Не уходи!

Они стояли под дверью. Кто-то уже пытался пробраться внутрь, кто-то ждал. Но в воздухе просто искрило азартное, животное нетерпение.

Они издавали звуки – каждый свои. Кто-то бормотал непонятное, кто-то рычал, кто-то выл, кто-то шипел, кто-то просто громко причавкивал.

Их было много – не меньше двух десятков. Даже странно, как все они помещались на нашей крошечной площадке у двери. Но помещались. И даже, казалось, сливались в какое-то единое нечто в общем порыве – проникнуть в квартиру. За дверь.

Тихий интеллигентный дядечка в огромных роговых очках и с кульком конфет – маньяк-педофил. Пара насмерть обдолбанных представителей золотой молодежи – водители без прав, тормозов и совести. Бабуля-«божий одуванчик», ненавидящая всё живое и угощающая детишек из соседних дворов пирожками с крысиным ядом. Полуразложившийся покойник, царапающий дверь когтями, – зомби, желающий попробовать человеческого мяса. Призрачные, дрожащие как воздух в жаркий день, мальчик и девочка – мертвые дети, которых забыли, а они так хотят играть. Облезлый злобный бездомный пес, уже вкусивший человеческой крови и теперь гурмански жаждущий только её. Скрюченная, страшная старуха-ведьма, которая, как в сказках, питается детьми и заблудившимися путниками. Уродливое человекодерево и не менее уродливая человекорыба – леший и водяной, никогда не брезгующие человечиной. Клоун с размалеванным лицом и красным шариком в руке – потусторонний монстр, затягивающий в свой кошмарный мир.

Все они стояли перед дверью в мою квартиру. И, когда я зашла в коридор, дружно повернули ко мне головы с горящими глазами и предвкушающими ртами. Я пошла прямо к ним. И, когда до ближайшего чудовища осталось буквально полметра, проснулась. От детского крика: "Не уходи!".

Этот кошмар снится мне каждую ночь уже шесть месяцев. Шесть месяцев с того момента, как я впервые оставила пятилетнего сына одного дома. На город опускалась ночь, лил осенний дождь, у Никитки шпарила температура, а лекарства дома закончились. Доставка из аптек по таким погодным условиям обещала быть не раньше, чем через час. А аптека у нас была в двух шагах. И уж парацетамол в ней всяко имелся.

Сын плакал и канючил: «Мама, я боюсь, не уходи». Я целовала, обнимала, объясняла, что меня не будет, максимум, пятнадцать минут. Ты же знаешь, что такое пятнадцать минут, правда? Это совсем недолго. Зато мы собьем температуру, и тебе будет легче. Смотри, я везде включаю свет. И телевизор с мультиками. И твой планшет – тоже с мультиками. К тебе никто не сможет зайти, никто не причинит тебе вреда. А я очень скоро вернусь.

Сердце разрывалось на части, сына было жалко, но я уговорила себя. Лекарства нужны. Чем быстрее, тем лучше. А Никитку давно пора приучать к самостоятельности, это мне и муж, и бабушки с дедушками хором пели. И я ушла. Слыша за спиной отчаянное: «Не уходи!».

И – как нарочно. Из трех лифтов работал только один, помчалась по лестнице. С восемнадцатого этажа. В аптеке – очередь. Из одних вредных старух – ни одна не пропустила, даже услышав, что у меня ребенок один дома. Ворвалась в подъезд – последний лифт хищно клацал дверями на первом этаже. Рванула пешком. На восемнадцатый этаж.

Меня не было двадцать одну минуту. Двадцать одну. Но, когда я вернулась, квартира была пуста. Работал телевизор, горел свет, бормотал планшет. А Никитки не было. Я обшарила всё – не так много мест для пряток в двухкомнатной квартире. Никого. Он не мог выйти в подъезд и открыть кому-то дверь – замок работал только от ключа, а ключ был только у меня. Он не мог открыть балкон и окна – рамы были тоже с запертыми на ключ замками. Он никуда не мог деться из запертой квартиры за двадцать одну минуту. Но его не было.

Я в истерике звонила мужу, родным, в полицию. Я выбежала в коридор и стала барабанить к соседям, забыв, что все квартиры на нашей лестничной клетке, кроме нашей, пустые. Я вопила на весь подъезд, зовя сына по имени, и, вопреки логике, искала его под окнами – вдруг как-то выпал, вдруг как-то вышел? Я стояла под ливнем и не знала, что делать, куда бежать…

Это было начало. Начало ада. Никитку искали все. Сначала меня, а потом и мужа подозревали во всем. И все, от близких до полиции, явно или скрытно обвиняли меня: что ушла, что оставила одного.

Дело подвисло. «Пропажа ребенка из запертой квартиры» – так его назвали и полицейские, и поисковики. Я передумала всё, все самые невероятные и мистические версии. Мы с мужем ходили и к частным детективам, и к гадалкам, и к ясновидящим. Ничего. Вообще ничего. Только одна «ведьма», посмотрев на Никиткину фотографию, сказала, что его нет ни среди живых, ни среди мертвых. Но где он – она не знает.

Каждую ночь мне снится этот сон: все мои страхи стоят под нашей дверью и ждут, когда Никитка останется один. И каждую ночь я просыпаюсь от его вопля: «Не уходи!». Я не ухожу, сынок. Мне некуда. Потому что где ты – я не знаю. И, боюсь, что не узнаю никогда.