Не отпущу его в Вальхаллу

От автора

Я не собиралась писать этот рассказ, меня к тому побудили реальные обстоятельства – очередной гипердождливый июньский день на даче и потрясающе атмосферная композиция Valhall by Fenris (https://youtu.be/r9g2aANYaGo). И получилась вот такая сказка.

*

Гроза отгремела, ливень пролился, ветер утих, выглянуло солнце, но на юге по-прежнему висели тяжёлые свинцовые тучи, а на севере небо уже голубело пронзительно-светлой синью. Люба надела костюм из плотного флиса, вышла из дачного домика на открытую веранду и уселась в массивное кресло, укрытое пледом, который заботливая подруга сшила из кусков разноцветного бархата.

Из-под веранды вылез ёжик, смешно прошуршал по влажной гравийной дорожке, а потом радостно и уже бесшумно почесал по травке к Песочной улице, добрался до дороги, перебежал её, уткнулся в глухой забор из профнастила цвета молочного шоколада, а затем свернул налево и отправился по своим неотложным ежиным делам. На проводах сидели две крупные птицы, похожие на голубей-великанов, им дела не было до ёжика – они беседовали о своём, о птичьем.

Люба всегда уходила в отпуск в июне. В конце учебного года она чувствовала себя даже не как выжатый лимон, у того хоть корочка остаётся, а как выжатая досуха половая тряпка. Да, именно так себя Люба и чувствовала в конце каждого учебного года. Ей приходилось совмещать заботы директора частной языковой школы (которую правильнее было бы назвать курсами английского языка) с ежедневным (да, практически без выходных) преподаванием – Любиными учениками были сознательные подростки более-менее продвинутого уровня и ещё более сознательные взрослые (которые предпочитали ходить на занятия по субботам и воскресеньям). Но в последний день мая Любины должностные обязанности вставали на паузу, и она могла отдыхать целых два месяца – до августа, когда начиналась кутерьма, связанная с подготовкой к новому учебному году.

Настоящее имя Любы – Любава – ей страшно не нравилось, поэтому своим ученикам она представлялась как Любовь Алексеевна. Бывший муж величал её Любашей, но это было давно и неправда. А родители звали не иначе, как Люшей, против чего Любава-Любовь втайне всегда протестовала. Для всех же прочих людей, что могли называть её уменьшительным именем, она была Любой. Так обычно и представлялась.

Обрадовавшись, что Её Величество Природа сменила гнев на милость, Люба вошла в дом, чтобы сделать себе традиционный утренний кофе, и вскоре всё внутреннее пространство её «хижины дровосека» наполнилось ароматом, приятно щекочущим ноздри. Никаких изящных кофейных чашечек Люба не признавала. Она взяла с полки большую кружку ручной работы, покрытую ярко-оранжевой глазурью, плеснула туда подогретого молока, добавила две ложечки сахара, до краёв наполнила керамическую ёмкость напитком, источающим тот самый дразнящий обонятельные рецепторы аромат, и вернулась на веранду.

Однако Люба рано радовалась – пока она занималась приготовлением кофе, с юго-запада снова наползли угрюмые низкие тучи. И она ещё не успела допить свой кофе, как небо опять прохудилось. Сначала на землю стали падать редкие крупные капли, однако их количество всё увеличивалось, и вскоре перед глазами Любы встала настоящая стена дождя. Надежды на ясный солнечный день окончательно растворились в этом неумолимом потоке небесных слёз, и Любино настроение упало до самого минорного минора. И ей захотелось заполнить этот душевный минор какой-нибудь хорошей музыкой. А музыкальные вкусы у Любы, надо сказать, были оригинальные – безголосые «поющие трусы», открывающие напомаженные рты под «плюсовку», её не интересовали, только серьёзная классика или, в крайнем случае, что-то вроде не слишком лайтового постметала или неофолка. Люба взяла со стола телефон, поводила пальцем по экрану, и её уши наполнились тягучей и одновременно ритмичной музыкой, глаза заценили весьма атмосферный видеоряд, и Любин взгляд сразу же зацепился за красивого примерно сорокалетнего мужчину, изображающего одного из викингов на длинном хищном корабле. Мужчина имел самую подходящую для шведского викинга внешность – длинные развевающиеся на ветру светлые волосы, прозрачные глаза чистого голубого цвета, русую бороду и широкие плечи, бугрящиеся мышцами под белой льняной рубахой. Видеоролик был хорош – и привязчиво-пронзительная мелодия трогала душу, и текст песни на непонятном языке звучал завораживающе, да и весь видеоряд, в целом, не подкачал – длинный корабль плавно скользил по воде благодаря слаженным движениям крепких гребцов. Но всё же ничто не могло сравниться с тем самым светловолосым мужчиной, сидевшим справа на передней скамье. Однако, как вскоре выяснилось, судьба оказалась не слишком милостивой к этому красавцу. Мужчина первым сошёл с корабля и первым вступил в бой. Он классно сражался, почти как настоящий викинг, но, по воле сценариста, ему был уготован скорый путь в Вальхаллу. И вот этот привлекательный блондин, не выпуская меча из рук, уже падает на сырую землю, пронзённый вражеским клинком. А через пару секунд крупный план: мёртвые, широко раскрытые глаза, устремлённые в небесную высь такого же чистого голубого цвета.

Видео оказалось коротким и быстро закончилось, но в голове у Любы продолжали звучать отголоски пронзительно-привязчивой, тягучей и в то же время ритмичной мелодии. Она поставила клип на повтор. И звуковые волны снова начали преобразовываться в нервные импульсы для передачи в головной мозг, а определённые световые сигналы вновь стали воплощаться в зрительный образ красивого примерно сорокалетнего светловолосого мужчины, изображающего викинга на драккаре... И вот он опять сходит на берег, вступает в бой, чтобы получить смертельную рану и устремить свои мёртвые широко раскрытые глаза в небесную высь того же чистого голубого цвета.

«Ну, нет же! Какого фига он умирает. Он должен жить!»

Под видео тем временем обнаружился текст, и Люба решила, что это слова песни. Язык непонятный ­– не английский. Некоторые буквы похожи на значки, которые используются в транскрипциях – стало быть, какой-то из древнегерманских. Судя по драккару, древнескандинавский.

Люба прочла текст с начала до конца, всё-таки диплом иняза за плечами. А потом закрыла глаза. Теперь она не видела красивого мужчину с веслом, она могла лишь слышать песню, бормоча себе под нос текст, который удалось запомнить, при том, что он её совершенно не занимал. Любу интересовало только развитие событий, альтернативное тем, что придумал видеосценарист. И Люба стала погружаться в эту альтернативную реальность, чему не могли помешать даже холодные слёзы неба, которые интенсивно размазывали по лицу резкие порывы юго-западного ветра...

...Любава стояла на круче и смотрела вдаль – там, в пелене дождя, сражался с волнами длинный хищный корабль. Его парус был спущен, и слаженные движения крепких гребцов неумолимо приближали корабль к берегу. Понятное дело, ничего хорошего прибрежное селение не ожидало. Сердце Любавы, если и сжалось, то не от страха и отчаяния, а от чувства, похожего на предвкушение справедливой мести. Десять зим назад – столько пальцев было у неё на обеих руках – на родную деревню напали люди, прискакавшие на быстроногих конях. Те люди и привезли её, тогда совсем ещё девчонку, в это селение на берегу моря. И она стала ночной утехой угрюмого вождя чуждого племени, говорившего на непонятном языке, что звучал, словно заунывная песня. А когда Любава этому вождю надоела, так и не родив ему ни сына, ни даже дочери, её отослали к местной ведунье, которой требовалась помощница, и до самой смерти старухи Любава жила в её хижине. Она не услышала от старой ведьмы ни одного доброго слова, но – смышлёная от природы – переняла от неё все полезные умения. И теперь люди прибрежного племени твёрдо знали, что Любава – разными травами-кореньями, тайными оговорами и обращением к своим богам – способна исцелять хвори, как телесные, так и душевные.

И вот теперь Любава проводила взглядом длинный хищный корабль, скрывшийся за мысом, но в селение не пошла. Нечего ей там делать.

Гроза пришла и отгремела, пролился ливень, выглянуло солнце. Над морскими просторами по-прежнему нависали мрачные тучи, а над лесом небо уже голубело пронзительно-светлой синью. Любава набрела на полянку, полную земляники, и утолила голод двумя пригоршнями сочной кисло-сладкой ягоды. Пора было собирать соцветия ромашки, помогающей при женских болях, и она занялась своим делом.

Солнце уже повернуло к закату, когда Любава решила вернуться домой. Но до своей хижины у окраины селения, над которым курился удушливый дым, она не дошла. На едва заметной тропинке, по которой ходила только сама знахарка, лежал мужчина. Незнакомый. Пряди его длинных светлых волос змеились меж стеблей некошеной травы. На белой льняной рубахе кровенело большое алое пятно. Веки мужчины были сомкнуты, грудь его не вздымалась. Чужак был уже немолод, но ещё и не стар. Он казался очень крепким, сильным, и в том, что душа его ушла в посмертие(?), Любаве увиделась какая-то несправедливость. Она опустилась на траву и положила руку на грудь незнакомца, потом наклонилась к его лицу в надежде ощутить хотя бы самое слабое дыхание. В этот момент ресницы чужака дрогнули, и Любава уловила лёгкий, едва заметный вдох.

«Он живой».

Любава вынула из своей сумы нож, которым обычно копала коренья, и осторожно разрезала рубаху на груди мужчины. Рана выглядела глубокой и очень опасной. Навряд ли тут хватит её умений – очень скоро чужак всё равно уйдёт в посмертие. Но она должна сделать всё, чтобы этого не случилось.

Этот человек был совсем не похож на вождя, который несколько зим назад пользовал её тело, но и на мужчин из деревни, где родилась Любава, он тоже не походил. Дальнейшие размышления знахарки прервали резкие глуховато звучащие голоса, и Любава узнала наречие северных людей. Иногда их длинные корабли приходили в её родные озёрные края. Северяне брали мягкую рухлядь, требовали к себе деревянных дел мастеров, но деревню обычно не трогали, видать, был какой-то уговор. Голоса стали громче – со стороны селения шли два северянина, очевидно, соратники раненого мужчины. Оба забрызганные кровью и с оружием в руках. Но они не таились, и Любава поняла, что соплеменники её хозяина больше не могут оказывать сопротивление, даже если кто-то из них ещё жив.

Увидев раненого и Любаву, стоявшую перед ним на коленях, северяне остановились. Из всего сказанного ими Любава поняла только, что лежащего на тропинке мужчину зовут Хвати – именно так северяне к нему обращались.

Любава открыла свою суму – чужаки убедились, что та полна целебными травами, а потом указала на Хвати и махнула рукой в сторону своей хижины. Северяне догадались, что эта женщина – местная целительница или вёльва, и лишь от неё сейчас зависит, останется ли их товарищ в этом мире. А Любава поняла, что Хвати – отнюдь не самый последний человек среди пришлых северян, и им важно, чтобы он не торопился уйти в посмертие. Товарищи раненого вошли в хижину, осмотрели её, уложили Хвати на топчан, покрытый овечьей шкурой, и ушли. Но вскоре вернулись.

Три дня и три ночи Любава боролась за жизнь раненого северянина. Она промывала его рану целебными отварами, покрывала её мазью из мёда и живительных кореньев – снадобья не было жаль, только беспокоилась, чтобы его хватило, а когда Хвати, наконец, очнулся, стала поить его возвращающими силы настоями. И ещё Любава просила своих богов, ибо северных не знала, чтобы те даровали раненому жизнь. А когда Хвати засыпал, она перебирала пальцами его длинные светлые волосы, раскинувшиеся по старой овечьей шкуре, и легонько касалась губами его высокого лба, пышущего горячечным жаром.

Возможно, боги услышал мольбы Любавы, либо её умения целительницы принесли свои плоды, а может, жизненные силы самого Хвати удержали его от ухода в посмертие. Так или иначе, наступило дождливое утро, когда северяне перенесли своего предводителя на длинный корабль. А следом за мужчинами шла Любава с сумой, полной целебных снадобий. Промокшая, озябшая до «гусиной кожи» под колкой, даже сквозь лён, шерстью подаренного северянами платья, но счастливая...

«Он будет жить».

...Люба поёжилась от ветра, слишком холодного для июня, и открыла глаза. Над головой – низкое светлое небо, в котором роятся лохматые облака, напоминающие взъерошенных барашков. Под ногами – мокрая трава, среди которой вышагивают две крупные птицы, похожие на голубей-великанов. Вот только забор из профнастила на другой стороне улицы куда-то делся. И столбов с проводами нет. Как и самой Песочной улицы...

Послесловие здесь: https://author.today/post/665696