Немилость

Немилость

Посвящается моей совершенно неповторимой подруге, Эве.

«Eva’s Dolls» - вывеска назойливо мигала розовыми и голубыми буквами, ввинчиваясь прямо в мозги. Барабаня по нервам зрителя, она надсадно мстила нейронам Равена, которому и так было чересчур паршиво. Показывать же своё состояние мужчина категорически не хотел, поэтому, удерживая свою тяжкую ношу, сцепил зубы, едва ли не выдавливая кровь из своих, всегда охотно делящихся этой жидкостью, десен. Правда, пришлось замереть на пару секунд с закрытыми глазами, пережидая, пока голубые и розовые буквы перестанут светиться в темноте под закрытыми веками.

«Сбилась частота, воздействие на восприятие. Слабый сенсорный шок»

- Двигай, что ли! – надсадно и с одышкой прохрипели с другого конца удерживаемой им ноши, - Чего застыл, клоун?

- Сам клоун, - еле выдавил Равен, чувствуя привкус крови во рту, - Тащим!

Им было тяжеловато. Оба занятых трудом мужчины были внешне близки к эталону человека две тысячи двести десятого года. Невысокие, сухощавые и сутулые, с редкими слабыми волосами, бледной кожей и слабыми ногтями. Правда, если один из них всё-таки был похож на человека, особенно в этом своём черном тяжелом плаще до пола, то второй, наряженный в сомнительные лохмотья, напоминал лишь неудачную и несмешную пародию.

Тем не менее, они оба (всё-таки) были клоунами, как и все остальные жители Продвард-сити, который уже лет сто звался только Гиммиком или Утиль-дырой. Продвардом городишко был до того, как корпоративные ублюдки наладили в это место сброс мусорного гравилифта с орбиты. Щедро поливаемый отбросами заштатный город на юге Калифорнии превратился в настоящий мусорный мегаполис, населенный идиотами, мечтающими, что им на голову вместе с дерьмом и химией упадёт что-нибудь стоящее. Не чемодан с офидиумом, конечно, но хотя бы труп корпората, начиненный до ушей премиальной техникой, имплантами, от продажи которых крыса, она же клоун, сможет жить в роскоши до конца своих смешных дней. Но пока жители города могли только смешно одеваться, чем и заработали своё прозвище.

Равен никогда не понимал этого дерьма. Хотя куда ему? Он же не отсюда. Новый клоун. Еще в плаще.

- Аккуратнее! – прошипел он, когда его подельник долбанул тяжелой ношей по косяку. Тот, в ответ, лишь пробурчал что-то напряженно-нелестное.

Дерьмоед.

Впрочем, сейчас ему предстоит глотнуть кое-чего другого. Равен отпустив свою часть на пол, сделал пару шагов к верстаку, с которого и сорвал недавно приклеенный в потайном месте «каттер», чтобы тут же навести оружие на Оруэлла, дегенерата, из-за которого мастеру по ремонту кукол пришлось потратить немало времени и калорий. Сам виноват, запалил перед этой свинотой, что заряда в родном пистолете на донышке, но слава всем кибердемонам, уёбок сегодня был то ли тугим, то ли слишком жадным, чтобы кинуться на него сразу.

- Ты чё? – вылупился на него Оруэлл, облезлый, худой и нервный, - Совсем?!

- Бери эту хуйню и проваливай, - дёрнул щекой Равен, - Ты мне напиздел. Вес более шестидесяти пяти килограммов, ты, идиота кусок. Этой модели минимум тридцать лет, всосал?

- И чё?! – продолжал косить под полного кретина поганец, которого изрядно нервировало то, что ствол в руке хозяина мастерской не дрожал. Равен был готов его пришить, но не был готов выносить два тела.

Очень веский довод в Гиммике, как ходят слухи.

- Стоимость полностью функциональной старой куклы, с оригинальной прошивкой, пятнадцать кредов, топ. Они рухлядь, - медленно покачал головой готовый ко всему Равен, - Я тебе уже помог на двадцатку. Время, силы, калории, экспертиза. Ты мне напиздел. Я в тебя не стреляю. Еще десять секунд. Бери её и проваливай…

- Мне…, - Оруэлл, резко выключив идиота, нервно облизнул губы, - Равен, дружище, мне… срочно нужно лавэ. Пятьдесят два креда. Всего пятьдесят два!

- И ты решил наебать единственного во всем Гиммике чела, который может не знать о том, что Оруэлл никогда не отдаёт долги? – Равен бледно усмехнулся, - Не твой день, клоун.

Профиль «стритвайза» не подделаешь, а само приложение защищено лучше любого другого куска кода на планете. Только полный дебил не пользуется им, чтобы знать, с кем он имеет дело… но тут был простой нюанс – Равен был новичком в городе, а Оруэлл, как легко можно определить, был в полном отчаянии. Попытаться толкнуть наследнику мастерской некондиционную куклу – вполне себе шаг для местных придурков.

- Ева всегда болтала, что ты богач…, - прошипел Оруэлл, не отводя взгляд от дула «каттера», - Ебучий донор, настоящая кровь, вся херня. Ни подсадок, ни регуляторов, ни заменителя. Хочешь, чтобы об этом все узнали? Пятьдесят два…

Равен быстро выстрелил. Как и полагается, дважды. Первый выстрел сбивает «оникс», одноразовый энергетический щит, который носят даже дети, второй в грудную клетку. У кого-то там бьется сердце, у кого-то гудит реактор, есть дебилы, у которых вообще потроха на батарейках, не суть важно. Грудь – самое уязвимое место современного человека, даже мусорного клоуна из Гиммика.

Несмотря на то, что ядовитые цвета вывески еще лупили по сознанию Равена, тот не промахнулся, но и Оруэлл не стоял пнем, пока по нему стреляли. Ублюдок успел рвануться вбок, поэтому вторым выстрелом «каттера» ему опалило руку. Не просто опалило, а что-то задело внутри, из-за чего рука принялась трястись, шипеть, пускать дым и искры. Отчаянно заорав, кидала, как был, так и кинулся вон, завывая проклятия под разрастающееся шипение своей горящей конечности.

- Дерьмо! – устало выплюнул Равен, задевая рукой переключатель, приводящий в действие систему запоров мастерской. Механизмы загудели и зашипели, превращая небольшое здание в полностью замкнутый бункер, хозяин которого решил урвать в этой жизни немного покоя. Точнее, покой будет, когда он разберется с оставшимся лежать трофеем, замотанным в настоящий кокон из пленки. Мало ли что этот утырок хотел ему впарить.

Нет, не обманул. Под многослойной пленкой нашлось именно то, о чем говорил Равен – старая кукла. Полуавтономный домашний пейринг-партнер итальянской модели «Хестис», две тысячи сто восемьдесят пятый. Выпущенная во времена, когда еще была Италия.

- Какая красота…, - поневоле выдохнул новый хозяин мастерской, чей колючий недоверчивый взгляд, давным-давно лишенный даже намека на человеческое тепло, решил неожиданно тряхнуть стариной.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Дело вовсе было не в лежащем перед Равеном теле, на покрытии которого опытный взгляд мастера вообще не видел повреждений. Обнаженная женщина, широкобедрая, тонкая в талии, со слегка (лишь слегка!) тяжеловатой внушительной грудью, была похожа на труп и на человека куда сильнее, чем любой из жителей этого города. Буйные и сильные, рыжевато коричневые, слегка вьющиеся волосы, чья грива, возможно, достала бы до ягодиц, изящные стройные ноги с аккуратными ступнями, пушистые ресницы. Итальянцы знали толк в красоте, но вовсе не она сейчас заставила заговорить мастера.

Совсем не она.

«Хестисы» в свое время были апогеем создания искусственного партнера. Полуорганический самообучающийся мозг с рецепторами феромонов, внутренняя химическая лаборатория, помогающая андроиду эмулировать эмоции, банки данных, куда были записаны лучшие, самые естественные реакции, которые итальянцы только смогли собрать. Этих, неотличимых от идеального человека кукол называли «предвестниками конца света».

Хотя тогда он уже наступил.

Похромав до ящиков, в которые он засунул свои немногочисленные пожитки, Равен извлек из одного из них сумку, а из неё уже добыл початую бутылку виски. Не настоящего, конечно, но достаточно неплохой синтезированной реплики, за которую на улице вполне можно было получить заряд в спину. Подхватив с верстака слегка запыленный стакан, он плеснул в него огненной жидкости, не заморачиваясь очищением посуды, а затем, пару раз глотнув, вновь подошёл посмотреть на лежащую на полу куклу.

- Ты прекрасна, - подумав, сообщил он ей, - Но ты… мне не нужна.

Они все были мастерами кукол. Семейное дело, практически династия. Равен прекрасно знал весь порядок действий, что вернет этому великолепному «Хестису» жизнь. Снять старое, хоть и годное на вид покрытие, обнажая механизмы скелета, переключить дублирующие реле в ремонтный режим, «прозвонить» узлы, проверить нагрузку и степени потертости суставов… Суставы – самое сложное, всегда. Долго и сложно, но оно того стоит. Шесть-семь дней чистой работы, больше похожей на уход за смертельно больной балериной – и эта кукла раскроет глаза, чтобы снова кого-то любить, о ком-то заботиться. Кем-то жить.

Понимающие люди заплатили бы пять-шесть тысяч кредитов за это чудо. Целое состояние за бывшую в употреблении куклу, да. Но для этого надо понимать, что ты хочешь, что ты покупаешь. Понимать гораздо больше, чем какой-то паршивый тупой клоун из города-мусорки, сидящий на десятке синтетических наркотиков, но… меньше, чем мастер кукол. Тот, кому никогда не суждено познать настоящей любви андроида.

Равен слишком хорошо знал, из чего она состоит. Любой мастер кукол знал.

Также он знал, что когда-то, давным-давно, до того, как были сформированы мегакорпорации, общение и дружба принадлежали только людям. Они встречались в реальности, улыбались друг другу, дотрагивались друг до друга. Хотели видеть. Скучали. Ссорились и мирились. Всё это было слишком напряжно, слишком ненадежно, слишком затратно. Первым ушло общение, оно перекочевало в цифру, в виртуал, лишив человечество страха потерять близкого человека – все стали одновременно близки и далеки. Чтобы победить любовь… потребовалось большее. Потребовались они.

Куклы, андроиды, пейринг-партнеры.

Вздохнув, мастер допил смесь пыли и бухла из стакана, оглядывая окружающую его обстановку, знакомую с самого детства. Тела. Висящие на специальных крюках роботизированные платформы, на металлических плечах которых были женские и мужские головы. Прекрасные, совершенные, божественные. Мода на естественность приходила в две тысячи двухсотом, но не задержалась и на пару лет. Итальянцы сумели совместить идеал и естественность, но где они сейчас? Всё, что от них осталось – это обнаженное тело сломанной куклы, лежащее на полу этого механического паноптикума.

Инструменты, горелки, стенды, верстаки, баллоны с газом и искусственной кожей, неоновые вывески, старая музыкальная система. Мастерская механика, логово кибернетической гиены, лаборатория любви. Здесь Равен будет делать то, что делал всю свою жизнь – чинить механизмы, которые потом, в свою очередь, с грехом пополам чинят людей. Именно поэтому, кстати, он не боялся возможных последствий от Оруэлла. Мастера кукол редкие звери, поэтому, если Равена пришибут в Гиммик-сити, то город останется без человека, способного починить любовь. Никто не приедет заменить его в «Eva’s Dolls».

- Тупое название…, - пробормотал мастер, борющийся с желанием отведать еще виски, - Тупая сестра.

Его соблазнял наполовину чистый стакан. Он светился смыслом и желанием стать наполовину заполненным. Равен смотрел на ёмкость, и пытался найти для себя ответ – не станет ли он завидовать стакану, если плеснет туда бухла? Ведь тогда посудине станет лучше, чем ему самому. Где справедливость?

Наверное, в том, что мастер сам опустошит слишком много о себе возомнившего засранца. Перельет из полупустого в пустое. Так этому уёбку. Нехер тут надеяться…

Осуществить уже почти задуманное ему помешал резкий звонок интеркома. Надсадный и мерзкий, ровно такой же, как бешеная частота мигающей вывески его новой собственности. Наверное, даже если бы на полу вместо старого андроида лежало бы тело его сестры, то оно бы напоминало о ней меньше, чем эти звуки и цвета. Странно, что здесь только они… она же жила в этой мастерской.

Мониторы, подключенные к камерам внешнего наблюдения, показывали неровно обшитый кустарной броней полицейский мобиль, весь криво раскрашенный желтыми и черными полосами. Рядом с ним мялась фигура во внушительном экзоскелете, при виде которого у Равена дёрнулся глаз. Для механика эта броня выглядела кучей мусора… как, впрочем, и весь Гиммик-сити. Каков город – такова и полиция.

- Да? – нажав кнопку, он задействовал динамик, впаянный рядом с кнопкой вызова.

- Полиция, сэр…, - скучающе прохрипела фигура в броне, - Заместитель шерифа, Ян Конрадс.

- Слушаю вас, офицер, - вздохнул мастер кукол.

Полицейский не нашёл в себе сил продолжать официоз, поэтому, лязгнув сочленениями, перешёл на более простой язык.

- Ты же брат Евы, да? Рэйвен, наш новый кукольник?

- Не Рэйвен, Равен, - тут же уточнил механик, досадливо поморщившись, - Но да, я он и есть.

Он никогда не был пошлым «вороном», такое дешевое погоняло могло убить быстрее, чем опущенный ниже дна «стритвайз», но вот полностью, Равеносом, его называть быстро прекратили. Слишком часто по молодости он оправдывал такой позывной. Кое-кого это пугало.

- Мы тут тело подобрали, - кивнув в знак принятой информации, загудел бронированный коп, - Еблан валялся на дороге, почти дохлый, у него какие-то ёмкостные аккумуляторы выжгло с мясом, но получив противошоковое, начал ныть, что это ты его так. Ни за что. Мы завели дело, Равен. Положено. Есть что сказать по этой теме?

- Видеофайл с подписью Евы примете? – поинтересовался кукольник, - Я только въехал, все камеры еще под её кодингом.

- О! – тут же обрадовался полицейский, - Давай!

- Принимайте.

Запись сняла все вопросы. Равен не грабил и не вымогал ничего у Оруэлла, просто вышвыривал за дверь на своей территории. Кидала уперся, начал шантажировать, получил два выстрела и свалил. Обыденность, тривиальность, но… задокументированная.

- Закрываю дело! У полиции Гиммик-сити к вам, Равен, вопросов нет! – с облегчением доложил Конрадс, еще раз лязгнув плохо пригнанными сочленениями, - Жаль, что антишок на эту падаль потратили.

- Бывает, - совершенно равнодушным голосом откликнулся кукольник, - У вас еще есть ко мне вопросы, офицер?

- Ну, я не клоун, - хмыкнул бронированный коп, - Поэтому о крови спрашивать не буду. Если ты приехал в нашу дыру, то в лавэ точно не купаешься. Но я бы хотел тебе показать мою Лили. У старушки что-то греется, когда она мне отсасывает. У меня аж конец печет! Глянешь?

- Привозите послезавтра, - прикинул свои планы Равен, - Посмотрим, определим, поправим.

- С полицейской скидкой? – проявил бдительность страж закона.

- Разумеется, офицер, - ни грамма не смутился механик в ответ, - Само собой.

Ублюдки, святые, работяги и даже кое-как держащиеся на плаву нарки. У всех есть кукла. Самые бедные, у кого нет ни дома, ни угла, но есть койка, либо хотя бы нора из мусора, пользуются очками глубокой виртуальности, где их ждёт цифровая копия куклы. Их, родная, единственная. Люди давно уже не могут без них. Не хотят. Он не осуждает.

Скорее, завидует.

Стакан наполовину полон, но стеклянному уродцу не дают и пары секунд порадоваться, как начинается опустошение. Несколько глотков яда – то, что очень нужно брату убитой сестры, чтобы, с комфортом развалившись в старом продавленном кресле, приступить к тому, что полагается любому, кто потерял родственника. Поминки.

Они с Евой никогда не ладили друг с другом, чему виной можно было поставить кровь, доставшуюся Равену. Красную жидкость с редкой мутацией, исключающей возможную замену на какую-нибудь более полезную жидкую среду. Из-за этой мутации Равен должен был оставаться одним из самых «чистых» от внутреннего «железа» людей, и из-за неё же его кровь была на вес золота – честным и чистым эталоном, который даже в те времена был нужен направо и налево.

Но… они были детьми. Ева путала внимание родителей к своему брату с любовью, ревновала, даже ненавидела. А они, два увлеченных своим делом мастера кукол, видели в крови своего сына лишь дополнительный (и весьма сильный!) источник средств для своих проектов и экспериментов. Так они и колесили по всей Европе, два великовозрастных инфантила с двумя детьми, между которыми царила нелюбовь. Затем что? Взросление?

«Взросление». Равен усмехнулся, мстительно взглянув на пустой стакан. В глотке стояло поганое послевкусие, но мастер был согласен и на него. Лишь бы не кровь.

Они бросили родителей прямо посреди дороги, у реки, где те остановили их мобильную базу. Пятнадцатилетний пацан и тринадцатилетняя ссыкушка, двое, кто выбрались на шоссе, а затем, развернувшись друг к другу спинами, разошлись, не оглядываясь. На целых шесть лет. Тогда Равен уже понимал, что всё лечево по поводу семьи и любви, что задвигали ему предки, было направлено на то, чтобы он и дальше терпеливо сносил слабость от малокровия. Мол, они заботятся о нем, калеке, за такую малость.

"Немного крови, Вик… еще немного. Сегодня тоже надо. Садись, сынок, надо".

Шесть лет. Затем Ева появилась на его пороге с небольшой бандой байкеров-«мусорщиков». Равен тогда держал небольшую мастерскую, чуть ли не вагончик, занимаясь починкой кукол у местных фермеров. Хреновы реднеки уматывали андроидов настолько, что даже у тех, порой, даже синт-кожи не было. Вонь, жара, идиоты, жалкие креды… и вот, Ева.

Разумеется, не для того, чтобы навестить брата. Нет. У неё была большая любовь с лидером этой банды дегенератов, Гайнером… вроде. Неважно. Куда интереснее было то, что ей потребовалось от Равена – его кровь. Не порция, нет. Вся.

Сестре крепко вбилось в голову родить ребенка от своего хахаля, сделать это естественным путем. Конченный идиотизм, могли бы воспользоваться геноконструктором за пять кредитов, получив максимально близкий результат, но нет. Любовь. Огромная, сука, любовь.

Только вот месиво, текущее в жилах что Евы, что этого Гайнера, не могло быть совмещено никоим образом. Насыщающие добавки, энергоносители для имплантов, регуляторы гормонов, прочая трата-та. Выходы были, даже несколько, но единственный, годный по деньгам, заключался в том, чтобы подвергнуть Равена глубокому генетическому анализу, во время которого постепенно привести его кровь к похожему с сестрой составу, чтобы получить полную эмуляцию, картину терапии, через которую должны будут пройти эти два придурка для того, чтобы зачать собственное дитя. Машинный анализ такие бродяги не могли себе позволить, но, имея живую биолабораторию в виде редчайшего на сегодня естественного человека…

Разумеется, Ева понимала, что Равен добровольно никогда не согласится на подобную шизу. Она пришла брать своё силой. То, что она не понимала, было тем, к кому она пришла. С седла цикла «мусорщика», колесящего по полуразрушенной стране, о Равеносе ты не услышишь. А если и услышишь – то не поймешь.

Стакан вновь наполняется иллюзорным смыслом. Возможно, он доволен, но это лишь жалкий миг. Мираж. Такой же, как свет в глазах активированной и настроенной на тебя куклы.

Видимо, то, что зачехляли родаки своему доильному сыну, всё-таки оказало своё влияние на Равена. Сестру он пощадил. Он даже остальных убил быстро и чисто, почти мило. Всех, кроме этого дегенерата, Гайнера, остроносого, гнусавого, длинного и наглого ублюдка. На него был потрачен снаряд «виват-нокса» - мерзейшей штуки орбитального качества. Дорогая, с четверть Гиммика ценой, пуля, превращающая любой дышащий разумный организм в биолабораторию по мучению самого себя. Никакой смерти от шока, никаких провалов сознания, чистейшая переливчатая агония. Убивать таким «мусорщика» было всё равно, что использовать премиумную куклу для копки земли, но Равен не жалел. Тогда он убивал не один из бесчисленных кусков мяса, встретившихся на его пути, а надежду. Мразь, всегда стоявшую за его спиной, когда он, шатающийся и ослабленный, видел лицо своей сестренки. Хотел увидеть на нем… немного сочувствия?

Она кричала и плакала долго, стоя на коленях часами рядом с корчащимся приматом, который, скорее всего, умел только ездить на байке, жрать любую дурь и кое-как выживать после этого. Затем уехала, бросив труп любимого гнить там, где он скончался, прямо перед мастерской брата. И затем, спустя еще десяток лет, получила в спину ножом в Гиммике. Хорошим, надежным, с нагревательными и шокирующими элементами. Позвоночник, ребра, сердце, легкие. Её буквально разорвало изнутри от термального удара.

Мгновенная смерть. Чистая. Милая.

За что? Равен не задавался подобным вопросом. Он просто понимал, что это – лучшее, что когда-либо для него могла сделать сестра. Очень своевременная смерть. Очень. Буквально подарок, дар свыше, искупление всех грехов и обид.

Хотел ли он для неё подобного? Ну разумеется, хотел. Целых три, а может, четыре часа, с момента, как увидел очередной орбитальный заказ. План нарисовался в его голове моментально, хороший, легкий и чистый, но для его исполнения были необходимы две вещи: мертвая Ева и её мастерская.

Кому-то из корпоратов захотелось потравить тараканов вокруг свалки. Население Гиммик-сити – около трехста пятидесяти тысяч клоунов, довольно большой и зловонный рассадник пожирателей падали. Конечно, никто бы не стал оценивать работу в чемодан офидиума, о котором тут ходят легенды, но треть чемодана…? О да, это можно заработать.

Равену этих денег хватит на всё. Экстракция мозга, генетическая коррекция, полностью новое, выращенное на орбите, тело. Лучшие импланты и прочий «фарш». Новая личность, документы… новый старт. Больше того, жизнь. Настоящая жизнь, а не в этом, вечно больном, слабом и убогом, мясе. Куш, который будет очень просто получить тому, кто станет новым кукольным мастером Гиммика. Уже стал.

Мрачная ухмылка, взгляд на лежащее на полу тело. «Хестис». Сильная, выносливая, чувственная, даже умная. Великолепный андроид, способный подарить счастье. Но… слишком крепкий, слишком сообразительный. Тогда умели делать эти штуки. Сейчас куклы ломаются куда чаще…

А когда они ломаются – их несут к мастеру. Равену не нужно много времени, чтобы превратить очередную подделку под человека в убийственную западню, способную незаметно впрыснуть владельцу смертельный токсин. Увы, это далеко не милая смерть, слишком различна сейчас начинка у людей, никогда не знаешь, то у них внутри, нужно действовать наверняка. Грубая штука, но очень эффективная. Где-то инъекция, где-то установленный внутри баллон с сжиженной отравой, кому-то достанется прозаичный и запрещенный десятком бессмысленных конвенций нейровирус, отключающий половину функций нервной системы…

Грубо, надежно, с запасом. Возможно, кому-то хватило бы и эскадрильи дронов, которые могли бы пролететь над городом и залить его боевыми отравляющими веществами, но Равенос всегда работал изящно и вдумчиво, делая так, чтобы ад наступал после нажатия одной кнопки. Тем более, что это венец его карьеры – самый большой, самый масштабный заказ. Поэтому нет, никаких срезов по углам. То, что начнется послезавтра после проверки горячего горлышка Лили, подруги офицера Конрадса, закончится по нажатию всего одной кнопки. Очень быстро. Но не мило, увы.

Эскадрилья, тем не менее, уже ждет своего часа. Тоже по нажатию кнопки.

- Гекатомба, сестренка…, - пьяно усмехнулся механик, салютуя в воздух пустым бокалом, - Я принесу тебе гекатомбу. Нет. Я принесу её нам.

Бутылка его предала также, как он издевался над стаканом – показав пустоту. Механика это не расстроило, он знал, что уже перебрал. Кое-как поднявшись с кресла, он подцепил бывшую ёмкость из-под виски, и понёс его к мусорному ведру. Он всегда ненавидел смотреть на пустые бутылки. Они напоминали его самого. Каждый близкий ему человек норовил выпить его досуха. Кровь. Всем нужна была только кровь. Он вырос и начал раздавать её сам.

Какая… ирония.

Мерзавка умудрилась еще и разбиться. Мерзкий звук заставил Равена содрогнуться, но следующий, что внезапно раздался за его спиной, заставил его развернуться, как ужаленному.

- Нет, Виктор, - сказала лежащая на полу прекрасная кукла голосом его сестры, - Ничего ты не принесешь. Сдохни.

Взрыв.

Первый, из термитной бомбы, заложенной в «Хестисе», напрочь выжигает помещение и самого Равена, превращая обычного, слабого, естественного человека в моментально вскипевший и обуглившийся кусок мяса. Второй, из заложенных под фундаментом иридиевых зарядов, запускает всё строение в воздух, перемалывая металл, камень и жалкие ошметки обгоревшей плоти в пыль, улетающую в атмосферу чуть ли не столбом.

Детонация очень разрушительна. Несмотря на то, что мастерская находилась на окраине города, сила от взрыва такова, что в Гиммик-сити падают некоторые строения, хороня под собой мирно спавших людей. Трагедия, хаос, паника, быстро сменяющиеся деловитым движением. Кто-то спасает, кто-то лечит, зарабатывая должников, кто-то шарится, надеясь прибарахлиться. Вечное движение человечества, жадного на перемены, но жаждущего покоя. Вой сирен черно-желтого автомобиля, спешащего к полностью уничтоженной мастерской, на месте которой теперь лишь глубокая рытвина в земле.

И… невысокая женская фигура в глухом плаще с комбинезоном, спешно уходящая из Гиммик-сити пешком, в никуда, сквозь горы мусора.

Иначе нельзя, засекут с орбиты. Корпораты могут корчить из себя богатеев, но точечно нацеленный заряд, обрушившийся на голову удачливому наемнику, стоит куда меньше, чем треть чемодана офидиума. Неплохая цена за ликвидацию такого ублюдка как Равенос. Её вполне хватит на генную реконструкцию сохраненных образцов, на симуляцию совмещения тканей, расчет результат, на любые машинные мощности, которые потребуются, чтобы просчитать операцию и обеспечить её «от» и «до».

Обеспечить ребенка.

Фигура уходит, но, если бы ей вслед смотрел знающий человек, он бы сказал, что она полна сожаления. Что она несет его, это сожаление, как огромный бесполезный груз, который можно, даже нужно бросить, а затем лететь вперед, к своей мечте, к новой жизни, к тому, что так долго ждала, мечтала и надеялась. Однако, люди не всегда могут бросить то, что их тяготит, а это – совершенно особая тяжесть.

«Это было слишком милой смертью для него»

Ужасно милой.

Конец