Не отдам!

О леди Адель фон Штауфенхен ходили самые мрачные слухи.

Завидной она была невестой, что говорить. Единственная дочь барона Маркуса фон Штауфенхена, слывшего покровителем торговли и лучшим стратегом Рейна, она единолично унаследовала обширные и богатые земли. Да и собой была хороша: считалась она одной из первых красавиц страны, хоть и было в её красоте нечто ведовское, — может быть, рыжие волосы или загадочный взгляд зеленых глаз. А главное, была она ко всему прочему круглой сиротой, что делало её легкой добычей в глазах охотников что за приданым, что за ее красотой. Оно ведь как? Нет у девушки грозной родни, значит, некому власть мужа оспорить, ни с кем не придется считаться.

Завидной была она невестой, а все ж — до сих пор она в девках ходила. Возраст ее приближался уже к двадцати годам, а так и не вышла она замуж. Не потому что не было желающих, и не потому что была она горда и переборчива: три раза уже давала она свое согласие.

И все три раза женихи её умирали.

Никто не знал, как это происходило: не было на их телах следов ни ран, ни яда. Лишь лица их были искажены нечеловеческим ужасом и нестерпимой мукой. Накануне свадьбы умирали они в гостевых покоях замка Штауфенхен.

Разумеется, находились и хитрецы, льстивыми посулами уговаривавшие невесту провести свадьбу где-нибудь еще, — лучше всего в их владениях. Но непреклонна была Адель: наказал ей перед смертью отец, чтобы вышла она замуж в родовом замке — и никак иначе. Рассказывали, что даже после смерти не желал он отпускать от себя дочь, вот и изводил всех её женихов.

Была и другая версия. Иные рассказывали, что сама Адель убивала каждого из своих избранников, — ради подпитки фамильной колдовской силы или просто из злобы на род мужской.

Арман не верил подобным слухам. Что бы ни было причиной смерти этих людей, но Адель была здесь не при чем.

Только не она.

Они встретились впервые на балу в Вюртемберге. Затем второй раз — на турнире в Эрфурте, где он одержал решительную победу и нарек её королевой любви и красоты. Примерно к концу месяца он понял, что любит ее без памяти.

Долго отказывалась она выйти за него замуж, — не потому что не были его чувства взаимны.

Как раз наоборот.

— Я люблю тебя, — признавалась она, — И я не переживу, если с тобой случится то же, что и с другими.

— Я люблю тебя, — отвечал Арман, — И я преодолею любые проклятья, чтобы быть вместе с тобой. И пусть глаза мои ослепнут, если я вру.

И вот, сегодня Арман впервые был в замке своей невесты. Мрачное это было место: проведший полжизни в военных походах, хитроумный стратегией побивавший и сарацинов, и алчных соседей, старый барон был суров и практичен, и даже после смерти замок, казалось, хранил его дух.

Особенно сильно то ощущалось в главной трапезной, где висел огромный парадный портрет Маркуса фон Штауфенхена в доспехах и с мечом. Несмотря на время, не поблекли нисколько краски портрета, и пронизывающий взгляд зеленых глаз, казалось, безмолвно вопрошал:

«Кто ты такой и как смеешь претендовать на то, что принадлежит Мне?»

Смущаясь под этим взглядом, за ужином Арман порезал руку серебряным столовым ножом. Тут же засуетилась Адель, торопясь перевязать его.

И казалось ему, что теперь смотрит с портрета барон с неприкрытой насмешкой.

Среди ночи Арман проснулся от неясного чувства опасности. Вдруг понял он, что уже не лежит в кровати, а стоит на коленях. Он попытался пошевелиться — и понял, что руки его связаны за спиной. Попытался открыть глаза и обнаружил, что все равно ничего не видит: на его голову надели мешок.

— И вот, настал твой смертный час, глупец, — с презрением произнес мужской голос у него над головой, — Скажи мне, в этот час: сожалеешь ли ты?

— Кто ты? — спросил Арман, проверяя крепость узлов, — Что происходит? Что тебе нужно?

— О, это элементарно, мой юный друг. Мне нужен ты. Твоя жизнь. Твоя жизнь, как и жизни трех глупцов до тебя, станет платой, что отдает Адель за колдовскую силу.

— Я не верю тебе, — откликнулся Арман, — Ты лжешь!

— Не важно, во что ты веришь, мой юный друг. Важен твой ответ. Скажи. Сейчас, когда тебе открыта истина. Сожалеешь ли ты о том, что верил ей?

Лишь на мгновение заколебался юноша, но уже через секунду его решимость окрепла вновь.

— Не сожалею. Не сожалею, что я ей верил. И я не сожалею, что верю до сих пор!

Смех невидимого собеседника был ему ответом.

— Какая наивность. Я даже немного тронут. И из сентиментальности я даю тебе шанс. Уходи из замка прямо сейчас. Уходи, и пусть ведьма несет на себе всю тяжесть последствий.

Но Арман лишь сильнее замотал головой:

— Никогда. Я не уйду отсюда. Ты уходи, если хочешь.

— Дерзкий щенок! — возмутился дух, — Ты так отвечаешь на мое милосердие?!

— Если твое милосердие требует предать любимую, то пропади оно пропадом! — выкрикнул юноша.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Не знаешь, какие адские муки тебе придется испытать. Вспомни тех, кто умер до тебя. Ты видел, какой болью искажены их лица? Как ты думаешь, сколько выдержишь ты?

— А если я воспользуюсь твоим милосердием, то их терпеть их придется Адель? — спросил Арман, — Я не позволю этого. Будь ты хоть сам Дьявол, если ты тронешь ее хоть пальцем, я не пощажу тебя.

— Смелый щенок… — возмущение в голосе духа переходило в восхищение, — Ты готов принять удар за ту, кто предала тебя?

— Она не предавала меня, — убежденно ответил юноша, — Ты лжец. Или поклянись своей кровью, что это не так.

На какие-то минуты воцарилось молчание.

— Ты знаешь, чем заставить меня клясться, — отметил дух со странной интонацией.

— Я не глупец, — отвечал Арман.

— По тебе не скажешь.

— Но я догадался, кто вы, Ваше Благородие.

Маркус фон Штауфенхен расхохотался:

— Тогда ты должен знать, что это бесполезно. Я не отдам тебе то, что принадлежит мне. Никогда. Никогда!

В голосе старого барона звучала вся одержимость, все безумие Бездны.

— Ты хочешь моих сокровищ? Забирай их! Забирай! Но мою дочь я тебе не отдам! Она моя! Моя! Навсегда!

Но Арман лишь снова мотнул головой:

— Мне нужно лишь одно сокровище, Ваше Благородие. Мне нужна только Адель.

Бесшумно ходят тени, но какой-то холодок пробежал по коже, когда призрак Маркуса подошел к нему ближе.

— И ты готов отдать жизнь ради неё? — спросил барон.

Арман почувствовал, как костлявые пальцы касаются его горла.

Предвкушая, как на какие-то мгновения разгонит могильный холод живая кровь.

— Скажи мне. Ты отдашь за неё свою жизнь?

Не ответил Арман: в тот момент он был занят более важным делом, чем беседа с призраком. Спрятанным под повязкой столовым ножом он незаметно резал веревки, что стягивали его запястья.

— Отвечай мне! — повелел барон, и леденящие пальцы сжались на горле юноши.

Выдавливая из него жизнь.

— Я готов ради неё умереть, — прохрипел Арман, — Но еще больше…

Наконец, ослабла на его руках перерезанная веревка.

— …еще больше я готов ради неё выжить!

Отшатнулся темный призрак от взмаха серебряного клинка. Одной рукой юноша бешено размахивал перед собой ножом, другой же сорвал с головы мешок.

И увидел он, что Маркус фон Штауфенхен… улыбается.

Широкой и торжествующей улыбкой.

— Да! — воскликнул барон, — Да! Да!!! Вот чего я так долго ждал!

Он расхохотался.

— Наконец-то! Наконец-то!

Все еще держа серебряный нож между собой и безумным призраком, Арман осторожно поднялся с колен. С подозрением смотрел он на будущего тестя.

А тот между тем начал рассказывать:

— Первый избранник моей дочери… согласился сбежать, чтобы спасти свою шкуру! А когда в замок ворвались бы враги, он бы бросил её на поругание?! Не желаю я видеть его своим зятем, а желаю я видеть его с собою в царстве теней!

Презрение в голосе призрака оглушало сильнее ярости, — ибо было куда более искренним.

— Второй её жених, — продолжал барон, — Поверил в то, что Адель предала его. Он поверил в это! Он бы ей не доверял, ревновал бы её и подозревал! Не была бы с ним счастлива Адель, и я не желал ей судьбы Дездемоны!

Его слова отозвались раскатом грома за окном.

— А третий прошел почти все испытания, — сказал дух, — Он был благороден и самоотвержен, как и ты. Он предложил мне забрать его жизнь.

Лицо его потемнело.

— Готов был оставить Адель вдовой! Не думая о том, каково ей будет остаться одной, без защиты! Если он не готов бороться за жизнь вместе с ней, то пусть умрет сразу, не заставляя её страдать.

— А что же я? — спросил тогда Арман.

Барон подошел к нему ближе и положил руку ему на плечо. На удивление, пальцы призрака больше не леденили.

— А тебя я благословляю.

И в этот момент Арман проснулся. Постель его промокла от пота, но не чувствовал он на шее синяков от призрачных пальцев. И даже нож, что вечером украдкой спрятал он под повязку на руке, был там же, где он его оставил.

Но за окном забрезжил рассвет, — чего не видел прежде ни один из тех, кто заночевал в замке, назвавшись женихом юной баронессы.

За завтраком рассказал он невесте о странном сне. Адель слушала, не перебивая, и неясно было, считает она услышанное просто сном или верит, что старый барон посетил её гостя.

Когда же Арман спросил её мнение, то она лишь сказала:

— Отец был суровым человеком, но он всегда искренне любил меня. Он никогда не позволил бы сделать меня несчастной. Ни другим, ни себе.

Арман перевел взгляд на портрет. Сейчас, при утреннем солнце, краска казалась поблекшей и облупившейся, как будто за одну ночь время взяло свое.

Как будто дух старика исполнил свою миссию.

И перед тем, как покинуть трапезную, не удержался юноша и подошел к картине.

— Я не подведу вас, Ваше Благородие, — сказал он вслух, — Я клянусь вам: ваша дочь в надежных руках.