Не оборачивайся

Раньше это село считалось очень зажиточным, в большой амбарной книге, что по сей день хранится в администрации, в последней записи указано, что дворов в деревне под сотню. Летом улицы заполнялись звенящей жизнью, музыкой, детским смехом. Субботними вечерами под ласковыми лучами заходящего солнца легко было почувствовать себя гондольером, плывущим по узким протокам от островка к островку. На каждом тебя привечали и угощали, непременно нужно спеть или сплясать, выпить и закусить, если возраст позволяет, а если нет — прочитать стишок и в награду получить сахарный леденец на спичке. Слаще того леденца не существовало ничего на свете.

Каждый день в селе полнился радостными и не очень событиями, но люди плечом к плечу стойко встречали и те, и другие. Люди честные, добрые, открытые. Спокойно и размеренно жилось со знанием, что тебе всегда помогут. А будет на то надобность, и ты поможешь. Петрович переберёт карбюратор твоей старой Нивы, а Иван Салехардович, ветеринар, достанет любое лекарство для прихворнувшей бурёнки. А ты дров наколешь для Ларисы Николаевны и её пятилетнего проказника — её муж не вернулся с Чечни. Поправишь покосившийся колодец во дворе у кучерявой красавицы Ирки. Жизнь била счастливым ключом в каждом дворе и расплёскивалась по улочкам лиловыми подснежниками.

Это было давно, но будто вчера.

Я открыл глаза, и безжизненные глазницы окон уставились на меня в ответ. Солнце жизнерадостно лупило лучами по мёртвому селу, срывая весёлую капель с зимних сосулек. Птицы задорно перекликались, сообщая друг другу радостную весть о весне, а я снова прикрыл глаза, чтобы услышать скрип калитки и дедушкин бас, подгонявший быстрее чистить двор от снега. Не получилось — наваждение рассеялось, как туман по утру. Руку грела кружка ещё тёплого молока сразу из-под коровы, и я одним жадным глотком допил её и пошёл обратно в дом, позвякивая ведёрком свежего молока. Дом встретил меня холодом и тьмой заколоченных окон.

Чиркнул спичкой, и селитра громко зашипела. Я зажёг пару свечей, чтобы разогнать темноту и найти дорогу до холодильника — ниши в стене, граничившей с улицей. Слил молоко в старый звонкий бидон и убрал его в холодильник, а рядом на стол выложил несколько свежих яиц — будет мне глазунья на завтрак. От консервов снова появилась проклятая изжога. В углу тихо потрескивал и пощёлкивал старый газовый котёл. Наверно, последний оплот цивилизации в моём доме. Он отапливал одну маленькую комнату, чтобы тратить меньше газа и не перегружать старый насос, работавший от аккумулятора. Я старался как можно реже включать дизельный генератор. Пара солнечных панелей может и решили бы проблему, но где их теперь возьмёшь? Топливо для генератора сейчас днём с огнём не сыщешь, а на шум ещё неизвестно, кто явится. Если монстр или дикий зверь, то их ещё отвадить можно — понимают тяжёлую судьбу последнего жителя села. А если человек… С добрым человеком ещё можно сладить, но вдруг он передумает быть добрым? Решит, что больно много у тебя добра для одного, захочет, чтобы с ним поделились да так, что большая часть, а то и всё, досталось ему. А твоя судьба уже не его дело. Главное, свою жизнь продлить хоть немного, побегать от монстров, почувствовать, как кровь горячит жилы. А злой человек сразу кинется, даже не спросит, как звали. Нет уж, время сейчас такое, что одному лучше, проще да спокойнее. Потому дизель-генератор пылился в гараже дома, а котёл грел едва-едва, чтобы уж совсем стены насквозь не промерзали.

Как бы не хотелось всю жизнь за пределы села не выходить, но зима выдалась холодной, и газа ушло больше, чем обычно. А значит, едва сойдёт снег, нужно будет заполнять подземный газгольдер. Без специальной техники не обойтись, так что нужно проведать старый газовоз, который на зиму я прятал в пожарной части в соседней деревне - там был гараж подходящих размеров.

Я снова вышел на улицу и взглянул на небо. Погода радовала глаз, но солнце уже достаточно высоко поднялось над горизонтом, и если я хочу вернуться дотемна, то надо поторопиться. Лыжи хранились в сарае недалеко от хлева. Когда я проходил мимо, раздалось печальное мычание.

- Ничего, Машка, я ненадолго, - тихонько прошептал я, боясь, что меня могут услышать.

Страх стал верным спутником и другом. Всего лишь на мгновение забыв об осторожности, можно расстаться с жизнью. Поэтому я боялся всегда, всего и везде. Благодаря страху я жив последние двадцать лет.

Смазанные лыжи легко заскользили по насту. Кирпичные обломки зубов жевали погожее небо. Дома, из которых когда-то каждый вечер тёплый свет падал на грядки и траву, доносились запахи жареной картошки и печёных овощей, шум и гам, смотрели мне вслед пустыми провалами окон — я позаботился, чтобы во всём селе не осталось ни одного зеркала или стекла. Любое, даже случайное, отражение могло тебя убить. Зима самое лёгкое время года, весной, летом и осенью любой дождь загонял меня в дом на несколько дней, пока не просохнут все лужи.

Скованное тишиной и недавними морозами село осталось позади, и лыжи несли меня в лес между мои селом и деревней с пожарной частью. Каждое дерево знакомо, каждый куст кивал ветками в ответ на молчаливое приветствие. Я мог с закрытыми глазами проехать по лесу, но мне нравилось смотреть на длинные кривые тени, что сплетались в узоры из старых мрачных сказок. Бабушка любила пугать меня ими в детстве. Будучи ребёнком, я жутко боялся. За каждым деревом мне мерещились мертвецы, которые хотят вернуть свои алые сапоги — а бабушка как назло подарила мне ярко-красные калоши, — или леший, елейным голосом зазывающий в чащу. Теперь же я наоборот стремился встретиться со сказочными злодеями и тварями, они мне милее нынешних, снующих по всему миру последние два десятка лет. Да и в такие моменты казалось, что бабушка снова нашёптывает на ухо страшные сказки. Ещё чуть-чуть и я снова увижу её добрую улыбку и лукавый взгляд, говорящие «Спи, мой внучек. Попробуй теперь уснуть!»

Что ж, бабуля, я уже забыл, когда последний раз нормально спал.

Наст легонько потрескивал, проминаясь под лыжами, и морозный воздух врывался в грудь освежающей струёй. Щебет весенних птиц сопровождал меня всю поездку по лесу. Солнце подмигивало за ветвями деревьев и клонилось к горизонту. Скоро начнёт темнеть и станет куда как холоднее. Я уже чувствовал, как холодок тихонько пробирался за шиворот и спускался вниз по дорожке из пота. Наконец за деревьями показались покосившиеся дома. Не помешает поторопиться. Я поднажал на лыжи и с ветерком пронёсся мимо последних деревьев.

Кладбище старых деревянных домов, занесённое снегом. Всю зиму я не заглядывал сюда — не нравилась мне эта деревня. Она заброшена давным-давно, и ещё ребёнком я слушал страшилки про призраков жителей деревни, бродивших здесь каждую ночь. Но старая пожарная часть, возведённая ещё при Советском Союзе, могла похвастать тем, чего не было ни у одного близлежащего посёлка — большим гаражом, куда помещался старый газовоз.

События последних лет, когда невидимые твари неожиданно появились на Земле и начали убивать всех подряд, ненавязчиво подтолкнули к мысли, что, может, и призраки существуют. Поэтому я замедлил бег и осторожно скользил на лыжах мимо мёртвых домов, стараясь лишним движением или оскорбительным звуком не потревожить тех, кто мог всё ещё жить здесь. В тишине, царившей вокруг, даже втыкание палки в снег казалось оглушительно громким.

Вдруг до моего слуха донёсся звук, которого я старательно избегал все эти годы — человеческая ругань. Она доносилась с противоположного от пожарной части конца деревни. Прячась за домами, я осторожно приблизился к источнику шума. Молодой парень неумело брёл по снегу, проваливался по пояс даже в снегоступах и громко ругался. Одет в старую военную форму с пиксельным камуфляжем.

Неужели кто-то из военных выжил? Нет, это невозможно. Если кто из них и остался, то наверняка они осели в городах, где проще держать оборону и людей под контролем. Я же старался убраться подальше от выживших - от людей одни проблемы. А этот парень слишком молод для выжившего военного. Я пригляделся к нему, когда он приблизился. Да, слишком он молод, даже щетины толком нет на лице, только юношеский пушок над губой, покрытый крохотными капельками пота или испарины, а голос выдавал в нём чуть ли не мальчишку. На вид ему не дашь больше семнадцати.

Он пробирался мимо дома, за которым я прятался. Да, такой долго не продержится в этом мире. Вояка даже по сторонам не смотрел, только под ноги, словно усилием воли хотел заставить снегоступы не проваливаться в снег. Я практически в упор смотрел на него, а он даже не чувствовал!

Неожиданно парень замер и выпрямился, словно пытаясь ушами поймать звук моего дыхания. Вот те на! Пришелец всё-таки не безнадёжен, а я пыхтел, как паровоз, после пробежки на лыжах. Расслабился я, ох, расслабился. Усилием воли я выровнял дыхание и смотрел в затылок парню. Он явно чувствовал мой взгляд и крутил головой, оглядывая деревню, но не оборачивался. Точно не безнадёжен — знает, что нельзя оборачиваться. Прошло несколько долгих минут, и пришелец двинулся дальше в сторону выхода из деревни, но уже молча.

Он не похож на мародёра или бродягу — слишком чистая кожа, одежда без единой заплатки, хоть и слегка застиранная. Да и ругался слишком громко. Разведчик мародёров не стал бы привлекать к себе внимание, а бродяга явно умел пользоваться снегоступами. Да и нечего им здесь делать — это мёртвые места, из наживы только я да моё хозяйство.

Скоро пришелец безмолвно исчез в чаще леса, и я, не оборачиваясь и не разворачиваясь на месте, сделал петлю и вернулся на путь к пожарной части. Уже виднелись красные железные ворота с облупившейся краской и кирпичный забор, покосившийся и развалившийся. Но пришелец не выходил из головы — его облик порождал слишком много загадок. Не военный, не мародёр или бродяга, выглядел слишком чисто и опрятно, словно давно обосновался где-то совсем недалеко от мёртвой деревни. Возможно, он в самом деле не один, а целое сообщество, наверняка небольшое — здешние места много людей не прокормят. Наверное, можно приютить их, у меня в доме пустует столько комнат. Я не захожу в них без надобности. Они пустые и холодные, а безжизненные стены давно не дышат теплом и уютом. Только в одной маленькой комнате, где я сплю, чувствуется дыхание жизни. С новыми людьми ожил бы весь дом! Но если нет? Если этим людям проще убить и отобрать всё, что есть? А этот парень - приманка или первоклассный разведчик?

Усилием воли я отогнал навязчивый сонм мыслей и утопичных грёз — слишком много «если». Наивность и доброта меня погубят. По пути назад обязательно и замету, и запутаю следы. На всякий случай.

Приоткрытые ворота жалобно скрипнули, давая мне протиснуться. Я замер, прислушиваясь. Вдруг кто-то услышал скрип? Деревня призраков словно специально усиливала любой звук. Нет, мёртвую тишину ничего не нарушало, и я позволил лыжам скользнуть ко входу в двухэтажное здание из белого кирпича.

Заходящее солнце сквозь сломанные оконные рамы красило облупившиеся стены в шафрановый цвет. Красиво, но опасно — всё меньше времени, чтобы вернуться назад. Под лыжными ботинками оглушительно громко хрустела стеклянная крошка. Она не опасна. Я сам лично безлунными ночами в кромешной темноте тщательно крошил выбитые стёкла. Уйма времени ушло на это, но оно того стоило. Здесь было безопасно. Я сам убеждался в этом не один раз. Но что-то не давало мне идти дальше. Чтобы попасть в гараж, нужно пересечь маленькую раздевалку, я даже видел Урал сквозь открытую дверь. Но ноги приросли к порогу, и я не мог заставить их шагать дальше.

Ох, расслабился я… расслабился! Всё этот пришелец проклятый! За мыслями о нём я и не заметил то, что так настойчиво пыталось сказать мне бешено колотящееся сердце. Оно здесь. Прямо за моей спиной.

Я словно почувствовал дуновение холодного воздуха.

Не.

Оборачивайся!

Дрожь электрическими разрядами сотрясала тело, к горлу подкатил ком, а из глаз безудержно катились слёзы.

Никогда не привыкну к этому чувству. Чувству, что смерть стоит позади и ждёт. Естество требовало обернуться, взглянуть в лицо смерти, попытаться убежать от неё. Нет-нет-нет. Это морок! Не поддавайся ему!

Откуда тварь взялась здесь? Я же уничтожил все зеркала, все мало-мальски отражающие поверхности!

И тут я заметил то, из-за чего подсознание остановило тело раньше, чем сознание об этом подумало. Солнечный зайчик размером с апельсин висел на стене напротив.

Но… это невозможно! Я проверил все шкафчики, все углы, все потаённые места. Здесь не должно быть зеркала! Но солнечный зайчик доказывал обратное — он не мог появиться из ниоткуда. Значит, где-то за углом есть зеркало, небольшое и круглое, и Оно ждёт, когда я брошу на него мимолётный взгляд и больше не смогу отвести глаз — облик смерти туманит разум. Только один вопрос не давал покоя. Как зеркало попало сюда? Страшная догадка холодила мозг — Оно принесло. Но твари бестелесны, пока их не видишь! Или я ошибался всё это время? Нет, это не может быть правдой. Или может?

Тварь ждала, пока я сделаю шаг.

Если я буду осторожно двигаться спиной вперёд, то вернусь к лыжам и уеду отсюда. И к чёрту все загадки и вопросы! Соберу вещи и сбегу подальше! Найду новый дом, потрачу несколько лет, чтобы разбить все стёкла в округе, заведу курей, бурёнку. Новую бурёнку! И буду радовать себя свежим молоком!

Только вымерли все коровы — моя последняя на сотни километров вокруг и безумно дорога мне. И курицы. Как я их брошу на произвол судьбы? Верных спутниц, которые уже какое поколение кормят меня? Я не могу. Просто не могу так поступить. Кто я такой, чтобы взять и бросить существ, которых сам и взрастил? Как жить потом, помня о предательстве? Ответа нет, как и желания его искать.

Без газа следующую зиму не пережить...

Нет, я снова обманываю себя. Можно перейти на дрова в конце-концов! Дело не в топливе, будь то газ или дрова, а в том, что Оно теперь с меня не слезет. Я чувствовал, что тварь позади сгорает от нетерпения, её неосязаемый взгляд буквально подталкивал меня в спину. Оно будет преследовать меня, пока я не сдамся, ведь другой пищи, кроме меня, не предвидится.

И зеркало, ждущее за углом, однажды окажется у меня дома.

Я закрыл глаза и перешагнул порог.

Оно обрадовалось — добыча вот-вот попадёт в её ловушку! Наверно слюнки уже текут, да ладошки потирает. Нет уж, так просто меня не заполучить. Так, судя по форме солнечного зайчика и его положению на стене, зеркало лежало в одном из шкафчиков. Слепо, но осторожно, шаря рукой по металлическим дверцам, я пошёл в обход раздевалки. С закрытыми глазами остальные чувства обострились до предела, и я ощущал волны Его кровожадной радости. С каждым шагом, они становились сильнее. Тварь предвкушала, наслаждалась моментом, когда наивная добыча уже одной ногой в капкане, и он вот-вот захлопнется. Но Оно не знало, что я разгадал его планы. Добыча превратилась в охотника, возможно, неумелого, который погибнет в первую же охоту… Но я не желаю быть безвольной жертвой. Пусть даже по спине от страха бежит холодный пот.

Руки ощупывали каждый шкафчик. Этот закрыт, и следующий, и ещё один… Где же зеркало?.. Куда Оно его положило? Вдруг рука врезалась в дверцу шкафчика — стена закончилась, и шкафчики повернули вместе со мной. Закрыт. Закрыт. Тварь позади беснуется в экстазе. Неожиданно рука возьми и провались в пустоту, я чуть не упал вслед за ней. Сердце замерло на мгновение, а затем заколотилось с утроенной силой. Осторожно, нельзя разбить зеркало, его осколки потом могут оказаться где угодно, даже в кармане. Рука медленно ощупывала пустоту. Шкафчик. Открытый. На дверце изнутри приклеены какие-то бумаги, наверно, календари или страницы из журналов. Выцветшие и потрёпанные временем. Маленький магнитик, а под ним фотография. Едва я коснулся его, как магнит упал, жалобно звякнув об угол дверцы напоследок. Фотокарточка с тихим шелестом спланировала следом. Я помнил её — женщина и девочка улыбались фотографу. Ни даты, ни имён на обороте.

Рука скользнула дальше, внутрь шкафчика. Полка, покрытая слоем пыли, старые перчатки, пластиковая рамка с холодной гладкой поверхностью посередине… Зеркало! Вот оно! Маленькое, маникюрное, на подставке. Монстр в бешенстве метался по комнате, шурша листьями бумаги, а я стоял прямо перед зеркалом и не видел Его. Как такое возможно? Обман! Его обманули! Да… Добыча оказалась хитрее.

Я вытащил из кармана платок и в несколько слоёв обмотал зеркало. Твари мои действия явно не по душе, но она ничего не могла поделать. Я снова пошёл вдоль шкафчиков, всё ещё не решаясь открыть глаза, пока не нашёл ключ, торчащий из замка. Хоть бы он не сломался. Я осторожно надавил на головку, проворачивая ключ в замке. Не подаётся! Ну-ка, чуть сильнее… И ржавый механизм с тихим скрипом провернулся, открывая крохотный навесной замок. Одним движением я закинул внутрь зеркало, обмотанное платком, захлопнул дверцу. Замок щёлкнул, осыпав пальцы ржавчиной, и ключ тяжким грузом упал на ладонь. Будет лучше, если ключ останется у меня, чтобы Оно точно не добралось до него.

На ощупь я нашёл проход в гараж, зашёл и привалился спиной к стене. Ноги не выдержали, и я сполз по ней вниз, окончательно обессилев. Только тогда я смог разомкнуть онемевшие веки.

Сердце всё ещё бешено колотилось, а слёзы застилали глаза. Из груди против воли вырвался короткий всхлип. Я глубоко вдохнул и со стоном выдохнул, уронив голову в ладони. Они тут же стали мокрыми от пота и слёз. Фух, чёрт возьми! Тело сотрясала крупная дрожь, но всё уже позади. Оно стояло рядом, но я чувствовал его разочарование. Пока что я в безопасности, и страх медленно разжимал ледяную хватку.

Я думал, что обезопасил себя от монстров, забрался в самую глушь, подальше от выживших людей, разбил стёкла, до которых только дотянулся, но меня всё равно нашли. Вот так. Никогда нельзя расслабляться.

Наконец сердце успокоилось, и дыхание выровнялось. Я снова мог ясно мыслить. Тварь наверняка пойдёт за мной следом, но я готов — ей светит только прогулка по ночному лесу. Пускай остаётся подле своего проклятого зеркальца и ждёт другую добычу.

Последний луч солнца пробился сквозь створки ворот, мигнул и погас, и гараж погрузился в сумрак. Нужно поспешить, пока ночь совсем не окутала лес. Что ни говори, а эта деревня — плохое место. Керосиновая горелка на верстаке недовольно зашипела, но зажглась, разгоняя темноту. Я взял её за небольшое колечко сбоку и приступил к осмотру газовоза.

Старый, ещё карбюраторный, трёхосный Урал прятался от зимней стужи в гараже. Он покрылся слоем искрящегося инея и казался праздничным грузовиком самого Деда Мороза. Но на самом деле Урал всю зиму проводил в оглушающем одиночестве и грустно подмигивал фарами, когда я его навещал. Я обошёл грузовик с цистерной вместо кузова вокруг — колёса не сдулись, но продольные трещины на покрышках стали чуточку глубже. Если так пойдёт и дальше, то придётся искать новые покрышки. Но где? Их уже не производят. Может, удастся найти какую-нибудь консервацию, но резина со временем всё равно дубеет. Если только попробовать разогреть старые, чтобы трещины сплавились, но для этого нужно снять покрышки, если, конечно, я не хочу, чтобы расплавленная резина брызнула мне в лицо. Не знаю, справлюсь ли я с этой задачей… На подкрылках вздулись пузыри ржавчины под краской. Ещё не опасно, ещё походит. Без людей Урал постепенно хирел.

Я залез в кабину и открыл капот. Чтобы не оборачиваться, вылез через пассажирскую дверь и заглянул под машину, а затем в моторный отсек. Все жидкости на месте, ничего не протекло и не вытекло. Это радовало. Машине уже много лет, в своё время я излазил её вдоль и поперёк, меняя всякие резиновые трубки, патрубки, пыльники, всё то, что дубеет и рассыпается со временем. Сейчас замену им уже не найти.

Напоследок я проверил уровень масла в двигателе — ещё походит. Постучал по дизельному баку — солярка отозвалась в районе середины. Хватит туда и обратно, но лучше залить несколько канистр. Но это потом, когда снег чуть больше сойдёт.

Старичок Урал ещё побегает! Но сколько именно, сказать я затруднялся. Я любил его. Трёхосный вездеход из каких только ям и буераков меня не вытаскивал, но однажды придёт и его время.

В следующий раз захвачу аккумулятор, что хранится дома в тепле, и попробую завести газовоз. А если время и погода позволят, то и доеду до заправки, где, по моим прикидкам, ещё оставался газ.

Я не решился идти обратно через раздевалку и протиснулся через дверь в гаражных воротах. Надел лыжи и заскользил в сторону дома. Ночь уже опустилась на деревню, и та приобрела мистический почти сказочный вид. Луна едва поднялась над лесом, но снег заискрился потусторонним светом. Мне даже показалось, что в одном из домов горит свет. Я зажмурил глаза и сильно покрутил головой, прогоняя морок. Получилось. Чёрные глыбы покосившихся изб хищно смотрели на меня. Пожалуй, они хотели, чтобы я остался здесь и хоть ненадолго подарил им частичку жизни, но этому не бывать. Лыжи ускорили свой бег, и я скрылся в лесу, петляя и запутывая следы, словно страшась, что деревня пойдёт за мной следом.

Никогда не привыкну к этому безлюдному и мёртвому месту.

Последние несколько лет к концу каждой зимы желудок изнутри прожигала немилосердная изжога. Вроде весь мой рацион состоял из натуральной еды, но из-за малого количества дичи зимой, я всё больше ел консервированного мяса и закатанных овощей. Чёртов уксус. Видимо, организм на шестом десятке начал сдавать, а может начали сказываться булочки из школьного буфета, съеденные много лет назад. Да, желудок я тогда изрядно подпортил сахарными язычками из слоёного теста.

Вот и сегодня с самого утра живот стал источником боли и мерзкого жжения, которое никак не желало проходить. Я же всего лишь яичницу поел! Волны жара и боли медленно поднимались снизу, затем так же медленно опадали, чтобы снова подняться. Нет уж, с этой напастью надо что-то делать. Как минимум нужно проверить силки и ловушки, расставленные несколько дней назад в лесу. Я частенько видел там заячьи следы, так что можно немного потешиться надеждой, что косой угодил в одну из ловушек.

Вдруг в голову вторглось воспоминание позавчерашнего дня — именно через тот лес пролегал мой путь в деревню с пожарной частью. И я вспомнил паренька в военной форме, одиноко бредущего в никуда. Интересно, как он там? Нашёл ли, что искал? Я потряс головой, прогоняя наваждение. Ни к чему его вспоминать! Он ведь и меня мог найти, благо я хорошенько запутал следы — сам бы не разобрался при надобности.

Изжога огненным хлыстом напоминала о себе. Поход за дичью с ней превращался в адскую прогулку. Не помешает сперва избавиться от неё. Ещё дед наставлял, что от изжоги первейшее средство — кружка свежего молока. Дед мой был чрезвычайно умным и умудрённым опытом человеком, а его приметы и наставления не раз выручали меня в новом мире. Вот и сейчас я взял чистое железное ведро и пошёл в стойло, где обитала корова Машка.

Ещё телёнком я нашёл её на заброшенной животноводческой ферме. В то время ноги носили меня по средней полосе мёртвой России - я покинул город и искал путь в родное село. Вдали от трасс, запруженных позабытыми машинами и мириадами зеркал, я переходил от деревни к деревне, от села к селу и встречал только гробовую тишину и пустые дома, пока не услышал жалобное тихое мычание среди цехов фермы. Маленький телёнок с жалобными глазами лежал возле тела мёртвой коровы и не мог подняться. Видимо, мама кормила своё дитя, пока сама не погибла от голода, но этого не хватило, чтобы его спасти. А может как раз хватило? Я же здесь. Телёнок оказался юной коровкой, ласковой и игривой даже на пороге смерти. Ноги не смогли оторваться от земли, чтобы уйти, башмаки словно приросли к полу, и тогда я понял, что должен сделать. Несколько дней ушло, чтобы Маша встала на ноги. Я таскал ей сено и корм, который нашёл на ферме: специально искал траву помоложе для неокрепшего желудка, а корм размачивал в воде. Наверное, я заменил ей мать, потому что с первого дня, как Маша поднялась на дрожащих ногах и сделала первые шаги затем только, чтобы ткнуться холодным носом мне в руку, она не отходила ни на шаг. А я уже устал от одиночества, страха и тишины. Её задорное мычание разгоняло тоску и наполняло жизнь смыслом. Машка стала моим верным спутником.

Спустя годы прыть из её ног ушла — корова состарилась — да и я уже не мог похвастать моложавой залихвастостью.

Машка лежала в стойле и дремала, но при звуках моих шагов тут же проснулась и ткнулась холодным носом в руку, как тогда, много лет назад. Сопровождая каждое действие глухим мычанием, корова подставила слегка набухшее вымя, и я нацедил в ведро молока. Напоследок я с благодарностью обнял Машку, она спасла меня тогда, может, спасёт и сейчас? Хотя бы от проклятой изжоги. Эх, где те дни, когда мы шли по бесконечным дорогам, не встречая ни одной живой души.

Я подбросил кизяка в печку и вышел из хлева. Ведро на холоде окутало руку ласковым молочным паром.

Как всегда дедушкин совет помог, и я с лёгким сердцем и желудком отправился в путь проверять силки, ловушки да капканы, оставленные поздней осенью против зимнего зверя. Весна вступала в свои права, с крыш звонко капала капель, а в небе стремительными молниями летали ласточки, обмениваясь новостями из южных стран. Но я по опыту знал, что зима всегда сделает последнюю попытку отбить ещё времени у весны прежде, чем окончательно проиграть. Поэтому не стоит расслабляться. Март всё ещё может удивить морозами.

Внутренне я радовался, что проверил газовоз — газгольдер почти опустел, и котёл мог встать в любой момент. А это чревато переездом в стойло к Машке и лопнувшими трубами отопления. И тогда я в спешке мог не заметить зеркальце в раздевалке. Был бы у твари праздничный ужин. Нет уж. Не обскакать меня.

Оказавшись посреди поля, я огляделся. К лесу вела старая лыжня, но под лучами солнца она подтаяла, замёрзла и обернулась нежно-голубой глазурью. Лыжи скользили не хуже коньков на ледяном катке — легко, непринуждённо. Я почти не прикладывал сил, а тёплый ветер ласково трепал запущенную бороду. Хорошо. Ляпота! Вот только сонм туч, темнеющих на севере не давал мне покоя. Стоило взглянуть в ту сторону, как ветер, недовольный моим своеволием, обдал лицо ледяной пощёчиной. Не нравилось мне это. Словно мыслями о зиме беду накликал. Лучше поспешить в лес — дичь, если попалась, может ночь не пережить. И я заскользил по лыжне, всё больше разгоняясь.

Когда лес встречает молчанием и морозной хмарью — жди беды, особенно если лес весенний. Я переходил от силков к ловушке, от ловушки к помеченным деревьям, между которыми стоял капкан. Везде пусто или разорено волками. Последние годы мохнатые хищники наглеют и всё ближе подбираются к моему дому. Но то, что я увидел у следующего силка разом вымело из головы все другие мысли. Судя по следам, крупный заяц попался в ловушку, но кто-то забрал его. Ну точно — жди беды.

Первым порывом я хотел наплевать на остальные ловушки и вернуться домой, но со вторым порывом в голову пришли мысли. Если человек забрал зайца из ловушки, то он вероятно догадывался, что их поставил другой двуногий. Значит он может придти и ко мне в гости. А гости мне не нужны. Лучше я первым навещу похитителя.

На тусклом пергаменте неба солнце пряталось за тёмные тучи, и сумрак вероломно опускался на кроны деревьев. Внезапно до моего слуха донёсся далёкий крик:

- … ите-е-е!

Ага, похоже, гость нашёлся. Проваливающиеся в снег следы как раз вели в ту сторону.

- ...о-о-о-ни-ибу-удь!

Кричи-кричи, приманишь Их, сделаешь неосторожное движение, и одной проблемой станет меньше.

- Э-э-эй! Ау-у-у!

Крик раздавался всё ближе. Хорошо, если Они доберутся до него первыми, но с другой стороны — Они мне в угодьях не нужны.

- Эй! - голос стал ближе, но ослабел.

Среди деревьев мелькал тёмный силуэт. Кажется, он сидел на снегу.

- Кто-нибудь! Помогите!

Я проскользнул дальше и с опаской выглянул из-за толстой берёзы. Впереди на снегу темнела фигура, сидевшая ко мне спиной. В темноте я едва различил пиксельный камуфляж. Тот самый парень? Как он здесь оказался? Да он же в другую сторону совсем шёл!

Вдруг в безмолвной тишине я услышал всхлипы.

- Как больно-то, а! - с горечью и обидой произнёс парень. Голос его дрожал от обиды и подступивших слёз.

- Кто-нибудь! - резко закричал он.

Прислушался.

- Боже, да кто меня услышит… нет здесь никого!..

До моего слуха снова донеслись всхлипы, те самые, что предшествуют мужскому плачу. В этих звуках чувствовалась бездна бессилия, отчаяние и горечь неминуемой мучительной смерти. Сначала я подумал, отчего он не встанет и не уйдёт? Неужели холод или голод настолько обессилили человека? Настолько, что он просто сел посреди леса и звал на помощь хоть кого-нибудь, пока не умер от одиночества. А потом я увидел, что плачущий сидит между двух деревьев, и рефлекторно поморщился, на мгновение представив его боль. Я понял, почему он не мог уйти и звал на помощь.

- Больно… как же больно!.. А-ах, м-м-м! - стонал неизвестный.

Бедняга попал в один из моих капканов. Боль, наверно, адская.

- Э-э-эй! - снова закричал парнишка. - Помогите!

А потом добавил тише:

- Да как же её остановить! М-м-м!.. Как холодно. Простите, мама и папа, я не справился. Я не справился!

Я вдруг понял, что мне отрадно слышать человеческий голос, пусть даже истекающий болью и страданием. Я так давно не слышал другие голоса, кроме своего, раздающегося в абсолютной тишине. К горлу даже ком подкатил. Но это всё эмоции, нельзя им поддаваться! Почти два десятка лет я выживал благодаря тому, что нашёл место, где нет других людей. Таков мой план: держаться от людей подальше.

Но зачем?

Вопрос возник в голове сам собой, словно его произнёс кто-то другой, что, конечно, невозможно. Я у себя в голове один! По крайней мере я так думаю. Я потряс головой, чтобы прогнать дурацкие мысли и их возможных авторов. Всё это чушь. Похоже, этот неудачливый юноша пытался украсть мою добычу и попал в капкан. Что ж, я здесь не причём, поставлю новые силки, и дело с концом.

Но ради чего?

Хватит! Хватит с меня. Я жить хочу, а нарушение устоявшихся правил может привести к смерти. Всё, я решил возвращаться. Перенёс вес тела на правую ногу, скользнул… и под лыжей что-то отчётливо хрустнуло. Сломанный снегоступ.

В мгновение ока рыдания стихли, и человек поднял голову, прислушиваясь.

- Здесь кто-то есть?

Чёрт! Есть, есть, да скоро не будет.

Я начал плавный разворот, но встал как вкопанный, когда услышал:

- Это ведь вы были в деревне?

Но… как?

- Это ваш взгляд я почувствовал тогда. И сейчас его чувствую. Ай!.. Как же больно… Вы… не поможете мне?

Я молчал, не зная, что ответить, и просто смотрел на покрасневшее от холода ухо парнишки.

- Я пошёл по вашим следам, но заблудился.

Он что, провёл ночь в лесу? Это невозможно! Я поморщился — изжога снова вернулась.

- Помогите мне, пожалуйста!

Я не мог пошевелить губами или сдвинуться с места. Живой человек обращался ко мне. Этого не было так давно!

Парнишка вздохнул.

- Вы, наверно, за зайца злитесь. Я… Я так проголодался, а он запутался в верёвках. Я хотел съесть его, но не смог убить и отпустил... У меня ужасно болит нога. Я не вижу её, но снег вокруг красный.

Он снова заплакал. До чего сердобольный парень. Зайца отпустил…

- Простите, если сможете. Мама с папой говорили мне, что воровать плохо! Так оно и вышло…

Голос его начинал слабеть. Похоже, сильная кровопотеря. Сколько он так сидит?

- Простите… - словно мантру, он повторял извинения, но голова его клонилась всё ниже и ниже. - Простите.

Голова упала на грудь, и из уст вырывались слабые, едва заметные клубы пара.

Ну, это то, чего я хотел, не так ли? Парнишка вот-вот умрёт сам - проблема решилась сама собой! Я снова поморщился — изжога усиливалась. Стакан молока не помешал бы.

Сквозь бурелом продрался вой. Волки. И не очень далеко. Похоже, судьба парнишки предрешена. Может быть, он даже и проснуться не успеет, и волки найдут остывающее тело. Лучше уходить отсюда подобру-поздорову, пока я не стал частью волчьего пира.

Тогда почему я не двигаюсь? Почему продолжаю стоять на месте?

Потому что не знаю, зачем. И не знаю, ради чего. Все эти смерти, все годы одиночества, все правила… всё это! Не знаю зачем и ради чего этот парень пытался выжить и теперь погибал.

В груди оглушительно звонко лопнула какая-то струна.

Он не погибнет. Не достанется волкам. Не сегодня.

За пару мгновений я оказался подле юноши и принялся разрывать снег. И точно, бедняга угодил в мой капкан. Я разжал его и ремнём наложил жгут на рану. На мгновение я бросил взгляд на его лицо и замер. Бледное, словно обескровленное лицо выглядело мёртвенно-синим в сумерках. Но он был красив почти как ангел. Только светлые волосы криво подстрижены — наверняка стригся на ощупь, как и я.

Резкий порыв ледяного ветра снова принёс многоголосый вой. Стая чуяла кровь и подбиралась всё ближе.

С одной стороны подгоняли волки, а с другой — холод. На таком морозе парнишка может потерять ногу, если вообще выживет. Я закинул его себе на спину и аккуратно, не оборачиваясь, ведь вчерашняя тварь - или любая другая - могла быть неподалёку, побежал на лыжах изо всех сил, надеясь, что тепло моего разгоряченного тела даст парню минуту-другую, а хоть один из волков угодит в капкан.

Про изжогу я и думать забыл, да и она, кажется, решила меня в покое оставить.

Метель пришла с севера и не утихала вот уже несколько дней. Хлопья снега бесконечным мутным потоком низвергались с небес, превратив день в ночь. Когда я выходил на улицу, керосиновый фонарь высвечивал ослепительный купол из мешанины снежных хлопьев. Практически на ощупь я пробирался в стойло или курятник, чтобы ухаживать за скотиной в непогоду. Казалось, метель не кончится никогда. А вот газ, судя по манометру газгольдера, кончался. Мне оставалось только надеяться, что снежное безумие вскоре закончится и весна вновь найдёт сюда дорогу.

Когда я принёс парнишку домой, он едва дышал, но был жив. Я не знал, выкарабкается он или нет, но сделал, что мог: обработал и зашил рану, как сумел, и положил на диван поближе к батарее. Антибиотики, срок годности которых истёк ещё в прошлом десятилетии, всё же работали — раненая нога имела здоровый вид, а рана чистая, без следов гноя. Это давало надежду, что бедняга выкарабкается… Но он не приходил в сознание уже три дня. Сквозь сон я поил его куриным бульоном — пришлось зарубить одну курицу — и давал лекарства. Его дыхание выровнялось, но всё ещё оставалось слабым. Хотя бы лицо слегка порозовело. Значит, кровь потихоньку восстанавливается. Может… нет, он должен придти в себя. Я уверен.

Зачем же я его спас? Вытащил из капкана и на горбу дотащил до дома сквозь ледяной ветер и жестокий снег, впивавшийся в лицо. Память о том моменте не сохранила ясной причины, хотя я точно помнил, что причина была и веская. Юноша мирно спал, укутанный сотней одеял, а я смотрел на него и пытался понять: зачем?

Вдруг его дыхание участилось, а веки мелко задрожали, затрепетали и распахнулись. Неровные тени плясали на его лице, и огонь керосиновой лампы золотой звездочкой отражался в голубых глазах.

- Где я? - раздался слабый шёпот.

Взгляд юноши блуждал и метался по комнате, силясь остановится хоть на одном предмете, а веки то и дело пытались сомкнуться, придавленные усталостью. Но мальчишка изо всех сил сопротивлялся и раз за разом сражался с забытьём.

Тогда я сказал наверно самую банальную вещь на свете:

- В безопасности.

На мгновение голубые глаза остановились на мне, но усталое тело взяло свое, и юнец снова уснул. Его дыхание снова стало ровным, но в этот раз чуточку сильнее. Хороший знак. Жить будет.

Я допил остатки молока, с глухим стуком поставил кружку на стол, вытер молочные усы и вышел наружу. На часах время близилось к ночи, самое то проведать живность напоследок, подкинуть корма в корыта и кизяка в печки. А после и самому на боковую. Там глядишь и прояснится, откуда взялся этот парень и зачем я его спас.

Метель разбушевалась, кирпичи, старые солдаты стен, стойко держали бесконечные удары ветра и снега, но всё равно казалось, что даже сквозь них и слой утеплителя в комнату пробирается холод. За полвека я не видел таких жестоких буранов в марте. Видать, когда время людей закончилось, что-то изменилось в атмосфере, и погода стала другой, вернулась к первобытным истокам. Курятник ходил ходуном, а стойло с Машкой дак и вовсе трещало под натиском метели. Я бесконечно подкидывал кизяк в печки, чтобы удержать тепло под крышами, и без устали пересчитывал его остатки. Если так пойдёт дальше, то через пару дней придётся живность переселять прямо в дом, а там и так места нет, худо-бедно отапливается одна комната.

Моя радость по поводу исцеления юнца оказалась преждевременной, ни с того ни с сего его обуяла сильная лихорадка. Пот лил ручьём, он метался в бреду, раскидывая одеяла, а я раз за разом укутывал его обратно. Не приходя в сознание, он звал родителей, а когда я поил его водой или бульоном, называл мамой меня. Сердце надсадно скрипело от звуков его тихого, вкрадчивого голоса. Казалось, что бред на миг отступает, словно страшась, что мать мальчишки и вправду здесь, а её материнская сила может не то что бред вылечить, а и вовсе вернуть сына с того света. Может, и правда её дух витал рядом. Раньше люди и в невидимых тварей, пожирающих их живём, не верили. В самом деле интересно, где его родители? Он слишком юн, чтобы самому выжить во время апокалипсиса.

Лихорадка не уходила, а нога болезненно распухла — антибиотик не работал. У меня был ещё один, сильный, но я берёг его на чёрный день. Врачей в округе не водилось, так что и надеяться я мог на себя да на свои запасы. Может, он и сам выберется, и ни к чему таблетки на него тратить?

Я потрогал его лоб — горячий, чуть не обжигающий, постель мокрая от пота, хоть выжимай, а мальчишку всё равно бил озноб. Что-то подсказывало мне, что сам он не сдюжит.

Тьфу, зараза! Гори оно всё синим пламенем! Ещё малодушничать не хватало, когда человек рядом загибается. Ничего не делать всё равно что убить. А я не убийца. Взялся спасать, дак спасай!

Злясь на самого себя, я рылся в аптечке, пока не нашёл лекарство. Сквозь сжатые в бреду зубы я пропихнул большую таблетку в рот больного и заставил его бессознательное тело запить лекарство. Теперь я сделал всё, что мог, и оставалось только ждать.

В дуэте с метелью снаружи бушевала буря в моей душе. Я два десятка лет избегал любого присутствия людей, а вот поди ж ты. Смотрю на юное лицо в обрамлении капелек холодного пота, и надеюсь, что он будет жить. Даже спустя столько лет моя душа не забыла, что такое человеческое тепло, помощь ближнему и всеобъемлющая любовь к жизни в любом её проявлении. Мало просто выжить, надо ещё человеком остаться.

Что за человек этот мальчишка, я понял в лесу — наивный ребёнок, затерянный в новом мире. Безумно жаль его, но вряд ли он видел другую жизнь, ту, что была до конца света. Не знаю, сломал ли новый мир эту невинную душу, меня он сломал давно и, уверен, сломает ещё. Даже сейчас, видя перед собой беспомощного, умирающего, горящего в бреду юношу, я ждал подвоха или какой-то подлости. Надеялся на хорошее, но готовился к худшему.

Постепенно ход моих мыслей становился бредовее, а веки тяжелее. Я крепко обнял ружьё и забылся беспокойным сном под яростное завывание метели по ту сторону стен.

Необычная тишина разбудила меня. Никто не бормотал в бреду, буря не завывала снаружи, только тихо гудел котёл, гоняя воду по контуру. Я так привык к постоянному шуму, что проснулся резко, как от толчка, и осознание приходило постепенно. Тихо. Я даже слышал гудение маленького дизельного генератора в гараже — он заводился, когда садились батареи, питающие насосы котла.

В темноте слышалось ровное и спокойное дыхание мальчишки. Лихорадка больше не мучила его, и он просто спал. Похоже, антибиотик сработал. Что ж, главное теперь самому нигде не наступить в капкан или не посадить глубокую занозу. Я зажёг керосиновую лампу и осмотрел пациента. Да, теперь за его жизнь можно не волноваться. Пот ушёл, нога приобрела здоровый вид, хотя до выздоровления ей ещё далеко — капкан пробил рану до кости. Но на молодом организме всё быстро заживёт. Я бы с такой раной полгода валялся уже. Эх, молодость… Вот и спину ломит от сна в кресле, а не на диване.

Разбитые яйца зашкворчали на маленькой сковородке, и по кухне разнёсся аппетитный запах. Уход за больным это одно, но сам себя не покормишь — никто не покормит.А если ещё и сыра нарезать...

- Где я? - раздался голос сзади, и пронзительно скрипнула половица.

Я вздрогнул и выронил нож - лезвие воткнулось возле мизинца. А пациент, похоже, пришёл в себя. Я обернулся — дома можно, дома тварей нет — передо мной стоял высокий, бледный и худой, как палка, юноша с вихрами светлых волос и заспанным лицом. Он слегка покачивался от слабости и кутался в одеяло. Когда его мотнуло в сторону раненой ноги, он вскрикнул и поморщился, с удивлением уставившись на рану.

Я решил быть с ним честным.

- У меня дома. Лёг бы обратно — на ногах едва стоишь.

- Д-дома? А где?

- В России. Название села ничего тебе не скажет. Ляг обратно, говорят тебе.

- Нет! - он решительно мотнул головой. - А… это что?

Его глаза блестели в полумраке и смотрели на сковороду с поджаренной глазуньей. Ага, почуял наконец.

- Это еда? - спросил он.

- Ты что, яичницу никогда не видел? - вопросом на вопрос ответил я.

Он обиженно покачал головой.

- Как зовут?

- Ярик, - буркнул он. - То есть, Ярослав! Но можно Ярик. Так меня родители называли…

- Родители, значит… Ну, садись, поешь хоть, Ярик, коли лечь не желаешь.

Ярик, прихрамывая и спотыкаясь, подошёл к маленькому столу и сел на крохотную табуретку. Сидя, он похож на кузнечика, изготовившегося к прыжку. Я поставил перед ним дымящуюся сковородку с яичницей и бросил вилку рядом. Ярик схватил её и принялся накалывать куски яичницы. Вилка с едой была уже возле рта, как вдруг глаза Ярика широко распахнулись, и он резко вздрогнул всем телом, словно пронзённый разрядом электрического тока. Вилка полетела обратно в сковородку, а Ярик взвился:

- Еда отравлена! Вы меня убить хотите!

- Чего? - я чуть не подпрыгнул от неожиданности. - Ты с чего это взял?

- Родители предупреждали, что снаружи полно монстров, и они хотят меня убить! И вот вы! Вздумали отравить меня!

- Тьфу! - сплюнул я и ответил: - Твои родители правы, монстров полно, но что-то себя я к ним не причисляю. На вот, смотри!

Я взял вилку, брошенную Яриком, и съел все наколотые куски. Яичница была чудо как вкусна.

- На, ешь! - я вернул вилку Ярику. - И монстров тут никаких нет, видишь?

Я встал и закружился по комнате. Ярослав немного успокоился, но в глазах всё равно читалось недоверие. Он сел обратно и громко зачавкал едой, а я молча наблюдал, как исчезала яичница, которой мне хватило бы на целый день.

- А вас как зовут? - прочавкал юноша.

- Андрей — отозвался я.

Его вид всколыхнул в памяти давно забытые чувства, и грусть разлилась по телу солёной патокой. В ушах на миг поселились далёкие звонкие голоса. Тоже чавкающие.

Ярослав доел яичницу и сытно рыгнул.

- Ой, прошу прощения! - встрепенулся он, а затем спросил. - Так это вы были в деревне? И в лесу. Это всё вы!

Я кивнул и пробурчал:

- Ну я.

- Значит... Значит, из-за вас я чуть не погиб! Из-за ваших следов, зайца. Если бы не пошёл за вами, то и не заблудился!

- Из-за меня?! Да я тебя на своём горбу тащил, пока волки за пятки кусали! Ты чуть концы не отдал, благо я тебя лекарствами напичкал, чтобы вся хворь вышла. И это твоя благодарность?

- И капкан... Тоже ваш?

- Мой. На крупную дичь ставил, да вот только задохлик какой-то попался.

Ярик обжёг меня взглядом.

- Лучше мне вернуться домой.

Он попытался встать, но со стоном уселся обратно.

- Ай! Как больно!

- Ну и куда тебе с такой ногой? Хочешь, чтобы волки доели?

Ярик молчал и держался за больную ногу.

- Тогда иди! Больно надо тебя кормить!

Я подскочил к двери и открыл её, снаружи царила ночь, и серебристые снежинки падали в полной тишине. Про себя я молился, чтобы малец одумался. Сгинет ведь. А я не хотел, чтобы он погиб. Впервые встретил человека за столько лет, а он от меня убегает, как ошпаренный.

Ярик продолжал молчать и прожигал меня взглядом. Я взял себя в руки. В самом деле, чего это я разгорячился? Он же просто мальчишка. В его возрасте я и не так чудил. Будет мне, старому, буянить.

- Останься, пока нога не заживёт. В конце концов человек человеку - друг, разве нет?

- Но мои родители… - начал Ярик, но я перебил.

- Они взрослые люди! Скажи, где их найти, я их сюда приведу. Делов-то!

А заодно узнаю, откуда он пришёл. Но мальчишка потупил взгляд и опять замолчал. Понятно, не доверяет, значит. Я бы на его месте тоже не доверял.

- Ладно-ладно. Дай хотя бы пару дней ноге зажить. Потерпи чуток, потом вместе найдём твоих родителей. Договор?

Я закрыл дверь на улицу.

- Хорошо, - вздохнул Ярик. - Договор. И спасибо. Наверное. Что спасли и… Вы и правда не похожи на монстра. А… как они выглядят?

- Никто не знает, - я помотал головой. - Кто их видел, тот уже ничего поведать не сможет. И давай уже на «ты». А то всё «вы» да «вы». Тьху! Как на приёме.

Ярослав задумчиво почесал подбородок, на котором едва пробивались первые соломенные щетинки. Юнец едва начал мужать.

- Хорошо… ты. Мама так же про монстров говорила. А папа учил ходить, не оборачиваясь, рассказывал, что они невидимы и прячутся в отражении или за твоей спиной, ждут, когда ты увидишь их…

- Да… - вздохнул я. - Зимой ещё ничего, а вот летом, когда идут дожди… хоть двери снутри заколачивай.

Ярик покивал головой и с грустью в голосе сказал:

- Я никогда не видел дождь.

Он хотел ещё что-то сказать, но внезапный зевок так забавно исказил его лицо, что я едва сдержал улыбку. Но короткая усмешка посетила губы, а Ярослав успел её заметить. Во взгляд добавилась обида, и он, прихрамывая, добрёл до дивана и лёг, отвернувшись к спинке.

- Утро вечера мудренее, - прошептал я.

Ужасно хотелось тёплого молока. Но одна мысль не давала мне покоя - он никогда не видел дождь. Пусть даже Ярослав родился после Их появления, дожди не такая редкость в наших краях. Неужели не видел даже краем глаза? Но Ярослав уже спал, и я не хотел будить бедолагу, который только что одной ногой стоял в могиле. Но что, если он не врал и в самом деле не видел дождь? Жил на подводной лодке. Или в бункере.

В бункере! А это многое объясняет. Раньше секретные части базировались в этих краях. Наверняка, не обошлось без бункеров или шахт с ядерными боеголовками. Не хватало только нарваться на дозу радиации и умереть от рака в мире, где не осталось врачей. Но теория бункера прекрасно ложилась на происходящее. Новая форма без заплат. Бледная кожа, не видевшая солнца.

Что, если в бункере есть выжившие? Живут себе где-то там под землёй, счастливые. Но я не собираюсь изменять своему правилу — остерегайся людей. Оно спасало меня столько времени, и пусть спасает дальше. Я поморщился от этой мысли — странно, но я не хотел расставаться с Яриком, прикипел к юнцу, а характером он мне напоминал кое-кого. Пускай спокойно отлёживается — не буду беспокоить его, пока не подлечится. А как всё выясню, так и решу. Чего гадать о том, что ещё не случилось.

Утро вечера мудренее.

Сон растаял, как утренняя дымка, и оставил беспомощно лупать глазами в темноте.Помню, весь день провозился со скотиной, а под вечер уснул, едва голова коснулась подушки. Вымотался за последние дни будь здоров, даже сон на полу показался мне райским блаженством. Нащупал рукой спички в кармане и зажёг одну. Крохотный огонёк едва разгонял темноту, но его хватило, чтобы взять со стола свечу и зажечь её.

В царстве скачущих теней явно было что-то не так. Я прислушался: тихо гудел котёл, едва слышно потрескивая теплообменниками, снаружи глухо гулял ветер. Но одного звука не хватало. Звука, к которому я успел привыкнуть за несколько дней. Я бросился к дивану, что стоял спинкой ко мне. На диване никто не лежал и не сопел. Так я и знал! Стоило привязать его к дивану! А теперь Ярослав сбежал да ещё мои лыжи прихватил! Ох, не зря раньше говорили, что на молодых заживает всё, как на собаках. Едва оправился и тут же дёру дал.

Я жил один, вдали от других людей, если они вообще оставались. Думал, так безопаснее и… я ни к кому не привяжусь, если никого не будет. И больше ничья смерть не причинит мне невыносимую боль. А тут, как снег на голову, рухнул этот Ярослав! Словно неоперившийся птенец из гнезда вывалился. Да у него ещё молоко на губах не обсохло! Сгинет и поминай, как звали. Стоило мне его встретить, как все мои принципы дали трещину, увидел… крыло его подбитое, и расклеился, вспоминать стал. Тьфу! Аж самому противно. Сколько таких пропало, как он, во всём мире? Миллионы? Миллиарды! Одним больше, одним меньше, какая разница? Уходить Ярика никто не заставлял, так что скатертью дорога, раз такой самостоятельный!

Я поморщился от накатившей изжоги. Только её не хватало. А молоко как на зло закончилось. Но есть ещё одно средство. От изжоги вряд ли поможет, но точно заглушит назойливый шёпот совести.

Я взял свечу и подошёл к кольцу, вбитому в деревянный пол, потянул — тяжёлый деревянный люк со скрипом подался — и на меня пахнуло холодом и подвальной затхлостью. Внизу, отражая мечущийся огонёк свечи пыльными боками, стояли ряды пузатых бутылок с наливками и настойками — понаделал целую прорву алкоголя, а выпить не с кем. Без особого энтузиазма я взял одну, самую пыльную, бутылку. Устрою себе маленький конкурс «Угадай настойку с одного глотка». Я уже отвернулся, как мой взгляд зацепился за слабый золотой отблеск на полке. Так вот куда я тебя спрятал…

Позади взятой бутылки к пыльной стене прислонился старый фотоальбом. Покрытый толстым слоем пыли кожаный переплёт всё же сохранил блеск золотого тиснения. Я смотрел на него во все глаза, но не мог протянуть руку, чтобы взять. Слишком многое скрывалось в нём, от чего я бежал, чтобы спокойно жить и не вспоминать, не бередить старые раны. Но часть меня хотела взять его в руки, чтобы вновь почувствовать боль, почувствовать себя живым.

Пальцы словно сами собой коснулись золотого тиснения, скользнули по бороздам и оврагам отпечатков, даря неприятное ощущение сухости и скрипучей пыли. Из памяти давно стёрлись лица, но фотографии в альбоме сохранили их. Я вдруг понял, что не помню собственного лица. Когда я последний раз смотрелся в зеркало? Брился и стригся на ощупь. Похож ли я всё ещё на того человека с фотографий двадцатилетней давности? Или совсем потерял человеческий облик? Если бы не Маша, которой я порой изливал душу — или её остатки? - мне бы пришлось разговаривать с волейбольным мячом, дабы не забыть совсем человеческую речь.

Альбом приятной тяжестью оттягивал руки, я дохнул на него, и облачко пыли на секунду охватило меня. Вместе с бутылкой я вынес альбом наверх и положил перед собой на стол.

Это не просто альбом, а летопись моей семьи. Несколько поколений вклеивали в него фотографии: чёрно-белые, негативы фотоплёнки, цветные кадры, распечатки с цифровых фотоаппаратов. Когда альбом перешёл ко мне, я продолжил эту традицию. Жена посмеивалась над моей старомодностью, но всё же вместе со мной отбирала фотографии. А потом и подросшие дети втянулись. Мы словно играли в занудную, но любимую игру. Она была способом собрать нас вместе на несколько чудесных мгновений, чтобы отмахнуться от ежедневной рутины и побыть семьёй.

А теперь я не помнил их лиц.

Тёмная ароматная жидкость выплеснулась в стакан, а альбом с тяжёлым шелестом старой бумаги раскрылся. С чёрно-белых фотографий на меня смотрели счастливые люди из прошлого. Самых первых я никогда не видел, только подпись под фото говорила, что на грубой сколоченной скамейке подле забора сидят Аксинья и Федот в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Тяжёлое было время, но эти люди выжили и вырастили детей, в том числе мою прабабушку, Софью, вот она плещется в пруду в тысяча девятьсот тридцать втором, совсем ещё ребёнок, который не знает, чем грозит будущее всего лишь через десяток лет — Великая война, всколыхнувшая всю страну, весь народ. Вот Софья, совсем ещё юная, но уже в военной форме с красным крестом на рукаве. На руках у неё мой дед, Ерофей, а рядом Николай, ставший моим прадедом, тоже в военной форме. Под фотографией подпись: 7.XI.1941. Они оба не вернулись с той войны и остались в памяти вечно молодыми и бесконечно счастливыми. Ерофей не пропал, его воспитали Аксинья и Федот, не бросили. Вот он на ещё одной фотографии, худой, но счастливый. Страна тогда оправлялась после войны, но люди снова были уверены в своём будущем. Потому что держались вместе и своих не бросали. Может, это и делало их людьми?

Фотографии мелькали одна за другой, появились мои родители, а потом я, сразу в цвете, в девяностых. Мелкий карапуз, который даже не подозревает, что в стране опять разруха. А вот моя жена, Светка,белокурая, словно ангел, и такая же красивая, и наши дети, белобрысые шкодники, Александр и Тимофей, все в мать. За долгие годы я забыл их лица, а теперь они словно стояли передо мной и улыбались, как и я тогда.

На миг я вернулся в счастливое прошлое. У меня и жены была работа, Саня и Тимоха, как, наверное, все братья, то дрались, то дружили. Тогда не понимал этого, но сейчас… Я был счастлив каждый день той жизни. И сейчас осколки того счастья вонзались в сердце, заставляя… вспоминать.

Пустой стакан глухо встал на стол, хмель едва слышно шептал в голове, а в ногах поселилась лёгкая, но приятная слабость. Вот же он, рецепт счастья: стакан с настойкой и альбом с семейными фотографиями! Я не удержался и зло улыбнулся. Один. В пустой комнате. Ну и что? С этим рецептом всё неважно. Если только…

Голову пронзила боль, и ком в горле спёр дыхание.

Не вспоминать.

Я сжал зубы изо всех сил, чтобы сдержать шквал образов, но он прорвался, как упрямая вода, проточившая дамбу. Я сцепил веки, но чувствовал, как слёзы всё равно катятся из глаз. Безмолвные кадры из прошлого быстро сменяли друг друга, оживали и окрашивались кровью и горем.

В кои-то веки у нас совпали отпуска, и мы со Светкой и детьми собирались ехать на море. Я любил долгие путешествия на машине. Света, мой белокурый ангел, грузила багажник нашей старенькой Волги, когда это произошло. Она хлопнула крышкой и всего на миг взглянула в отражение на заднем стекле. Все стёкла в Волге взорвались фонтаном брызг, и в тот же миг моей жены не стало. Она даже испугаться не успела. Вот она улыбалась мне всего минуту назад, а теперь вместо неё… ничего. Спустя вечность я вышел из ступора и бросился за детьми, пытаясь спасти их, сам не зная от чего. Тимофей играл с машинками на первом этаже дома, когда я, окровавленный, ворвался в комнату. На моих глазах он превратился в кровавый туман, едва посмотрев на меня. Его глаза успели заметить что-то позади, и это решило его судьбу. Старинные часы бесшумно взорвались за спиной и осыпали осколками с головы до ног, те царапались и вонзались в кожу, но я ничего не чувствовал. Ни снаружи, ни внутри. Александр, уже почти взрослый белобрысый юнец, будущая гроза женских сердец, мазал помазок пеной для бритья, когда я вошёл. Он стушевался, увидев меня, залитого кровью, и всего на миг оглянулся на большое зеркало, как оно вспыхнуло нестерпимым сиянием, треснуло и лопнуло калейдоскопом осколков. За считанные мгновения я лишился всех, кого любил.

Стакан пролился на пол стеклянным ручьём. Рука отозвалась красной вспышкой в мозгу, вырывая меня из плена воспоминаний. Я тупо уставился на неё, в голове не осталось ни одной мысли, кроме тупой горькой боли. Кровь капала на стол.

Боль скинула с меня оцепенение, и я попытался захлопнутьальбом, но открылась последняя страница с фотографией. Александр на рыбалке сильно поранил ногу, а я её бинтовал, когда Тимофей схватил фотоаппарат и неумело нажал на кнопку. Больше снимков в альбоме не было. Через пару дней мы должны были ехать на море.

Я наконец закрыл альбом. Он глухо хлопнул, подняв облачко пыли, и словно легонько завибрировал под пальцами. А может быть, это меня пробирает звенящая тишиной дрожь? Я вытащил из шкафчика аптечку, чтобы забинтовать порезанную ладонь. Но вместо собственной руки я видел то ногу сына, то Ярика. В тот день у меня не было и шанса, чтобы что-то изменить. Кто вообще мог хоть что-то понять, что-то сделать? Нет, не что-то, а спасти свою семью. А я не успел, и все, кто был мне дорог, погибли.

Я смотрел на забинтованную руку, и под повязкой алело небольшое пятнышко крови — порез оказался глубоким.

Но теперь у меня есть время, я могу успеть, могу помочь. Как жители деревни помогали друг другу, как предки, не смотря ни на что, не бросали своих.

Рука сжалась в кулак, и боль пробежалась по нервам, очищая взор и отрезвляя разум.

С раненой ногой Ярослав даже на лыжах не ушёл далеко, на снегоступах я должен легко его догнать. Лишь бы успеть перехватить его до деревни, где он угодит на ужин твари, поджидающей в пожарной части. Если, конечно, Ярик снова не заблудится. Но чутьё подсказывало, что юнец куда сообразительнее, чем мне хочется надеяться, и он найдёт дорогу назад. Я взял ружьё и немного патронов от диких зверей, закрыл дом и пошёл по следам. Свежая лыжня серебрилась в ночи, и снег споро хрустел под ногами.

Не спеши, Ярик, только не спеши.

Деревня как обычно встретила могильной тишиной и мелкими крупинками снега. Они казались волшебными серебристыми ручейками в свете луны. Только волшебство не сулило ничего хорошего. Лыжня, которую оставил Ярик, тянулась сквозь деревню к пожарной части, а кое-где виднелись капельки крови, словно гроздья чёрной смородины, выпавшие на молочный снег. Ну куда ж тебя понесло с больной-то ногой, Ярослав? Про себя я надеялся, что он не остановился в пожарной части и не стал добычей монстра.

Наст негромко хрустел, проминаясь под снегоступами, а ватник неудобно скатывался в подмышках и мешал идти. Неровная лыжня исчезла за воротами, и я поспешил, боясь опоздать. Ворота тихонько скрипнули, пропуская меня. Следы Ярика огибали грузное здание пожарной части и исчезали за углом гаража. Я с облегчением выдохнул: значит, он мог быть ещё жив. Но моя радость продлилась недолго. Лыжня уходила в дыру в заборе позади пожарной части, но оттуда приходил ещё один след, который я не видел в здешних местах ни разу. След от снегохода.

Этого не может быть!

Я выглянул из-за угла, и все мои надежды на случайность или разыгравшееся воображение улетучились. След подходил к самому зданию, а у стены стоял старый, обшарпанный снегоход, утыканный острыми прутьями. В ночных сумерках он напоминал огромного больного ежа.

Твою ж! Это ещё что такое? Мародёры? Да, добрые люди вряд ли бы стали украшать свой транспорт острыми железками. Снегоход стоял возле задней двери гаража, а это значит… Ох, я боялся даже подумать о том, что это значит! Они нашли мой Урал, моё топливо, моё снаряжение, всё, что я так долго хранил и собирал. Вдруг я услышал голоса: дверь была приоткрыта, и звуки доносились оттуда.

Я слышал лишь неразборчивые обрывки фраз. Что, если они заметили лыжню? Чёрт, по ней они найдут или Ярика, или меня! И как мне остановить их?

Словно в ответ на мои мысли волосы на затылке зашевелились под шапкой — Оно вновь было прямо за спиной, нависло над плечом и призрачным дыханием щекотало ухо. Рефлексы взбунтовались и требовали бежать, но огромным усилием воли, сжав кулаки до хруста в костяшках, я подавил этот позыв. Не время бежать. Монстр позади, и монстры впереди, а я между молотом и наковальней.

Вдох, выдох, сердце бешено колотится, но постепенно успокаивается. Если эти мародёры нашли мой схрон, значит, рано или поздно найдут и меня. Наверняка это всего лишь разведчики, а основной костяк банды куда больше, и мне одному с ними не совладать. Двустволки и посредственной меткости явно недостаточно. Единственное, что в моих силах, это отвлечь их на себя и дать Ярику время уйти. Спрячется в своём бункере и переждёт. Эти стервятники долго ждать не будут, терпелка у них короткая, а значит у мальца есть шанс переждать и выжить. Да… Да! Отвлеку их на себя, задержу, может, заберу с собой несколько на тот свет! Хватит прятаться.

Луна скрылась за чёрными, как сажа, облаками и погрузила лес во тьму. Желтый свет проливался на снег дрожащими кляксами, - мародёры нашли керосиновые лампы и шумно копались в моих вещах. Я подкрался к снегоходу — на мою удачу ключ торчал в замке зажигания — и попытался его завести. Рычаг стартёра упрямо проскрежетал, когда я толкнул его ногой, но машина оставалась безмолвной. Ну же! Я ещё раз нажал на рычаг - не заводится!

- Эй! Какого хера?! - раздался резкий крик. - Кто-то пытается стащить байк!

- Наконец! - радостно ответил второй голос. - Хоть какое-то веселье!

Чёрт! Да как завести это ведро с болтами! Я бил ногой по стартеру, но снегоход отвечал только противным скрежетом. Тьфу! Будь проклят этот пылесос! Ещё чуть-чуть и меня поймают прямо здесь!

Я бросился бежать вокруг здания, раскидывая ногами жёсткий снег, а пар горячими клубами вырывался изо рта, застилая глаза. Но память подсказывала дорогу. Где-то здесь угол… Рука больно ударилась обо что-то твёрдое и тут же ухватилась. Скорее, пока у меня есть фора! Кирпичная кладка царапала ладонь и обжигала холодом. Я это место знаю, как свои пять пальцев. Внутри у меня будет шанс! Призрачным оазисом впереди замаячило крыльцо, а ружьё било в спину, подгоняя.

- Тут следы! Туда ведут! - раздалось из-за угла позади.

- Ну так шагай быстрее! - вторил другой голос.

Вот и вышли на меня, голубчики. Но опоздали, хлопцы, я почти внутри. Ох, хоть бы их всего двое было! Ведь я слышал только два голоса, а вдруг их больше? Если есть ещё хоть один…

С этой мыслью я заскочил на последнюю ступеньку крыльца и влетел внутрь. Бесформенная груда меха преградила мне путь, но я не смог остановиться и всем весом врезался в неё. От неожиданности человек в шубе пошатнулся и нелепо замахал руками. Хватило лёгкого толчка, чтобы он рухнул, как куль с мукой. Мародёр издал глухой стон, но быстро опомнился и уставился на меня. Отточенным за годы охоты движением я скинул двустволку с плеча и направил ему в лицо.

И понял, что никогда прежде не убивал человека.

Это осознание вспышкой промелькнуло в мозгу, и руки, отзываясь на неё, непроизвольно задрожали. Мародёр, увидев, как ходуном ходит ружьё, гадливо ухмыльнулся. Только не это.

- Умоляю, не надо… - прошептал я, пытаясь унять дрожь. - Не делай этого.

Самодовольная улыбка обнажила гнилые зубы, и мародёр неспешно поднялся, не сводя глаз с меня. Я никогда не убивал людей, судьба миловала, но если… если я не сделаю этого, то меня схватят, а потом доберутся до Ярика. На мгновение в голове промелькнуло воспоминание, как юнец уминает яишницу. Мальчишка, ни разу не встречавший монстров. Он и представить не может, что самые страшные монстры в этом мире носят человеческое обличье. Погибнет ведь, как пить дать погибнет. Я… Я не могу этого допустить! Любой ценой! Гореть бы мне в аду, но ад уже здесь.

Я впился взглядом в мародёра, ружьё перестало дрожать и застыло, словно гранит.

- Эй, он здесь! - зычно крикнул бандит.

По инерции он ещё улыбался, когда наши взгляды снова встретились. Улыбка сползла с лица уродливой кляксой — он всё понял.

Я выстрелил. Мощный заряд дроби огненным кулаком врезался в грудь мародёра, смял рёбра и отбросил тело к стене. Бандит сполз вниз, размазывая кровь. Я убил человека. Отнял одну жизнь, чтобы спасти другую.

Оно вновь появилось за спиной, и ему явно пришлось по вкусу убийство. Оно было довольно, я чувствовал.

- Вася! - крик с улицы вырвал меня из оцепенения. - Вася, не молчи!

Похоже, разведчиков всего трое, и Вася был третьим.

Бандит ворвался на крыльцо, громогласно топая, но меня там уже не было - я взбежал по лестнице на второй этаж.

- Нет, Вася, нет! Очнись, ну же! - слышал я причитания с первого этажа.

- Похоже, мёртв твой братишка, - произнёс второй голос. Он буквально сочился насмешкой. - Какая досада… Ну и что ты будешь делать, Сава?

Сава закричал так, что у меня мурашки по спине пробежали:

- Ублюдок, я найду тебя!

И тяжёлые ботинки дробью застучали по лестнице.

Быстрее!

Я бежал из одного заброшенного кабинета в другой, выбивал плечом двери, перепрыгивал трухлявые останки мебели, лишь бы успеть. Успеть обежать кабинеты по кругу и снова выйти к лестнице, зайти врагам за спину.

- В какую сторону он побежал? - услышал я Саву. - Уйдёт ведь, падла!

Чёрт-чёрт-чёрт! Я опоздал! Зимняя одежда сковывала движения, мешала бежать, по спине пот тёк струями, несмотря на ночной холод. Если я не смогу захватить их врасплох, мне конец. Да сколько ещё этих кабинетов!

- Ох, Сава, Сава, ты ещё тупее, чем твой брат. Мы возьмём его в клещи, так что беги в любую сторону!

Второй голос пугал меня куда больше, чем Сава. Не хотелось бы, чтобы его владелец оказался за спиной.

Я со всей силы врезался в ещё одну дверь, и гнилая фанера взорвалась пылью и опилками. Последняя комната, а за ней лестничная площадка. Последняя дверь стояла на пути, но произошло то, чего я так боялся — она открылась, и в проёме показался силуэт. Я на бегу перехватил ружьё — сейчас я второй раз убью человека. Всего на мгновение эта мысль отвлекла меня, но его хватило, чтобы я споткнулся об старый стул и полетел вперёд. От удара о пол щёлкнули зубы, и палец на спусковом крючке дёрнулся. Сноп огня вырвался из ружья и ослепил меня. Когда глаза снова привыкли к темноте, в дверном проёме уже никто не стоял.

Я убил ещё одного человека.

Звон в ушах постепенно стих, и в тишине я услышал отчётливые хлопки — некто аплодировал.

- Ну надо же! - услышал я елейный голос.

Голос настолько пугал, что кишки сжимались в тугой комок от страха. И это был не голос Савы. Я медленно поднялся и пошёл в сторону говорящего. Я бы всё отдал, чтобы без последствий обернуться и убраться подальше отсюда.

- Неужели охотник стал добычей?

Обладатель голоса, от звука которого холод пробирался в сердце, стоял на лестничной площадке ко мне спиной. С узких плеч свисала тёплая кожаная куртка, а из-под неё проглядывало голое тело. Лунные лучи бликовали на абсолютно гладкой голове.

- Наконец-то! Давно я так не веселился! Но чую — главное веселье ещё впереди!

Говорящий не шевелился, казалось, его голос звучит прямо в моей голове.

- Ты ведь позади меня, не так ли?

Вместо ответа я молча перезарядил двустволку.

- Ого, как грозно! Но ты же не выстрелишь в безоружного? - ласково сказал он и поднял руки, но тут же добавил. - Хотя о чём это я? Ты же только что убил двух безоружных братьев. Ну и как ощущения? Тебе понравилось?

Страх, холодный ужас и отвращение пробирались под кожу. Отвращение к самому себе.

- У меня не было выбора, - соврал я.

- Выбор всегда есть! - в тон моим мыслям ответил человек. - И ты выбрал убийство.

- Что вам нужно от меня? У меня ничего нет. Убирайтесь туда, откуда пришли! Или… - слова застряли у меня в горле, но усилием воли я выплюнул их. - Я снова убью.

- Ах, так тебе понравилось! Я знал, знал это! - говорящий был неподдельно счастлив. - Ну, будем знакомы, я Дмитрий! А тебя как зовут? Кстати, ему тоже нравится, как ты убиваешь.

- Что? - опешил я от слов Дмитрия. - Кому?

- Тому, кто стоит за твоей спиной, безымянный душка! Ты думаешь, почему он выбрал тебя? Он увидел в тебе родственную душу!

Какого чёрта?! Он тоже чувствует монстров?

Я прислушался к своим ощущениям — монстр точно позади, но… что-то изменилось. От него больше не исходила угроза. Неужели он больше не хочет убить меня? Надеюсь, это просто адреналиновый бред…

- Что ты несёшь… - пробормотал я.

- О, ты это почувствовал! Только не отпирайся, а то расстроишь меня. Ты знал, что Они питаются смертью и тщательно оберегают тех, кто помогает им? Как я, например. Присоединяйся! Будем веселиться вместе.

От одной мысли об этом меня передёрнуло.

- Никогда.

Дмитрий неожиданно засмеялся. Я ожидал чего угодно, но не безудержного смеха, отдающего безумием.

- Поздно! - прокричал Дмитрий, воздев руки к потолку и задрав голову. - Ты уже один из нас. И тебе никогда не сбежать от этого. Так же как не сбежать от меня!

Тело Дмитрия пришло в движение — он медленно, как гимнаст или кадавр, не чувствующий боли, начал выгибаться назад под немыслимым углом. Наши глаза встретились, и меня начала поглощать бездна, плескавшаяся во взгляде этого безумца. Страх сковал тело, невыразимый ужас сотрясал разум, но я не мог пошевелиться, чтобы сбежать. Я даже забыл о ружье в руках!

- Их можно увидеть, если не оборачиваться, - зловеще прошептал Дмитрий.

Безумец сделал неуклюжий шаг, потом ещё один. Медленно, спиной вперёд он шёл ко мне. Зрелище пугало и завораживало. Я хотел бежать, но часть меня жаждала узнать, что будет, когда Дмитрий дойдёт. Или это не моё желание? Уже не моё…

Дмитрий не отводил от меня безумного взгляда и подходил всё ближе. Кровь набатом стучала в ушах. Вдруг он пяткой задел какой-то камень, и тот с грохотом рухнул вниз. Резкий звук разбил оковы ужаса, и я бросился прочь.

- Ты не сможешь убежать от самого себя! - неслось мне в след.

Если меня поймают, то я заберу их всех на тот свет.

Эта мысль ещё отдавалась в голове противным звоном, когда я оказался в раздевалке. Я достал из шкафчика зеркальце, завёрнутое в тряпицу. Монстр следовал за мной и ликовал.

Снегоход завёлся с первого раза, и в глубине души я уже знал, почему. Но не хотел признаваться в этом.

Лыжня Ярослава петляла и терялась между деревьями, но я упрямо находил её вновь. Штыри на снегоходе цепляли ветки деревьев, и снег скатывался за шиворот, но мне было плевать. Дорога каждая секунда, мародёры точно пойдут по нашему следу, и я молился, чтобы успеть забрать Ярика и сбежать, иначе нам обоим конец.

Луна окончательно скрылась за тучами, погрузив лес в непроглядный мрак. Фара снегохода едва работала, робким мерцанием отыскивая призрачную лыжню. Сильный ветер раскачивал кроны деревьев, словно насмехаясь над моими мольбами. Эта ночь подготовила мне ещё один умопомрачительный сюрприз — метель. Она может погубить нас, а может спасти. Если я найду парнишку раньше, чем снег скроет следы, то у нас будет шанс спастись. Метель наверняка запорошит борозду снегохода, а лыжню и подавно. Но шанс на это так мал, что я боялся спугнуть его, лишний раз подумав.

А монстр в это время ликовал. Он нашёл кормильца, что накормит его не единожды - много раз.

Плевать. Пусть монстры убивают монстров.

Окатив снегом напоследок, деревья расступились и явили бескрайнюю черноту. Я резко затормозил и чуть не вылетел из сиденья. В пятне электрического света мельтешили снежинки, закручивались в вихри и танцевали сальсу холода и смерти. Лыжня уводила в бездну. Даже монстр за спиной замер в нерешительности. Но это всего лишь снег всего лишь ночью. И всего лишь метель. Я крутанул ручку газа и устремился вперёд, рассекая мглу.

Поле тянулось уже целую вечность. Не припомню его, видать совсем далеко забрался. В пятне света проносилась бесконечная лыжня, изредка сквозь наст торчали жухлые стебли полевых трав, и глаз своевольно цеплялся за них и провожал. Метель скрывала горизонт. Мародёры взяли след? Надеюсь, что нет. Я взмолился всем богам, каких знал, чтобы хоть один из них помог нам с Яриком бежать. Словно в ответ на молитвы холодный ветер бросил в лицо охапку снежинок — буря усиливалась. Она скроет следы, но и нам придётся несладко посреди снежного безумия.

Где, чёрт возьми, Ярослав?! Что он нашёл в этом поле?

В пятне света оказался огромный валун, припорошенный снегом. Снегоход налетел на него и взмыл вверх, словно пытаясь взлететь как можно выше. «Улететь бы отсюда, - успел подумать я. - Да как Машка и курицы без меня?» Бесконечный столб снежинок, выхваченных фонарем, вращался огромной дубиной. Она ударила прямо в лицо, и я ухнул во тьму.

- Дядя Андрей! - кто-то кричал мне в самое ухо, пытаясь пересилить ветер, и бил по лицу мокрыми ладонями.

От снега должно быть.

- Дядя Андрей! - услышал я снова, хотя ветер завывал немилосердно .

Веки словно слиплись, и я не мог открыть глаза. Рука нащупала на лице что-то липкое, наверняка кровь. Я взял пригоршню снега, попробовал растереть лицо и вскрикнул от нахлынувшей боли — во лбу словно раскалённой кочергой ковырялись. Но снег помог, и я разлепил веки.

Чтобы тут же зажмурить их от попавшей в глаза крови. Похоже, на лбу не хилая ссадина. Но после такого падения считай легко отделался. Стоп! Падения? Я же врезался на снегоходе во что-то! Передо мной сидел Ярик, но я едва его видел — метель разыгралась так сильно, что собственные руки можно было различить с трудом. О ружье можно забыть, в такой круговерти его не отыскать.

- Дядя Андрей, вы очнулись! - Ярик бросился на шею с горячими объятиями. - Я думал, вы погибли!

- Снегоход… - хотел сказать я, но вместо этого издал неразборчивый хрип. И давно я стал «дядей»?

Но Ярик понял, смышлёный парень.

- Та страшная штука, как её… в общем, разлетелась вдребезги. Вас чудом этими штырями не задело.

Значит, отсюда нам не убраться. Я обессиленно рухнул назад в снег.

- Ты чего сбежал-то? - спросил я.

- Я испугался, - смущенно ответил Ярослав. - Боялся, что пока меня нет, кто-то в бункер залезет и… украдёт моих родителей.

Так всё-таки бункер. Надо же. Вот почему он сбежал, перепугался за своих стариков. Его можно понять… Но где они сами? Рядом я их не вижу.

- Родителей?

- Да… Они… Они умерли недавно. Сначала мать, потом отец. Я думал, что мне конец, но встретил вас. Честное слово, я хотел только забрать родителей и сразу назад!

Ярик показал рукой на две большие банки растворимого кофе, занесённые липким снегом. Вот оно что. У Ярослава никого не осталось... Как и у меня.

- Я уже хотел возвращаться, но началась метель, а потом вы врезались прямо в бункер! Вы так меня напугали!

Буря рвала и метала, ещё чуть-чуть и меня самого заметёт. Пытаться кого-то искать в такую метель чистое самоубийство. Может, у нас ещё есть шанс? Я должен попытаться спасти Ярослава! Любой ценой. Иначе так и останусь просто убийцей.

- Ярик… - я прочистил горло, чтобы перекричать ветер. - Говоришь, бункер рядом? Нам надо где-то непогоду переждать и убираться отсюда. Слышишь? Очень нехорошие люди нас ищут!

Ярик кивнул и стал серьёзным в мгновение ока.

- Вот бункер! - показал он рукой куда-то за спину. - Вход в том камне, в который вы врезались!

Я вгляделся, сквозь бесконечный снегопад пробивалось пляшущее оранжевое зарево. Топливо из снегохода вспыхнуло. Лишь бы оно догореть успело, пока метель идёт, не то станет маяком для всех.

Ярик схватил меня за руку и повёл в сторону зарева. С каждым шагом оно становилось ярче, но в то же время впереди росла тёмная громадина. Похоже, тот самый камень, будь он проклят.

Пляшущие языки пламени лизали холодную ночь. Огонь был столь горяч, что растапливал снежинки ещё в полёте, и метель словно утихала рядом с ним. А может… Я боялся даже думать об этом, но яростный ветер больше не бил в лицо ледяными струями. Может, эти твари не только на механизмы способны влиять, но и на погоду? Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо, чтобы не накаркать!

Монстр позади словно ухмыльнулся. Иди ты к чёрту! Я не буду твоим слугой.

Показался тёмный провал хода, но Ярослав встал, как вкопанный, и его рука сильно сжала мою — проход кто-то загораживал.

- Ты правда думал, - услышал я самодовольный голос. Дмитрий, издевательски улыбаясь, вышел на свет. - Что сможешь спрятаться от меня, когда у тебя один из них на хвосте? Большего разочарования я в жизни не испытывал!

Ещё несколько фигур вышли на свет. Я насчитал чуть меньше дюжины. Оранжевые отсветы плясали на жестоких лицах. Похоже, вся банда здесь. Я задвинул Ярика за спину. Чем же мы им так приглянулись?

- Послушай, - начал я, пытаясь договориться. - Мне жаль, что я убил твоих людей… Поверь, я не хотел этого. Я не убийца!

Ответом мне были шум ветра, шипение кипящего снега и тягостное молчание. Ни один из бандитов даже не шелохнулся. Только Дмитрий улыбался, любуясь нашими мучениями.

- У меня… - я запнулся, в горле встал ком.

Как же не хочется говорить то, что грозит сорваться с языка! Но я знал, что иного пути спасти Ярослава нет. Парнишка даже не пожил толком, а смерть уже хочет прибрать его к рукам. Да и прикипел я к нему, как к родному. Отдам всё, что нажил за два десятилетия.

Я сжал кулаки изо всех сил, чтобы не струхнуть, и сказал:

- У меня… есть дом. Там хозяйство, пища, забирайте всё, но оставьте нас.

Дмитрий рассмеялся. Он смеялся долго, искренне наслаждаясь каждым мгновением. В жизни мне не хотелось оборвать чей-то смех так сильно, как сейчас. Но от моего терпения зависели жизни.

- Я… фух! - просмеялся главарь — Да, весело. Я по пожарной части уже понял, что ты у нас мужик хозяйственный. Один Урал чего стоит! На такой махине много добра можно увезти. И дом мы твой найдём. Даже не сомневайся. А может ты и сам расскажешь? Стой, молчи! Не порть мне всё веселье!

- Будь ты проклят, - сплюнул я.

Дмитрий будто и не заметил:

- Мне нужно кое-что другое. Точнее, кое-кто. Это существо словно огромный маяк указало мне путь прямо сюда. Я знаю, Оно хочет быть со мной! Ты — размазня и не достоин чести быть Его поводырём!

- Забирай! - завопил я в бессильной злобе. - Будто мне нужен этот монстр! Забирай! На здоровье! Они убили всю мою семью… Забирай же. Ну!

Дмитрий скорчил плаксивую гримасу и издевательским жестом тёр кулаками глаза.

- У-тю-тю, я сейчас заплачу! - дразнил он.

- Дядя Андрей, - шёпотом спросил Ярослав. - Он же… Он же сумасшедший! Что нам делать?

- Тихо, малец. У меня есть план. Когда скажу «глаза», закрой их и не открывай, пока не разрешу. Понял?

- Понял, - буркнул Андрей. Видать, даже сейчас умудрился обидеться, что с ним как с ребёнком. Ай, не до обидок сейчас!

- К моему превеликому удовольствию, - продолжил Дмитрий, закончив дразнить меня. - Ты и есть монстр! Один из нас! Очень жаль, что ты отказался веселиться вместе. Что ж, ты накормил Его двумя смертями, и теперь я должен переманить Его тем же. Как думаешь, где мне взять двух людей и скормить их монстру? Подожди-подожди, не отвечай, я сам догадаюсь! Эники-беники ели вареники…

Как же гротескно сейчас выглядела добрая считалка из детства.

- Это правда? - спросил сзади Андрей. - Вы — убийца?

Я не смог ответить.

- Раз! - Дмитрий ткнул пальцем в Ярослава. - И два! - уже в меня.

- По-моему, это идеальный вариант! Ты убил моих людей, а я убью тебя и твоего сынка. Какая ирония! Аж муражки по спине бегают, хо-хо-хо!

Похоже, спектакль подходил к логическому завершению. Нам больше нечего сказать друг другу, и вскоре безумец прикажет убить нас. Я… нет, монстр это чувствовал. Рука нащупала в кармане маленькое зеркальце.

- Прежде чем я отдам приказ вас убить, - начал Дмитрий. - Ответь на один маленький вопрос: что ты забрал из раздевалки? Я буквально каждой клеточкой чувствую, это что-то очень важное. Меня съедает любопытство! Что это было, а? Фото жены, нет? Кулон с портретом матери! Тоже нет… Какая-нибудь детская бирюлька? До чего интересно!

- Любишь загадки? - сказал я сквозь сжатые зубы. - Тогда угадай эту: что у меня в кармашке?

Глаза всех членов банды вцепились в мою руку, что я держал в кармане. Пальцами я распутал тряпку и вытащил зеркальце.

- Глаза! - крикнул я и потянул руку из кармана.

Но не смог вытащить её. Мгновенно Дмитрий оказался рядом и цепко схватил меня за руку.

- Зеркало. У тебя в кармашке зеркало.

Главарь глядел прямо в глаза и гадко улыбался. Он был так близко, что я чувствовал его тёплое дыхание.

- Эмоции для Них словно приправа к еде. Особенно Они любят страх.

Живот пронзила глухая боль. Дмитрий ударил меня кулаком под дых.

- И отчаяние.

Он выбил зеркало из руки. Оно улетело в сторону. Всё кончено. Мы с Ярославом встанем в бесконечный сонм жертв банды головорезов. Не моргнув глазом они убьют нас, найдут мой дом, пустят старую Машку на мясо, куриц — в суп или жаркое. Будут пировать, пока животы не наполняться едой, а души не напьются злобой и насилием.

Новый удар в живот взорвался тысячей искр и повалил меня в снег. Мир вокруг кружился в хороводе смерти.

- Убейте мальчишку! - услышал я.

Пинок в лицо повернул голову, и тяжёлый ботинок придавил сверху.

- Оно ушло, когда я перестал его кормить. Нечем было! Но я нашёл Его, и теперь накормлю до отвала. Смотри!

Люди Дмитрия пытались схватить Ярослава, но он каждый раз выскальзывал в последний момент, падал, кувыркался в снегу, снова вставал. Это не могло продолжаться вечно. Точный удар свалил его и несколько человек навалились сверху. Падая, Ярик пнул сугроб, и что-то ткнулось мне в руку.

Зеркало.

Я сжал его в руке, подножка хрустнула и сломалась.

Разве я убийца?

На моих глазах Ярослава избивали несколько человек. Нет, мародёров и убийц. Но разве я сам — убийца? Разве я один из них? Ярослав громко вскрикнул и сжался в комок, стараясь скрыться от бесконечных ударов. Провёл всю жизнь в бункере, едва потерял родителей, а затем и самого себя в огромном жестоком мире. И нашёл только пинки и удары.

Разве я — убийца?

Ответ пришёл сам.

Да.

- Эй, твари! - крикнул я.

Они обернулись. Ни один из бандитов не успел отвести взгляд, все, как завороженные, смотрели на маленькое зеркальце в моей руке. Ночь окрасилась кровью. Один за другим бандиты превращались в кровавый туман, оседали росой на снегу, на одежде, на ботинках, на коже. Ещё тёплые капли даже не чувствовались на лице, как не чувствуешь кровь, бегущую из раны.

- Нет!

Обезумевший Дмитрий изо всех сил топнул по ладони. Осколки зеркала вонзились в кожу. В одном из осколков я увидел Его, Оно смотрело на меня, крохотная дрожащая тень посреди языков пламени. На миг я позволил себе удивиться, ведь ничего не происходило, и я был жив. Оно ждало ещё.

- Ах ты засранец! Чем мне теперь кормить Его?

Главарь бандитов возвышался надо мной исполинской горой, отсветы огня плясали на голом теле. Дуло моего ружья смотрело мне в лицо.

- Сдохни, - процедил сквозь зубы Дмитрий и нажал на спусковой крючок.

Щелчок. Ещё щелчок. Патроны успели отсыреть, пока оружие валялось в снегу. Я почувствовал, как губы сами изгибаются в ядовитой усмешке. Дмитрий на миг стушевался, но этого хватило, чтобы я схватил ружьё за ствол и пнул безумца.

- Теперь тебе весело? - закричал я и ударил Дмитрий наотмашь прикладом ружья.

Он упал в снег и засмеялся, а я вскочил на него и позволил убийце внутри говорить вместо меня. Приклад ружья раз за разом со свистом опускался на голову Дмитрия, но он смеялся и кричал между ударами:

- Ты… не один из нас! Ты… лучший… из нас!

Я продолжал бить. За Ярослава. За его родителей. За всех тех, кого ты убил или убьёшь! Если нужно стать монстром, чтобы победить монстра, я буду им!

Дмитрий затих, но я продолжал бить, пока приклад не треснул и не развалился. Громогласная тишина воцарилась вокруг. Только огонь шипел на падающие снежинки.

Я выбросил сломанное ружьё. Все они были мертвы.

- Дядя Андрей… Вы… вы монстр? - услышал я голос позади.

Как же я хотел сказать простое, короткое «нет», убедить Ярослава, что я поступил так ради его блага. Но это ложь. Я так устал, что готов на всё, чтобы не остаться одному. Как выяснилось, не просто на всё, а абсолютно на всё. Даже на убийство, даже на союз с монстром, лишь бы победить. Даже стать монстром.

- Вы монстр! - пронзительно закричал Ярослав.

Боль, обида, горечь, неверие, гнев, злость, ярость сплелись в его крике. Огненным жгутом он хлестал по моему сердцу, рвя и кромсая, убивая последнее человеческое, надежду на призрак нормальной жизни.

- Ты не должен так говорить, Ярослав…

Слёзы катились из глаз, оставляя холодные дорожки.

- Монстр! Ты — монстр!

Я обернулся — чувствовал, что могу.

Ярослав, мокрый от крови и снега, смотрел на меня, в его глазах плескался ужас, и я видел в них моих детей. У них был такой же взгляд. Позади Ярика стоял Он — зыбкая тень на грани реальности и сна, мерцающая, дрожащая и тянущая руку к плечу Ярослава.

- Нет! - закричал я.

Слишком поздно. Хотя я до сих пор не знаю, мог ли мой крик что-то изменить, прозвучи он на секунду раньше.

Глаза Ярослава наполнились слезами, почти плача, он обернулся.

Безмолвная Тень обняла его обеими руками и прижала к груди. Ярослав вспыхнул кровавым туманом и исчез. Ещё миг я чувствовал на себе Его взгляд, и Он исчез следом.

Я остался один. Последний монстр.

Я много раз спрашивал себя, как можно было всё исправить, избежать смертей, убийств, но какой в этом толк? Всё уже случилось, прошлого не вернуть, мне не стать человеком.

Животные тоже почувствовали это и постепенно покинули мою жизнь один за другим. Машка продержалась дольше всех. Больше я не слышал кудахтанье куриц или обеспокоенное мычанье в ночи, не чувствовал влажный язык и тёплое дыханье на лице, не слышал «дядя Андрей!».

Я остался один. Почти.

Вернулся Он. В поисках новой пищи. Или ради моей компании? Компании такого же монстра.

Я обернулся в последний раз и сказал:

- Ну, здравствуй.