Нежить Его Величества

Картографы Вселенных

представляют

историю о том, как оживший мертвец решит судьбу древнего королевства

НЕЖИТЬ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Глава 1

Я стоял на крыше и держал в руках кусок черепицы. Серой, грубой, покрытой пятнами мха. Ветер шевелил край плаща — чужого, неровного, как будто сшитого из лоскутов чьей-то прежней жизни. Под ногами — прогнившие балки, в которых, казалось, живёт память о каждом дожде. Перед лицом — облака, и где-то за ними жизнь. Настоящая. Которую я, как выяснилось, окончательно потерял.

Руки ловко вставляли черепицу в ряд. Спина выгибалась, колени приседали, пальцы подгибались — всё чётко, ловко, слаженно. Я бы даже восхитился собой, если бы делал это сам. Но тело, как верный пёс, следовало чужой команде. В движениях не было нервозности, неуверенности или промаха — только выверенная точность, пугающая своей отстранённостью.

Я мог наблюдать. Мог думать. Мог даже иронизировать. Но не мог перестать делать то, что начал. Оставалось только думать — благо, это умение ко мне недавно вернулось, точно невидимая рука хозяина разжала железную хватку, которой удерживала мой бедный мозг.

Знакомьтесь: я, Стёпа. Точнее, по версии работодателя — Стефан. Еще пару дней назад — простой русский парень город Мытищи, вполне живой и здоровый, а ныне — нежить-помощник по хозяйству.

Хозяина звали Эмер. И хозяйство у него было ничего себе: целый небольшой хутор, в котором никто не жил, кроме него и пары-тройки слуг. Ну, еще был я и парочка таких же, как я, ходячих мертвецов — кажется, Эмер назвал их големами, — но вряд ли мы с ними попадали в категорию жильцов. Скорее уж, не жильцов. Про механику происходящего со мной Эмер ничего не сказал, но похоже было, что сегодня, в отличие от вчерашнего дня, он, по крайней мере, не наблюдает за мной каждую секунду. Вот у меня и появилась возможность подумать.

И больше всего меня интересовал вопрос, какого, собственно, лешего я чиню крыши. Я ж по образованию вроде не… этот, как его… крышедел? крышеснос? крышеватель? Кровельщик, во. Мы так не договаривались.

Или всё-таки да? Может, прежде чем умереть, я подписал какое-нибудь лицензионное соглашение? То самое, который никто не читает, просто нажимая «да».

Вполне возможно, так оно и случилось. Ведь попал я сюда как-раз из-за нехитрой инди-игрушки. Нет, я не угодил в саму игру, как бывает в некоторых книжках. Это очевидно. В противном случае я мог бы играть — а пока играли только мной.

Как все было? Ну, знаете, бывает, приходит на почту странный файл, антивирус молчит, а ты такой: «Ну, окей, посмотрим, что там спряталось». Не сталкивались? Ну а я столкнулся. Эксешник был без названия, без скринов, без ничего. «Инди-рогалик от одинокого разработчика» — заголовок письма звучал, если подумать, подозрительно, как в старом меме про молдавский вирус. Но подумать я забыл. Проверил на трояны — ноль реакции. Ну я и запусти от большого ума.

В принципе, сразу стало ясно, что это я зря. Монитор будто погас, хотя нет — понизу поползла полоска загрузки, медленная, как улитка после банки пива. Вроде как игра. А потом — бах! Вспышка! На долю секунды мне показалось, что из экрана на меня кто-то глянул. Не метафорически — а реально. Глаза. Хищные, не то чтобы даже злобные, а скорее коварные, как у кота, который уже придумал, что сделать с твоим тапком. Сердце екнуло, рука потянулась к мышке, но мышка решила, что она тут не при делах. Alt+F4? Нет. Alt+Tab? Нет.

А потом внутри меня разыгрался настоящий электрический концерт. Боли не было, но чувствовал я себя так, будто меня настраивали на радиоволну. И тогда прямо в голове, а не на экране, возник текст: «Стабильность среды подтверждена. Протокол развёртывания одобрен. Душа захвачена».

Вот тут я реально опешил. Попробовал вскочить — тело не послушалось, а в следующий миг весь мир исчез. Комната, стены, ноутбук — всё, что казалось привычным, просто выключилось. Осталась пустота, как глубокий колодец, в который меня кто-то аккуратно слил.

В колодце со мной происходило черт знает что. Меня резало, распиливало, разбирало на детали — только все еще без боли, будто у меня уже не было тела. Собственно, так и было — остались только фантомные тени его частей: пальцев, рук, лица и всего остального. Все это растащили на части, а потом собрали заново, только получился уже не я. Меня запихнуло в чужую оболочку, грубую, пергаментную, словно кто-то заказал костюм моего тела на алике, и он пришёл «почти как в описании».

Открыв глаза, я увидел потолок — каменный, треснутый, с арками, как рёбра зверя. Воздух пах гарью, металлом и солью. Я попытался встать — и встал. Не потому, что решил, а потому, что тело само так захотело.

В зеркале, что висело на стене, отражалось лицо — вроде бы моё, но бледное, с жёлтыми глазами. Волосы спутанные, кожа — сероватая. Зрачки не сужаются. Я выглядел так, будто пару дней пролежал под снегом.

А потом появился он. Высокий, седовласый, суровый донельзя. Не злодей из комиксов, а скорее строгий врач, который собирается озвучить диагноз. «С новым телом и с новым хозяином, — сказал он. — Теперь ты мой».

Я попытался отступить — ну, даже не думая, просто такой уж у человека рефлекс, когда ему говорят, что он теперь чей-то инструмент. У кого-то, наверное, рефлекс другой — дать в тыкву, — но не у меня. Однако тело предательски шагнуло вперёд. Словно я — пассажир, а за рулём сидит кто-то другой и даже поворотники не включает. Некромант смотрел на меня так, будто проверял качество покупки: не бракованный ли товар попался. А я мог только стоять, чувствуя, как чужая воля туго завязывается в узел на моих нервах. Мысли разрешены, действия — только по команде.

Дальше пошёл рабочий день из кошмара HR-менеджера: таскать кости, мешать зелья, чистить полы, точить ножи. Всё без моего участия — руки работают, голова смотрит. Я — пассажир в собственном теле. Правда, это совершенно не мешало мне уставать с каждым движением все больше, и телом, и мозгом.

Только потом, спустя, кажется, целую вечность, меня отпустило. Я лежал на койке, снова мог думать, но уже понимал, что мёртв. Нежить. И где-то внутри я пообещал себе: я найду способ выбраться.

А пока — работа есть работа.

Тело продолжало класть черепицу, как будто в мире не существовало вопросов. Как будто всё давно решено и утверждено чьим-то перстом.

— Уровень повиновения стабилен, — однажды буркнул Эмер, проходя мимо. — Полезно для тестов.

Тестов, ага. Я ж теперь не человек, а контрольная группа. Лабораторная мышь с функцией самоанализа — еще б он кому-нибудь был нужен, кроме меня. Возможно, где-то в журнале на полке магического института уже записано: «Экземпляр № 7 демонстрирует устойчивую когнитивную активность на фоне тотального подчинения. Рекомендуется к дальнейшей эксплуатации». В голове мелькнуло что-то про товарища Ленина и классовую борьбу — впрочем, какая уж тут борьба, когда сам за себя не отвечаешь?

Хотя прогресс налицо.

Пока я шуровал по склону крыши, у меня было время. Думать, наблюдать. Расчёсывать остатки собственного эго. Я заметил, что мои движения стали чуть «живее» — не такие механические, как в первые дни. Теперь я мог чуть задержать руку перед тем, как положить новый элемент. Мог даже изменить наклон головы, чтобы посмотреть по сторонам. Даже вдохнуть чуть глубже, если нужно. Но это были, как бы сказать… эстетические права. Управлял кто-то другой.

Это как быть куклой с привилегиями. Нажимают тебе на пузико — можно говорить «ма-ма!», как полагается, а можно что-нибудь другое, например, «а ну убрали свои грязные руки от моего чистого пупа!» Но толком помешать не получится. Рук никто не уберет.

Когда я понял это — по-настоящему — мне стало не по себе. Это было как проснуться на заднем сиденье автомобиля, который летит по горной дороге на скорости под двести. Ты вроде и смотришь, и можешь даже сказать: «О, ель!» — но не держишь руль. И водитель не говорит с тобой. Он вообще, возможно, мёртв. Или пьян. Или — может, даже хуже — наслаждается поездкой.

Я вспомнил, как в детстве играл в стратегию, где можно было программировать поведение юнитов. Вот они бегают по карте и кричат «Да, милорд!» каждый раз, когда ты кликаешь мышкой. Тогда это было смешно. Теперь — нет.

— Да, милорд, — пробормотал я в пустоту и ударился головой о крышную балку.

Вот придурок, и как можно было ее не заметить! Но затем, потирая набитую шишку, я задумался: а если я попытаюсь себе навредить? Это остановит процесс?

Минуту спустя я снова укладывал черепицу, уже с двумя шишками на лбу. Ответ был очевиден: нет, так это не работает. Просто больно.

Правда, боль какая-то странная. Она вроде бы есть, но не горящая, не острая — скорее, она гудит. В нет призыва к действию или предупреждения, что так делать не стоит — просто констатация: «ты повредился». Спасибо, внутренняя ОС. Возможно, следующая версия будет с возможностью отключения уведомлений.

Устав, я сел на карниз. Сам. Меня туда никто не ставил. Маленькая победа. Правда, тут же руки продолжили класть черепицу, но сидя. Как будто тело решило: «Ты хочешь сидеть? Ладно, сиди. Мы и так справимся». И справлялось. Элегантная подколка от «внутренней ОС» — вид только у меня, наверное, был не очень элегантный, если смотреть со стороны: сижу на корточках на краю крыши, как будто хочу очень неприятно удивить кого-то из прохожих внизу.

За этой мыслью я не сразу заметил очевидный (и почти что невероятный) факт: впервые на моей памяти мне удалось просидеть на кортах дольше, чем пару секунд. Достижение, однако. При жизни мое тело таких фокусов не позволяло. Я, мягко говоря, не был атлетом — скорее, котлетой на ножках. А тут…

Похоже, сказал я себе, из меня сделали идеального исполнителя заявок. Я почти как нейросеть, только в мышечной оболочке. Нейромонах Стефан, блин.

Я бы сам посмеялся, если бы умел — да, оказалось, разучился. Смех — это ведь больше, чем движение губ. Это ещё и чувство, что ты — свободен. Или хотя бы не под наблюдением.

По двору прошла чья-то тень, и где-то далеко хлопнула дверь. Собаки не залаяли. Может, потому что их тут не было. Может, потому что даже псы знали: на этом участке крыши происходит нечто странное.

А я положил последнюю плитку и услышал в голове: Задание завершено. Переход к следующей задаче.

Тогда я еще не знал, что следующая задача окажется делом не столь возвышенным, как починка крыши, зато куда более… культурно-познавательным.