и изрек: «Ну сами понимаете».

Парень улыбнулся в ответ, а затем открыл воротину:

- Ма, слушай, выдь сюда.

Вскоре, держась за спину, вышла старушка в халате и косынке.

- Мам, тут вот интересуются домом на Фрунзе, ну которая сейчас Арктическая. – Он уточнил у Елены - Двадцать второй дом-то?

Елена кивнула. Вести разговоры не очень-то хотелось, нашла бы и сама дорогу как-нибудь. Старушка поджала губу и присмотрелась к Лене.

- Двадцать второй дом? Как не знать? Знаю. Я здесь почитай всех знаю. Там Андрей Петрович Званцев жил со своей женой и дочкой. Только сейчас дом пустует, а сам Петрович пять лет назад помер. А вы кто ему будете?

Елена не стала отвечать.

- Ну так мне за киоском налево получается? Я здесь в больницу устраиваюсь, я врач. А дом хочу снять на время, пока получше жилье не подберу.

Старушка прям порозовела от известия о появлении нового врача.

- За киоском, да. А то что врач – это очень хорошо. А то наш Борис Карлович совсем лечить не умеет, чуть-что в район посылает. А ты какой врач-то будешь, касатка? Не по спине?

Старушка поморщилась и сильнее прижала ладони к пояснице.

- А то рвёт проклятущая, ни вздохнуть, ни п…. Слушай, касатка, так там дом-то брошенный, там и жить неудобно будет. А у нас комнатка пустует. Может быть…

Елена вышла из тени на тротуар.

- Нет, спасибо. Мне одной будет сподручнее.

Она подхватила сумку и пошла дальше. Вслед донеслось:

- Если помощь какая будет нужна, ты приходи. Егорка мой если-что завсегда поможет. А меня Татьяной Федоровной звать.

Елена едва не засмеялась. «Ага, очень интересно. Татьяна Федоровна. Тётя Таня, если короче. А ведь эта тётя Таня в школе химию преподавала, и смотри-ка не узнала. Сильно я изменилась».

Домик за номером двадцать два почернел от времени и возвышался посреди зарослей бурьяна. Когда-то здесь был сад, аккуратненькие грядочки, небольшое картофельное поле, парнички. Воспоминания кольнули болью под сердце. Елена почувствовала, как воспоминания накатывают всё сильнее, отзываются жалостью о прошлом. Она стиснула зубы и усилием воли прогнала их.

- Будет еще время навспоминаться.

Дверь была заперта на амбарный замок. И Елена знала где искать ключ. Антонина – вторая жена отца жила в доме через дорогу напротив. Ключ мог быть только у неё. После того, как они с мамой уехали Антонина перебралась в их дом, а после смерти отца вернулась в свой. Хорошо устроилась, что еще скажешь.

Елена вошла во двор Антонины. Все ухожено: яблоньки, капуста на грядках, дорожки посыпаны желтым песочком, на вбитых колышках яичная скорлупа от стрекоз. Похоже еще в силах Антонина-то. Сделав глубокий вдох, Елена постучала в дверь.

Елена чувствовала себя странно. Вот зачем вообще было сюда ехать? Тем более встречаться с этой Антониной. Зачем? Причина вроде была – болело под сердцем, обида копилась годами: за себя, но больше за маму. Просто хотелось все враз выплеснуть, наскандалить, а потом уехать с чувством вырванной из сердца занозы.

- Женщина, вам кого?

Елена несколько раз моргнула, возвращаясь из собственных мыслей. Перед ней стояла высокая старушка: тонкий нос, поджатые губы и глаза, кажущиеся ненормально большими под толстыми линзами очков.

- Я слушаю! Вам кого?

Елена улыбнулась, сама не ожидая от себя.

- Здравствуйте.

Антонина не прореагировала.

- А я знаете… я буду у вас врачом в поликлинике работать какое-то время. Хотела жилье снять, узнала, что на Арктической дом двадцать два пустует. Сказали, что ключи у вас.

Антонина вытянула губы трубочкой.

- Ну ключи-то, положим, у меня. Только дом пустует, заброшенный… а кто вам сказал?

Елена ответила первое, что пришло на ум:

- Татьяна Федоровна. Она на Чапаева живёт. А о цене договоримся, вы не сомневайтесь.

Про себя подумала: «Договоримся, как же, за дом в котором я все детство и юность прожила с мамой и отцом».

Антонина сняла очки и протерла их подолом цветастого халата.

- Вечно этой Татьяне Федоровне больше всех надо.

Затем она сняла ключи с гвоздика в прихожей, обула тапочки и вышла на террасу.

- Ну пойдемте, посмотрим. А о цене… дом-то дрянь сейчас, уж не знаю и как Танька умудрилась вам его присоветовать. Сама ведь жильцов принимает, дачников с города. Предлагала?

- Нет.

Вместе они вошли во двор брошенного домика, Антонина сноровисто открыла замок, но сама входить не стала.

- Там глянете сами. Печка целая, кровать в спальне есть. Грязновато только. Сами понимаете.

Елена прошла в дом.

- Хорошо, посмотрю. Вы ключи мне оставите?

Антонина протянула ключ:

- А вы в нашу поликлинику, говорите? Из города?

Елена убрала ключ в карман:

- Да, добровольно. Кадров не хватает, а население у вас более тысячи человек. Сейчас обживусь и пойду в поликлинику знакомиться.

Никто её сюда не распределял, и никто не просил. Лена хоть и работала всю жизнь в больнице, но только не врачом, а старшей медсестрой. Не хотелось никому говорить о себе, даже Антонине она представилась Светланой. В некогда своем доме Елена ощутила себя неуютно. Зачем вообще оставаться? Ну посмотреть, повспоминать, - на это и часа хватило бы. Вообще нужно было прям на пороге представиться Антонине честь по чести, прямо сказать, что она сломала жизнь ей и матери. Выплеснуть обиду. И что получить в ответ? Хотелось, конечно, увидеть в глазах Антонины осознание, глубокое раскаяние, довести её до слез, до извинений, а потом просто уехать. Как-то пошло шиворот на выворот всё. Елена выглянула во двор. Может быть сейчас это сделать? Нет, момент упущен. Да и той злости в сердце уже нет. Пока ехала, все внутри клокотало от предвкушения, а сейчас будто вылилось из сердца.

Ладно, нужно осмотреться, переночевать, а завтра выполнить задуманное. Елена провела ладонью по пыльной столешнице на кухоньке. Да и убраться не помешает.

Елена была хозяйственной женщиной, и уборка вскоре была закончена. Осталось только стекла протереть.

В дверь постучали. Елена перевела дух, вытерла лоб и пошла к двери.

- Да, да. Сейчас.

На пороге стоял Егор – сын Татьяны Федоровны. Явился не запылился.

- Здравствуйте. Я вам не представился. – Он протянул руку. – Егор.

Елена ответила на приветствие и назвалась вымышленным именем:

- Светлана.

Егор заглянул в дом через её плечо.

- О, чистота какая. А я с машиной разобрался, и мне мама говорит, мол, сходи может помощь какая нужна.

Елена улыбалась и кивала головой. Ага, как же.

- Ну я вот и пришел. Говорите, что нужно. Может с печкой помочь? Здесь по ночам прохладно бывает, а синоптики дождь обещали.

Елена пропустила его в дом.

- Ну помогите, если знаете как. Я по печкам не специалистка.

Егор засмеялся.

- Конечно. У вас пакет есть?

Елена достала из сумки пакет с продуктами, освободила и протянула Егору.

- Годиться. Сейчас с зольника уголь выгребу. Столько лет дом пустует, а зольник полный. У нас тут вообще безопасно, но мало ли, может пацанва какая сюда забегала. Ничего такого здесь не нашли?

Елена нахмурилась.

- Например?

Егор достал из запечья металлический совочек и начал выгребать золу.

- Ну может бутылки пустые или еще чего.

- Нет, ничего такого.

Егор очистил зольник и пошёл к выходу.

- Я вам дровишек и уголёк привез. Ну на первое время. Сейчас здесь с этим беда, а газ не проведут никак, ети их в пень.

Елена посмотрела ему в спину. «А ведь он действительно хочет мне помочь, просто и без всяких. С чего я вообще решила, что он ко мне подкатывает? Да он, наверное, и женат».

С молодых лет Елена не доверяла мужчинам. Во многом благодаря отцу, но был и кое-какой личный опыт. Во всех видела потенциальных обманщиков, коварных насмешников или того похуже. В Егоре же чувствовалось что-то иное: честное и открытое.

Он быстренько затопил печку, потом еще раз вышел к машине и вернулся с инструментами.

- Сейчас я вам электричество налажу. А то от общей коробки дом отсоединен, я уже глянул. – Он посмотрел на печку. – Вроде не дымит? Тяга есть. Хорошо. Я думал дымоход загажен. Потом вы всё-таки к моей маме загляните, она там вам подберет чего из постельного. Я так думаю, здесь ни подушки, ни одеяла.

Елена слушала его торопливый говор, и в очередной раз задала себе вопрос:

- Что я здесь вообще делаю? Зачем это всё?

Сердце отозвалось холодом в ответ:

- Завтра Антонине все скажу, посмотрю ей в глаза и уеду с гордо поднятой головой! Вот так вот!

Егор наладил электричество, рассказал, где колонка, чтоб с колодца воду не таскать, вкратце о том, где какие магазины, напомнил, чтобы Елена зашла к матери и вышел во двор. Елена вошла в спальню. Детские воспоминания накатывали волнами, но все казалось каким-то тусклым, будто бы никогда не существующим, и никак не связанным с этим местом. На родительской кровати поверх старого матраса была натянута целлофановая пленка, ковра над кроватью не было – на обоях осталось только темное прямоугольное пятно и деревянная планка с петельками. Старое трюмо тоже было затянуто пленкой.

Елена сняла пленку, отерла зеркало ладонью и замерла. Ей показалось, что за спиной стоит её мама.

- Господи!

Она перекрестилась, страх ударил из живота к ногам.

- Привидится же!

Из суеверия она снова закрыла зеркало пленкой. Присела на кровать и достала кошелек из маленькой сумочки. В кошельке хранилось обрезанное фото – раньше на нём был и отец, а теперь только она и мама. Снимок запечатлел молодую женщину с тяжелым подбородком и большими глазами, а рядом девочка лет пяти с короткой стрижкой «под мальчишку». Елена улыбнулась. Она помнила и день, когда было сделано фото, и причину короткой стрижки. Подцепила вши от девчонки-цыганки с Кирпички – так называли четыре деревянных дома недалеко от кирпичного завода в Нелидово.

Мама пыталась выгрести всех вошек гребешком, приговаривая на украинский манер:

- Гришка, гад, подай гребенку, гниды голову грызут.

Но тщетно. Пришлось стричься. Елена вспомнила о том, как мать примерещилась ей в зеркале, поёжилась и поцеловала фото.

- Спи с миром мама. Я ей все скажу, то что ты не сказала.

За окном вечерело, вдалеке рокотал гром. Тепло от печки быстро прогрело дом, и стало душно.

- Зачем только послушала этого Егора. Духотища такая, а он печку топить вздумал. Все у них здесь ни как у людей!

Внезапно от порога раздался кашель, а следом и голос:

- Можно к вам? А я вот, принесла тут…

Елена вышла на голос. Ну, как по заказу – сначала сынок, теперь и маманя.

- Это я, Татьяна Федоровна. Пустишь? – В руках она держала тюк. – Принесла тебе тут подушку, одеяло и простынь. А твои-то вещи где? Едут? Или ты, как есть в чем была приехала?

Татьяна Федоровна засмеялась и протянула тюк Елене, буквально толкнув её им.

- Разберешься. Как говоришь, зовут-то тебя?

Татьяна уверенно прошла на кухню и села за стол. Елена унесла тюк в спальню, не хотелось быть невежливой.

- Спасибо большое. Может чаю хотите, Татьяна Федоровна? У меня тут водички немножко есть, сейчас вскипятим. А вещи мои едут. Что вы еще спросили? Как зовут? Светланой.

Татьяна Федоровна улыбнулась.

- Красивое имя. Светлана…

Чайник быстро закипел, Елена кинула пакетик в кружку Татьяне, а себе насыпала кофе «три в одном». Посмотрела на гостью и подумала: «Пей уже скорее, и иди восвояси».

Но уходить Татьяна Федоровна не собиралась, она посетовала на небольшую пенсию, на здоровье, спросила надолго ли Елена приехала, а потом как-то задумчиво произнесла:

- Красивое имя – Светлана. Да только вот…

Елена раздраженно спросила:

- Что только вот?

- Да только вот не было у меня в классе Светланы, Леночка Званцева была…

Жар бросился к лицу, а в животе мгновенно вырос ледяной комок. Она испугалась, но попыталась не подать виду.

- Что, какая Лена Званцева? Вы о чем?

Голос предательски дрогнул и выдал Елену. Татьяна Федоровна улыбнулась.

- Ну-ну, будет. То, что ты не Света, это понятно. Только вот с чем приехала, а, касатка? По дому заскучала? Ведь больше двадцати лет прошло.

Лена уперлась локтями в стол. Придуриваться не имело смысла, могло стать хуже и непонятнее для себя самой.

- А я ведь вас тоже узнала, Татьяна Федоровна. Сразу, как увидела. Да и дом ваш я смутно помнила. Меня будто по наитию к нему вывело.

Елена Федоровна поставила кружку на стол.

- Вот, то-то же. Да ты и сына моего должна была узнать. Он классом старше шел. Не признала?

- Честно, нет.

- Ну может и так. Так зачем приехала, касатка?

Вот и что тут скажешь? Приехала Антонине в глаза плюнуть. А для какого коленкора? Свою обиду утешить? Да и свою ли? За маму обидно. И под добрым и понимающим взглядом Татьяны Федоровны у Лены защемило сердце.

- Да я… тут так и не объяснишь. Просто хотелось… не знаю даже…

Татьяна Федоровна положила ладонь на ладонь Елены. Тепло доброй руки, участие, да и вообще то, что она вспомнила её заставили сердце заныть сильнее. На глаза навернулись слезы.

- Просто хотела увидеть, ну её… к которой отец ушел. Вы ведь не знаете, мама потом…

Говорить спокойно Елена уже не могла, горло перехватило спазмом от слёз. Татьяна Федоровна переставила стул и подсела ближе, приобняла.

- Всего может и не знаю, но кое-что мне известно. Маме твоей при жизни памятник нужно было ставить. Отец-то твой тот еще кобель был, прости господи, хоть о покойничках плохо и не говорят. А с Тоньки-то чего взять? Она свою жизнь прожила уже, как и я…

Елена молчала. В объятиях Татьяны Федоровны она почувствовала себя маленькой и несмышлёной девчонкой.

- Обидой своей насладиться приехала? Так выговорись мне, вот она я – твоя школьная учительница.

Внутри у Елены все подобралось и в момент рассыпалось, все эмоции всосало в пустоту – не хотелось ничего: ни говорить, ни плакать, да и слушать ничего не хотелось. Она отстранилась:

- Татьяна Федоровна, вы простите меня, за обман. Не хотелось, знаете, с кем-то тут разговаривать. Вы не обижайтесь. Я поживу здесь несколько дней, а потом уеду. Просто немного здесь побуду, повспоминаю, и уеду.

Татьяна Федоровна встала:

- Ну, будь по- твоему. А мама-то чего? Померла?

- Да, год назад. Всю себя измотала, она ведь отца любила. Я бы сюда и не приехала, может быть, да только мама… жалко её, понимаете?

Татьяна Федоровна погладила Елену по спине.

- Понимаю. Все там будем. Жизнь, чего уж говорить? В одну дверь приходим, и в одну уходим.

Она строже посмотрела на Елену:

- А дурное из головы выкинь. На чужое зло свое городить – только себе на беду. Ладно, пойду я, поздно уже. А то пошли к нам, если хочешь?

Елена покачала головой:

- Нет. Я лучше здесь. Спасибо вам.

- Ну, вольному-воля. Заходи вообще, чайку попьем, поговорим. – Татьяна Федоровна подмигнула. – Есть, что вспомнить.

В первую ночь никак не удавалось уснуть. Елена ворочалась, пытаясь принять удобное положение, успокаивалась на пятнадцать минут и снова переворачивалась. Сначала в голову лезли мысли о том, что её узнали, о том как глупо все получилось, на фоне этого вспомнилось видение в зеркале и на сердце стало тревожно. Уже под утро на грани яви и сна Лена пообещала себе уехать, просто уехать домой. Сон пришел незаметно, окутал туманом, повлёк по свету и дал осознать себя в этом же самом доме, но много лет назад.

Елена, еще маленькая девочка не старше шести лет, сидит с мамой на кухне и ест клубнику из большой тарелки. Ягоды такие большие и сладкие, мама рядышком, а папа в зале смотрит телевизор – показывают хоккейный матч, отец-то и дело вскрикивает, подбадривает, ругается. И вдруг голос матери:

- Леночка, девочка моя.

- Что мама? – Елена ответила не словом, а будто всем сердцем во сне.

- Маленькая моя, ешь клубнику. Вкусно?

Клубника и правда казалась необычайно сладкой, таяла во рту, погружая в воспоминания о детстве даже во сне.

- Знаешь, дочка, а я ведь её давно простила. Да и папку твоего простила. Мне сейчас легко…

Мать по-доброму улыбнулась, от чего на круглых щеках появились ямочки.

- Знаю, что на сердце у тебя тяжесть – стряхни её и забудь. Хочешь к Антонине пойти, наговорить ей всякого? За меня обиду выместить? Знаю. Да только что мне теперь то, что при жизни было? Я все отпустила, папку твоего часто вижу. Запомни доченька – прощенным не мстят. А не послушаешь меня – быть беде.

Голос стал тише, и кухня, и мама отдалились, прозвучало почти шепотом:

- Быть беде, дочка…

Елена открыла глаза. Свет бил в окно. Она привстала, тяжело дыша и провела ладонью по лицу. Щеки были мокрыми –плакала во сне. Встряхнув головой, Лена попыталась прийти в себя. Сильно хотелось пить. Зеркало было все так же закрыто пленкой, в столбе света от окна играла пыль. Елена села и увидела рядом с собой на кровати обрезанное фото. Верно, она вчера его доставала здесь, и забыла.

- Господи. Приснится же такое.

Впечатления от прошлого вечера и сна смешались, на душе сделалось тревожно. Татьяна Федоровна, мама… все-так странно и совершенно ни к месту.

- Быть беде. Какой беде? Схожу, посмотрю Антонине в глаза, а потом поеду. Пусть знает.

И сразу же вопрос себе:

- Что знает? Что семью разрушила? Отец-то тоже хорош. А мама ей и ему простила… А я?

Снаружи донеслись удары и чьё-то ухарское хэканье.

- Кто там тюкает? Не пойму!

Елена вышла во двор и округлила глаза. В зарослях у дома была выкошена дорожка, на куче бурьяна лежала коса. Егор стоял неподалеку и рубил дрова.

- О, Света, доброе утро. А я тут вам тропинку к калитке выкосил, а то позаросло всё. Дров привёз побольше, а то у вас и запаса-то нет. Лето кончается. Потом вам еще за уголёк на зиму договорюсь.

Он обрушивал на неё поток слов.

- Вы как, обустроились? Мама велела вас на завтрак позвать, блины печет. Не замерзли ночью? Я уж в дом входить не стал самовольно. Печка-то погасла. – Он указал на печную трубу. – Сейчас дровишек нарублю, растопим.

Елена протерла глаза.

- Все хорошо. Не замерзла.

Она взяла ведро из сеней и пошла на колонку. «Принесла нелегкая еще этого обалдуя, однако по всей видимости добрый малый, вон как топором орудует. Где его жена, интересно? А то прибежит еще, мол, мужика у неё отбиваю». Пока шла к колонке, посматривала на двор через дорогу. Не хотелось видеть Антонину, но внутренне ждала, вдруг выглянет. Первое впечатление было сумбурным, можно даже сказать странным – высокая старая женщина, нос как у Шапокляк, строгая, даже высокомерная. Сегодня нужно будет заглянуть к ней вечерком, и повод есть – о цене за съем домика поговорить. К возвращению Лены перед чурбаком громоздилась целая куча поленьев, Егор утирал пот, но не уходил.

- Вот, Света, значится – дров вам на первое время хватит. Через недельку, если будет нужно – еще нарублю. Вас до больницы может отвезти?

Елена поставила ведро у порога. Значит Татьяна Федоровна ничего сыну не рассказала. Хорошо, раз так.

- Егор, ты время видел? Какая больница? Я только проснулась.

Егор потупился.

- Оу… ну я не знаю… извините.

Грубить не хотелось, к тому же в ответ на помощь.

- Егор, извини, и прости что на ты. Так проще, если ты не против. Я наверное не стой ноги встала. – Она посмотрела на ведро воды. – Ты чаю хочешь?

Егор не отказался, подхватил ведро и внес его в дом. Елена начала шаманить с чайником и печкой, но Егор, наблюдая её неумелые попытки развести огонь, взялся за дело сам.

- Вот так вот. Сейчас разгорится. Я вам розжиг принесу – так побыстрее будет. А вы выходная? Я просто думал, что вы прям сразу на работу. Я, если честно, думал, что вас дома нет. Девять утра.

Елена села за стол. «Мда, словоохотливый малый».

- Егор, правда, большое спасибо за помощь. А ничего, что ты ко мне зашел? Ну жена… мало ли.

Егор рассмеялся.

- Я вольный казак, Света. Была жена, да сплыла. – Он потупился. – У меня работенка была по морям, по волнам – по полгода дома не бывал. Какая жена такое выдержит?

Елена не ответила. Чайник закипел, и она разлила чай.

- Егор, а у вас тут смотрю одни старики и старушки в основном? – Она начала издалека. – Всем так или иначе помощь нужна по медицине. Вот мама твоя, да и Антонина, не знаю как по отчеству, через дорогу…

Егор махнул рукой.

- Что есть-то есть. Но сейчас молодежь тоже остается, город все ближе и ближе – расстраивается. Глядишь и пригородом станем. С Оконечникового пятачка, если на бугор подняться, то девятиэтажки видно.

Елена всплеснула руками.

- Пятачек? На Оконечке?! – Но тут же поняла, что сказала лишнего. – Название такое интересное. У нас тоже в Муромцево Оконечка есть.

Егор наморщил лоб.

- Да? А я не знал. Я в Муромцево два года грузчиком работал. Надо же.

Пятачок на Оконечке Елена помнила хорошо. В детстве бегали с девчонками на асфальтированный пятак перед бугорком, за которым начинался лес. При СССР напротив пятака была автобусная станция, но потом её снесли, а асфальтированный блин остался – там собирались: играли в классики, бесились.

Елена посмотрела на стол:

- Ты уж прости, Егор, угощать особенно нечем. В магазин еще не ходила.

Егор шумно отпил и поставил кружку:

- Да-к потом прикупитесь. Мама же на блины звала. Уважьте, Светлана, не отказывайтесь.

Елена не хотела идти, но и отказаться не могла. Мало ли, ведь Татьяна Федоровна знает кто она. Елена вздохнула: «А собственно почему нужно было это скрывать? Что, с деревни прогнали бы? Как в старые времена -вилами. Глупости какие-то творю, ей богу».

- Егор, не надо выкать. Ну раз пригласила, так пойдем.

Елена испытывала легкое чувство стыда за обман, но Татьяна Федоровна делала вид, что все в порядке. Егор продолжал упорно называть Елену Светланой, и никто его не поправлял. Ну пусть так. С этими людьми Елену ничего не связывало, ну кроме прошлого, которое быльем поросло. Надо просто проявить уважение.

Елена вернулась домой ближе к вечеру, по пути прикупила в магазине лапшу быстрого приготовления и кофе три в одном. Пока шла, твердо решила по утру возвращаться домой. Пощекотала себе память, и будет – пусть Бог всех рассудит, но как только вошла в дом, так сразу же переменила решение. Кинула пакет на стол, взяла детское фото с мамой и сунула в карман джинсов и направилась к дому Антонины.

Из окна доносился звук телевизионной передачи. Значит Антонина дома. Дверь была не заперта, и Елена прошла в дом.

- Хозяйка! Антонина… простите, не знаю отчества. Вы дома?

Из зала в коридор вышла Антонина.

- Я дома. Здравствуйте. Вы пришли по оплате?

Антонина опустила очки на нос.

- Или что-то нужно еще?

Елена улыбнулась.

- Да, по оплате. Но заплатить смогу только завтра, мне муж должен вещи и деньги привезти.

Мужа-то никакого не было, но упоминание о неком мужчине, который играет роль в ее жизни, придало Елене уверенности. Антонина улыбнулась, и с лица в миг слетел флер серьезности и высокомерия.

- Хорошо, да я и не тороплю. За такую хибару грех деньги брать, но я на пенсии, сами понимаете, одна. Да вы проходите.

Елена прошла в летнюю кухню из общего коридорчика.

- Хотите кофе? А я все вечера напролет телевизор смотрю, и поговорить в деревне не с кем.

Елена присела и подумала: «Может из-за поганого характера так?»

- Ну а что у вас тут вроде пенсионерок-то много. А поговорить не с кем?

Антонина скуксилась.

- Да выходит, что так.

Елена пыталась сдержаться, но её так и подмывало, даже сердце забилось часто-часто.

- А муж ваш где?

Антонина вопросительно посмотрела в ответ и поставила чайник на печку.

- Муж? Объелся груш и помер пять лет назад. Вот одна теперь. Бывает так.

Елена закивала головой.

- Бывает. А как его звали?

Антонина поправила очки, потом переставила чайник на конфорку поменьше.

- Андреем Петровичем. Ох и попил он мне крови, скажу я вам… Светлана, да?

Елена опешила.

- Как? Кровь пил? Плохой был?

Тон собеседницы удивил Антонину, она сняла чайник и залила растворимый кофе в стакане.

- Угощайтесь. Да не то, чтобы плохой, но кровь пил регулярно. Не даром говорят – на чужом горе своего счастья не построить.

Елена усмехнулась.

- Вот как?

-Да вот так. У него до меня жена была, не поверите жила в доме, где вы сейчас квартируете. Ну и он там же, дочка у них еще была – сорванец, а не девчонка.

Елена слушала.

- Ну, он жену прогнал прям с ребенком, и ко мне. Пришел и говорит, давай жить вместе. Просто так кажется. Может и я в чем виновата, был у меня с ним грех разок, ну был и был, а ему в башку втемяшилось – люблю, не могу.

Антонина заговорила чаще.

- Вы уж простите меня, старую, просто наболело в душе. Своих детей нет, так и выговориться некому. Не дал бог детей.

- Ага. А чего кровь-то пил?

- Так лупил меня почти каждый день от обиды, что жену выгнал с дочкой. Мужики они знаете какие? Сделают, а потом каются. Только хода назад нет. Ну может и жена его бывшая в чем виновата, то же была та еще ца-ца, вся из себя.

Антонина отошла от стола и закатала палас, открыла створку погреба.

- Света, ты мне помоги немножко. Я сейчас банку с вареньем достану, а то уже кончилось все. Сейчас к чаю…

Она стояла на краю погреба и бубнила.

- От хороших жен мужики не бегают, довела видать, а мы все же с ним почитай двадцать лет прожили. Плохо ли, хорошо ли. Худой, да свой.

Она опустилас на ступеньку.

- Ведь и дочка его не разжалобила, ей в те поры пятнадцать было или меньше. – Антонина хохотнула. – Да и мне счастья с ним не было. Вот такая штука. Так ведь и дом дочке отписал, представляете? Вот нагрянет, начнет права качать.

Елена встала.

- А ну замолчи!!! Замолчи старая вешалка!!!

Антонина округлила глаза стоя.

- Что? Как вы смеете?!

Елена стояла у стола, сжимая кулаки.

- Смею. Я все смею! Сюда посмотри. – Она достала из кармана фотокарточку и показала Антонине. – Это я!!! А это моя мама! Узнала теперь?!

Антонина захлопала губами, как рыба.

- Ты? Ленка?! Как… Светлана… как это?! А где…

- Что старая зараза, не думала, что приду?! Я тебе сейчас все скажу! Моя мать повеситься пыталась дважды! Её рак уморил!!! На моих руках в хосписе скончалась. А ты! А ты! А ты!

Антонина схватилась за сердце и зашаталась.

- Что, не нравится? А ты слушай!!! Я мать сама с петли вынимала, хорошо успела.

Из глаз Елены катились злые слезы, она растирала их по щекам.

- Никогда тебе не прощу!!! Сколько мы с мамой горя мыкали!!!

Антонина попятилась и была готова свалиться в погреб, но Елена, не ожидая от себя вытянула руку и ухватила её за халат.

- Что еще выдумала?! А ну стой!

Антонина обмякла и упала. Елена попыталась удержать её, но не смогла и сама едва не рухнула в погреб. Еще не понимая, что произошло, она выкрикнула сверху:

- Ты чего выдумала еще?! А ну вставай!

Фотокарточка упала следом за Антониной и медленно приземлилась ей на грудь. Осознав, что произошло, Елена вскрикнула.

- Господи!

От живота к горлу поднялась тошнота.

- Я её… убила? Господи! – Тошнота стала нестерпимой, и Елена перегнулась в бок, пытаясь сдержать спазм. – Нет, она же сама. Господи. Что делать-то?!

В голове прозвучали мамины слова из сна:

- Прощенным не мстят. Беда будет.

Елена огляделась по сторонам, сердце билось как бешенное. Она хотела спуститься в погреб и вытащить Антонину, но поняла, что не сможет этого сделать. Нужно что-то делать и быстро. Она выбежала во двор. Кричать «помогите»? Глупо!

Елена вспомнила о Татьяне Федровне и побежала к её дому. Пешком было минут десять, но Елена пробежала весь путь всего за пару минут и заколотила в двери. Татьяна Федоровна вышла:

- Касатка, ты что? С ума сошла? Что случилось?

Её спокойное лицо помрачнело.

- Да что случилось? Говори!

Елена указывала пальцем в сторону дома и пыталась говорить внятно:

- Там! Антонина там! В погреб упала. Господи!

Татьяна Федоровна всплеснула руками.

- Господи-светы. Да как же так? Егор! Егор ты где?!

Егор вышел из дома.

- Что у вас тут? – Он переводил взгляд с матери на Елену. – Да что стряслось-то? Скажите толком.

Елена никак не могла отдышаться, её тошнило, сердце было готово проломить грудную клетку.

- Егор, сынок, беги с ней скорее. Там Антонина в погреб рухнула. Переломалась вся, а может и убилась, не дай бог.

- Понял!

Егор побежал как есть, голый по пояс. Он быстро поднял Антонину из погреба и уложил прямо на полу. Егор попытался привести её в чувство: легко шлепнул по щеке, начал тереть уши. Елена смотрела сверху и не верила в происходящее.

- Что… что ты делаешь?

Егор приложил ухо к груди Антонины.

- Светка, ты же врачиха! Что делать-то?!

В голове Елены будто нарастал черный вакуум, засасывающий в себя волю и мысли, сердце билось вопросом:

- Что делать? Что делать? Что делать?

«Муравью причиндал пределать».

В сенях послышался шум, шарканье, а затем в дом вошла Татьяна Федоровна.

- Ну что тут у вас? – Она посмотрела на Егора и увидела Антонину. – Ох, ё!!! Чего ты её теребишь? Крови нет?! Бери её на руки, неси в спальню.

Егор бережно, как пушинку, поднял Антонину и понес в спальню, уложил на кровать. Елена следом. Зачем? Она не могла сказать. Хотелось просто уйти, убежать далеко-далеко, на попутках, пешком, как угодно. Она задыхалась.

- Это я… я… но я её не толкала, она сама упала. Господи.

Татьяна Федоровна с укоризной покачала головой и взяла Антонину за запястье, замерла.

- Ну-к тихо все. – Она пару раз качнула головой, отмеряя пульс. – Дышит, слава-то тебе Господи. Головой, наверное, трёхнулась. Сейчас поправим.

Она посмотрела на Елену:

- Ты, быстро за водой. – На замешательство Елены она прикрикнула. – Бегом!!!

Егор получил распоряжение просто идти домой, мол, без тебя обойдемся.

Елена, не помня себя, быстро набрала ведро и внесла прямо в спальню. В голове одна мысль набегала на другую: «А вдруг помрет? Это же тюрьма. Так я не виновата?». И тут же ответ: «Виновата. Еще и мама предупреждала».

Елена застонала:

- Господи!

Татьяна Федоровна фыркнула.

- Не гунди! Сейчас поправлю! Не мешайся пока!

Елена не поняла, о чем говорит Татьяна, но та не дала переспросить.

- Закрой двери!

Елена отпрянула. В глазах Татьяны будто бы загорелся огонь. Егор остался в кухне и с сожалением посмотрел на Елену:

- Ничего. Сейчас мать её подлечит, она умеет. Тут многие к ней похаживают, и с соседних деревень, да и из города. Не переживай, Свет.

Елена села за стол и взялась за голову.

- Как подлечит? В смысле?

Егор замысловато взмахнул рукой с растопыренными пальцами.

- Ну по-своему. Ну, бабушка. – Он снова махнул рукой. – Сама захочет – расскажет, Свет.

Елена обреченно выдохнула.

- Не Света, Лена меня зовут.

Егор округлил глаза.

- Вот тебе на, а зачем соврала?

- Потом расскажу. Она точно поможет? Что она там делает?

Елена встала и направилась в спальню, но Егор остановил её за плечо.

- Не надо туда ходить.

Следующие полчаса Елена провела, как на иголках. Егор без умолку тараторил, пытаясь разрядить обстановку, но все его слова неслись к Елене бессмысленным шумом.

Татьяна Федоровна вышла из спальни и утёрла пот со лба.

- Проспит до утра, и ничего помнить не будет. Почитала я над ней изрядно. – Она посмотрела на Лену. – На-ка, и больше не теряй.

Елена взяла протянутое фото, которое упало в погреб за Антониной.

- Все, хватит здесь сидеть. Пойдемте. А ты, Лена, пошли к нам. Посидим, поговорим. Тяжело на душе?

Елена не знала, что ответить.

- Тяжело-тяжело, знаю. Думала из сердца всю обиду выльешь и легко станет? А оно вон, как вышло.

Елена сидела за кухонным столом у Татьяны Федоровны, сжав в ладонях кружку с остывающим чаем. Её всё ещё потряхивало, испуг не спешил отпускать тело. Но спокойствие Егора и Татьяны постепенно передавалось — обстановка, приятный запах, тусклый свет под старым тканевым абажуром, мягкая тишина. Татьяна Федоровна двигалась неторопливо, хозяйственно, не задавала вопросов. Егор поставил пустой стакан в раковину и вышел, оставив женщин одних. Татьяна Федоровну вытерла руки о халат и села напротив Лены.

— Ну что, — сказала она, прищурившись, — пострадала Антонина, тебе легче стало?

Вопрос прозвучал без укора, но с тем знанием, которое всегда чувствуется от человека, многое пережившего. Елена отвела взгляд, не сразу найдя, что сказать. Она пыталась нащупать свои чувства, заглянуть внутрь себя, но там не было ни торжества, ни облегчения. Обида испарилась, вытекла вместе со слезами. Елена глянула в лицо Татьяны:
— Я ведь вас хорошо помню… Вы у нас химию вели. А как же вы… это?.. Вы колдунья, что ли?

Татьяна Федоровна улыбнулась. Улыбка и взгляд отозвались в памяти Елены. Мама тоже умела смотреть так — ласково, без обвинений, будто обнимала взглядом.
— Ну, касатка, химия она с ворожбой рядом ходит, — отозвалась Татьяна. — И то, и другое — бог знает что, а людям помочь может.
Она поправила платок и оперлась локтями о стол.
— А я ведь и тебя лечила, когда тебе лет пять было. Помнишь, нет?
Елена нахмурилась, пытаясь вытащить из памяти хоть обрывок.
— Нет… не очень.

Татьяна Федоровна вздохнула и наклонилась вперёд, понизив голос, будто передавала тайну.
— Болела ты тогда сильно. Температура под сорок, врачи руками разводили. А мать твоя, Клавдия, вся на нервах, бегала, как угорелая, по всем — и в посёлке, и в район моталась. Ну, и пришла ко мне. «Танюша, — говорит, — сделай что хочешь, только спаси». А я ведь по молодости только начинала, да кое-чему уже научилась от бабки своей.
Елена слушала, затаив дыхание, не отрывая взгляда от морщинистого лица.
— Я ей и говорю: мол, попробую. Заварила трав, начитала, водой умыла — и тебе на утро лучше стало, ела уже и с постели встала.

Елена нахмурилась и снова покачала головой.

- Не помню.

Какие-то урывки: тёмная комната, запах отвара, тень над кроватью, но ничто не связывалось воедино.
— Всё так давно было…
Голос дрогнул, и она опустила взгляд.
— Мама не рассказывала…
Взгляд Татьяны стал серьёзнее.
— Она тебе не всё рассказывала. Много что при себе держала. Чтобы ты зла не держала ни на отца, ни на жизнь.

Они разговаривали почти всю ночь. Про жизнь, про отца, про мать — обо всём, что копилось. Татьяна Федоровна слушала внимательно, спрашивала без нажима, как человек, которому действительно не всё равно. Интересовалась — где жили, как жили, как Клавдия умерла. Елена отвечала без подробностей, но по сути, не уводя в сторону. Обиды не стало, как будто выветрилась. И хоть Татьяна Федоровна подругой матери не была, сейчас говорила так, будто знала её лучше многих. Видела перед собой взрослую женщину, а думала всё равно о той девочке, которую когда-то лечила от горячки.

Говорила мягко, не умничала, а просто подбирала слова, чтобы не задеть. В комнате было тихо, за окном редкие петухи перекликались с ранним скрипом калиток — поселок начинал просыпаться. Елена чувствовала, как тело сдает. Глаза закрывались сами собой. Она удивлялась, как ещё сидит на стуле. Но уходить не хотелось — здесь было спокойно.

Когда за окнами забрезжило, Татьяна Федоровна зевнула и встала со стула.
— Вот ведь как… Вся ночь пролетела, — сказала она, выпрямляясь с усилием. — Ложись-ка ты в зале, я постелю. Отоспишься, а там и решишь, что дальше делать.
Она пошла в другую комнату, на ходу поправляя платок.
— За Антонину не переживай, шишка пройдёт, а что было — забудет.
Елена только кивнула — слов уже не было.

Она переоделась в сорочку, которую дала Татьяна Федоровна, укрылась покрывалом и сразу же провалилась в сон. Ни мыслей, ни снов — просто темнота и покой. Тело будто обмякло, голова утонула в подушке, и всё, что произошло за последние сутки, стало далёким.

Елена проснулась, когда свет вовсю заливал комнату. Было тепло, тихо, и в теле чувствовалась приятная тяжесть после сна. Ощущение одиночества, которое держало её с тех пор, как не стало матери, будто бы отпустило. Ей не хотелось вставать, но она поняла — пора. Села, переоделась быстро, как можно тише, оглядываясь — вдруг Егор войдет.

В сенях послышалось движение, скрипнула половица, и в дом вошла Татьяна Федоровна.
— О, касатка, а ты проснулась, — сказала она и улыбнулась. — Сейчас чаю попьём, а Егор баньку затопит, попаримся. Ты, поди, уж сколько не мылась-то?
Она рассмеялась, заметив, как Елена смутилась и опустила глаза.
— Ну, будет, будет. Чувствуй себя как дома.
Прошла на кухню и поставила чайник, бросив через плечо:
— Мужик-то твой в городе без тебя с ума не сойдет?
А потом добавила, уже спокойнее:
— Хотя, вижу — нет у тебя никакого мужика, ась?

— Нету.
Елена подумала про себя — были, конечно, но это лучше не вспоминать. От того, что было, ничего хорошего не осталось. Татьяна Федоровна горько усмехнулась.
— Мой Егорка вот тоже не женат, — сказала она тихо. — Грех на мне, не отмолить. Приворожила я ему девку, думала, сойдутся — а не срослось. Не могу я лихое делать, помочь могу — а с остальным - беда.

Она махнула рукой, будто отгоняя от себя прошлое.
— А, что говорить? Пошли чай пить, касатка.
Елена встала и пошла следом. Всё было просто — чайник, чашки, бутерброды с вареньем. Егор колол дрова, таскал воду - готовил баню. Жизнь текла ровно, всё было понятно, без сложностей, без пустых разговоров. И Елена поймала себя на мысли, что уезжать не хочется. Здесь было по-настоящему спокойно.

После баньки Елена вернулась в свой домик — чистая, расслабленная, но с какой-то тяжестью на душе. Неторопливо собрала вещи, всё разложила по сумке, заглянула в ящики, чтобы ничего не забыть. Мысль зайти к Антонине вертелась в голове — вроде бы и не хотелось, но ключ всё равно надо отдать.

Антонина открыла почти сразу, снова в халате, с привычным строгим взглядом из-под очков. Ни слов о вчерашнем, ни намёка — будто ничего и не было. Забрала ключ, вздохнула и сказала сухо:
— То хочу, то не хочу…

Елена молча смотрела ей в глаза, как будто пыталась в них что-то рассмотреть.

— Вы простите меня. Если я вам что-то злое сделала.

Антонина обернулась, прищурилась, будто не расслышала. Елена смотрела открыто и с сожалением, взгляд Антонины стал мягче.
— Да ладно уж, — произнесла она негромко. — Что теперь? Всё хорошо.
Наступило короткое молчание. Потом Антонина вспомнила:
— Вы к Татьяне не пойдёте сейчас? Она мне вчера велела сито вернуть.
Ушла на кухню и вернулась с алюминиевым ситом, присыпанным мукой.
— Вот, отнесёте ей.

Когда Елена отдала сито, Татьяна Федоровна так засмеялась, что у неё заслезились глаза.
— Я когда над ней читала, чтоб лихое позабылось, — говорила она, утирая щеки, — первое, что в голову пришло, и сказала: «Сито брала — верни». Так надо, чтоб следа не осталось.

Елена ничего не поняла, но переспрашивать не стала. Егор стоял у машины и ждал.
— Лен, я вас сам довезу. А чего мне триста километров? Домчу, как на облаке, — сказал он весело.

Елене было неудобно, но спорить не стала — ехать всё равно надо.
Егор почти всю дорогу не замолкал, рассказывал то про рыбалку, то про соседей, то про какой-то кинотеатр, который строили в районном центре. Елене это было на руку — в голову не лезли ни тяжёлые мысли, ни воспоминания.

Он довез её до самого дома и резко замолчал, будто собрался с духом. Потом повернулся к ней.
— Лен… можно я вам позвоню потом? Номерок дадите?
Смущался, видно было — глаза опустил, плечи сжал.

— Можно, — Елена улыбнулась. – Сейчас номер напишу.
Взгляд Егора просветлел.
— Ну, тогда до связи.

Он уехал, а Елена осталась у подъезда и смотрела в след машине. Было спокойно — всё произошло так, как нужно. Хотелось только одного: больше не таскать в себе зло, а жить нормально, по-человечески. Елена встряхнула головой и пошла в подъезд:

- Все, что ни делается – все к лучшему.