Нечисть на чердаке

— Эта нечисть живёт у Фёдоровны на чердаке! Только полный дурак сунется ночью в заброшенный дом, чтобы её увидеть! Артур прекрати, пожалуйста, меня пугать, — висла на моей руке младшая сестра, умоляюще заглядывая в глаза.
— Да вы тут все в Калиновке сбрендили! Какая нечисть? Ну ладно аборигены тут в селе поехавшие через одного, но ты-то, Варя, человек с высшим техническим образованием, — пытался я вразумить сестру, которая подслушала мой разговор со стариком-соседом.
Павел Никитович, бывший трудовик, которого я считал адекватным, рассказал мне о том, что в пустующем доме умершей Виктории Фёдоровны поселилось нечто ужасное. Старушка скончалась шесть лет назад. Разумеется, Варя слышала, что я посмеялся над соседом и сказал, что завтра ночью отправлюсь в заброшку и сниму на смартфон всё, что есть внутри. Да, это сделаю я, взрослый парень, уже закончивший институт и уже четыре года отработавший по специальности инженером-механиком. Я не должен был вестись на местные россказни, но меня выбесило, что едва я приехал в гости к сестре, пребывавшей в декретном отпуске, как меня тут же принялись грузить чушью о чудовище, которое живёт на чердаке дома покойной старушки. Поговорить старикам что ли не о чем? Вон политика, власти, слухи кто с кем живёт, кто кому изменил — ведь любимые темы, бесконечный контент, так сказать. А они будто помешались на выдуманном монстре.

В тот июньский день я только заглушил машину у двора сестры, как увидел бывшего учителя, выглянувшего из ворот по соседству. Подошёл к нему, поздоровался, думал, поболтаем о школьных годах и какой я теперь стал молодец. Ага, сейчас. Павел Никитович, со страхом глядя на противоположный конец улицы, начал мне торопливо рассказывать, что мёртвая Фёдоровна вернулась с кладбища месяц назад и снова поселилась в своем доме. Болтал, что она с рассветом убирается к себе в могилу, которая, к слову, метров четыреста от её деревянной завалюхи. Вот разве нормальные люди такое нести будут?
«Ну ладно, может, у одного помрачение», — думал я. Но сестра меня отправила в сельский магазин за продуктами, и там от продавщицы я выслушал, что покойница по вечерам пугает ребятню, маяча жёлтым худым лицом в крохотном чердачном окошке. Одна толстая тётка-покупательница тут же добавила, что пропал Венька Борода, местный алкаш, который поспорил с корешами на бутылку самогона, что заночует в доме, и исчез.
Я осторожно возразил, что мало ли куда мог пропасть асоциальный элемент общества. Добавил, что могли и дружки пристукнуть в пьяной драке и где-то тело спрятать. Веньку я помнил: потерянный тип с татуированными по локоть руками. Даже на пальцах что-то набито было.
В ответ получил бурю возмущений, что, дескать, и полиция приезжала искать, и опрашивали всех, и всё пустое.

Продавщица разошлась вовсю и сказала, что неправильно стражи порядка работали: надо было ночью осмотреть дом Фёдоровны, а не днём, как они. Потому что Фёдоровна, которая душу дьяволу продала за очень долгую жизнь, только в тёмное время там обитает и ждёт очередную жертву, чтобы продлить своё существование хотя бы в таком, неживом, виде.
Я удержался от того, чтобы не покрутить пальцем у виска, но не от того, чтобы привести им разумные доводы. Стал говорить им, что если старушка (действительно долгожительница нашего края) умерла шесть лет назад, то почему она только недавно появилась в своем доме. Спрашивал, как она незаметной проходит расстояние от кладбища до дома, и задавал многие другие логичные вопросы.
Но продавщица и местные только испуганно крестились и чуть ли не плевались в мою сторону. Поняв бессмысленность попытки образумить суеверный народец, я покинул магазин и вернулся к сестре, где и был перехвачен соседом, тоже начавшим мне пересказывать историю про исчезнувшего алкоголика в дополнение к первоначальной версии. Вот тогда я и психанул. Пообещал отправиться в то место, от похода куда меня то со слезами, то с яростью отговаривала сестра. Её муж-дальнобойщик был в рейсе, а она возилась с двумя малышами. Собственно, поэтому я, располагая несколькими свободными деньками, и прикатил помочь из города. А мне вместо «спасибо» утверждают, что это я ничего не понимаю. Хорошо, что я свалил из этого сельского дурдома, едва окончив девятый класс. Отправился доучиваться в лицее, а потом в институте. Тоже таким стал бы. Я купил квартирку маме, взял жилье в ипотеку себе, а дом в селе остался сестре.

— Так мы договорились, Артурчик? Ты не пойдёшь туда? — заискивающе заглядывала она мне в глаза, собравшись, но передумав изображать слёзы.
— Нет, я пойду, — упрямо твердил я.
— Ну ты хотя бы Глеба попроси пойти с тобой. Он охотник, у него ружье есть, — вздохнула Варя.
Глеба я помнил — огромный мужик, который жил в двух дворах от нас и поглядывал на мою сестру до замужества. Настоящий бугай, под два метра ростом, лет на десять старше меня и, соответственно, на двенадцать лет старше моей сестры. Но при всех своих впечатляющих габаритах и суровой внешности человек скромный и застенчивый. Имел все шансы быть с Варей, но так и не решился. В итоге её увел более молодой и напористый. Что тем не менее не мешало Варе использовать Глеба в своих целях: Глеб работал водителем грузовика на стройбазе, плюс был отличным электриком. В общем, сверхполезный человек в сельских условиях. Конечно, я не собирался привлекать его к моей дурацкой затее. Сам пособираю пыль в пустом доме, пусть только с меня потом ржут товарищи в офисе, когда я им расскажу, как отучал от суеверия аборигенов. Короче, включать заднюю или привлекать ещё кого-то в мои планы не входило.
Поняв, что меня не переубедить, Варя отстала. Мы поужинали и обсудили планы. Сестра нарезала мне назавтра «мужских» задач по хозяйству, а я прикинул, что мне нужно для этого ещё и в городской магазин сгонять. Посмотрел сериал с ноутбука и завалился спать. Точнее, я пытался заснуть. Но мне в голову настойчиво лезли события сегодняшнего дня, разговоры, воспоминания. Сам того не желая, я вспомнил усопшую Фёдоровну, нелюдимую старушку неизвестных лет. Неизвестных, потому что она тем редким людям, с кем общалась, говорила, что когда ей выдали паспорт, она сама не знала, сколько ей стукнуло, поскольку была сиротой. Как-то она сказала, что ей больше ста двадцати, но кто же проверит? Сосед болтал, что на могиле записали даты по паспорту – восемьдесят семь лет выходило. Я пытался вспомнить её лицо, но в памяти был только образ худощавой сгорбленной старой женщины, а черты лица вспомнить никак не удавалось. Неудивительно, деревня у нас большая, народа много жило раньше, а мы, будучи школьниками, на чужих стариков внимания особо не обращали. Тем более на глаза она почти не попадалась, жила на приличном расстоянии от дома родителей. Так я и заснул, вконец замученный мыслями.

Следующий день был суетной. В город пришлось съездить два раза, в первый раз забыл купить саморезы и лампочки. Благо, до города рукой подать, десять минут от Калиновки. Я торопился сделать побольше за сегодня, потому что на следующий день хотел сходить на рыбалку, а послезавтра уже нужно было возвращаться на работу. Сестра сделала ещё попытку отговорить меня от ночного похода, но без напора. Я уже смирился с тем, что нужно выполнить сказанное, и относился к затее сдержанно; раз пообещал, то надо сделать и забыть. Не важно кому пообещал.
За хлопотами световой день пролетел довольно быстро. Как только стемнело, я прихватил мощный автомобильный фонарь, увесистый гвоздодёр на всякий случай, и отправился в заброшку. Смартфон, конечно, тоже взял, без него не будет доказательств моего посещения зловещего места. Ночевать я там не планировал, так – часок-другой потусоваться в доме после полуночи. Этого достаточно, чтобы показать потом видео соседу и пристыдить его. Оделся в плотную «ковбойку», старые джинсы, обул лёгкие кеды. Подумав, нацепил на голову кепку, так как в доме на голову может с потолка всякая дрянь сыпаться. Я был готов к своей сумасбродной затее, на которую меня сподвигла гордость и желание доказать свою правоту.

Ночная улица встретила меня приятной прохладной свежестью и полной тишиной. Сразу чувствовалась разница с городом, с его бесконечным шумом и суетой, где даже ночью не ощутишь такой плотной тишины, что кажется, её можно потрогать. Местная тишина особенна, её не портят даже изредка побрехивающие собаки, чей лай возникает и сразу тонет в тиши, будто испугавшись, что нарушил положенный покой.
Я бодро шёл к дому Фёдоровны, погружённый в свои мысли. Вначале они были обычные: о работе, о текущих делах, о моей девушке. Но потом стали вытесняться иными размышлениями — о калиновских слухах о жуткой твари. Общая уверенность в том, что дело здесь нечисто, всё-таки подействовала, заставив меня ненадолго допустить их версию событий, которую я, конечно же, попытался выстроить в логический ряд. Возможно ведь, что какой-то бомж попал в Калиновку и, найдя пустой дом, обосновался в нём. Днём прячется, а ночью что-то тырит с огородов у местных. И это его деградировавшую рожу люди видели в окошке чердака. Отличный наблюдательный пункт.
Вот только почему полицейские, обыскав дом, никого не нашли? Да и бомжам лучше ошиваться в городе у вокзала и церквей. К тому же, и правда, куда исчез местный алкаш? Моя стройная версия разваливалась по мере того, как я приближался к загадочной заброшке. Во двор, огороженный наклонившимся и поколотым местами шиферным забором, я вступал уже не так уверенно, а крепко сжимал гвоздодёр и впивался взглядом в отнятый у мрака пятачок. Двери ни во двор, ни в дом не были заперты, поскольку воровать тут нечего; ценности и сам дом не представлял. Наследников не нашлось, вопрос времени, когда жильё пойдёт под снос. С учетом того, что в Калиновке и без этой завалюхи полно пустырей, где не надо возиться со старым домом, то нескоро.

На удивление двери веранды и в сам дом открылись тихо, не скрипнув. За шесть лет навесы должны были поржаветь и издавать соответствующие звуки. Кто-то их смазывал? Мне показалось, что в воздухе витает запах прогорклого подсолнечного масла, хотя взяться ему здесь было неоткуда. Я через кухоньку прошёл в большую комнату, совмещавшую в себе спальню и зал, потом прошёлся во вторую жилую комнату, вернулся в коридор, заглянул в кладовку и снова оказался на кухне. Ветхой мебели по минимуму. Буфет с мутными стёклами в дверцах на кухне, пара жёстких стульев с обломанными спинками и пустой деревянный стол. В зале советский шифоньер, одинокая тумбочка из-под телевизора, и всё. Диван, на котором умерла старуха, выбросили после её смерти, кажется, так мне говорили. Показалось, будто кто-то вздохнул. Прислушался, но было тихо. Наверное, почудилось.

Положил фонарь на кухонном столе так, чтобы он захватывал больше пространства. Взглянул на электронный браслет — 00:16. Сделал запись в смартфоне, зафиксировав своё лицо и место с привязкой к дате. Собственное лицо при таком освещении мне не понравилось, желтоватое и жуткое. Специфика освещения. Просмотрев для контроля запись, заметил на куске потолка, попавшем в кадр, квадратную рамку потолочного люка в углу.
Значит, нужно заглянуть и туда. Нельзя не заглянуть. Это как не съесть десерт после вкусного обеда: вроде, не особенно организму и надо, а чувствуешь, что хочешь слопать, даже если десерт — лишний.
Хоть потолок и не такой высокий, а до люка просто так не добраться. Вспомнил, что видел лестницу в кладовке, сходил за ней, принёс и упёр в углу рядом с люком.

Скажу вам — неудобно лезть по дряхлой лестнице, держа в руках фонарь и гвоздодёр. Деревянные перекладины скрипели под весом моего тела, но, слава богу, выдержали. Просто неудобно. Ещё неудобнее стало, когда пришлось поднимать крышку потолочного люка. Тяжеленная была, еле сдвинул, но при этом уронил гвоздодёр, который загремел на весь дом. Я застыл ненадолго. Мне удалось откинуть крышку, но я лишился своего импровизированного оружия. Спускаться и подбирать его я не стал, не факт, что лестница снова выдержит нагрузку. Фонарь, как назло, стал светить хуже, свет от него с ярко-белого сменился на тускло-жёлтый. А ведь была полная зарядка, индикатор при выходе из дома светил зелёным. Ладно, делов на чердаке на пять минут.
Я протиснулся в люк, собирая своей одеждой и кожей пыль и паутину. Повертел подсевшим фонарём, увидел поблизости кучи хлама: тряпки, старые подушки, сетки с давно сгнившим луком, коробки с непонятным содержимым. По центру треугольного пространства чердака можно было выпрямиться и пройти до его конца, завершив миссию. Затем спуститься и убраться отсюда, ибо местечко и вправду неприятное. Но я всё всем докажу, а кадры с телефона засвидетельствуют мой финальный триумф.

Однако с триумфом я поторопился, чего нельзя сказать о финальном испытании. Как только я забрался на чердак и выпрямился во весь рост, едва не ударившись головой о балку, то мне тут же заложило уши. То есть пропал весь звук. Я вначале ничего не понял: звука просто не было. Я поставил фонарь на пол: его слабенький луч упёрся в кучу мусора у противоположной стенки. Хлопнул в ладоши пару раз — к собственному ужасу, беззвучно. Выругался, и не знаю, вслух ли. Мысли заметались испуганными птицами: ну его к чёрту, надо возвращаться и ехать в больницу, вдруг в башке что-то лопнуло. Я не знаток в анатомии и медицине, но знатный паникёр по поводу всяких болячек.
И вот когда я наклонялся за фонарём, то увидел то, отчего меня затрясло, хоть я до этого и не дотянулся. Перед моей перепуганной физиономией, совсем рядом, из-под кучки прелых тряпок виднелась потемневшая от гниения мужская татуированная кисть. Причём кучка, которой она была прикрыта, — небольшая и не могла скрывать человеческое тело. Максимум руку по плечо. Выходит, что тела нет, а его обладатель, если он тоже где-то здесь, выглядит не лучше. Я знал эти татуировки, вся Калиновка знала их. Они принадлежали пропавшему Веньке Бороде.

То ли от шока, то ли от прилива адреналина слух вернулся ко мне. Но лучше бы не возвращался! Я слышал, как шаркаю ногами по старым потолочным доскам потолка, но слышал и другое. Сначала будто тихий шелест достиг моих ушей, потом он стал тоньше и противнее. Затем шелест перерос в такой резкий свист и такой болезненный, что я инстинктивно прикрыл уши ладонями и непроизвольно шагнул вперед. Потом шагнул ещё и ещё. Свист снизил тональность, и теперь в нём слышался хриплый старушечий шёпот, который делился на короткие фразы.
— Иди, иди сюда. Дай мне жизнь. Иди. Молодой. Хорошо, — звучало набатом в моей голове. Никогда бы не подумал, что шёпот может быть таким громким, оглушительным.
Мой следующий приступ паники был многократно больше того, что я пережил до момента, когда увидел то, что издавало этот шёпот.
Жёлтое пергаментное лицо высунулось из кучи мусора, куда продолжал светить фонарь. Ни одна оскаленная, клыкастая, звериная морда не могла сравниться с этой жуткой человеческой образиной, которая в других обстоятельствах сошла бы за обычную, только неестественной худобы и жёлтого, даже ближе к оранжевой гамме, цвета кожи. Разве что её бы выдали абсолютно чёрные, без белков глаза и собранные в трубочку синюшные губы, которыми она издавала кошмарный шёпот, ведущий меня к ней, как агнца на заклание.

Сопротивляться я не мог, шёл к этой неживой твари и ничего нельзя было сделать. Она выгнала все мысли из моей опустевшей головы, наполнила своей волей, полностью подчинила. Теперь я мог только зрительно фиксировать ситуацию, ощущая давно перехлестнувший все разумные пределы страх. Я шёл к ней, к Фёдоровне, чтобы продлить её так называемую жизнь и отдать свою. Теперь я точно вспомнил её лицо.
Мне показалось, что я слышу тяжёлые, грузные шаги внизу, в комнатах. Это могла быть ещё одна кладбищенская тварь, но что это меняло? Мне и этой нечисти хватало с головой. Десять шагов до неё, восемь, шесть, четыре. Я видел даже тонкую сетку чёрных морщинок на апельсинового цвета мертвенном лице. Кошмар в высоком разрешении, если можно так выразиться. Мои чувства невероятно обострились в ожидании страшной развязки. Как она убивает? Рвёт на части, поглощает, просто вытягивает жизнь? Оставалось надеяться, что боль при этом будет недолгой, или просто не выдержит сердце.

Я не узнал способ питания этой твари, так как замкнутое чердачное пространство осветила вспышка, а потом прогремел оглушительный выстрел, за ним ещё один. Жёлтая физиономия вмиг превратилась в разбитое месиво и утонула в куче мусора. Контролирующий меня шёпот пропал, и я без сил опустился на колени, начал клонится в сторону, к горлу подкатила тошнота.
— Держи его, Васёк. Он сейчас отрубится! — успел я услышать знакомый бас Глеба. И потерял сознание.

***********************************
В чувство я пришёл уже дома у Вари. Она сидела возле меня, лежащего на кровати, и щупала пульс на моём запястье. Влила в меня полстакана воды с запахом пустырника. Мне значительно полегчало.
— Ох, вроде ты в норме! Как хорошо, что я Глебу нажаловалась на твою глупую идею и попросила помочь. Если бы не он… А так он эту гадину жаканами дважды из ружья бахнул. Сейчас мужики дом Фёдоровны, будь она неладна, жгут. Надо раньше было, но участковый не давал. Типа вдруг наследники объявятся. Решились наконец! — тараторила возбуждённо сестра. — Расскажи, какая она была? Меня подруги завтра расспросят же.
— Глеб пусть расскажет, — сухо сказал я. — А огонь её прикончит?
— Васька, Глебов армейский дружок, сказал, что он свою тётку на кладбище пригласит. Она знахарка и на могиле старухи ритуал проведёт, пока нечистая ослаблена пламенем. К двум местам она привязана, к могиле и к своему дому. Больше ей не за что держаться в нашем мире. На этом должно быть всё. Так что, хоть ты и глупый, но частично с твоей помощью мы от неё избавимся.
— Это той помощью, что я приманкой был? — вымученно улыбнулся я.
— Ну, я просто попросила Глеба приглядеть за тобой, когда ты пойдёшь к проклятому дому. Откуда же я знала, что у него Васька гостит и они целую спецоперацию организуют. Спасибо им, что живого тебя приволокли. Больше ничего не знаю, — развела руками Варя. — Хочешь — сам расспросишь.
— Не хочу. Буду спать. Слушай, Варюш, я с утра поеду, наверное. Мне надо обстановку сменить, в себя прийти, — твёрдо сказал я.
— Ладно, спи. Я утром завтрак приготовлю и разбужу тебя, — сестра поправила мне одеяло, погасила свет и вышла из комнаты.

Я закрыл глаза, надеясь поспать без кошмарных образов того, чего насмотрелся в заброшке. Решил, что утром нужно обязательно зайти перед отъездом к старику-соседу и подтвердить то, что он говорил правду, а я был самонадеянным идиотом.

«О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг...» — пришли мне на ум строчки из стихотворения Пушкина, перед тем как я окончательно заснул…