Небесный цех.

Федор Иванович замер у двери своей квартиры, прислушиваясь к гулу за спиной — гул уставшего лифта, гул будней, гул собственной жизни. Ключ в замке поворачивался с тихим стоном, будто предупреждая: «Не ходи». Пять лет до пенсии. Когда-то этот срок казался спасительным берегом, а теперь напоминал приговор.

Дверь отворилась, впустив в лицо запах старого ковра и натянутого, как струна, молчания.

— И где тебя черти носят? Восьмой час на дворе!

Галина стояла посреди коридора, уперев руки в боки. Ее фигура была монументом упрека. — Опять забыл? Дача! Огурцы мои третий день без воды сохнут, а он, милок, по конторам шляется!

«Галчонок». Когда-то это прозвище было ласковым, теперь оно резало слух. Оно напоминало о той, другой Гале, с смеющимися глазами, а не с вот этим, вечно поджатым ртом.

— Галчонок, прости... Трубы в седьмом доме прорвало... — его голос звучал извиняюще-устало, как заезженная пластинка. — В выходные, слово даю...

— Слово! — фыркнула она. — У бесхребетного и слово гнилое!

Ее ладонь, резкая и легкая, толкнула его в лоб. Не больно, но унизительно. От этого жеста пахло чем-то старым, детским бесправием.

Федор Иванович, не говоря ни слова, опустился на табурет в прихожей. Спина ныла предательски. Каждый шнурок на ботинке развязывался с усилием, будто он развязывал узлы собственного терпения.

— Иди ешь. Борщ на столе. И чтобы я тебя у телевизора не видела! Нечего мне дом облучать, у меня цветы вянут, — бросила она, удаляясь в зал.

Он послушно побрел на кухню. Воздух был густой, наваристый, пахло свеклой и лавровым листом. На столе ждала его тарелка, аккуратная, одинокая. «Чесночка бы...», — мелькнула привычная мысль, и тут же угасла. Нельзя. Буду вонять. Гальчонок не любит.

Он поднес ложку ко рту, и взгляд его скользнул по холодильнику. Там, под магнитом, жила другая жизнь. Два двадцатилетних счастливца смотрели на него с выцветшей фотографии. Щеки румяные, глаза горят, впереди — целая жизнь.

«И куда она ушла?»— беззвучно спросил он у того парня с фотографии. Тот безмятежно улыбался в ответ.

Ложка опустилась в тарелку. И тут, сквозь тяжесть быта, в сознании всплыла спасительная мысль: «В эти выходные Пашка приедет...»

Сын.Внуки. Пока Галина будет занята невесткой, у него появится короткая передышка. Шанс побыть не «бесхребетным» Федором Ивановичем, а просто дедом.

И на лице его,помимо его воли, расплылась редкая, теплая улыбка. Ему было ради чего дотерпеть до выходных.

Федор Иванович, аккуратно помыл за собой тарелку и поставив ее на сушилку, замер в тишине кухни. Он прислушался. Из спальни доносилось ровное, громкое сопение.

«Спит»,— с облегчением констатировал он.

Мысль идти в комнату, где Галина ворочается без сна, вызывала у него тихий ужас. Это гарантировало новый виток упреков, молчаливую войну одеял и ощущение, будто он, шестидесятилетний мужчина, снова провинившийся школьник.

На цыпочках, затаив дыхание, он пробрался в спальню. Галина спала на своем краю широкой кровати, в шелковой маске на глазах, рот приоткрыт. Да, они всю жизнь делили одно ложе. Но уже лет пятнадцать оно было разделено незримой стеной: два отдельных одеяла, два повернутых друг к другу спиной острова. Федор, стараясь не качнуть пружины, разделся и юркнул под свое одеяло. Он еще раз взглянул на знакомый профиль, на кривую линию раскрытыйх губ, которые даже во сне не расслаблялись, тяжело вздохнул и закрыл глаза.

И тут сквозь веки ударил свет. Не тусклый отсвет уличного фонаря, а ослепительный, чистый, будто в комнате вспыхнула маленькая звезда. Федор резко открыл глаза и сел. Комната купалась в сиянии, слепящем, как полярный день. Свет, лившийся из окна, пульсировал и переливался, меняя цвета: с ослепительно-белого на пронзительно-лазурный, затем на нежно-розовый, словно рассвет, и в золотисто-медовый.

— Галь... Галчонок, проснись! — его шепот был похож на скрип заржавевшей пружины. Он толкнул жену в плечо.

Та лишь чмокнула губами, повернулась на другой бок и продолжила храпеть, безмятежная, как утес посреди бушующей стихии, которую она одна не замечала.

Сердце Федора заколотилось где-то в горле. Он сглотнул ком, вытер влажный лоб тыльной стороной ладони и, подчиняясь иррациональному порыву, поднялся с кровати. Он должен был подойти к окну. Должен был понять.

Сделать ему это не удалось. Не успел он сделать и пары шагов, как сияние сгустилось в плотный, почти осязаемый луч. Он обнял Федора, и тело его странно онемело, потеряв вес. Воздух вокруг загудел низким, вибрирующим тоном. Стены, стекло, рама — все стало прозрачным, невесомым, растворившись в этом сиянии. Его понесло вперед, сквозь то, чего больше не существовало.

— Галюс... Спаси... — попытался он крикнуть, но звук застывал в горле, не в силах пробиться сквозь натянутую ткань реальности.

В последнее мгновение, уже за пределами комнаты, в парящем невесомости пространстве, Федор успел взглянуть на источник света. Его глаза, широко раскрывшись от непонимания и ужаса, зафиксировали плавные, идеальные контуры серебристого диска, беззвучно висящего над спящим городом.

«Инопланетяне...»— пронеслось в мозгу обрывком абсурдной, детской мысли. И тут же накатила волна абсолютной, всепоглощающей тьмы.

Сознание возвращалось к Федору Ивановичу медленно и неохотно, словно продираясь сквозь слои ваты. Все тело ныло, мышцы затекли и одеревенели, будто он проспал не несколько часов, а целое столетие. Он с трудом разлепил веки.

Первое, что он увидел, — это не полыхающие панели управления, а нелепое, нарядное зрелище: он лежал на широкой кровати, застеленной белоснежными простынями, на которых алели огромные, будто с открытки ко Дню святого Валентина, бархатные сердечки. На нем был странный костюм — серебристый, шелестящий и похрустывающий при малейшем движении.

Он осмотрелся. Внутреннее убранство корабля пришельцев сокрушило все его ожидания, построенные на дешевых фантастических романах. Никакого холодного металла, мигающих лампочек и клубков проводов. Вместо этого — цветущий сад. Буйная, незнакомая зелень оплетала стены, нежные соцветия фантастических форм свисали с потолка, а воздух был густым и сладким от неземного аромата.

— Наконец-то вы проснулись, Федор Иванович.

Голос был приятным, бархатистым, женским. Федор вздрогнул, попытался резко вскочить — и тут же рухнул обратно, побежденный свинцовой слабостью. Из-за изголовья к нему приблизилась девушка. Ее красота была настолько идеальной, что казалась ненастоящей, словно сошедшей с голографической открытки. Ее фигура в таком же серебристом комбинезоне была безупречна.

— Не бойтесь меня, Федор Иванович, — она улыбнулась, и ее улыбка осветила комнату. Она протянула руку.

Федор инстинктивно отдернул свою, спрятав за спину, как провинившийся школьник. Ладони были шершавыми, в вечных мозолях — не для прикосновения к такому совершенству.

— Вы... вы инопланетяне? — выдохнул он, и собственный голос показался ему сиплым и чужим.

Девушка мягко рассмеялась, и звук этот был похож на перезвон хрустальных колокольчиков.

—Да, можно и так сказать. Мы с планеты Карлинус. Но мы почти как люди. Отличаемся, пожалуй, лишь уровнем умственного развития и, если вам угодно, объемом памяти. В остальном — те же эмоции, та же биология. Мы не причиняем вреда себе подобным.

— Почему... почему мне так дурно? — голос его дрогнул, предательски выдавая страх. — Вы что, проводили надо мной опыты? Вживили чип? Или... или какое-нибудь существо, которое будет жрать меня изнутри и управлять моим телом? — Он в панике отскочил к стене, прижимаясь к прохладным, поросшим мхом панелям.

Ее смех снова наполнил комнату, но в нем не было и тени злорадства.

—Федор Иванович, вы, видимо, в юности перечитали бульварной фантастики. Никаких опытов. Вы нам слишком ценны, чтобы причинять вам вред. От вас зависит судьба всей нашей цивилизации. А недомогание ваше — естественная реакция на семьдесят шесть часов криосна, пока мы летели домой.

— Что?.. От меня зависит судьба... — он не успел договорить, как новая мысль ударила, как обухом по голове. — Семьдесят шесть часов?! — Федор заметался по комнате, безумно озираясь в поисках двери, люка, чего угодно. — Да меня же Галчонок потеряла! Мне уже попало за опоздание на два часа, а я тут трое суток пропадал! Мне же дома влетит, что не предупредил, что полечу на другую планету!

— Успокойтесь, Федор Иванович. — Ее тихий, властный голос обволакивал, как кокон, заставляя замереть на месте. — Речь идет о судьбе целого народа. О миллиардах жизней. А вы беспокоитесь о домашнем выговоре? Вы — Избранный. Единственный, кто может спасти нас от гибели. Мы искали вас двадцать лет, сканируя обитаемые миры, и когда уже почти отчаялись, нашли вас. Теперь все в ваших руках. Спасите нас, Федор Иванович.

Федор с глухим стуком опустился на краю кровати, снова разинув рот. С одной стороны, она говорила возвышенно и правильно: как можно ставить свой покой выше жизни целой планеты? А с другой... какой он, к чертовой матери, Избранный? Кто им угрожает? И главное — как он, Федор Иванович, слесарь-сантехник ЖКХ, с больной спиной и вечным чувством вины перед женой, может их спасти? Он в жизни оружия в руках не держал, его в армию не взяли, а его главный подвиг — это ликвидация засора в стояке девятого этажа. Какая уж тут судьба цивилизации...

— Что нужно делать? — тихо, почти с мольбой спросил он, поднимая на девушку растерянный взгляд. Внутри него бушевала буря: космический ужас спорил с долгом слесаря-коммунальщика, который привык, что если лопнула труба, её надо заваривать, а не философствовать.

Девушка в ответ озарила его тёплой, ободряющей улыбкой, взяла его руку в свои невесомо-легкие пальцы и мягко потянула за собой.

—Пойдёмте, Федор Иванович. Сейчас всё поймёте.

Дверь корабля бесшумно растворилась, пропустив их наружу. Их окутал поток чистого, кристального воздуха и мягкий, голубоватый свет огромного, не похожего на земное, солнца. Федор замер на пороге, не в силах сдержать изумлённый вздох. Под ногами колыхалась пушистая равнина травы цвета ультрамарина. В воздухе, словно живые цветы, порхали бабочки с размахом крыльев в человеческий рост, отбрасывая на землю узорчатые тени. Он поднял голову и с замиранием сердца понял, что высокие «деревья» вокруг — это гигантские, тянущиеся к небу стебли с огромными, сияющими чашечками цветов. Вдали, на поляне, мирно паслось стадо грациозных существ с лебедиными шеями, напоминавших диковинных динозавров. На лице Федора застыла гримаса абсолютного, детского изумления.

Он машинально, всё ещё не веря происходящему, ступил с каменной тропинки на синюю траву.

—Федор Иванович, прошу вас, — тут же обернулась спутница, и в её голосе впервые прозвучала лёгкая укоризна. — Не топчите живые существа. Им ведь больно. Пожалуйста, следуйте строго по дорожкам.

Федор, словно обжёгшись, резко запрыгнул обратно на тропу. Он с испугом вглядывался в пушистый ковёр, пытаясь разглядеть, кого же он чуть не раздавил, но видел лишь однородную, переливающуюся на свету синеву.

Девушка снова мягко взяла его под руку, и её прикосновение вернуло ему хоть каплю уверенности. Они двинулись вглубь этого цветущего, фантасмагорического леса, к огромной каменной поляне, где их уже ждала многочисленная, замершая в почтительном молчании толпа местных жителей.

По мере их приближения Федору стало ясно: его окружает море женщин. Сотни, если не тысячи. Все они были поразительно красивы, каждая — будто тщательно вылепленный шедевр, существо с обложки недосягаемого глянцевого журнала. И все в этих одинаковых серебристых комбинезонах, которые не скрывали, а подчеркивали безупречные, почти неестественные пропорции их тел.

Но поразила его не красота, а их поведение. На него смотрели не как на диковинку или захватчика. Взгляды, полные благоговейной надежды, робкие улыбки. Когда он проходил сквозь строй, девушки тянули к нему руки, стараясь хотя бы кончиками пальцев коснуться его комбинезона, его руки, плеча. Их легкие, почти невесомые прикосновения были похожи на падение лепестков. Это было не любопытство — это было паломничество. Они касались его, как реликвии, пытаясь удостовериться: да, спаситель здесь, он настоящий, и теперь всё непременно изменится к лучшему. От этого трепета у Федора защемило под ложечкой и стало невыносимо стыдно за свои грубые, мозолистые руки.

Наконец они оказались в эпицентре этого сияющего моря — в центре площади. Девушка-проводница обернулась к нему. Ее голос, чистый и звенящий, прозвучал с торжественной весомостью:

—Федор Иванович, вот и пришло время рассказать вам о вашей миссии.

Словно по незримой команде, толпа девушек разом и бесшумно расступилась, выстроившись в идеально ровные, отмеренные ряды. Движение было отточено до автоматизма, как у солдат на параде. Теперь он и его спутница стояли в центре огромного, живого амфитеатра из взоров, полных ожидания.

Давление этого всеобщего внимания стало почти физическим. Федор сглотнул, чувствуя, как под серебристой тканью по спине бегут мурашки.

—Слушаю, — выдавил он, и его собственный голос показался ему до смешного тихим и хриплым на фоне этой торжественной тишины.

— Как вы видите, Федор Иванович, среди нас нет ни одного мужчины, — голос проводницы звучал как приговор. — Все они вымерли много лет назад от таинственного недуга. Теперь наша цивилизация медленно угасает, и мы обречены. Перед вами — цвет нашей планеты. Последний миллион молодых, здоровых и плодовитых женщин. Ваша миссия — оплодотворить каждую из них и вдохнуть новую жизнь в наш умирающий мир.

Федор почувствовал, как пол уходит из-под ног.

—Что?.. — его глаза стали круглыми, как блюдечки. — Нет, нет, нет! Давайте я лучше с драконом сражусь! С любым! Даже если он добрый, я уговорю его быть злым, только, пожалуйста!

— Федор Иванович, не будьте ребёнком, — её голос оставался спокойным, но в нём зазвучала сталь. — Вы взрослый, зрелый мужчина. Возьмите, наконец, на себя ответственность за спасение целого народа! Мы просканировали миллиарды кандидатов. Вы — идеальный экземпляр.

Федор опустил покрасневшее лицо. В его голове пронеслись мысли о Галчонке, о больной спине, о вечных упрёках. А здесь... ему предлагали стать мессией. Кто он такой, чтобы спорить с целой планетой?

— Хорошо... я согласен, — прошептал он, чувствуя, как горит всё его тело. — Как вам передать... материал? — он с трудом подбирал слова. — У вас есть аппарат? Чтобы его... выкачать? — он посмотрел на девушку с робкой надеждой. — Или усыпите меня, вырежьте всё, что нужно! У вас же технологии! Сделайте прибор, который будет его производить!

— Федор Иванович, что за дикие фантазии! — она покачала головой. — Никаких приборов. Семя должно попасть в девушек исключительно естественным путём — только так мы получим здоровое, сильное потомство.

— Естественным... — Федор побледнел, его челюсть отвисла. — Нет-нет-нет, я не смогу! Я этим... ну... лет пятнадцать не занимался! — Он побагровел. — Нет, всё работает! Иногда, по утрам... — начал он судорожно оправдываться. — Просто я могу переволноваться, понимаете?

— Успокойтесь, Федор Иванович. Всё произойдёт легко и естественно. Просто пройдите по рядам. Прикасайтесь к груди девушек, и ваше тело само подскажет, с которой начать.

В тот же миг, словно по команде, ряды девушек расстегнули молнии на комбинезонах, обнажив тысячи упругих, прекрасных грудей. Это море плоти, розовое и сияющее, ослепило Федора.

— А-а-а! — завопил он в панике, закрывая лицо ладонями. — Нет! Так нельзя! Это унизительно! Они же не вещи! Это сексизм!

Девушка-проводник мягко, но настойчиво разжала его пальцы.

—Федор Иванович, когда на кону стоит выживание вида, о морали забывают. Каждая из них мечтает об этом. Так что соберитесь и приступайте к работе.

— Работа... — Федор сглотнул ком в горле. — Да, точно, это всего лишь работа... — Он с тоской окинул взглядом бескрайнее море обнажённых тел. — Но я ведь уже немолод... Боюсь, я не смогу... продуктивно работать. Часто и... долго.

— Не беспокойтесь. У нас есть решение.

К ним бесшумно подкатила прозрачная капсула из хрустального материала.

—Это усилитель жизненных сил. Он придаст вам энергии. Вы сможете работать хоть круглые сутки.

Федора уговорили зайти внутрь. Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Сначала ничего не происходило. А потом...

Раздался оглушительный, пронзительный звук — противный, тошнотворный писк, который впивался в мозг, как раскалённая спица. Одновременно в бок Федора ударила острая, жгучая боль — раз, другой. Удары участились, сливаясь в сплошную пульсирующую пытку. Свет в капсуле замигал, заливая его багровыми вспышками.

— А-А-А-А-А! — закричал Федор.

— Чего орёшь, как резаный? — прорычал сквозь сон знакомый голос. Острый локоть Галины больно ткнул его в бок. — Будильник уже пятую минуту заходится! Выключи, бестолочь. И кофе свари, не забудь.

Федор Иванович резко сел, сердце колотилось где-то в висках. Простыня была влажной от пота. Он инстинктивно прикрыл руками пах, сгорая от стыда и облегчения одновременно: слава богу, Галина лежала в своей шелковой маске для сна, повернувшись к нему спиной, и ничего не видела.

Призрачный мир Карлинуса с его миллионами прекрасных девушк и жуткой стеклянной капсулой ещё не отпускал его. На цыпочках, будто боясь раздавить синюю траву, он оделся, сварил кофе и занёс чашку в спальню.

Галина уже снова спала, её дыхание было ровным и спокойным. Федор осторожно, боясь её разбудить, наклонился над ней. Пахло её обычными духами и сном. Он прикоснулся губами к её щеке, к той самой, где за годы брака залегли неумолимые морщинки.

— И всё равно я люблю только тебя, Гальчонок, — выдохнул он так тихо, что это был даже не шёпот, а лишь движение губ.

Он поставил дымящуюся чашку на тумбочку, поймал себя на мысли, что смотрит на неё без привычного раздражения, и тихо вышел, притворив за собой дверь.

Конец.

Друзья, если вам понравится этот рассказ, прошу поставить лайк и написать своё мнение в комментариях. Буду очень благодарен. Спасибо!