Некроманус

– Что ж, внимай!

В нашем неспокойном мире всегда находилось место ненависти, порождающей непримиримые конфликты, перераставшие в стычки и даже войны. Так и моё графство, номинально принадлежащее древней семье теперь уже вампиров, а де факто не только находящееся под моим управлением в области политики и экономики, но и в остальном вверенное полностью в мою власть ведущим затворнический, хоть и оправданный некоторыми событиями прошлого, гедонистско-декадентский образ нежизни вышеупомянутым семейством, прошло ряд суровых испытаний. Я мечтал о исследованиях, однако, как оказалось, это требует огромных денег, и теперь, спасшись от старости на должности городского управленца, кредиторы загнали меня обратно в бытие менеджера, но уже в среде умертвий и вампиров; некроманус какой-то…

Восстания кривозубых крестьян, для них хоть и медленно, но всё же обнаруживших себя под властью «богомерских созданий ночи»; «освободительные» кампании людей-соседей по захвату власти над названными ранее крестьянами; а главное, что и лишило меня, молодого лича, последних седых волос на высушенной несмертью коже головы, переформатирование экономических связей и, скажу более, создание новой формации производственных отношений – новейшая история графства.

Две решающие войны с соседями, первая из которых поумерила пыл по устранению неприемлемого для них факта изменений на границе, а вторая мотивировала принять статус-кво. Они совершенно не понимали, как бороться с неживыми войсками: моих скелетов обстреливали из луков и арбалетов; кавалерия пыталась смять ряды зомби-пикинёров, будто не догадываясь что последние неустрашимы, да и не против отведать лошадятинки, облепляя боевых коней с всех сторон; а агенты неприятеля отравляли колодцы и даже выискивали поля с урожаем для сжигания.

А уж маневренная война и управление войсками, где каждый от самих курфюрстов и богатых графов до безземельных рыцарей служащих самим себе оруженосцами воевали разрозненно, упуская из вида что мои войска способны идти маршем и днём, и ночью, через грязь и реки, не нуждаясь при этом ни в каком обозе, окончательно уверила меня в наличии у графства будущего.

И мы не грабили. Разве что молодняк из семьи упивался резнёй, характерно для их возраста неуёмно питаясь кровью. Я не протестовал, ибо понимал, что сие не принесёт иного результата, как аргумент о том, что это даже малая часть кар за акты агрессии против независимого графства, которое никак не нарушало своих обязательств перед Империей. Всё же, оцениваю свои усилия по хотя бы приучению крестьян к виду моих войск как успешные; нежить просто проходила мимо, не трогая поселения и их добро, в отличие от сюзеренов, так и порывавшихся устроить «выжженную землю», что я так же хорошо переигрывал манёврами, не забывая донести как суть такой стратегии, так и, что главное, её результаты до не разорённых местных.

В промежуточном итоге: стройные когорты моих лучших скелетов, каждого из которых я и немногочисленные некроманты готовили персонально из отборных образцов, укрепляя кости, придавая им прыть, массу и прочность изящными выверенными магическими манипуляциями, а также одоспешенные усиленные зомби, поднятые исключительно из воинов, все вместе неожиданно явившиеся путём марша по дну реки на очередную битву ослабленных в двух войнах с мной соседских армий против орд варваров-людоедов.

Племена и протоплеменные группы уже мало похожих на людей существ, вырождающихся каждое поколение, ускоренное в сравнении с людским вдвое, постоянно совершают набеги и на мой новый дом; но угроза приобретает завершённую форму войны, когда у них появляется самый большой и кровожадный вожак, способный интеллектуально на нечто большее, нежели побить всех вокруг, самок забрать в полон, сожрав перед этим убитых самцов и личинок.

Забавно, как толпы сбежавших из нашего графства крестьян, значительно меньшим по полнолюдности потоком хлынули в «богомерзкие» земли, где людоеды доходят лишь до ближайших застав, чьи гарнизоны не спят, не едят, и не пугаются гнилых оскалов каннибалов. Забавно и хоть как-то прибыльно, а моих нанимателей нужно кормить, и хлеб им совсем не люб.

Битва происходила с переменным успехом для обеих сторон; как я и прогнозировал, людоеды навалились толпой, сымитировали панику и увлекли за собой конницу к реке, начав главные охватывающие удары из прилегающих лесов. Как могли наши соседи не догадаться, что даже густолесье – не препятствие для орд каннибалов, не нуждающихся ни в строе, ни в единоначалии, а только цели и в принципе преодолеваемой на пути к оной местности, для меня загадка. Основная гипотеза: забронзовение аристократии, тем более потерявшей в двух минувших войнах значительную часть подчинённого солдатского и офицерского состава, имевших опыт борьбы с охочими до людской плоти недочеловеками.

Кавалерия людей, разумеется состоящая из рыцарей и ещё более высокоранговой аристократии, смяла и опрокинула людоедов, атакованных моими войсками прямо из реки, но в том-то и проблема, что первая должна заняться спасением своей пехоты, которой навязали хаотичное сражение, даже резню до последнего. Парадоксальным стало то, что отправленные для помощи людям когорты, огибавшие кавалеристов и каннибалов, не вызвали мысли о окружении с стороны всадников и те лишь рубили оказывавшихся в досягаемости моих умертвий, а не отступили.

Ох, сколько усилий понадобилось для стабилизации моей пехоты и без того насыщенной ненормальностью для достижения её выдающихся боевых характеристик, например, чтоб придать ей возможность бежать так быстро, как не может ни один человек, живой конечно же. Мироздание уже не возмущалось, стараясь вовлечься в бытие нежити, постепенно приведя её в нормальное состояние покойных останков, а прямо рвалось тут и там в метафизическую среду иномирья, заставляя ментально больше подвязывать обрываемые естеством нити у моих неживых кукол, нежели дёргать за них; благо о том, что так случится я знал и предусмотрительно запрограммировал целый ряд алгоритмов, имея и план Б, и В, и даже Йота.

Я опытный, хоть и молодой лич, другого бы вампиры, за редким исключением смотрящие на магов свысока, не наняли б на столь ответственную должность, о моих компетенциях главы семьи – граф и его супруга знали; а о том крайне опасном втором-Я, что я-первый с усилиями храню в своей душе, как продукт множества ошибок, в числе прочего обезобразивших моё тело, им знать не обязательно.

Рыцарство – это тупиковая ветвь развития войск, тем более в ситуации противостояния массовым с позволения сказать армиям диких племён варваров-людоедов; не диким племенам не варваров и не людоедов, но всё равно буйных, и даже более каннибалов, северян, вынуждаемых плохо растущей на покрытых снегом камнях пшеницей грабить; образовавшимся под боком бесчисленным рядам нежити в нашем исполнении; и прочим-прочим. К тому же эти люди думают не о победе с минимальными потерями, а лишь о том, чтоб овеяться славой и не терпят препон даже из своих рядов на пути к сему, оттого не меняют ни строя, ни задумки в новой боевой ситуации, ведь самые благородные и состоятельные уже заняли места для атаки вон туда, а всякие нищеброды-рыцари пусть посторонятся, не говоря уже о пехоте из простолюдинов.

Я подлинно удивлялся тому, как кавалерия неуклюже в сбитом строю из-за обезумивших от осознания своей скорой гибели людоедов, стала перестраиваться, чтоб графы, виконты и видамы, а затем бароны и прочие сеньоры, согласно размерам их наделов и кошельков, могли сразиться с моей нежитью, уже снискавшей себе репутацию более достойного противника, нежели полуголозадые каннибалы. Это в числе прочего позволило миновать завязшую в стычке конницу и придти на выручку людской пехоте, правда окончательно сломив её решительность, спровоцировав паническое бегство, ведь мало того, что их стали окружать норовящие откусить кусочек помясистее недочеловеки, так ещё и мало чем уступавшая внешне по внушительности рыцарству снаряжённая на последние кровные в всех смыслах средства нежить, не потерявшая строя на бегу с огромной скоростью, буквально врезалась в образовавшееся побоище.

И развитие сражение пришло к задаче, которую я прогнозировал, но так и не смог придумать как наиболее выгодно разрешить: кавалерия, не стала атаковать мои оставшиеся у реки войска, сохранившие строй, и ощерившись пиками и билхуками отступая в воду; что хорошо, но построившись аристократия явно собралась направиться в тыл моим, фактически теперь в одиночку сражавшимся с каннибалами, умертвиям. И это цугцванг: потерять большую часть войска, к тому же снаряжённую на большие капиталы и созданную с ещё более значительным трудом, оказалось бы подлинным ударом по нашему графству; но даже отбив атаку задумка по демонстрации союзнических намерений имела б мало внушительности даже для самых здравомыслящих управленцев наших соседей, большинство из которых сейчас и готовились к атаке!

Менеджмент это разрешение перманентных кризисов, никогда невозможно сделать идеально, а если так получилось, то нужно паниковать, ибо это признак удачи – худшего, так как развращает, врага руководителя, после непроходимой глупости конечно же. В общем, когорты по моему приказу приготовили людоловы с дубинами, готовясь успокаивать почти достигшую их рядов кавалерию, отдавая свои нежизни при соблюдении принципа лишь бы не убить; благо оппоненты хорошо бронированы и к побоям привычны. Я же, вспомнив о своих долгах, предлагаемых за мою голову наградах, а главное о Мириде, потратил последние ментальные возможности на обеспечение мягкого окружения врубившейся в мои передовые войска конницы силами речных когорт. И в самый интересный момент провалился в беспамятство.

Последнее, по понятным причинам, через не ведомое мне время сменилось хоть какими-то образами сновидений, как всегда крайне неприятными, тоскливыми и тревожащими. Дела, дела, смерть, разруха, нищета, чужая, моя, общая, и, кстати, как лич – я, в отличие от плачущих и жалующихся на всё живых, с смертью знаком в персональном опыте; одиночество, постоянное, впечатление незащищённости в ненавидящем тебя мире и как издевательство апогеем всего этого калейдоскопа образов пара моих нанимателей, таких других… Я лишь однажды смог смотреть на них. Граф и графиня: красивые, статные, выражающие отнюдь не только признаками источаемой высшими вампирами мощи благородство, а сами по себе, выучено, даже выстрадано, освоено, оно им принадлежало, а не обременяло их необходимостью манер и поддержания ровной спины. Но не это главное, а их взоры друг на друга: он смотрел на неё с неописуемой нежностью, продуцируемой лишь ему даруемым очарованием супруги, а она источала уважительное восхищение мужем; в их сдержанном появлении в союзе рука под руку явственно читалось столько связи, коей многие прочие не находят в самых страстных объятиях хоть за всю ночь. И у этих двух влюблённых теперь имелась вечность для наслаждения обществом друг друга. Я спустя считанные секунды наблюдения отвёл взгляд, не в силах уже бороться с клокочущей завистью, выплёвываемой из той пустоты в груди, в которой тонуло всё прочее кроме работы, работы, работы и исследований. Благо, для обеспечения этой самой вечности сиим двоим я и был нанят, а потому отвлекающего меня труда имелось такое же количество – неиссякаемое.

Сознание активировалось в стабилизировавшейся насильно удерживаемой в этом мире в неживом теле душе, и я направил не моргающие глаза державшегося за человечность лича на своих подчинённых некромантов, не рискуя даже пытаться ментальным взором оглядывать поле битвы, дабы не провоцировать мироздание оторвать кусок от ослабленной души. А такое случалось, одна из многих ошибок в прошлом: и теперь я вовсе не помню своего лучшего друга, в той утраченной части души оказались лучшие воспоминания; с тех пор я лишь знаю, что у меня имелся лучший друг, он был замечательным, но лишь как факт, ноль деталей. Хотя бы имя…

– Хотят переговоров, – заявил некромант Плех, самый бесталанный и горделивый из всех, но успешнейший в вращении хвостом и языком у телесов иерархов графской семьи, наверняка прежде всего шпионящий за мной, хотя мешал он своим «консервативным», как сам это называл, подходом так же успешно.

Я же лишь кивнул.