Небо рвётся

Мама с детства твердила, что я особенный. Я верил ей безоговорочно – она была самой доброй и любимой. После её ухода мир перевернулся. Горе накрыло с головой, и долгое время я просто существовал в тумане боли.

Но вчера всё изменилось снова. Жизнь сделала немыслимый кульбит в сторону мистики и ужаса. Теперь я понимаю: мама не лгала. Я и правда особенный. И это пугает больше всего.

Ещё вчера я был прилежным студентом. Сегодня – главный преступник Симплега, за которым охотится каждый полицейский и солдат. С тех пор не смолкают сирены, висящие в воздухе ледяной дрожью.

Чем я заслужил это? Зла не творил. Жил как все: учился, дружил, влюблялся. В школе был отличником. Друзей хватало, враги – скорее, из детских дрязг. Могу крикнуть в пустоту парка, где сейчас прячусь:

— Я хороший человек!

Тишина проглотила мои слова. Сирены стихли, вокруг ни души. Полная, гнетущая пустота.

Ох, как я вымотан... Целый день носился по окраинам, петлял по парку. Теперь сижу, дрожа от холода и стыда. Стыда за то, что совершил.

Но что я мог сделать иначе?

Подношу к лицу дрожащие руки. Они в крови. Чужой крови. Засохшей, липкой, тёмной, пахнущей железом и чем-то... гнилостным. Всё как в самом жутком кошмаре. Меня прокляли. Сначала не верил. Потом отрицал. Теперь… теперь принял. Прошёл все круги ада за один проклятый день.

Хочется опустить руки. Сдаться. Но я не из тех, кто сдаётся! Буду бороться! Вот только... как? Хороший вопрос.

Поднимаюсь, оглядываюсь. Глушь. Деревья-скелеты в осеннем уборе, кусты, стелющийся по земле холодный туман, цепкий, как призрачные пальцы. Идеальная погода, чтобы спрятаться. Или замёрзнуть насмерть. Пальцы ног уже теряют чувствительность. Дурная примета, подумал бы старик-мистик.

"Так и быть!" – выдыхаю облачко пара и бреду. Куда? Куда глаза глядят. Я потерян.

Долгий путь привёл к тропинке, а та – к окраине города. Погони не слышно. Город кажется вымершим. Пустые улицы, запертые двери, окна-глазницы, смотрящие слепой темнотой. И всё из-за меня! Из-заменяобъявили комендантский час!

Появись я сейчас на улице – схватят моментально. Нужно быть умнее. Раз прокляли – надо понятьчтоэто. Где узнать? У гадалок, ведуний... Боже, страшно подумать! Я, рационалист, поверивший в магическую чепуху! Прошлый я лишь фыркнул бы. Но выбора нет.

Мама верила в паранормальное, так что я знал, где искать. Направился в старый район – кривые, разбитые улочки, дома, давящие серой тоской, пропитанные запахом сырости и тления. Трава пробивается сквозь асфальт, тротуары вздыбились волнами.

Крался, как тень, по газонам-пустырям, за ржавыми гаражами. Добрался до старого ТЦ, который все зовут "рынком". Прибежище бомжей, бродяг и... да, ведуний. Повезло – стеклянная дверь открыта.

"Надеюсь, охрана не у мониторов", – мелькнуло. Юноша в одних рваных трусах, заляпанных кровью и грязью, на камерах – зрелище не для слабонервных.

Прошёл вторую дверь. Первая торговая зона. Магазины. Люди. Женщины отводили взгляд с гримасой отвращения, мужчины недовольно цокали. Горе от стыда, прижав руки к бокам, шёл дальше, чувствуя, как на спине горит каждое осуждение.

Барахолка. Мрак, густая толчея, хлам, пахнущий пылью и старостью. Косые взгляды не прекратились. Какая разница? Вот и нужный шатёр. Пёстрый, с потухшей гирляндой и выцветшими звёздами. Дешёвый мистический антураж, скрывающий отчаяние.

Откинул тяжёлую, пропахшую ладаном занавеску. За столом – старуха цыганской наружности. Кожа – жёлтый пергамент, щёки обвисли, как у дохлой собаки. Множество золотых серёг, оттягивающих мочки. От всего вида повеяло ледяным отвращением и древним злом. Стариков я всегда побаивался, а таких – особенно.

— Здравствуйте, — сел напротив, голос хриплый, чужим показался. — Мне нужна помощь. Больше не к кому. Врачи... не помогут.

Старуха открыла глаза. Мутные, жёлтые, как у змеи. Взгляд скользнул по мне – и в них мелькнул первобытный ужас, смешанный с брезгливостью.

— Вижу-вижу, — проскрипела она, словно кости перетираются. — Тебя прокляли! Злые духи вцепились когтями! Крепко!

— Но как? За что? — вырвалось у меня, голос сорвался.

— Не знаю. Проклятие сильное. Мне не снять. — Она покачала головой, серёжки зазвенели похоронным перезвоном.

Вздохнул, уставившись на звёзды, прилепленные к потолку шатра. Дешёвая мишура на фоне настоящего кошмара.

— Что же мне делать?

— Исправить то, за что прокляли. Духи справедливы. Простят.

Вскочил, с грохотом задвинув стул. Злость, горькая и беспомощная, закипела внутри. Чушь собачья! Какое "исправить"?!

Выбежал из шатра, в бессилии пнул бетонный пол. Боль пронзила ступню. За что? Что делать? Замер посреди прохода, опустив голову, мир поплыл перед глазами.

— Поберегись! — чей-то дикий крик, толчок в спину.

Не услышал скрипа тележки. Едва устоял. Мимо рванула толпа! Люди бежали от выходов, глубже в рынок, лица искажены паникой. Что-то случилось.

И тут – странное чувство в груди. Тягучее, неумолимое, как прилив.Идти против них.Инстинктивное, животное знание.

Пошёл. Пробивался сквозь людской поток, как нож сквозь масло. Они метались в ужасе. Мне не было страшно. Нутро пылало, как под током громкой музыки. Распирало изнутри, грозя разорвать.

Толпа рассеялась, как дым. Впереди – солдаты. Чёрная форма, шлемы, скрывающие лица, пустые визоры. Автоматы наизготовку. Бронежилеты. Целый отряд. Мушки – чёрные глаза смерти – смотрели только на меня.

— Руки вверх! Стрелять будем на поражение! — рявкнул командир, голос металлический из-под маски.

Страха не было. Только странный, тошнотворный запах, идущий от них – сладковатый, как тление. Он злил, бесил.

Что делать? Сдаться? Нет!

Рванул в сторону! Дикий, отчаянный рывок! Кажется, я себя не ощущаю, тело движется само.

За спиной – треск автоматных очередей! Сухой, беспощадный! Свист пуль у виска! Бежал, не думая, инстинктивно уворачиваясь, чувствуя, как воздух рвётся рядом! К выходу!

Дверь! Завалена ящиками, баррикадой! Не открыть!

Топот сапог! Они догоняют!

Кулаком! Со всей силы! По стеклу двери! Раз! Два! Звон, треск! Не пробить! Только паутина трещин.

Остановился. Оборот. Чувствовал их прицелы на затылке, холодные точки. В груди что-то рвалось наружу, билось о рёбра. Увидел, как один солдат плавно, почти лениво нажимает на курок.

Не услышал выстрела. Только дымок из ствола. Острая, жгучая боль в груди. Взгляд вниз. Дыра. Не одна. Тело в пулях. Они попали. Все эти выстрелы, пока я бежал... Попали.

Пули... во мне.

Ужас.

Боль.

БОЛЬ!

Слёзы залили глаза, солёные и жгучие. Нутро ревело. Ярость, страх, отчаяние – всё смешалось в адском коктейле. Не хочу снова терять контроль! Но...

Поздно.

Пронзительная, костоломная боль пронзила всё тело. Взгляд упал на правую руку. Она... изменилась. Стала больше, мускулистее, кости хрустнули. Пальцы удлинились, когти – чёрные, острые, как бритвы – выросли из ногтей, разрывая кожу. Кожа покрылась густой, тёмной шерстью, грубой как щетина. Безболезненно, стремительно. Левая рука – тоже. Ноги... они растут...

Звон. Пули выпадают из тела, стуча по плитке, как горох. Раны стягиваются на глазах.

"Я... не умру". – пронеслось в голове, ледяной и чужой мыслью.

Новый шквал выстрелов! Солдаты не щадят патронов! Не щадят меня!

А я не желал им зла... Просто хотел жить... Быть хорошим...

Поздно.

Невиданная сила захлестнула сознание, смыла его. Я стал зрителем в собственной голове. Наблюдал, как огромный зверь – помесь волка, медведя и кошмара – поднимается на задние лапы, рвёт остатки одежды. Чудовище. Его вид леденил душу, пасть оскалена, глаза пылают жёлтым адом. Но солдаты не дрогнули. Огонь!

Зверь рыкнул – низко, гулко, от этого задрожали стены, посыпалась штукатурка. Слюна стекала с клыков. Он метнулся вперёд с нечеловеческой, размытой скоростью. Первый солдат был разорван пополам одним ударом лапы – когти прошли сквозь броню, как сквозь бумагу. Остальные бросились врассыпную. Зверь настигал их легко, рвал когтями и клыками. Броня – картон. Шлемы – скорлупа. Кровь. Много крови. Тёплая, алая пелена залила лапы.

Потом зрение помутнело, пропало. Ощущал только движение чудовища, его тяжёлые шаги, хлюпанье под лапами, хруст... Куда? Не знаю. Сколько времени прошло? Неизвестно.

Потом – провал. Темнота. Небытиё.

Очнулся. Над головой – серое небо, низкое и тяжёлое. Под спиной – холодная, мокрая трава. Лес? Парк? На краю города, видны дома-коробки. Странная мысль: яникогдане был за пределами Симплега. Ни в других городах, ни в деревнях. Никогда! Даже родители... Мама, папа... Они тоже? Я этого... не замечал. Знаю географию, историю... но не видел вживую даже иностранцев. Что-то не так. Ощущение глубокого, всеобъемлющего, чудовищного обмана. Всю жизнь меня... нас... обманывали. Зачем?

Нутро горело одним словом:Узнай!

Поднялся. Руки снова в запёкшейся крови, тёмной и липкой. Уже почти привык. Сориентировался. Повернулся спиной к городу и пошёл. Холодно, кости ломит, но надо.

Через полчаса упёрся в знак: "Дорога размыта. Проезд закрыт". Впереди – разрушенный мост через бурную, пенную реку, кишащую острыми камнями. Тупик. Плыть? Самоубийство. Ещё одно доказательство лжи? Но ничего не поделаешь. Обратно, в пасть.

По дороге мысль: «Зачем я пошёл к гадалке? Она сказала чушь! Я не делал зла духам! Я не делал зла никому.» Но что-то гнало меня снова искать ответ. Найду другую. Если скажет то же – значит, что-то во мне. Если иное – значит, все они шарлатаны.

Ближе к городу замедлил шаг. Осторожно. Солдаты наверняка ищут.

Правда. По городу – усиленные патрули, КПП, заграждения. Пустые улицы, мёртвые окна. Тревога висит в воздухе. Всё из-за меня. Улицы патрулируют, но отрядов немного. Остальные? В засаде? Или... их просто мало? Сомнительно.

Нужен тихий лаз. Обошёл район, высматривая щель в обороне. Нашёл – узкий, грязный проулок между двумя домами-близнецами, без охраны. Просочился в зловонную темень.

Ошибка. Роковая ошибка.

Солдаты ждали в засаде. Мгновенно набросили тяжёлую металлическую сеть, впившуюся в кожу. Запутался. Стянули туже, сковав движения, как муху в паутине. Железные путы на запястья и лодыжки. Смешки солдат сквозь маски, тупые и злые. Прицелы не дрогнули.

Загрузили в бронированную машину, похожую на фургон для скота. Повезли. Унижение. Сломленность. Поймали, как кролика в силок. Словно знали мой путь наизусть.

Теперь я в плену. Связанный по рукам и ногам, в стеклянной капсуле посреди кузова. Вокруг – солдаты. Прицелы. Тупик.

Везли недолго, минут двадцать. Двери фургона распахнулись с шипением. Я увидел... не базу. Лабораторию? Серо-зелёные стены из холодного, голого бетона. Ощущение зла, тяжелое и липкое, исходящее от этого места. Воздух пах озоном и... формалином.

"Распилят на органы? Убьют? Сделают оружием?" Гадать поздно.

Капсулу подцепили когтями погрузчика. Я сидел апатично, взгляд потухший, уставший бороться. Камеры везде – какая разница? Пусть смотрят.

Увидел учёных. Белые халаты. Лысые. Клише, но... их кожа. Слишком белая. Мертвенно-бледная. Восковые лица без морщин. От них веяло холодом склепа и... чем-то неживым. Стало не по себе, мурашки пробежали.

Они подошли, разглядывая меня через стекло капсулы, как редкий, опасный экспонат. Шептались беззвучно, тыкали длинными пальцами в планшеты. Чувствую себя зверем в зоопарке уродов.

Через массивные стальные двери меня провезли в мрачные подземные коридоры, освещённые тусклым синим светом. Доставили к клетке – настоящей тюремной камере с толстыми стальными прутьями. Вытряхнули грубо на холодный бетонный пол.

Когда решётка захлопнулась с оглушительным лязгом, один из "учёных" подошёл. Его голос был безжизненным, металлическим, как у синтезатора:

— Крупно повезло. Ты первый за восемь поколений... отличный от других. Эксперимент успешен. Твоя смерть послужит благу Комплекса.

— Что?! — вскричал я, прилипнув к ледяным прутьям. — Я не хочу умирать! Пожалуйста! Что я сделал? Что вам нужно?!

Учёный оскалился – зубы белые, острые, слишком острые, как у хищной рыбы. И он ушёл молча, бесшумно скользя. Осталась охрана. Пять «статуй» с автоматами, безмолвных и неподвижных.

— За что?.. — прошептал, окидывая камеру взглядом: голый бетон, непробиваемые прутья, камеры в каждом углу, следящие за каждым движением, каждым вздохом.

Я устало опустился на холодный пол. Машинально схватился за прут решётки – и вздрогнул от жгучего удара током! Рванул руку назад. На ладони – красный, оплавленный ожог.

— Чёрт... — прошипел сквозь зубы, сжимая кулак.

Бежать? Бессмысленно. Не выбраться. Да и куда? В пасть к другим?

Ждать смерти?

Что это за место? Не армия. Не государственное. Слишком... футуристично. Слишком... зловеще. Подземное царство мертвецов.

"Думай... Думай..." – заставил себя.

Вспомнил. Детство. Друг, такой же маленький. Шёпотом рассказывал страшные истории в темноте: "Есть сверхтайная организация... Они правят миром из теней... Мы для них... еда..." Тогда смеялся. А теперь?..

Он исчез. Сказали – "уехал". А если...

Мысль оборвалась. Мимо камеры провезли носилки на колёсиках. На них – девушка. Молодая. Грудная клетка вскрыта, рёбра раздвинуты медицинскими расширителями. Тело... неестественно высохшее, как мумия, кожа натянута на кости. Учёный в белом катил рядом тележку с пакетами... крови. Он отхлебнул из одного пакета, как из пакетика сока. Довольная, хищная улыбка застыла на его мертвенно-бледном лице.

...Что... что это было?

Ужас сковал меня. Ледяной, парализующий, до тошноты. Меня тоже... высушат? Мою кровь... будут пить?! Как сок?

Ненависть смешалась со страхом, создавая адскую смесь в груди. Нужно действовать! Сейчас! Пока не начали!

Рванулся к решётке, игнорируя боль от ожогов! Схватил прутья! Вырву! Должен! Тянул изо всех сил, мышцы вздулись! Прутья не поддались, лишь глухо загудели. Солдаты засмеялись глухо, сквозь маски, звук как скрежет камней.

— Отпустите! — заорал я, голос сорвался в хрип. — Меня прокляли! Оно убьёт вас всех! Проклятие!

— Да? — усмехнулся один из солдат, приглушённо, голос без эмоций. — Нам, твоё проклятие не страшно!

— Почему?! — вскричал я, не поняв. Но он лишь пренебрежительно махнул рукой, как на надоевшую муху.

Отпустил прутья. Руки пылали от ожогов. Боль пробивалась сквозь адреналин, острая и назойливая.

"Ай!" – зашипел, дуя на обожжённые ладони.

Боль утихла на миг. И тут осенило: в прошлый раз я превратился, когда увидел свою кровь! Значит, нужно снова! Монстр вырвется! Но как? Ранить себя? Решёткой не получится... Вынудить их стрелять?

— Эй, ублюдки! — закричал я, собрав всю злость, всю горечь. — Вы что, под масками такие уроды, что света боитесь? Страшнее падали! Тупее камней!

Никакой реакции. Спокойны, как истуканы. Не вывести. Не пробить.

Отчаяние накатило волной, холодной и тяжёлой.

Встал в центре камеры. Посмотрел на грязный, заплесневелый пол. Сесть. Глубокий, дрожащий вдох.

Вспомнил фильм. Китайские монахи. Медитация. Внутренняя сила. Может... попробовать? От безысходности. Хуже не будет.

Закрыл глаза. Попытался успокоить дыхание. Очистить разум. Трудно. Мысли роем: мама, кровь, солдаты, старуха, монстр, вампиры, высохшая девушка...

Усилием воли гнал их прочь. Дышал. Глубоко. Медленно.

...

...

...

...

...

...

...

...

...

...

И вдруг – странное ощущение в грудине. Глубокая, сосущая пустота. Потом –укол!Острый, жгучий! Прямо в сердце! Будто раскалённую иглу вогнали!

Боль!Невыносимая! Глубокая!

"Ай-ай-ай!" – вырвалось стоном. Мысленно оттолкнул это чувство – боль вспыхнула с новой, адской силой, разливаясь огнём по всей грудной клетке, выжигая душу. Что это?! Откуда?!

***

Сознание вернулось тяжёлой, липкой волной. Голова гудела, веки слипались, будто я неделю не спал. Но страннее всего были глаза. Мир двоился, но не просто размыто – правый глаз видел всё в искажённой, зловещей палитре. Свет тусклый, призрачный, а от всего – от стен, от решётки, от солдат – тянулись клубящиеся шлейфы алого дыма. Особенно густые и ядовитые они исходили от охранников.

– Что за чёртовщина? – хрипло пробормотал я себе под нос.

Закрыл левый глаз. Картина не изменилась. Этот «мрачный взгляд» показывал не предметы, а что-то иное. Энергию? Жизнь? Или... запах? Эти алые шлейфы, особенно густые вокруг солдат... Похоже, это их сущность. Едкий, тошнотворный смрад страха, агрессии, чего-то чужеродного, тёмного. Одна из тварей, прячущихся во мне, явно дала этот дар. Или проклятие.

Часы, проведённые в попытках медитации или отыскать слабину в клетке, слились в томительную пытку безысходностью. Каждая неудача загоняла страх глубже в кости. Побег был иллюзией, миражом для успокоения души.

Неизвестно, сколько прошло времени – минуты или часы слились в серую, безвременную муку, – когда к клетке подошёл один из бледных призраков в белом халате. Его глаза, холодные и пустые, как у дохлой рыбы, скользнули по мне без интереса, как по неодушевлённому предмету.

– Что... что вы со мной сделаете? – голос сорвался на шёпот, пропитанный смрадом отчаяния.

– Изучим, – ответил он монотонно, глядя куда-то сквозь меня. – Препарируем. Узнаем анатомию аномалии. Причину её возникновения. А потом... ликвидируем. Обезопасим Комплекс.

Слова вонзились в грудь ледяными иглами. Сердце забилось, как пойманная птица. Я рванулся к прутьям, но жгучий удар током швырнул меня на бетонный пол. Скован. Беспомощен. Добыча.

– Усыпить образец, – скомандовал учёный, голос без интонации. Солдаты у выхода плавно подняли странные пистолеты с толстыми, холодными стволами. – Доставить в операционную БН-2.

Он развернулся и скрылся в полумраке коридора, словно растворился. Автоматы солдат сменились на эти устройства смерти. Два чёрных отверстия нацелились на меня, безмолвные и неотвратимые.

– Нет! Пожалуйста! НЕ НАДО! – вопль вырвался из моего пересохшего, сдавленного горла.

Глухие хлопки. Острый укол в грудь. Ещё один – в плечо. Холодная, вязкая волна мгновенно разлилась по жилам. Ноги подкосились, руки онемели, став ватными, чужими. Я рухнул на пол, лицом в холодную, едкую пыль. Сознание уплывало в липкую, чёрную бездну. Последнее, что почувствовал – руки солдат, грубо хватающие за плечи, тащащие в небытиё.

Кошмары. Беспорядочные, удушающие, как в пасти безумия. Я тонул в океане вязкой, тёплой слизи, которая заполняла лёгкие, лезла в уши, в нос. Крики, сливающиеся в безумный, нечеловеческий хор. Вспышки алого света, прожигающие сетчатку. Ощущение, что мой разум рвётся на части, растворяясь в первозданном хаосе, а на его месте прорастает чужая, звериная сущность.

Пробуждение было абсолютным адом. Резкая, рвущая боль во всём теле, как от тысячи ножей. Ослепительный, режущий свет хирургических ламп прямо в лицо, выжигающий остатки мысли. Руки и ноги жёстко зафиксированы к ледяному металлу стола толстыми ремнями. На мне непонятная одежда, в частности штаны. Воздух густо пропитан убийственными запахами: железом крови, едким антисептиком, сладковатой горелой плотью и... неприкрытой, сладковато-гнилостной вонью смерти. Вокруг – не люди. Бесстрастные маски. Кровавые перчатки. Десять пар глаз за стерильными щитками, неестественно широко раскрытых в немом, животном ужасе. Они испуганы? Почему? Я не должен был проснуться...

Инстинктивно опустил взгляд.

И оцепенел.

Моя собственная грудная клетка... была раскрыта. От ключиц до самого низа живота. Кожа и мышцы грубо отведены в стороны, закреплены стальными зажимами. Внутри... Ярко-алые, пульсирующие органы. Моё сердце. Мои лёгкие. Моя печень. Всё обнажено, залитое тёмной кровью, под ярким, безжалостным светом. Зрелище, от которого сходят с ума, от которого рвётся душа.

Я закричал. Не от боли – она была оглушительной, но терпимой на фоне этого запредельного УЖАСА, осквернения. Крик вырвался из самой глубины существа, хриплый, безумный, полный абсолютного отчаяния и чувства кощунственного нарушения. Непоправимого.

"Люди" в белом вздрогнули и отпрянули от стола, как от чумного трупа.

Из динамика на стене раздался низкий, ледяной женский голос, лишённый всякой человечности:

– Прекратите панику! В его системе три полных дозы ингибитора. Трансформация невозможна. Продолжайте процедуру. Немедленно.

Щелчок. Мёртвое молчание. Учёные, словно марионетки, чьи нити дёрнули, механически снова двинулись к столу. Их инструменты – блестящие, острые крюки, скальпели, пилы – снова коснулись моей живой плоти. Они резали. Вырезали куски моей плоти, вынимали куски моих органов, клали на весы, в пробирки, рассматривали под лампами. Холодная, методичная работа мясников в стерильных перчатках.

Но тело... моё тело... сопротивлялось. Каждый отрезанный лоскут, каждый повреждённый орган начинал... зарастать. Мясо и кожа срастались с невероятной, жуткой скоростью, но процесс был мучительным – будто раскалённые иглы вонзались в плоть, выжигая нервы, пожирая энергию. С каждым таким «исцелением» из меня выкачивалась жизнь. Слабость накатывала тяжёлыми волнами, тёмная бездна звала на краю зрения. Я угасал. Таял. И это... это и был их план. Измотать. Иссушить. Убить медленной, изощрённой пыткой.

За что?.. Почему именно я?.. Я не хочу... НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ ТАК!

И тогда – взрыв. Не звука, а чистой, животной ЯРОСТИ. Древний инстинкт выживания, сильнее страха, сильнее боли, сильнее разума. Мускулы вздулись, напряглись до предела, стальные ремни заскрипели. Раздался оглушительный треск металла – столешница подо мной разломилась пополам! Я рухнул вниз, прямо на ближайшего "хирурга". Мой кулак, движимый слепой ненавистью, обрушился на его голову. Череп хрустнул, как скорлупа, превратившись под ударом в кровавое месиво. Тёплая слизь мозгов и крови брызнула на пол и на меня, обжигая кожу мерзким теплом.

Остальные в паническом ужасе шарахнулись к стенам, столкнувшись друг с другом.

Время! Нужно сейчас! Пока не убили!

Подскочил к двери – массивной, металлической, раздвижной. Вцепился обожжёнными пальцами в щель. Рывок! Мускулы горели, кости трещали, но дверь с диким скрежетом подалась! Я рванул снова, с рёвом загнанного зверя – и вырвал полотно вместе с искорёженной рамой! Проход свободен! Свежий, отравленный воздух свободы!

Выскочил в длинный, безликий бетонный коридор. Сотни одинаковых стальных дверей по бокам. Огни аварийного освещения бросали кроваво-красные блики на холодные стены, окрашивая мир в цвет смерти. Я бежал. Слепо. Отчаянно. Гулко стуча босыми ногами по холодному, скользкому полу. Солнце! Нужно к солнцу! На волю!

– ВНИМАНИЕ ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ! – громовой, механический голос заполонил пространство, заставляя содрогнуться стены. – ПОДОПЫТНЫЙ ОСОБОЙ КАТЕГОРИИ ОПАСНОСТИ СВОБОДЕН! ВСЕМ НЕЗАЩИЩЁННЫМ – НЕМЕДЛЕННО УКРЫТЬСЯ! АКТИВИРОВАН ОТРЯД РК. ЛИКВИДАЦИЯ РАЗРЕШЕНА НА ВСЁЙ ТЕРРИТОРИИ СЕКТОРА! ПОВТОРЯЮ: ВСЕ ВНЕ ЗОН БЕЗОПАСНОСТИ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ!

Заглушая слова, взвыли сирены – пронзительные, леденящие душу, сливающиеся в один бесконечный вой смерти, вопль ада.

Я носился по лабиринту, как загнанный зверь в ловушке. Повороты, Т-образные развилки, бесконечные одинаковые коридоры-близнецы. Выхода не было! Отчаяние сжимало горло ледяным обручем.

И тогда – тупик. Вернее, не тупик. Из тени, из-за угла, вышли Шесть. Солдаты. Но не те, прежние. Они были в гладких, кроваво-красных скафандрах, обтягивающих, как вторая кожа, закрывающих всё тело. Шлемы – безликие, тёмные визоры, пустые глазницы смерти. Оружие в руках – не автоматы, а нечто вроде прицельных модулей с толстыми, холодными стволами, излучающими смертельную энергию. Они двигались абсолютно синхронно, безмолвные и неумолимые, как идеальные машины убийства.

Ни предупреждения. Ни слова. Шесть стволов одновременно плюнули снопами ослепительно-белого света! Не пули – сгустки чистой энергии, жужжащие, как разъярённые осы! Они были медленнее свинца, но неумолимы, заполняя коридор смертоносной сетью разрушения.

Я прыгал, кувыркался, прижимался к стенам. Каждый луч, пролетая в сантиметрах, оставлял на бетоне чёрные, оплавленные борозды, пахнущие озоном и пеплом. Адреналин гнал вперёд. С каждым уворотом я сокращал дистанцию. Рванул вперёд, в слепую зону между залпами! Локоть с размаху врезался в шлем ближайшего солдата. Визор треснул! Под ним мелькнуло нечто... бледное, восковое, без выражения. Я попытался навалиться на другого, но красный скафандр легко вывернулся, продолжая стрельбу. Бежать! Назад!

Увидел валяющийся рядом оторванный кусок его шлема с треснувшим визором. Схватил! И помчался прочь, петляя между свистящими лучами. Повезло ли? Или у них кончился заряд? Не знаю. Выскочил за поворот, прижался к холодной стене. Сердце колотилось, как бешеный молот. Внутри отколотого визора... мерцала карта комплекса! Лифт! В трёхстах метрах! Надежда!

Из обломка донёсся голос, полный холодной, сдержанной ярости:

– БЕСТОЛКОВЫЕ ТВАРИ! КАК ВЫ УПУСТИЛИ ЭТОГО ШЛАКА?! ОН СЛАБЕЕ ТРЕНИРОВОЧНЫХ ГИБРИДОВ! РАЗЖАЛОВАТЬ ВСЕХ! ДО ГРЯЗИ!

– Разрешите доложить, сэр? – другой голос, напряжённый, прерывистый.

– ГОВОРИ! ИЛИ ЗАМОЛЧИ НАВСЕГДА!

– Цель получила критические повреждения лучами Мк-IV. Но её регенерация... аномальна. Она игнорирует травмы. Мы не могли предвидеть...

– ЗАТКНИСЬ! Я ЗАПИРАЮ ЭТАЖ! ПРИНЕСИТЕ МНЕ ЕГО ТРУП! ИЛИ НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ВООБЩЕ!

Связь прервалась. На карте в визоре шесть алых меток – РК-1, РК-2... РК-6 – уже двигались. Прямо ко мне. Они видели меня! Отслеживали! Охотились!

Отдыхать некогда! Рванул в сторону лифта. Каждый шаг теперь отдавался жгучей болью в десятке мест. Сквозь разорванную грубую рубашку виднелись страшные раны: глубокие, обугленные по краям, с тлеющей плотью внутри. Не смотреть! Не смотреть на кровь! – панически твердил я себе. Прошлый раз взгляд на неё... начал превращение.

За следующим поворотом – РК-2. Он стоял, как истукан, его оружие уже было направлено на меня. Я попытался увернуться, но белый луч вонзился мне в бок! Словно раскалённый лом пронзил тело! Ещё один луч! Ещё! Я закричал, спотыкаясь. Боль парализовала, выжигала разум.

– Фиксирую попадания. Блокируйте коридоры 30 и 32, – донёсся металлический голос из визора солдата.

Коридор 31! К лифту! Единственный путь!

Собрав остатки сил, всю волю, я бросился вперёд, прямо сквозь град лучей! Игнорируя обжигающую боль, палящий запах собственного мяса, рёв сирен в ушах, крики в визоре. Метр за метром! Вот он! Лифт! Металлические двери в конце узкого коридора! Никого! Я успею! Свобода!

И в этот миг обломок шлема в моей руке... взорвался.

Не хлопок – оглушительный удар в ладони. Волна горячего воздуха и осколков швырнула меня, как тряпичную куклу, в бетонную стену. Мир погрузился в гулкую темноту и пронзительный звон. Очнулся через мгновение – весь в едком дыму, вкус гари и крови во рту. Голова раскалывалась, в ушах – вой сирен, смешанный с нарастающим гулом шагов.

Сквозь дым, в конце коридора, чётко вырисовывались шесть кроваво-красных силуэтов. Они стояли стеной перед спасительным лифтом, оружие наготове. Ловушка. Они заманили меня сюда. Расчётливо. Холодно.

Терять было нечего. Отчаяние перевесило последний страх перед монстром, перед потерей себя. Я медленно опустил взгляд. Сквозь клочья рубашки зияли ужасающие, дымящиеся раны. Алые струйки крови стекали по рёбрам, смешиваясь с копотью и грязью. Цвет был таким... гипнотическим. Ярким. Зовущим. Жизнь и Смерть в одном.

И я уставился на неё. Сосредоточился. Позвал ту силу, ту тьму, ту ярость, что пряталась внутри, жаждущую вырваться. Боль во всём теле сменилась всепожирающим жаром. Кости начали скрипеть и двигаться под кожей, ломаясь и перестраиваясь. Звериный рёв, нечеловеческий, полный ненависти и освобождения, сорвался с моих трескающихся губ, заглушая вой сирен. Они думали, что поймали человека. Слабость. Сейчас они увидят чудовище. Истинное лицо их творения.

***

Взрывная волна ещё колыхала дым, когда шестеро солдат РК замерли в безупречной боевой стойке, их кроваво-красные скафандры сливались с аварийным кровавым заревом. Перед ними, в клубах едкого гари, корчилась фигура, перестающая быть человеком. Кости выворачивались с мерзким, громким хрустом, рваная плоть набухала, покрываясь грубой, тёмной щетиной шерсти. Человеческий крик перешёл в низкий, гулкий рёв, от которого задрожали стены и замигали лампы. Из дыма и искр поднялось Чудовище.

Оно было массивнее человека вдвое. Бугры мускулов играли под блестящей, тёмной шкурой, длинные, кривые когти на лапах царапали бетон, оставляя глубокие борозды. Голова, напоминающая помесь волка и демонического медведя, с пастью, полной кинжаловидных зубов, повернулась к солдатам. В глазах, лишённых разума, горел только первобытный, алый огонь ярости и голода.

– Цель трансформировалась! – голос командира отряда РК-1 прозвучал в их шлемах, холодный, но без тени сомнения. – Протокол «Омега». Уничтожить. Теперь.

Шесть футуристических винтовок поднялись синхронно. Не лучи, а сети сконцентрированной энергии выплеснулись из стволов – не для убийства, а для сковывания. Свистящие нити плазмы сплелись в паутину смерти, набрасываясь на Чудовище.

Монстр не увернулся. Он принял удар. Сеть охватила его, шипя и прожигая шерсть, сковывая движение. РК-3 и РК-4 мгновенно сменили тактику: выпустили сферы инея – криогенные гранаты, рассчитанные мгновенно заморозить цель. Белый холод брызнул на грудь и лапы чудовища, сковывая ледяным панцирем.

– Фиксирую сдерживание! – доложил РК-2, его голос методичен, бесстрастен.

Казалось, элита победила. Но это был лишь первый акт трагедии.

Чудовище напряглось. Мускулы под шкурой вздулись, как стальные тросы. Ледяной панцирь треснул с оглушительным грохотом, разлетаясь осколками. Плазменные нити сети лопнули, как гнилые нитки, вспыхнув и испарившись в едкое облачко пара. Рёв монстра слился со скрежетом рвущейся стали. Оно не просто освободилось – оно использовало инерцию разрыва, чтобы метнуться вперёд со скоростью пули.

РК-5 оказался ближе всех. Он успел выпустить короткую очередь энергетических «гвоздей», но чудовище проигнорировало их. Огромная когтистая лапа взметнулась и обрушилась вниз, не на скафандр, а сквозь него. Гидравлический пресс когтей и мускулов смял броню, как фольгу, раздавив тело внутри в кровавую пасту. Крики в общем канале связи оборвались на полуслове.

– РК-5 пал! Рассредоточиться! Огонь на подавление! – скомандовал РК-1, отступая стройным шагом. Оставшиеся пятеро открыли шквальный огонь, отступая к стенам, пытаясь зажать монстра в перекрёстье смерти.

Чудовище не уворачивалось. Оно шло сквозь град лучей. Белая энергия прожигала его плоть, оставляя дымящиеся кратеры, но регенерация работала с чудовищной скоростью. Раны затягивались прямо на глазах, шипя и пузырясь чёрной жидкостью. Оно выбрало цель – РК-4, который только что перезаряжал криогенный модуль. Монстр прыгнул, невероятно далеко, словно игнорируя гравитацию. Солдат попытался уклониться, но не смог. Чудовище впилось клыками ему в шлем. Тёмный визор треснул, а затем и сам шлем лопнул под давлением челюстей, как орех. Костный хруст был слышен даже сквозь вой сирен.

– РК-4 уничтожен! – доложил кто-то, голос сорвался в хрип. – Оно игнорирует урон! Игнорирует физику!

Чудовище, выплюнув обломки шлема и кровавые ошмётки, развернулось. Его взгляд упал на РК-3, который отчаянно палил из винтовки. Монстр не побежал – оно рвануло, оставив после себя размытый силуэт. Лапа с когтями, длинными как ножи, прочертила дугу. Удар пришёлся не по броне, а по стволу винтовки. Футуристическое оружие разлетелось на куски, ослепительно вспыхнув. РК-3 отбросило взрывом, он ударился о стену и замер, скафандр дымился, внутри что-то булькало жутко.

Теперь их было трое. РК-1, РК-2 и РК-6. Они сомкнули строй, отступая к заветному лифту. Их движения всё ещё были отточены, но в синхронности появилась трещина – микроскопическая задержка, тень сомнения, страха.

– Протокол «Последний Рубеж», – приказал РК-1, его голос потерял ледяную бесстрастность, в нём зазвучало напряжение, сдержанный гнев. – Сфокусированный огонь на суставы и глаза! Отсечь подвижность!

Они выпустили не лучи, а три сгустка сконцентрированной плазмы, слившихся в один ослепительный шар смерти, летящий прямо в грудь чудовищу.

Монстр не отступил. Он встретил атаку. Распахнул свою исполинскую пасть и... втянул плазменный шар. Энергия, способная расплавить танк, исчезла в его глотке, лишь на мгновение осветив горло изнутри багровым светом. Чудовище вздрогнуло, из пасти повалил чёрный дым, но глаза горели ещё ярче, яростнее. Оно не подавилось – оно переварило атаку. Поглотило смерть.

РК-2 сделал шаг назад. Роковая ошибка. Чудовище воспользовалось микропаузой. Его хвост, толстый и мускулистый, как таран, взметнулся с неожиданной скоростью и ударил солдата в шлем. Удар был огромной силы. Шлем и голова внутри превратились в сплющенную лепёшку металла и костей. Тело РК-2 рухнуло, как подкошенное.

РК-6 открыл огонь в панике, короткими, беспорядочными очередями. Чудовище просто прыгнуло через него. Когти задних лап впились в спину скафандра, разрывая броню и позвоночник с лёгкостью ножа, режущего бумагу. РК-6 упал, корчась в предсмертных судорогах, фонтанируя гидравлической жидкостью и густой, тёмной кровью.

Остался один. РК-1. Командир. Он стоял спиной к дверям лифта, его винтовка направлена на приближающегося монстра. В его позе не было страха, только холодная решимость и... понимание поражения. Он выпустил последний заряд – не луч, а что-то вроде энергетической пилы, вращающийся диск чистого разрушения.

Чудовище остановилось. Оно посмотрело на диск. И поймало его голой лапой. Когти сомкнулись. Энергетическая пила завизжала, искры посыпались во все стороны, но не смогла перерезать когтистую пятерню. Монстр сжал лапу. Диск лопнул с оглушительным хлопком, рассыпавшись на сноп искр.

РК-1 бросил пустую винтовку и выхватил блестящий клинок, спрятанный на бедре – оружие последнего шанса. Он сделал выпад, быстрый и смертоносный, цель – горло.

Чудовище не ушло от удара. Клинок вонзился глубоко в шею, чёрная кровь брызнула фонтаном. Но монстра это не остановило. Оно просто схватило РК-1 за руку, держащую клинок. И сжало. Броня запястья смялась, кости хрустнули, как сухие ветки. Клинок выпал. РК-1 не закричал – в его шлеме лишь хрипло зашипел воздух. Чудовище подняло солдата одной лапой, как тряпичную куклу. Их взгляды встретились сквозь тёмный визор: бездушные красные линзы и пылающие жёлтые глаза ярости, голода, победы.

Чудовище рвануло. Оно не просто убило РК-1. Оно разорвало его пополам. Верхняя часть туловища с шлемом отлетела в сторону, ударившись о стену лифта с глухим стуком. Нижняя часть рухнула на пол, из перебитого позвоночника хлестали провода и густые жидкости. Искры короткого замыкания заплясали на порванной броне.

Тишина. Только шипение искр от трупов, вой сирен где-то вдалеке и тяжёлое, хриплое дыхание монстра, стоящего среди обломков, дыма и кровавых ошмётков элиты Комплекса. Оно оглядело поле боя своими нечеловеческими глазами, облизнулось, смахивая чёрную кровь с морды. На его теле дымились глубокие раны от плазмы, но они уже стягивались, покрываясь струпьями. Шесть красных скафандров, символ абсолютной власти и контроля Комплекса, были разбиты, разорваны, уничтожены. Чудовище потянуло носом воздух, уловив запах страха из динамиков и щелей дверей, запах свежей плоти глубины. Новый рёв, победный и зовущий, потряс коридор. Оно было свободно. И голодно. Комплекс еще не понял, что элитный отряд был не охотниками, а первой жертвой в цепочке грядущего кошмара.

***

Сознание вернулось не вспышкой, а медленным, мучительным всплытием со дна ледяного, маслянистого болота. Первым пришло осязание. Холодный, липкий пол под щекой. Острая, рвущая боль, разлитая по всему телу, словно меня пропустили через гигантскую мясорубку, а потом собрали кое-как. Каждая мышца, каждый сустав, каждый клочок кожи горел, ныли старые шрамы от атак солдат, а новые раны – те самые, что оставили сфокусированные лучи плазмы – дымились, источая смрад палёного мяса и озона. Потом ударил запах. Медь крови – густой, тяжёлый, витающий в воздухе, как туман смерти. Горелая плоть и пластик. Озон от разрядов. И под этим – сладковато-тошнотворная вонь разорванных внутренностей. Их внутренностей. И только потом, сквозь пелену боли и тошноты, пробилось зрение.

Я лежал лицом вниз в луже чего-то тёмного и вязкого – смеси крови, технической смазки и непонятной слизи. Медленно, с тихим стоном, приподнял голову. Мир плыл и двоился. Передо мной, в сантиметре от глаз – осколок алого шлема. Сквозь треснутый визор тупо смотрело бледное, искажённое предсмертным ужасом лицо. Пустые глаза. РК-4? Память ударила обрывками, как удары молота по наковальне: рёв, не мой, а его, чудовища внутри; хруст брони под клыками; горячая струя крови на морде; вкус железа и отчаяния. Я. Это сделал я. Этот кусок мяса в шлеме – моя работа.

Волна тошноты, неудержимой, подкатила к горлу. Я отполз, судорожно сглотнув комок кислой слюны и желчи. Руки дрожали, как в лихорадке, пальцы не слушались. Каждое движение, каждый микрон отзывался новым взрывом агонии в груди, где плазменный луч прожёг меня почти насквозь, и в боку, где зияла ещё одна обугленная рана. Я чувствовал себя выпотрошенным, опустошённым до дна. Отвращение – к себе, к тому зверю, что спал во мне и проснулся убийцей, к этой липкой крови на руках – смешивалось с первобытным страхом и всепоглощающей, жгучей слабостью. Хотелось свернуться калачиком здесь же, среди этих кровавых обломков их "непобедимой" элиты, закрыть глаза и позволить тьме забрать меня. Но что-то глубже, древнее страха и отвращения, шевельнулось в угасающем сознании – слепой, нерассуждающий инстинкт выживания. Двигайся.

Я не пошёл. Я пополз. Отталкиваясь локтями, волоча непослушные, будто чужие ноги, оставляя кровавый след на сером, замызганном бетоне. Вой сирен резал уши, сливаясь в один бесконечный, пронзительный стон смерти. Только моё хриплое, прерывистое дыхание, булькающее где-то в глубине пробитых лёгких, и скрежет ткани по липкому полу. Я прополз мимо того, что осталось от РК-1 – разорванного пополам, как тряпичная кукла, его верхняя часть с разбитым шлемом бессмысленно уставилась в потолок. Мимо обугленного остова РК-3, из которого торчали оплавленные провода, похожие на чёрных червей. Я боялся смотреть на детали, на то, что было внутри скафандров. Каждый обломок алого пластика, каждый кровавый ошмёток, каждая лужа густой, тёмной субстанции кричали беззвучным обвинением: Монстр! Убийца! Тварь!

Сил хватило лишь доползти до ближайшего ответвления коридора, спрятаться за выступом в глубокой, холодной тени. Там я рухнул, прижавшись спиной к шершавой, ледяной стене. Сердце колотилось, как бешеный зверь в клетке из треснувших рёбер, пытаясь вырваться наружу. Глаза слипались, веки были свинцовыми. Нельзя. Нельзя спать. Заснёшь – умрёшь. Или они найдут. Я ущипнул себя за уцелевшее предплечье изо всех сил, до крови. Кровь выступила – тускло-красная, человеческая. Пока что. Зверь внутри заурчал сонно, чуя её запах.

В кармане рваных, прожжённых, пропитанных кровью и потом штанов что-то острое наткнулось на палец. Я едва нашёл силы вытащить это. Пластиковая карта. На ней – фото бледного, худого мужчины в очках, с бесстрастным, высокомерным выражением лица. Надпись: "Д-р Элиас Торн. Уровень доступа: Омега. Сектор: Архивы Генезиса". Доктор Торн. Тот самый, что пил кровь из пакета, как сок, наблюдая за вскрытием? Его пропуск. Выпал, когда оно... когда я... ударил его в операционной? Грязная, циничная удача. Но единственная ниточка в этом лабиринте смерти. "Архивы Генезиса". Звучало как название склепа. Или хранилища первородного греха.

Я встал, опираясь на стену. Голова закружилась, мир поплыл, в глазах потемнело, заискрили чёрные точки. Шаг. Ещё шаг. Каждый – отдельное испытание, преодоление волны боли и тошноты. Я шёл, спотыкаясь, как последний пьяница, ориентируясь по редким, тускло светящим в полумраке красным указателям. Они казались каплями крови на серых стенах. "Сектор А-7. Архивы Генезиса. Доступ по спецразрешению".

Дверь была не просто массивной. Она была монументом безысходности. Литая сталь, в полтора раза выше меня. Ни ручек, ни замочных скважин – только панель с мерцающим красным глазком сканера и щель для карты. И абсолютная тишина вокруг. Ни охраны. Видимо, весь "персонал" бросился ловить "подопытного особой категории опасности". Я приложил окровавленную карту Торна. Панель замигала жёлтым, потом зелёным. Раздался глухой, тяжёлый щелчок внутренних запоров, звук падающих многотонных болтов. Дверь беззвучно отъехала в сторону, открывая чёрный провал.

Воздух, хлынувший навстречу, был другим. Не кровью и гарью. Он пах вековой пылью, озоном умирающей электроники и... тленом. Словно вскрыли древнюю гробницу. Свет включился сам – неяркий, мерцающий, не белый, а больнично-жёлтый, подчёркивающий убожество места. Помещение было огромным, как ангар. Но не стеллажи с папками. Стены от пола до потолка представляли собой сплошные чёрные панели с мириадами гнёзд для накопителей – как пчелиные соты, хранящие яд. Посередине – несколько архаичных терминалов с выпуклыми, толстыми экранами, покрытыми пылью. И столы. Множество столов. Заваленные не отчётами.

Я подошёл к ближайшему, волоча ногу. На нём, аккуратно разложенные, лежали детские игрушки. Плюшевый медвежонок с оторванной лапой и одним стеклянным глазом, смотрящим в пустоту. Пластмассовая машинка, облупившаяся краска. Кукла в ярком платьице, с пустыми глазницами и нарисованной жутковатой улыбкой. Все покрыто толстым слоем серой пыли. Рядом – аккуратная стопка детской одежды. Крошечные платьица, рубашечки, ползунки. Чистые, выглаженные, сложенные с педантичной точностью. Как будто готовили к выдаче. Или к отправке. Над столом висела табличка: "Партия 17-G. Списание. Рециклинг. Биомасса извлечена".

"Списание". "Рециклинг". "Биомасса". Слова ударили по сознанию, как молот. Меня вырвало. На этот раз – только желудочным соком, обжигающим горло. Слёзы текли ручьями, смешиваясь с пылью на лице. Дети. Их... "списали"? Как бракованный товар? Я прислонился к столу, чтобы не упасть, чувствуя, как мир качается под ногами.

На соседнем столе – стопка бумажных дневников. Настоящих, ветхих, с пожелтевшими страницами. Я открыл верхний, дрожащими, окровавленными руками. Женский почерк, нервный, рваный, местами прорывавший бумагу.

*"...День 134 в этой железной могиле. Они сказали, "Эдем-2". Рай? Ложь! Это ад, выкрашенный в белый цвет. Сегодня увели Сандру из соседней камеры. Говорят, "на плановый забор для Хранителей". Её крики... Боже, её крики слышал весь блок! Они не люди. Они вампиры. Хранители? Хранители чего? Нашей крови? Нашего страха?..."*

"...Мой малыш... родился сегодня. Слабенький, но такой хорошенький. Доктор Торн (чтоб ему гореть в аду вечно!) пришёл "на осмотр". Ткнул своими холодными пальцами, посмотрел в прибор. Сказал, "не соответствует стандартам жизнеспособности. Низкий потенциал ресурса". Забрали. Унесли в "рециклинг". Я слышала его слабый плач... потом тишину. Тишину..."

*"...Они вдалбливают нам, что наверху – война. Ядерная зима. Радиация. Что они спасли нас. Но кто знает? Может, это тоже ложь? Чтобы мы боялись даже думать о выходе? Мы не люди здесь. Мы – скот. Скот, который содержат, кормят иллюзиями и... доят. До последней капли..."

Каждая строчка – нож в сердце. "Эдем-2". "Хранители". "Рециклинг". Кусочки пазла складывались в картину настолько чудовищную, что разум отказывался её принять. Я подошёл к самому большому терминалу. Карта Торна снова сработала. Экран ожил, осветив моё измождённое лицо в полутьме. Меню: "Хроники Основания", "Био-ресурсный менеджмент", "Проект: Протектор", "Статус Купола", "Операционные журналы".

Я ткнул в "Хроники Основания". Экран погас, потом замигал, и появилось зернистое, чёрно-белое видео. Дата в углу: 22.10.2137. Человек в потрёпанной военной форме, лицо осунувшееся, покрытое язвами, глаза лихорадочно блестят. Он сидит в кабинете, похожем на капсулу.

*"...Последняя запись Капитана Аркоса Морса. Ковчег "Эдем-2" достиг заданных координат. Глубина: одна тысяча пятьсот метров. Внешние сенсоры... Боже Всемогущий, что они показывают... Радиационный фон зашкаливает все мыслимые пределы. Температура -70 по Цельсию. Никаких признаков биологической жизни. Ничего. Мы... последние. Команда... команда не выдерживает. Голод. Радиационная болезнь съедает нас заживо. Бунт на нижних палубах подавлен, но ценой... ценой двадцати жизней лояльных. Мы приняли решение. Единственно возможное. Протокол "Хранитель". Инъекции генмода А-34. Она даст нам силу. Выжить. Сохранить генофонд человечества... ценой... ценой нашей человечности. Биоматериал... люди низших палуб... должны служить основой. Это жестоко. Нечеловечески жестоко. Но выбора... выбора у нас нет. Во имя выживания вида... во имя будущего..."* Голос сорвался в надрывный кашель. Запись прервалась.

Сердце бешено колотилось. "Ковчег". "Генмод А-34". "Биоматериал". Мы были не скотом с начала. Мы были соплеменниками. Пока они не решили стать "Хранителями" за счёт нашей крови. Я открыл "Био-ресурсный менеджмент". Передо мной развернулись схемы, диаграммы, графики. Город Симплег. Не город. Гигантский купол. Иллюзия. Разрезы показывали убогие жилые сектора – "стойла". Школы – "центры когнитивного программирования и отбора". Больницы – "пункты забора, контроля качества и утилизации биоматериала". Графики "урожайности" – кривые, показывающие объёмы собранной крови по кварталам, по возрастам. И фотографии. Сотни. Тысячи лиц. Свежие и старые. С пометками: "Партия 45-B. Оптимальная группа. Стабильные показатели", "Партия 33-F. Дефектная. Списание. Рециклинг биомассы завершён". Мама? Я? Я лихорадочно листал, вбивая в поиск свою фамилию, своё имя. Слишком много. Слишком... безлично. Мы были не людьми. Мы были партиями. Ресурсом.

"Проект: Протектор". Здесь было то, что я искал и боялся найти. Не имя. Кодовое обозначение. "Образец Гамма-7". Фото меня, младенца, в инкубаторе с датчиками. Фото мамы – моложе, но с уже знакомой тенью тревоги в глазах. Её медицинские записи: "Аномальная нейрорезистентность к базовому импринт-программированию. Подозрение на латентный генетический маркер G-Prototype. Рекомендовано наблюдение и, возможно, стимуляция для активации маркера у потомства". Отчёты о наблюдениях за мной: "Проявил признаки нестабильности G-маркера в пубертатном периоде – агрессия, ночные кошмары, спонтанные всплески адреналина". "Потенциал к активации полного протокола Протектор: Высокий. Риск: Критический. Прогнозируемая неуправляемость". И фото... фото других. Дети, подростки с дикими глазами, запертые в клетках. Или лежащие на столах, вскрытые. Подпись: "Неудачные Протекторы. Ликвидированы". Вот кто я был. Побочный продукт. Бракованное оружие. Оборотень. Суперсолдат, созданный для защиты тюрьмы от несуществующих внешних врагов, но оказавшийся слишком диким, чтобы подчиниться. И мама… она знала? Чувствовала? Её слова: "Ты особенный". Было ли это любовью? Или… предостережением? Страхом за меня? Знанием о бомбе замедленного действия внутри сына?

И тут я нашел её. В подпапке "Наблюдение". Не фото. Видеозапись. Мама. Такая, какой я её помнил в последние годы, но чуть менее усталая. Она сидела в белой, безликой комнате, очень похожей на ту, где меня допрашивали. Перед ней – тот самый доктор Торн, с бесстрастным лицом и холодными глазами. Голос мамы, настоящий, живой, пробил броню отчаяния и ударил прямо в душу:

"...Я не понимаю, доктор Торн. Почему ему снится небо? Настоящее небо? Он описывает солнце – тёплое, яркое, слепящее. Облака – белые, пушистые. Птиц. Он говорит о других городах, о горах, о море... Но вы же говорите, доктор, что там ничего нет! Только смерть, радиация и холод!"

Торн покачал головой, сложив руки на столе. Его голос был гладким, убедительным, как яд:

"Фантазии, дорогая миссис Кейн. Побочный эффект поддерживающей терапии. Иногда нейроны генерируют ложные воспоминания, компенсируя сенсорный голод. Ваш сын… он особенный. Его нейронные связи гиперактивны, нестабильны. Мы поможем ему. Скорректируем. Успокоим."

"Особенный…" – мама сжала руки в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. В её глазах горел не страх, а решимость. "Да. Он особенный. И я не позволю вам его сломать. Не позволю вам сделать из него... робота. Как всех."

Запись оборвалась. Я стоял, сжимая края терминала так, что пластик треснул под пальцами. Всё. Вся моя жизнь, все воспоминания, все "знания" – ложь. Тюрьма. Ферма. Программирование. Эксперимент. Мама пыталась защитить меня от этой бесчеловечной машины. И её убрали? "Несчастный случай"? Удобная авария в "транспортном тоннеле"? Меня охватила такая ярость, белая, всепоглощающая, что потемнело в глазах. Зверь заурчал где-то глубоко в подсознании, откликаясь на прилив адреналина, на боль, на гнев. Нет. Не сейчас. Держись. Ради неё. Держись! Я судорожно вдохнул, пытаясь подавить волну чужеродной силы, грозившей вырваться наружу.

На терминале я нашёл то, что искал бессознательно. Схемы комплекса. Лабиринты коридоров. И главное – вентиляционные магистрали. Широкие, как тоннели метро, несущие "свежий" воздух к Куполу. И грузовые шахты, уходящие вниз, к самым низам. И пунктирная линия, ведущая к "Внешней Оболочке. Сектор Дегазации. Аварийный выход (Запрещено. Только ЧС)".

Сирены завыли громче, ближе. На экране карты замигали десятки красных точек – группы охраны, стягивающиеся к Архивам со всех сторон. Время истекло.

Побег превратился в кошмар наяву. Я не бежал – пробирался, как затравленное животное по канализации ада.

Коридоры Тени: Первые коридоры за Архивами были пустынны, но освещены аварийным красным светом. Каждая тень казалась затаившимся солдатом. Я двигался вдоль стен, прислушиваясь к каждому звуку – к далёкому топоту, к скрежету механизмов. Боль в боку и груди была постоянным спутником, нога почти не держала. Я нашёл фонтанчик с технической водой – ржавой, но живительной. Пил жадно, проливая на грудь.

Морг "Рециклинга": Свернув не туда, я попал в длинный, холодный коридор с матовыми дверями. На одной – та же зловещая табличка: "Рециклинг. Доступ только для персонала 4-го уровня". Любопытство, смешанное с ужасом, заставило заглянуть в глазок. Стеллажи с аккуратно сложенными... мешками. Мешками для биологических отходов. Оранжевые, с чёрной маркировкой. Десятки. Сотни. И запах... сладковатый, химический, перебивающий запах смерти, но от этого еще более жуткий. Я отвернулся, чувствуя, как подкатывает новая волна тошноты. Дети. Старики. "Бракованные".

Ловушка Голограммы: Один из коридоров внезапно упёрся в огромное окно. За ним – знакомый вид! Центральная площадь Симплега! Фонтаны, деревья, люди! Сердце ёкнуло. Выход? Я бросился к стеклу. И ударился лбом о холодный, непроницаемый пластик. Голограмма. Идеальная, живая иллюзия моего "дома". Чтобы кто-то вроде меня, случайно забредший сюда, поверил, что он наверху, успокоился и был пойман. Я плюнул на мерцающий фальшивый солнечный свет.

Цена "Свидетеля": Проклиная себя, я свернул в узкий служебный проход. И замер. В конце, у двери с надписью "Техперсонал", стояли двое солдат в обычной форме. Перед ними – трое в серых робах, вероятно, уборщики или техники. Один солдат что-то говорил, другой поднял оружие. Без предупреждения. Три коротких хлопка. Три тела рухнули на пол. Солдаты спокойно перешагнули через них и скрылись за углом. "Свидетели". Ликвидированы. Холодный ужас сковал меня. Так просто. Как мух.

Вход в вентиляционную шахту я нашёл за панелью, сорвав её дрожащими руками. Внутри – царство пыли, паутины и гула вентиляторов где-то вдалеке. Я полз, царапая локти и колени о шершавый металл, задыхаясь от спёртого, маслянистого воздуха. Где-то рядом слышался топот, крики команд, лай собак (генетически модифицированных стражей?). Ловушки. Лазерная решётка вспыхнула перед лицом – едва успел отдернуть руку, почувствовав жар на коже. Из сопла выше выпустил струю едкого жёлтого газа – задержал дыхание, продираясь сквозь ядовитое облако, глаза слезились и горели, горло сжимал спазм. Обычные солдаты, не чета РК, но их было много. Они стреляли наугад в темноту шахты, пули цокали о металл. Одна чиркнула по плечу – горячая волна боли. Я зарычал – по-человечески, от боли и бессильной ярости. Зверь внутри взревел в ответ, обещая силу, забвение боли, легкую расправу. Нет! – закричал я внутри себя, сжимая зубы до хруста. Я чувствовал, как когти пытаются прорваться сквозь ногти, как челюсть сводит судорогой, как позвонки начинают смещаться. Держался. Только страх превратиться снова, стать тем монстром здесь, в темноте, перед этими пушечным мясом, удерживал меня. Держался ради мамы. Ради правды, которая теперь горела во мне раскалённым углём. Я прополз мимо, оставив солдат позади, уткнувшихся в свои приборы ночного видения, которые не видели зверя, прячущегося в тени.

Сектор Дегазации. Большое, пустое помещение, похожее на ангар для дирижаблей. Высокие потолки терялись в полутьме. Воздух пах ржавчиной и химикатами. В торце – гигантские, покрытые толстым слоем рыжей ржавчины стальные двери, похожие на шлюз подводной лодки. Над ними – огромная, выцветшая надпись: "Аварийный выход. Только для Чрезвычайных Ситуаций. Открытие приведёт к немедленной разгерметизации сектора". Надпись "ЧС" была грубо замазана чёрной краской. Кто-то вывел рядом, кривыми, торопливыми буквами: "Свобода".

Я подбежал к дверям, спотыкаясь. Панель управления была проста. Большая красная рукоятка под плексигласовым колпаком. "Аварийная разблокировка. Разбить стекло. Повернуть рукоять ПО ЧАСОВОЙ СТРЕЛКЕ ДО УПОРА."

Сзади, в дальнем конце ангара, раздались громкие голоса, лучи мощных фонарей выхватили из тьмы клубы пыли, а затем и меня, у самого выхода.

– Стоять! Не двигаться! Руки за голову! – заорал чей-то голос, сорванный от напряжения.

Лучи фонарей и красные точки лазерных целеуказателей заплясали на моей груди, на лице. Десяток стволов. Глаза солдат, полные страха, ненависти и тупого исполнения приказа. К "бракованному товару". К "скоту", который осмелился сбежать и убить "Хранителей".

Я посмотрел на них. Не увидел людей. Увидел винтики машины. Винтики, которые убили маму. Которые списывали детей. Которые пили кровь.

Стеклянный колпак я разбил локтем. Осколки впились в кожу, боль была острой, чистой, человеческой. Я не почувствовал её по-настоящему. Схватил холодную, облезлую металлическую рукоять. Повернул.

Оглушительный, пронзительный гудок разорвал тишину ангара. Кроваво-красный свет замигал, заливая всё вокруг пульсирующим заревом. Где-то глубоко в толще двери щёлкнули массивные запоры, зашипели гидравлики. Двери с скрежетом, с визгом ржавого металла по металлу, начали медленно, неумолимо расходиться в стороны.

Я не видел солдат. Не слышал их воплей "Стрелять!" или звуков выстрелов. Я смотрел вперёд. Туда, где по всем законам моего прежнего мира должно было быть небо.

Там не было неба.

Там был бесконечный, чудовищный, подавляющий подземный мир. Гигантская пещера, уходящая в абсолютную, непроглядную черноту сверху и в зияющую бездну снизу. Стены, покрытые фосфоресцирующими лишайниками, отбрасывающими жутковатое зеленоватое сияние, лишь подчёркивали немыслимые масштабы. Сталактиты и сталагмиты, огромные, как небоскрёбы моего иллюзорного Симплега, сходились и расходились, образуя каменные леса. Воздух был холодным, сырым, пахнущим плесенью, камнем и чем-то древним, мёртвым. И вдалеке… на противоположной стене пещеры, внизу, на уступах… другие купола. Огромные, полупрозрачные, тускло светящиеся изнутри, как гигантские мыльные пузыри, вмурованные в скалу. В них угадывались смутные очертания знакомых зданий, мостов, дорог. Симплег-2? Симплег-3? Десятки. Сотни? "Фермы". Точные копии моей тюрьмы. Конвейеры по производству крови и страха для "Хранителей".

"Свобода"?

Холодный, пробирающий до костей ветер из бездны ударил в лицо, заставив содрогнуться. Сзади, наконец, донеслись выстрелы. Пули просвистели мимо, рикошетя от стальной рамы шлюза.

Это не свобода.

Это другой Ад. Бесконечно больший. Бесконечно более страшный. Безграничный.

Но назад пути не было. За спиной – только смерть или участь "биомассы". Я сделал шаг за порог. Холодный, шершавый камень под босыми ногами. Ветер завыл громче. Я шагнул в вечную ночь Подземья, оставив за спиной вой сирен, лай солдат и тусклый, лживый свет "Эдема-2". Правда горела во мне раскалённым шлаком ненависти и боли. Мама знала. И я знал. Теперь надо было выжить. В этом каменном чреве мира. И, может быть… найти способ сжечь этот ложный "Рай" дотла. Со всеми его "Хранителями". Даже если для этого нужно было снова выпустить зверя. Особенного зверя.