Немой - книга вторая.

— Черт… — мысль долбила внутри черепа, навязчивая и монотонная. — Куда мы едем? Почему так темно?

Кирк лежал, раскинувшись на сиденье. Ощущения были до жути знакомыми и неприятными. Острая боль бродила по телу, не давая ни пошевелиться, ни прийти в себя. Короткие импульсы отдавались в голове, заставляя плотно сжимать веки и хмурить брови. Губы склеила засохшая багровая корка. Во рту пересохло — как, впрочем, и во всем организме.

Несмотря на всё упорство, попытка приподнять голову провалилась. Лишь новая, обжигающая боль в виске заставила его разомкнуть губы и издать тихий стон. В этот момент к его руке прикоснулось что-то маленькое и теплое. Что-то знакомое. Собравшись с мыслями, мужчина вспомнил: Чаппи. Верный пёс остался в машине. Он копошился рядом, словно чувствуя и понимая его боль.

Не открывая глаз, Кирк попытался пошевелить рукой. Но едва он сдвинулся с места, новая волна боли накрыла с головой. На этот раз — всесокрушающая. Сопротивляться было нечем. Слишком мало сил. Слишком, чтобы справиться в одиночку. Сознание снова оборвалось, уводя в беспросветную тьму.

Кирк лишь изредка приходил в себя. В очередной раз он очнулся ровно в тот момент, когда мальчишка бесшумно выскользнул из машины. Инстинктивно военный рванулся за ним — но острая боль, словно тисками, сжала его голову, парализуя тело. Он попытался крикнуть, остановить парня, но вместо слов, ясно рождавшихся в сознании, из его пересохших губ вырвался лишь сдавленный стон, не слышный никому, кроме Чаппи.

Эти жалкие попытки стоили ему последних сил. Веки предательски сомкнулись, и голова беспомощно упала вперед. Лбом он уперся в прохладную пластмассу руля, судорожно хватая ртом воздух. Все это время Чаппи сидел рядом, тихо поскуливая — он и успокаивал, и охранял своего подопечного. Они оба ждали, затаившись, надеясь на возвращение мальчишки.

Кирк был уверен: Ричи его не бросит. Парень уже не раз его выручал — тот самый случай в тоннелях, кишащих мертвецами, был тому подтверждением. Ричи действовал стремительно и точно, не дав тварям расправиться с ним. Эта отвага поражала военного. Даже бывалые сослуживцы, прошедшие сквозь огонь, порой не демонстрировали такой хладнокровной уверенности.

Мужчина готов был доверить парнишке свою жизнь без колебаний. Собрав волю в кулак, он попытался отогнать тревожные мысли. Но измотанный организм не выдержал и этого напряжения. Не прошло и минуты, как сознание затянуло серой дымкой, а тьма вновь поглотила его. Кирк отключился, оставив верного корги в тревожном одиночестве.

«Где мальчишка?» — пронеслось в сознании уже сквозь сон, отдаваясь свежей волной боли.

Вдалеке послышался нарастающий шум. Кирк инстинктивно напрягся, чувствуя, как давит виски и гулко стучит в ушах собственное сердце. Холодный страх, знакомый до тошноты, сжал его горло — несмотря на все ужасы, что ему довелось повидать. Слабая улыбка, вызванная образом Ричи, замерла и сменилась гримасой напряженного ожидания. Он не мог знать наверняка. Вместо друга могли прийти чужие.

Он пытался заглушить панику, цепляясь за призрачную надежду на воссоединение. Но сил не оставалось даже на это. Раненый чувствовал себя отвратительно, будто тело ему больше не принадлежало. Он уже не надеялся на выздоровление. Единственным его желанием было в последний раз увидеть парня, успеть сказать спасибо — и тихо уйти. Но судьба, казалось, готовила другой финал.

Гул снаружи нарастал, превращаясь в оглушительный рев. Это не были ни шаги, ни топот бегущих животных. Сознание, затуманенное болью, на секунду прояснилось: так ревут моторы. Так гудят колеса по разбитому асфальту. И в ту же секунду по его грязным щекам поползли предательские горячие слезы. Ричи не водил машины. Это были незваные гости.

В нескольких метрах от искореженной машины, с визгом тормозов, замерли джип и черный фургон. Резкая остановка подняла клубы едкой пыли, смешанной с гарью от горелой резины. Скрип колодок на секунду перекрыл всё, а затем его сменили глухие хлопки распахнутых дверей, грубые выкрики и тяжёлый, мерный топот. Десятки ног. Чаппи, забившись под руль, тихо и жалобно скулил, но Кирк уже ничего не слышал. Его мир сузился до звуков за дверью.

За долгие часы неподвижности узоры руля впитались в кожу его лба. Он не шевелился, притворившись мёртвым, лишь веки были чуть прищурены, впуская скудный свет. Он ловил каждый звук, каждый обрывок фразы. Может, это свои? Те, кого послал Ричи? Но сердце подсказывало: мародёры. В этом мире они встречались куда чаще, чем добрые самаритяне. Его единственным шансом была игра в беспомощную жертву, не стоящую внимания. Слишком ранен, чтобы представлять интерес. Слишком мёртв, чтобы добивать.

С каждой секундой гам снаружи нарастал, окончательно хороня надежду на то, что это Ричи. Незнакомцы перекликались друг с другом, но Кирк не разбирал и половины слов. Его собственное сердце колотилось где-то в горле, оглушительно стуча в висках и вытесняя все остальные звуки. Из-за этого гула он почти не слышал Чаппи и с трудом соображал, где находится.

Внезапно пассажирская дверь с скрипом распахнулась, и внутрь хлынул поток прохладного воздуха, на миг прояснив сознание. Голоса снаружи стали громче и отчетливее, а истеричный лай корги взорвался в салоне, впиваясь в воспалённые барабанные перепонки. Боль в голове нарастала волнами, вызывая тошнотворное головокружение и слепую, животную панику. Поддавшись этому первобытному порыву, Кирк, не помня себя, собрал последние силы и судорожно прижал ладони к ушам.

Голоса, до этого перебивавшие друг друга, разом смолкли. И сквозь приглушенный собственными руками лай Чаппи до Кирка дошла ужасающая правда. Он совершил роковую ошибку. Надо было лежать и не шевелиться, как он и планировал. Но путь назад был отрезан. Враги замерли, оценивающе разглядывая его — их молчание стало внезапным и зловещим.

— Да он в отрубе, — прозвучал прямо над его ухом хриплый, прокуренный голос. — Шерстите всё, что пригодится. Быстро и без шума. Время горит. Может, он не один.

Прежде чем выйти, один из чужаков грубо толкнул Кирка плечом, глухо усмехнувшись. Чаппи, рыча, оскалился и попытался вцепиться в его руку. Но мужчину это не испугало — лишь разозлило. Со злой руганью он схватил корги, поднял над головой и с силой швырнул в сторону дороги. Небольшое тело, жалко взвизгнув, описало дугу и бесшумно исчезло в темноте придорожного кювета.

— Когтистая тварь! Чуть палец не отхватила! — вернувшись к машине, проворчал незнакомец, с отвращением отряхивая рукав. — А ты кто такой, а? — его взгляд скользнул по беспомощной фигуре Кирка и зацепился за сжатый в пальцах клочок бумаги. — Что это тут у тебя?

— Разверни-ка, посмотрим, — донесся совет из-за спины.

— И без тебя знаю! — огрызнулся тот, выдергивая записку. Развернул, пробежался глазами. — Записка какая-то.

— И чо там?

— Щас оглашу всю программу, — уже с сарказмом сказал мародёр и прочёл, коверкая слова: «Не волнуйся. Скоро вернусь с едой. Сиди в машине, слушайся Чаппи». — И эту дворняжку тебе в телохранители оставили? Твой кореш — полный придурок! — Он громко хохотнул, но глаза его беспокойно бегали по обочине.

— Чо с ним делать-то? Кинем тут? — раздался голос извне.

— Заткнись, Скотт! — резко обернулся к нему бородач, сминая записку в кулаке. — Он не один тут. Кто-то есть ещё, и где-то близко. Пёс не просто так замолк.

— Да кто он такой, этот доходяга? Только на прокорм мертвякам. А тот «обглоданный», что крутится неподалёку, — вот кого ищем. Свалим на него этого, и дело с концом, — вставил другой, тыча грязным пальцем в сторону Кирка.

Кирк до боли сжал зубы, прекрасно осознавая, чем грозит встреча с «обглоданными». Эти твари были куда опаснее обычных мертвецов — агрессивные, нечувствительные к боли и чудовищно живучие. Даже голодные хищники обходили их стороной. В отличие от своих медлительных сородичей, «обглоданные» не подкарауливали жертву — они шли напролом, снося всё на своём пути. Но самое жуткое заключалось в том, что они словно бы думали. Кирк до конца не верил, что у мертвых может быть разум, но факты — вещь упрямая.

Тем временем молодой мародёр действовал нагло и уверенно. Ловко проскользнув в приоткрытую дверь, он вцепился в волосы Кирка и грубо приподнял его голову, чтобы разглядеть лицо. И вдруг его уверенность испарилась. Глаза юнца округлились от шока, пальцы сами собой разжались. Голова военного с глухим стуком ударилась о руль. Из его рассечённых губ вырвался сдавленный, хриплый стон — этого было достаточно, чтобы остальные бандиты насторожились.

— Мужики… Это ж он! — закричал молодой, отскакивая от машины с широко раскрытыми глазами. — Валим отсюда, быстро!

— Ты чего несешь, долбоёб? Кто — он? — раздражённо рявкнул бородач, надвигаясь к двери.

Незнакомец заслонил собой окно, перекрывая слепящее солнце. Глаза Кирка наконец разомкнулись, и его взгляд, мутный и несфокусированный, упал на бородача. Постепенно расплывчатый силуэт начал обретать чёткие контуры, и Кирк смог разглядеть врага.

Во внешности бандита не было ничего примечательного, если не считать чудовищной татуировки, покрывавшей его лысый череп. Голову будто охраняла ядовитая змея — её оскаленная пасть с длинными клыками зияла прямо по центру лба. Туловище гада сползало на шею, теряясь под грязным воротником. Тату свежая, будто её набили уже после того, как мир рухнул. И делал её явно не мастер — контуры расплывались, а краска легла неровно, будто шрамы.

Лицо незнакомца было испещрено шрамами — давними и свежими, грубыми, будно кожу сшивали на живую. Зрелище, от которого у обычного человека кровь стыла в жилах. Но Кирк видел и не такое. Слишком много ран прошли через его собственную жизнь, чтобы пугаться просто уродства — даже такого зловещего. Его взгляд, холодный и оценивающий, без страха скользнул по лицу противника, и их глаза встретились в немом поединке. Годами раньше бандит, возможно, дрогнул бы под таким взором. Но сейчас, чувствуя свою власть над беспомощным врагом, он пялился нагло и жадно, словно стервятник. И Кирк, забыв на миг о своей слабости, держал его взгляд, не отводя глаз.

Он заметил и другие детали. Один глаз мародёра был мутным и неподвижным, приоткрытым всего на щелочку. Судя по застарелому шраму, ранение было давним — и невероятно удачным. Его обладатель всё ещё стоял на ногах, а не гнил в земле. В новом мире любая царапина могла стать смертельной — люди массово гибли от заражения, потери крови или банальной гангрены.

Его впалый, скошенный набок глаз смотрел уродливо и пусто. Но бандит не только не стеснялся этого — он будто гордился. Этот изъян идеально дополнял его брутальный, отпугивающий образ. Скрестив на груди мощные руки и широко расставив ноги, он не отводил взгляда от Кирка. И военный, прекрасно знавший, что люди куда кровожаднее любой нежити, спокойно держал его взгляд, не моргнув.

— Кирстоун… — почти ласково протянул мародёр. — Смотри, как легко имя сходит с моих губ. Ребята мои, — он с усмешкой окинул взглядом своих пособников, — уже штаны наложили, только заслышав. Трясутся, как зайцы перед волком. А я — нет. Я тебя сожру и не поперхнусь.

— Да уж, сожрешь, — хрипло усмехнулся Кирк, выплевывая кровь. — Только видок у тебя такой, что мертвяки и тебя брезгуют.

Удар в челюсть был стремительным и жёстким. Кирк звонко хрустнул головой о подголовник, мир поплыл перед глазами, а во рту расплылся медный привкус тошноты.

— Вяжем и к Матери, — уже без всяких эмоций приказал бандит, натягивая на голову Кирка плотный, пропахший потом и землёй мешок. — И запомни, ублюдок. В следующий раз отделаешься не ударом.

Закончив говорить, он накинул мешок на голову мужчины и вылез из машины и молча кивнул своим подручным. Те мигом ринулись к автомобилю, выволакивая Кирка на асфальт. Оказавшись на земле, военный попытался подняться, но ноги, отсиженные и одеревеневшие, подкосились. Не дожидаясь новых попыток, двое мародеров вцепились в него мертвой хваткой и потащили к фургону.

— Тяжёлый, как чёртов буйвол… Спину сейчас сверну на этом увальне, — сквозь зубы процедил один, с трудом переставляя ноги.

— Только бы Мать зачла это нам, — хрипло поддержал напарник, из последних сил удерживая ношу.

Кирк услышал, как с скрежетом распахнулись двери фургона. В следующее мгновение его швырнули внутрь. Он с силой ударился о холодный ребристый пол, усыпанный мелкими камнями и песком — всем, что наносили сюда подошвы мародёров. Острая боль пронзила всё тело. Стиснув зубы, он услышал, как остальные залезают вслед. И тут во тьме мешка что-то тяжёлое и твердое с силой пнуло его по рёбрам. Кто-то из парней не удержался, чтобы не лягнуть поверженного. Тёмная пелена накатила на сознание, и Кирк провалился в небытие.

— В путь! — крикнул бородач, ударив кулаком по обшивке фургона.

Рев мотора разорвал тишину, и колонна тронулась с места, выруливая на пустынную дорогу. Бородатый устроился за рулём джипа, неотрывно разглядывая придорожные кусты. Он не имел права на ошибку. Пассажир был опасным, а его напарник — непредсказуемым диким незнакомцем. Любая оплошность могла дорого обойтись всей банде.

Сознание возвращалось к Кирку короткими, мучительными вспышками. Каждый раз он приходил в себя на холодном полу фургона, чувствуя, как острые края камней впиваются в щёку сквозь мешковину. Тело затекло и онемело от долгой неподвижности, а запястья горели огнём — крепкие верёвки впивались в кожу, оставляя красные рубцы. В очередной проблеск ясности, сквозь тупую боль, он попытался пошевелиться, ослабить узлы. Движение не осталось незамеченным. Мгновенная, подлая боль в боку — и сознание снова рухнуло в чёрную бездну.

Следующее пробуждение было ещё хуже. Фургон подпрыгивал на ухабах, и всё его тело отзывалось вибрацией, словно он лежал внутри старой стиральной машины, безумно крутящейся на отжиме. От особенно резких толчков подкатывала тошнота, голова раскалывалась, а во рту стоял противный медный привкус. Пустой желудок судорожно сжимался, не в силах извергнуть наружу хоть что-то. Дышать было нечем — плотная ткань мешка пропускала лишь жалкие глотки пыльного, спёртого воздуха.

— Не ёрзай, мразь! — раздался прямо над ухом хриплый окрик, и Кирк замер, пытаясь сквозь гул в голове сосчитать голоса. — Шевельнёшься ещё раз — череп проломлю! Будешь лежать смирно!

— Ты в своём уме? — вступил другой, более спокойный голос. — Его живым доставить надо. Он и так на ладан дышит. Чихнёшь на него — и всё, концы в воду.

— Чёрт с тобой, — первый зашипел уже злее. — Если б не приказ… Не понимаю я этих игр. Прикончить, да и делу конец.

— У Матери к нему свои личные счеты! — раздался уверенный голос, и все затихли, более не возражая.

Для Кирка время спрессовалось в один сплошной болезненный момент. Он не успел и глазом моргнуть, как колонна въехала в лагерь и замерла у какого-то здания. Задние двери фургона с скрипом распахнулись, и в прохладный, пропахший металлом и потом салон ворвалось слепящее солнце. Резкая боль вонзилась в его глаза, привыкшие к кромешной тьме — мешковина оказалась недостаточной защитой. Он рефлекторно рванул руками к лицу, но грубые верёвки на запястьях тут же вернули его к реальности.

— Добро пожаловать домой, мистер Кирстоун! — почти пропел бородач, грубо вытаскивая его из фургона на свежий ночной воздух.

— Он был один? — раздался неподалёку женский голос, низкий и полный любопытства. — Никто не следил?

— Ни души. С ним была лишь какая-то жалкая шавка, — солгал бандит, ни словом не обмолвившись о записке. — Тявкала, как ненормальная, пыталась цапнуть. Я её в кювет отправил.

Кирк молчал, мысленно благодаря бородача за его молчание. Раскрой тот содержание записки — и вся банда кинулась бы искать мальчишку. Да, Ричи был невероятно смел и изобретателен для своего возраста, но против группы вооружённых головорезов у него не было шансов. Сомневался бы в этом даже сам Кирк в лучшей форме, что уж говорить о почти ребёнке без какой-либо подготовки.

Его волокли по бесконечным коридорам, и ноги, онемевшие и слабые, постоянно цеплялись за пороги и неровности пола. Кое-какое утешение он находил лишь в том, что внутри здания было светлее. Скупые частицы света пробивались сквозь ткань мешка — может, от солнечных панелей, может, от свечей или генератора. Этот тусклый свет хоть как-то успокаивал, согревая крохой надежды.

— Усыпи его, дорогая, — раздался знакомый хриплый голос. — И вколи чего-нибудь против заражения. Чтобы ненароком не откинулся.

— Что с ним случилось? — послышался из дальнего угла тот самый женский голос, любопытный и твёрдый. Он звучал поддержкой в пустом пространстве. — Он ранен? Это вы его так?

— Мы его и пальцем не тронули, — флегматично ответил бородач. — Нашёл его уже в таком виде. Так что разбираться — твоя задача. А сейчас — усыпи и надёжно свяжи.

Воцарилась могильная тишина, нарушаемая лишь его собственным тяжёлым дыханием под мешком. Воздух внезапно наполнился сладковатым, химическим запахом — не ягод, а скорее дешёвого парфюма, исходившего от девушки. Кирк услышал, как с хрустом ломается стеклянная ампула, и в следующее мгновение острая боль вонзилась ему в плечо. Игла легко пронзила прочную ткань куртки и кожу. Он не сопротивлялся. Без антибиотиков его раны действительно превратились бы в смертный приговор.

Но один вопрос не давал ему покоя сильнее боли. Зачем? Зачем они его лечат? Для чего он им? Кто они вообще такие? Их главарь вёл себя с пугающей самоуверенностью, узнав его. И в то же время — никаких имён, только приказ усыпить и связать. Осторожность, граничащая с паранойей.

Лёгкое тепло разлилось по мышцам руки, странное и не приносящее облегчения, а лишь разносящее по телу химический холод препарата. Он упустил момент. Пока он размышлял, яд — или лекарство? — уже добралось до шеи. В висках застучало, мир поплыл перед глазами, даже спрятанными под тканью. Его ноги внезапно превратились в ватные столбы и подкосились. Он рухнул на холодный каменный пол, и тьма наконец накрыла его с головой.

Посторонние звуки где-то рядом медленно возвращали его к сознанию. Кирк с трудом разлепил веки и медленно, позволяя глазам сфокусироваться, осмотрелся. Под спиной был неестественно мягкий матрас, а тело в районе талии сковывала плотная ткань простыни. Комната напоминала больничную палату — относительно чистую, если не считать облупившейся краски и слоя пыли на всех поверхностях. Тусклый свет пробивался из зарешеченного окна под потолком, холодным бликом отражаясь в металле наручников, плотно сжавших его запястья. Слишком мрачно для больницы. Одинокий рисунок с детьми на стене намекал на то, что это мог быть летний лагерь или санаторий.

Рядом с кроватью стояла старая металлопластиковая стойка для капельницы. Штатный держатель для бутылки был сломан и кое-как заменён скрученной проволокой. На ней висела пластиковая ёмкость с бесцветной жидкостью, название которой давно стёрлось. От бутылки тянулась трубка, её игла была введена в вену на его руке.

Собравшись с силами, Кирк приподнял тяжёлую голову и осмотрел себя. Боль отступила до тупого, терпимого фона — достаточно, чтобы озадачиться своей целостностью. Убедившись, что всё на месте, он рухнул на подушку и уставился в потолок. Лекарства были ему нужны. Значит, нужно было долежаться до момента, когда можно будет бежать. Раз его не убили сразу — он им зачем-то нужен. А для их целей, как и для его побега, потребуются силы.

«Ричи… — внезапно пронзила его мысль. — Где он? Что с ним?»

Мысли о Ричи не отпускали его. Он снова и снова прокручивал в голове историю мальчика, и ярость закипала где-то глубоко внутри — ярость ко всем, кто мог причинить столько зла невинному ребёнку. Он снова нахмурил широкий лоб, пытаясь выудить из памяти имя «Ральф». За долгую карьеру он повидал сотни лиц, объездил пол-континента. И сегодняшняя встреча с бородачом будто нажимала на какой-то скрытую кнопку в сознании, вызывая смутное, но настойчивое предчувствие. Что-то было не так. Что-то не сходилось.

«Вот бы сейчас кусочек вяленого мяса от Ричи… — внезапно, словно по щелчку, мелькнула мысль, и желудок предательски и болезненно сжался от голода. — Надеюсь, ещё попробую».

Кирк был первоклассным наёмником — живым оружием, способным выполнить любой приказ. Его послужной список пестрел тёмными делами: точечные ликвидации, грабежи, разборки на заказ. Он добывал информацию там, где другие пасовали, мастерски сочетая лесть и угрозы, шарм и грубую силу. Годы тренировок и реальных операций закалили его, превратив в идеальную машину для выживания — что и спасло ему жизнь, когда мир рухнул.

Вопреки расхожему образу тупого солдафона, Кирк был тонким психологом. Он виртуозно играл на человеческих слабостях, и жертвы сами раскрывали ему душу, принимая манипуляцию за искреннее участие. Они выкладывали не только секреты, но и сокровенные тайны, о которых боялись признаться сами себе. А если слова не работали — в ход шли куда более убедительные аргументы.

Ещё со времён службы за ним закрепилось прозвище — Кирстоун. Но для Ричи он был просто Кирком. Раскрыть своё второе, тёмное «я» было страшнее, чем столкнуться с ордой мертвецов. Услышав это имя, мальчик мог узнать правду. Узнать — и отвернуться. За то время, что они провели вместе, их связь переросла простое товарищество. Они стали семьёй — той, где защищают спину и делят последний паёк. И этой семьёй Кирк не был готов рисковать ни за что на свете.

Внезапно дверь в палату с противным скрипом отворилась. В проёме возникла молодая девушка. На её лице играла добродушная, но какая-то неестественная улыбка. Выглядела она странно, а её аккуратный нос украшало изящное колечко из белого металла.

Она казалась рассеянной, но, заметив, что пациент смотрит на неё, буквально застыла на месте. Её и без того большие глаза округлились от изумления, а лицо внезапно ожило, будто её ударило током. Каждая черта пришла в движение, а в глазах заполыхал неподдельный, почти лихорадочный интерес.

— Где я? — сипло спросил Кирк, скривив пересохшие губы.

В ответ — лишь тишина.

— Куда меня привезли? — настойчивее повторил он.

Вместо ответа девушка встрепенулась и, словно опалённая, стремительно выскочила из палаты. Едва дверь захлопнулась, снаружи послышались тяжёлые, уверенные шаги, заглушающие её взволнованный, нежный голос. Кирк замер, вслушиваясь в каждый звук, пытаясь быть на шаг впереди. Он должен был вырваться. Он должен был найти Ричи.

— Идите сюда! — донёсся её призывный крик. — Он очнулся!

— Отлично. Мы как раз к нему, — прозвучал в ответ грубый, до боли знакомый голос. И всё внутри Кирка сжалось в тугой, агрессивный узел.