Не вспоминай!

Хэм.

Телефонный зуммер знакомой мелодией и громким стуком о стекло звал.

Нет меня. Выходной день.

Я прикинулся маленьким и мертвым. Натянул одеяло на голову Ноги тут же оказались в открытом доступе. Я их поджал.

– Хэм ставай! Кто-то звонит, – громкий шепот где-то под левой мышкой. Татка или Нитка?

– Это твой айфон! Хээээм! – снова шепот, но теперь с другой стороны. Нитка или Татка.

Близнецы. Анимешные сестренки-кошки. Девчули обожали фартучки-чулочки-лифчики-оборочки, образ распутных горничных был их конек. Для идентификации они красили волосы в разные цвета. Тата в голубой, а Нита в розовый. Или наоборот? Рисовали себе мультяшные лица и больше пятнадцати им не дала бы родная мать. Я регулярно заказывал девчат в знакомой аге или – напрямую, когда возвращался в Город. Особенно из дальних командировок. Мы лихо отжигали втроем до положения риз и. Я привык. Пристрастился?

– Можно мы ответим? – захихикали девчонки.

– Валяйте.

Я закинул руки за голову и удобнее улегся в подушках. Эти две анимешки умели сделать жизнь невесомой.

– Иэээ! Най-най! Бэцу ни! Хаи натаси! – девчонки наперебой щебетали детскими голосками в мой аппарат, наруходо! Со ка! Нихуясихуяси? Со дэсу ка? Ииииии! Мистаа! Поебеньчайковского? Хуяси?? Мистааа, пиздец! В жопуебаси??? Аригато, мистаа!!! Ай-ай-ай!!!!

Девчата перестали церемониться и окончательно перешли на родной мат в дальневосточной обработке. Я ржал, глядя в потолок. Интересно, кто там звонит? Очень надеюсь, что не мама. Вообще-то я не люблю, когда при мне выражаются. На своей территории и в непосредственных границах я ввел штраф за употребление матерной брани. По баксу за букву устойчивого оборота. Но разноцветным кискам можно все.

Тут горячий язычок пробежался по промежности. От ануса к мошонке. Выписывал восьмерки и нули. Я расставил ноги шире и откинул одеяло в сторону. Встрепанный голубой затылок прочно прилип к моему паху. Я хотел было подправить и направить, да руку из-под подушки вынимать лень. Розовая близняшка забыла трещать в телефоне. Забросила его куда-то в угол, там жалобно дзынькнуло стекло. И присоединилась к сестре. Ухватилась гладкими ладошками за ствол и втянула меня в самое горло. В затененной синими шторами комнате воцарился яростный хлюп и чмок. Я начал подумывать о бегстве. Но. Я гиб. Тонул безвозвратно в сладко-мучительном море слюней, смазки, рук, ног, сись и пись. Трогал послушно губами тугой пульс клитора. Сначала одного, потом второго.

Все-таки в платном сексе есть свои преимущества. Я мог…

– Александр Александрович! Уборка номера, – раздался над моей головой уверенный в своем праве голос.

Я живу в гостинице.

– Ты издеваешься? Я занят! Не заметно? – заявил я и метнул в горничную подушкой. Не попал. Ослабел, видно.

– Надо вешать на ручку двери соответствующую надпись, – ледяным голосом поведала девушка. Подняла подушку с пола и аккуратно положила на стул.

Мои анимешки шустро накрыли нас одеялом. Я не успел кончить, и они честно доделывали начатое.

– Стелла, выйди, – попросил я со стоном. Вожделенная разрядка притаилась где-то между сладким ужасом и ноющей болью. – Отвлекаешь, сукааа…

Но пронять эту красавицу не смог бы и тайский национальный балет. Не меняя тембра, старшая горничная по этажу осведомилась:

– Что желаете на завтрак, Александр Александрович?

– Уйди на х..! Все равно…

– Тогда овсянка, – постановила железная леди полотенец и пылесосов. Убралась, втыкая глубоко в ковер тонкие каблуки.

Хлопок входной двери душным пинком отправил к финалу. Я громко всхлипнул и накормил свою розовую партнершу белком от души. Та затихла, осторожно выпуская меня изо рта, потом подорвалась на ноги и помчалась в ванную. Не любит сперму глотать. Не вкусно ей. Я никогда не настаивал.

Аля.

Я нормально отношусь к овсяной каше. Единственный момент! Я все же предпочитаю ее варить, а не другие всяческие варианты.

– Когда мне в Таганроге в четырех звездах подавали на завтрак геркулеc, посыпанный натертым на мелкой терке Грано Подано, вяленый кишмиш в вазочке отдельно и бутылку розового игристого в семь утра, я понимал! Вот она жизнь!

Я сняла кастрюльку с огня. Продолжала болтать в каше ложкой, что бы остыла.

Георгий Михайлович Солин вынул руки из карманов хороших отглаженных брюк и протянул мне правую для рукопожатия:

– Доброе утро, хорошая моя! С приездом.

Я в ответ протянула ему локоть. Мужчина вежливо пожал.

– Что вы делали в Таганроге?

Я не строила из себя любопытную. Мне в самом деле интересно. Михалыч, как здесь его все называли, считался полковником известной службы в отставке. Какого художника он торчал в Таганроге?

Полковник со смаком принялся плести цветистую историю. Он был мастер на такие вещи, где только сюжеты брал? Я никогда не понимала, где там заканчивается вранье и начинается реал. Да разве ж это важно? Я глотала безвкусную кашу. Михалыч рассказывал в красках и звуках, как укрощал ахалтекинского жеребца. Откуда под Ростовым такие заковыристые кони? Я повесила на лицо изумленную улыбку и перестала слушать.

Дело в том, что у меня страшно остро стоит квартирный вопрос. Мне всячески везло по жизни, но только не в плане жилья. В какой-то момент раннего детства пропала мама. Нет, не умерла, просто уехала в неизвестном мне направлении. Отец честно пытался меня выращивать, но что-то вечно шло не так, и кто только не тренировался в моем воспитании. Впрочем, это были добрые люди, почти всех их я вспоминаю с благодарностью. Папа сходился, расходился, женился-разводился, съезжался и разменивался. В результате всех его матримониальных трудов я очутилась в девятиметровой комнате бывшего общежития давно не существующей фабрики. В восемнадцать лет я была здесь счастлива свободой, самостоятельностью. Ну и независимость меня манила, куда ж без нее. Папа помогал мне деньгами, пока я училась в колледже. Чувствовал себя виноватым и бормотал:

– Так уж вышло, Алечка, так уж вышло. Но ведь комнатка отдельная, да? Хотя крошечная конечно…

Я жалела отца и не понимала совершенно. Но, невзирая на многих дам своего сердца, он находил для меня время и деньги. Он помнил о своей старшей дочери, хотя влетел уже в четвертый брак и работал, как вол на сплошные алименты. Зачем ему весь этот детский сад? Я не знала своих сводных сестер-братьев и прекрасно себя в этом смысле чувствовала.

Теперь мне двадцать пять, и я заканчиваю Медакадемию. Я выросла из девяти жилых метров, как из старых джинсов. Мозгом понимала, что проблема моя не смертельная, даже в каком-то смысле глупая, но уговорить себя наплевать не получалось. Я мечтала об отдельном жилье в новом доме. Обязательно в новом! Меня тошнило от столетнего аромата родной общаги.

Тем временем Михалыч закончил конноспортивную сагу и спросил:

– Как настроение после поездки, Алечка?

Я моталась с группой студентов-выпускников в разные интересные места необъятной Родины моей. Туда, где предлагалась работа, зарплата и жилье для молодых врачей. Из всех этих богатых перспектив я вынесла ровно одно: я бешено хочу остаться в большом Городе. Потому что люблю городскую жизнь и мечтаю учиться дальше.

– Настроение боевое, – улыбнулась я, – я окончательно решила поступать в ординатуру.

Доела кашу и направилась к мойке. Та имела совершенно исторический вид: облупленное белое эмалевое корыто, надежно привинченное к выкрашенной зеленой противопожарной краской стене. Теперь далеко не всем знакомый дизайн начала тридцатых годов прошлого столетия.

– Ешь кашу без масла? Бережешь фигуру? – не уставал с вопросами полковник, шутил как бы, – если кто-то в этом нуждается, то это явно не ты. Наоборот! Я бы посоветовал усиленное питание на сливочном масле и не меньше шести раз в день

– Поездка истощила мой бюджет, – я не стала скрывать и что-то придумывать о себе. Я знаю этого человека…

– Сколько лет мы дружим? – подслушал мои мысли Георгий Михайлович, – семь, по-моему.

Я кивнула. Мыла холодной водой посуду.

– Тогда я, на правах старинного знакомства, позволю себе задать вопрос, – Михалыч почесал кончик носа, имитируя смущение, – что мог бы сделать не глупый, не злой, не жадный и не бедный человек, такой, как я, для такой девушки, как ты?

Я засмеялась. Посмотрела в лицо полковника прямо. Он с улыбкой ждал ответа. Чуточку неуверенности застряло в бледно карих глазах. Впрочем, я давно подозревала о понятном интересе взрослого друга к моей одинокой персоне. Пару лет он с ним успешно справлялся, ничем не омрачая нашу дружбу, а теперь решил выйти из шкафа. Почему сейчас?

– Мне нужна работа, причем такая, где бы я могла зачесть врачебную практику и продолжить копить деньги на квартиру, – рассказала я без обиняков.