Нефтепанк

Вот дом, который построил джек
дерево, которое вырастил джек
собака, которую гладил джек
и солнце, которое видел джек

Почкой об стол – Кредит беспросветный – Где мои легкие, гайз? – Конец кайфа – Неразбавленный бензин

Пинки проснулся от спазмов. Боль, словно ядовитый червяк, грызла тело все сильнее и сильнее. Когда собственный крик окончательно разбудил Пинки, он засунул руку под одеяло, нащупал холодный пластик и выдернул источник неприятных ощущений.

Индикаторы показывали, что фильтры забились грязью, как легкие бродяги, погибшего под мусорным завалом.

— Факин фильтры! – застонал Пинки и начал бить искусственной почкой об стол.

Стол был из прессованных пластиковых бутылок — последний писк экологичной моды двадцатых годов, когда корпорации еще притворялись, что им не все равно. Теперь столешница покрылась трещинами и пятнами от разлитого бензина, от которого пластик вздувался пузырями, как кожа после ожога третьей степени.

Он же приобрел этот орган совсем недавно! Дилер обещал, что нанотрубки будут просасывать, как минимум, неделю. Тот дилер работал из подвала старого придорожного кафе, где когда-то подавали настоящие бургеры из настоящего мяса. Теперь там стояли стеллажи с органами в прозрачных пакетах, светящихся синеватым светом консервирующего геля. После пятого удара индикаторы мигнули и погасли. Пинки швырнул почку в угол и задумался. Не прососали, да.

Можно дождаться утра и спокойно прийти к дилеру, взяв арматуру и некоторые другие аргументы. Пинки даже знал, где взять хорошую арматуру — в трех километрах отсюда лежал скелет недостроенного торгового центра. Ржавые прутья торчали из бетона, как ребра давно сдохшего зверя. Но кто знает, сколько проработает последняя почка? Рисковать не хотелось – накануне вечером Пинки уже видел нефтяные хлопья, кружившие в небе черными снежинками.

Метеорологи по телеку называли это "промышленным снегопадом". Когда химические заводы за горизонтом сбрасывали давление, их выбросы конденсировались в верхних слоях атмосферы и падали обратно липкими черными хлопьями. Говорили, что если такой хлопок попадет на кожу, лучше сразу смыть его бензином. Иначе начнется некроз.

У кого есть тугая кредитка, тот может вживлять в тело целые фабрики. Пинки видел таких джеков по телеку — они ходили с прозрачными панелями в животах, за которыми работали миниатюрные химические заводы, синтезирующие инсулин или адреналин прямо из жировых запасов. У особо богатых были даже персональные климат-контроли — крошечные холодильные установки под кожей, поддерживающие идеальную температуру тела даже в пятидесятиградусную жару. Но у такого джека, как Пинки, никогда не было денег на запасные зубы. Что уж говорить о почках?

— Хэй, гай! – сказал он мобильнику. – Как твой бензин?

Мобильник был старой модели, еще со встроенным динозавром-тамагочи на экране. Пинки когда-то пытался его кормить, но динозавр сдох от голода на третий день. С тех пор его пикселизированный труп просто лежал в углу экрана, напоминая о бренности бытия.

— В соединении отказано, — ответил мобильник. – Пожалуйста, пополните баланс.

— Факин баланс, — пробормотал Пинки.

Закутавшись в одеяло, он сел на кровати и прислушался. По стеклу шуршали падающие хлопья осадков. Окно было заклеено изнутри прозрачной пленкой — она защищала от кислотных дождей, но со временем помутнела и покрылась разводами, как катаракта на глазу старика. Проходящие по трассе грузовики шипели паром, сбрасывая давление в котлах. Эти монстры, переделанные из древних дизельных тягачей, теперь ходили на паровой тяге. Вдали выло что-то живое — судя по голосу, постепенно переходящее в состояние чего-то мертвого.

Наверное, койот попал в химическую лужу. Или то, что раньше было койотом. За последние годы дикие звери мутировали так, что зоологи уже не могли их классифицировать. Пинки однажды видел шестихвостую лису, которая бегала кругами вокруг заправки, пока не упала замертво. Он не стал ее хоронить — к утру от нее остался только мокрый след.

Но здесь, на полузаброшенной заправочной станции с темными окнами, он был один. Ни людей, ни телефонов.

Заправка называлась "У Честного Джо", хотя Честный Джо давно свалил в один из защищенных городов, оставив Пинки присматривать за руинами. Неоновая вывеска еще работала, но половина букв погасла, так что теперь там светилось "У Чест Джо", что придавало месту какой-то особенно удручающий вид. Помощи ждать было неоткуда. Пинки решился.

— Кредитная линия!

— Кредитная линия слушает. На какую собственность желаете открыть кредит?

Голос в трубке был таким приятным, таким человечным, что Пинки на секунду забыл — это всего лишь синтезатор. Настоящие операторы стоили слишком дорого. Теперь их заменили алгоритмы, обученные на миллионах записей настоящих разговоров. Иногда в голосе проскакивали глитчи — странные цифровые заикания, — но в основном синтезатор звучал убедительно.

— Органы, — сказал Пинки в мобильник. – Я предлагаю свои органы.

— Вы уже пользовались кредитной линией для пополнения баланса?

— Разумеется.

— Что вы хотите предложить?

— Я готов отдать немного печени.

Печень, насколько он помнил, еще оставалась целой. По крайней мере, последнее УЗИ три года назад показывало только легкий цирроз. Для работника заправки это был почти показатель здоровья.

— Минуточку.

Девушка из кредитной линии умолкла. Пинки замер на кровати, прислушиваясь к телу. Нет, похоже, последняя почка пока работала нормально. Где-то внутри грудной клетки что-то тихо шипело и булькало — это биопринтованные сосуды гоняли кровь через самодельные фильтры. Система была примитивной, но пока держалась. Нежный голос в мобильнике прервал его медитацию:

— В вашей карточке записано, что вы работаете на заправочной станции.

— Да, это так!

— Извините, мы не принимаем печень у специалистов, работающих с бензином.

— Какого черта, детка?

— Низкое качество, бой! Низкое качество, — пропела детка и Пинки чертыхнулся. Вот стерва!

Конечно, низкое качество. Пары бензина разъедали печень так же верно, как кислотный дождь — резиновые уплотнители. Пинки видел отчеты — печень заправщика стоила процентов на сорок меньше, чем печень офисного планктона. А уж про своих коллег, которые не просто работали с бензином, но и употребляли его, и говорить не приходилось.

— Но я донор со стажем! У меня есть кредитная история!

— Да, и в этой истории указано, что вы также употребляете бензин в личных целях. Это означает, что мы не можем принять у вас почки.

— У меня нет почек, детка.

— Тем более, бой!

— Возьмите часть кишечника. Я могу дать два, нет, три метра!

Пинки даже приподнялся на кровати, машинально ощупывая живот. Кишечник, вроде, был длинным. Метров восемь, если верить школьному учебнику биологии. Три метра — это почти ничего! Он даже не заметит потери.

— Мы больше не принимаем кишечник, клиники по лечению ожирения поставляют нам его бесплатно.

— Факин клиники! Возьмите у меня глаз, я отдам один глаз!

Правый глаз, в принципе, видел хуже левого. После того случая с брызгами бензина линза немного помутнела. Так что никакой потери.

— Мы больше не принимаем внешние органы. Особенно у работников заправочных станций. Фактически, мы ничего не можем у вас принять.

— Постой, детка! – взмолился Пинки. – Как насчет правого легкого?

В груди что-то сжалось — не то от страха, не то от предчувствия. Он не хотел трогать легкие. Легкие были священны. Но выбора не оставалось.

— Извините, минимальный набор органов, необходимый для функционирования тела, защищен конституцией. Мы не можем изъять у вас правое легкое.

— Как так? В смысле?

— В кредитной истории записано, что вы уже отдали левое легкое.

— Нет, погоди, погоди, — забормотал Пинки.

Он не мог поверить услышанному. Как же так, он точно знал, что не трогал легкие. Легкие были последней чертой, за которую он не собирался заходить. Сердце можно заменить помпой. Печень регенерирует. Даже без желудка можно жить, если есть питательный раствор. Но легкие... Но правая рука уже ощупывала грудную клетку.

Пальцы скользили по ребрам, по впадинам между костями, по бугристым шрамам от старых драк и неудачных имплантаций. И когда пальцы прикоснулись к тонкому узловатому шраму, идущему от ключицы до середины грудины, он вспомнил.

— Сорри, детка, — тихо сказал Пинки в трубку и отключил ее.

Да, как же он мог забыть?

Он пожертвовал левое легкое, чтобы обеспечить свадебное путешествие второй, а быть может, третьей жены. Джей-Ло, а быть может, Кэтрин? А быть может, Сюзи?

Лицо ее расплывалось в памяти, как отражение в луже бензина. Светлые волосы? Или темные? Татуировка на плече в виде розы? Или это была другая? Она работала в баре "Ржавый Гвоздь" или в стрип-клубе "Неоновая Мечта"? А может, вообще была кассиром в круглосуточном магазине?

Это было так давно, и Пинки уже забыл, как ее звали. Но он помнил, что тогда они были просто пьяны от счастья.

Ему хотелось сделать большой сюрприз, устроить большое свадебное путешествие. Тогда еще существовали курорты на побережье, до того как океан стал слишком опасным. Говорили, что в закрытых заливах, где вода фильтровалась, еще можно было плавать, не боясь химических ожогов. Так что он пошел и заложил левое легкое, надеясь выкупить потом обратно.

Операцию делали прямо в подвале того же бара где она работала. Или не бара? Хирург был пьян, но руки у него не тряслись — профессионал. Пинки помнил, как перед наркозом смотрел на ржавые трубы под потолком и думал, что это в последний раз, когда он дышит полной грудью. Буквально.

Видимо, путешествие удалось на славу, потому что он больше ничего не помнил.

— Биг сюрпрайз, гайз, — сказал он и лег на кровать.

Между заправочной станцией и трассой лежали огромные старые цистерны, еще с древних времен. Ржавые резервуары валялись, как тела убитых драконов — когда-то они вмещали тысячи литров топлива, теперь были прострелены, помяты и покрыты граффити. Местные банды устраивали там свалки и притоны, пока полиция не разогнала их три года назад. С тех пор цистерны стояли пустые, только ветер гонял по ним мусор.

Время от времени из-за них пробивался свет проходящих машин. Тогда стены оживали и испуганные тени проносились по комнате, как чемпион реалити-шоу на выживание.

Пинки начал дрожать. Он закутался в одеяло, но озноб не проходил.

Одеяло было синтетическое, с логотипом давно обанкротившейся гостиничной сети. Пинки нашел его на свалке и отстирал в ванне с дождевой водой. Материал был прочный, не горел и не плавился даже от брызг бензина. Но оно не грело. Синтетика никогда не грела по-настоящему.

Лоб был сух и горяч. Пора было принимать лекарство.

Трехслойный марлевый имплантант держал бензин хорошо.

Пинки сам установил его себе год назад, следуя инструкции из даркнета. Процедура была несложной — разрез под нижним ребром, формирование кармана между мышечными слоями, установка марлевого мешочка с полупроницаемыми стенками. Швы он накладывал себе сам, глядя в треснувшее зеркало и закусывая тряпку от боли. Антибиотики достал на барахолке — просроченные, но еще рабочие.

Хитрая система мультитканей схватывала драгоценную влагу сразу, но отдавала постепенно, в течение часов, насыщая воздух благословенными парами бензина.

Каждый слой марли был пропитан специальным составом — внешний задерживал летучие фракции, средний работал как фильтр, внутренний медленно высвобождал испарения в кровоток через тонкую сеть капилляров. Это была элегантная система, разработанная еще в двадцатых для медицинских целей. Теперь ее использовали совсем для другого.

Эффект приходил почти мгновенно и оставался надолго. Недаром хозяин заправки давал Пинки кредит — это того стоило!

Честный Джо понимал ценность преданного работника. Когда Пинки только устроился на заправку, Джо сам показал ему, где стоит бочка с чистым бензином. "Бери понемногу, бой, но не увлекайся", — сказал он тогда, похлопав Пинки по плечу жирной ладонью. Джо был хороший босс, пока не свалил в защищенный город, оставив Пинки доживать здесь, в пустоши.

Вот и сейчас, стоило первым каплям бензина впитаться в марлю, Пинки почувствовал, как его отпустило. Озноб ушел, руки обмякли. Мелкая дрожь еще пробегала по пальцам, но это было уже приятно.

Пинки закрыл глаза, вдохнул пары и задержал дыхание.

Запах был чистым, почти сладким. Не как та разбавленная дрянь, которую продавали на трассе дальнобойщикам. Это был настоящий бензин, как его делали в старые времена, когда нефтеперегонные заводы еще работали на полную мощность. АИ-98, может, даже сотый. Пинки не был уверен — рецепторы давно выгорели, и все сорта пахли для него примерно одинаково.

Звуки, образы, мысли начали растворяться в едином сером бульоне, который представлял собой мир после Прихода.

Пинки помнил, что Приход раньше был не таким. Он был ярким и цветным, приносил видения и показывал много интересных вещей, скрытых от прочих людей, влачащих жалкое обыденное существование.

Тогда, в первые разы, бензиновые пары открывали двери восприятия. Пинки видел цвета, которых не существовало в природе — ультрафиолетовые мандалы, инфракрасные спирали. Он слышал музыку сфер — гул проходящих грузовиков превращался в симфонию, шелест химического дождя звучал как хор ангелов. Мир становился больше, глубже, значительнее. Каждая ржавая труба рассказывала свою историю, каждая лужа бензина отражала вечность.

Пинки также помнил, как изменился Приход. Тогда он оказался в коридоре, в конце которого была дверь с надписью "Конец Кайфа".

Коридор был длинным и узким, стены покрыты облупившейся краской. Лампочки под потолком мерцали и гасли одна за другой, так что тьма наступала на пятки. Дверь была обычная, фанерная, с облезлой желтой краской. Надпись была нацарапана чем-то острым — гвоздем или ножом. "КОНЕЦ КАЙФА", все заглавными буквами. Пинки стоял перед этой дверью вечность. Или минуту. В Приходе время текло по-другому.

Пинки открыл эту дверь.

За ней не было ничего особенного. Просто та же самая комната на заправке, тот же самый потолок в потеках, те же самые ржавые цистерны за окном. Но что-то изменилось. Краски потускнели. Музыка замолчала. Мир снова стал плоским и скучным.

И кайфа больше не было. Был лишь серый бульон, скрывающий реальность. Что тоже неплохо, в принципе.

И сейчас, ворочаясь в этом бульоне, Пинки едва успевал схватывать обрывки собственных мыслей, тающих, как масло в скороварке.

Что было бы, если бы он не открыл ту дверь? Остался бы кайф или нет? Как звали вторую или третью жену? И что с ней стало потом? Уехала ли она в один из защищенных городов? Или осталась здесь, в пустоши, и медленно умирала от рака печени в какой-нибудь клинике для бедных?

Какого цвета у нее были стринги? Носила ли она искусственную грудь и если да, то какого размера?

Это казалось важным. Во всей этой серой массе растворяющейся реальности — размер искусственной груди третьей жены казался единственной конкретной деталью, за которую можно было зацепиться. Но память не давала ответа. Там была только пустота, заполненная бензиновыми парами.

Стены комнаты уже полностью растворились в сером бульоне, и сейчас реальность сражалась с бензином за одеяло и тело. Но Пинки еще кое-что соображал.

Он лежал в комнате на заброшенной заправочной станции — никчемный, как старый учебник английского.

Учебник английского лежал под кроватью, все еще там, где Пинки швырнул его лет пять назад. "English for Everyone", с картинками счастливых людей в офисах и ресторанах. Люди на картинках улыбались белозубыми улыбками и говорили друг другу: "How are you? I'm fine, thank you!" Эти люди жили в мире, которого больше не существовало. Или который, возможно, никогда не существовал.

Баланс на мобильнике показывал ноль. Искусственная почка лежала в углу мертвым куском пластика. Родственники, друзья, жены – все исчезли, все пропали.

Мать умерла от рака легких, когда Пинки было двадцать. Отец свалил еще раньше, когда понял, что содержать семью в новом мире дороже, чем просто исчезнуть. Брат уехал в защищенный город и перестал отвечать на звонки. Друзья? Которые из них не спились, те переехали. Которые не переехали, те спились. Жены... ну, про жен уже все было сказано.

Но у него за стеной плескалась целая бочка бензина. Чистого, неразбавленного бензина.

И это было хорошо.