Вокруг — шум, гам и тёплый запах вагонных тормозных колодок, смешанный с ароматом мороженого в вафельных стаканчиках и креозота деревянных шпал. Детская железная имени товарища Кагановича дорога жила своей бурной жизнью: свистки, стук маленьких ботинок о деревянные настилы, звон станционного колокола, крики «поскорее, поезд уходит!».
Мне четыре года. Я в матросском костюмчике — белоснежном, как свежий хлебный мякиш, только куда более коварном. Он сияет на солнце и выдает меня всем: вот идёт тот, кто ещё не научился спасаться от опасности.
В руке — заветный картонный билет. Вернее, он должен быть в руке. Но он — в кармане. И этот карман... этот же карман словно заговорён: он жует мой билет и не отпускает. Я тяну, дёргаю, шепчу сквозь зубы «давай же, давай!», а он ухмыляется своей молнией — нет, не молнией, а предательским швом, крепким, как тюремная решётка.
Он словно сговорился с машинистом, который хочет уехать без меня, с кондуктором последнего вагона, который будет смотреть, как мы с бабушкой глядим на его уходящий поезд.
Рядом бабушка. Её глаза — полны поддержки, но руки заняты сумкой и зонтиком. Она говорит:
— Не бойся, успеем.
Но я знаю правду: время уходит.
Впереди — контролёр. Ровесник старших дворовых ребят, в форме, будто настоящий железнодорожник. Он глядит на меня взглядом хищника, который слышит, как тикает мой внутренний секундомер.
— Ну что, малыш, билетик? — тянет он, словно на допросе. Он глядит так, будто видел сотни таких, как я, и знает — кто не успел, тот останется.
Я краснею. Потею. И тяну снова. Карман не сдаётся.
Паровозик вздыхает и дёргается — предвкушает движение. Толпа детей вливается в вагончики. А я застрял во времени, как герой, которому надо спасти свой мир, но он сначала споткнулся о коврик у двери.
Контролёр хмурится. Мелькает тень насмешки. И вдруг… он сам, с профессиональной ловкостью, залезает мне в карман, извлекает билет, как фокусник — кролика, и пробивает его компостером с победным клац!
— Проходи, — говорит он, уже добрее.
Я мчусь к вагончику, бабушка еле поспевает за мной, и в ту же секунду поезд трогается. Ветер шевелит волосы и листья каштанов. Я жив. Мы едем.
А со мною остаётся карман — вечный враг и учитель, главный ужас детства — упрямый шов, который не хочет отпускать билет.
И вечный страх — не успеть его вытащить.