Ненаписанное письмо

Рассказ первый

ПОВАРИХА С НЕЖНЫМ ЛИЧИКОМ

Я работала в детском саду заместителем заведующей по административно-хозяйственной части, проще говоря, завхозом. В мои обязанности входило много чего. Я отвечала за всю документацию и делопроизводство: печатала приказы и относила их на подпись, проводила инструктажи по охране труда, через меня проходило начисление зарплаты сотрудникам и сбор платы за детский сад от родителей. Вся кухня находилась в моем непосредственном подчинении: повара, кухонные работники, и, кроме них, рабочие по зданию, вахтеры и охранники.

Был самый обычный рабочий день. Я собралась пойти на кухню, проверить, все ли в порядке, и заодно выйти через их дверь на заднее крыльцо покурить. Не успела я войти, как ко мне кинулась худая, очень активная и быстроногая женщина средних лет, с жёлтыми волосами, завязанными в хвостик и нездоровым цветом лица - кухонная работница Ольга.

- Анна Сергеевна, ну у меня опять "фейри" закончился, и тряпок не хватает! И тараканы замучили! Вы когда уже средство от тараканов закажете?

- Я все, что могу, делаю, - ответила я с улыбкой, - будет тебе и "фейри', и тряпки, и средство от тараканов. Прямо сегодня будет. Ты, главное, не пропадай больше так надолго, хорошо? Работник ты ценный, этого не отнять. Один у тебя недостаток - как уйдёшь в запой, так целый месяц не появляешься.

Ольга смущённо опустила глаза:

- Да, есть у меня такая беда, не будь я запойной, цены бы мне не было, все так говорят. Не знаю, как уж так получается. Начинаю в компании пить, наутро они все накрасятся-намажутся, и на работу. А я так не могу, не умею, мне надо опохмелиться и ...

Она махнула рукой.

- Так ты и не начинай, дорогая. Возьми себя в руки, пойми, что тебе запрещена только одна рюмка - первая. Объяви пьянству бой. У тебя же дети, ради них надо держаться.

По пути мне встретилась совершенно незнакомая женщина, тоже средних лет, в белом фартуке и белой косынке на голове. Впечатление она производила самое что ни на есть приятное. При виде меня она застенчиво поздоровалась и потупила взгляд, выражение её лица излучало скромность и нежность. Видно было, что женщина безмятежно-спокойна и счастлива.

- Вы новый повар? - спросила я.

- Да, я Альбина Нифонтова, можно просто Аля.

На заднем крыльце курили две наши поварихи - Нинка и Ленка. Я присоединилась к ним, достала сигареты и зажигалку.

- Девочки, - неожиданно для самой себя, сказала я им, - вы, пожалуйста, новую повариху не обижайте, хорошо?

Мне показалось, что наши грубоватые нахалки того и гляди обидят такую нежную скромницу.

- Да вы что? - возмутилась Ленка. - Я же её знаю, мы с ней раньше работали!

- Так это ты ее сюда привела?

- Нет, она сама пришла, но я её знаю и не собираюсь обижать, ещё чего!

Аля оказалась доброй и приветливой женщиной, она легко нашла общий язык и с девчонками на кухне, и со мной, хотя характер у меня не сахар. Частенько приносила мне то булочки, то запеканку, чего не дождёшься от других поварих.

Иногда к ней заходил муж, представительный такой мужчина, плотного телосложения, с залысинами. Часто забегали и дети, мальчики-двойняшки, они учились поблизости в школе в девятом классе. Рома и Коля были симпатичные, опрятно одетые, с той невероятной харизмой, присущей лишь воспитанным на правильных ориентирах мальчикам подросткового возраста.

И вдруг...

Аля зачастила ко мне в кабинет с просьбой позвонить по телефону. Тогда сотовые были далеко не у всех, поэтому люди звонили откуда придется: с рабочих телефонов, с домашних, с автоматов на улице.

Я была занята делопроизводством, но прекрасно слышала все разговоры. Впрочем, они были короткие и состояли из одной и той же фразы:

- Папа не приходил? - спрашивала Аля у одного из сыновей, а, услышав ответ, грустно возвращала трубку на рычаг и молча выходила из моего кабинета.

Так продолжалось примерно неделю. А потом, после очередного звонка, Аля вдруг залилась слезами и стала рассказывать мне:

- Анна Сергеевна, от меня ушёл муж.

- Почему ты так думаешь? Может, он пропал и надо заявить в милицию, в розыск, мало ли что могло случиться.

Аля грустно покачала головой:

- Нет, он сам мне сказал, что уходит, сказал, куда уходит, к кому. Но я надеялась до последнего, что он одумается и вернётся...

Она продолжала, не переставая рыдать:

- Ведь мальчики его первые и единственные дети! Ладно от меня, но от них-то как он мог уйти?

- Да такие мальчики хорошие, - поддержала я, чувствуя, что сама сейчас заплачу.

- Они мне каждый вечер говорят: "Мамочка, не плачь, только, пожалуйста, не плачь!" А как тут не плакать?

Мне все же хотелось верить в лучшее, и я сказала:

- Ну подожди, дай ему время, ведь всего неделя прошла, может, он ещё вернётся!

- Нет, - опять замотала она головой, - не вернётся. Он долго думал перед тем, как уйти, и вот принял окончательное решение. Это я, дура, на что-то ещё надеялась.

Что тут можно сказать, чем утешить? Это жизнь, и никто от таких поворотов судьбы не застрахован.

Теперь на кухне каждый вечер происходили пьяные посиделки. Аля вдруг стала и пить, и курить, а ведь раньше никто ее не видел на заднем крыльце с сигаретой. На посиделки эти приходили какие-то мужики, и пьяная Аля кокетливо им говорила:

- Мне же ещё замуж выходить.

- Да кто тебя возьмёт с двумя детьми? - урезонивала её Ленка.

- Надо, чтобы взяли, - отвечала Аля, - я одна двоих детей не вытяну.

Как же неистребима вера женщин в надёжного, заботливого мужа! Как мы все верим, что однажды дверь распахнется, и войдёт тот, кто возьмёт на себя все наши проблемы!

В лексиконе "скромницы" вдруг появились похабные вульгарные словечки, которые я никак не ожидала от неё услышать, выражение лица из скромного и нежного за весьма короткий срок превратилось в циничное и невежественное, как будто не женщина перед вами, а какой-то хищный, старый, опустившийся зверь.

Вскоре пьяные посиделки стали начинаться не вечером, а днем, в рабочее время. И качество приготовленной для детей еды резко ухудшилось. Подробности приводить не буду, чтобы ни у кого не отбить аппетит. Закончилось это тем, что на кухню явилась сама заведующая и объявила Але, что она уволена.

Вскоре после увольнения Аля зашла ко мне узнать, когда она получит расчёт.

- Документы уже поданы, - ответила я, - так что десятого числа все и получишь.

- Спасибо, - ответила она, и в ее сумке что-то звонко брякнуло.

Я вопросительно взглянула на сумку.

- Да я в гости иду, - объяснила Аля и показала мне две литровые бутылки водки.

- Слушай, может, не надо так? - сказала я. - У тебя же дети. Такие мальчики замечательные. Уж наверно они заслуживают иметь сильную мать.

- Кстати! - вдруг вспомнила Аля. - Я совсем забыла. Мне же детей нечем кормить. Не займешь мне немного денег?

Я заняла ей, сколько могла, наивно полагая, что больше она не попросит.

Конечно, она просила взаймы ещё и ещё, пока наконец я не сказала твердо:

- Ты извини, но я такая же слабая женщина, как и ты. Я не мужик, и не в состоянии всем помогать, тем более, что ты прошлые долги ещё не вернула.

Только тогда она и отстала со своим "займи", а вскоре поварихи рассказали мне вот что:

- Аля пропала и никому не звонит. Мы пошли к ней домой узнать, где она. И выяснили, что квартиру она сдала, детей пристроила пожить у своей подружки, а сама неизвестно где.

Ещё через несколько лет мы узнали, что Аля умерла от инсульта. Мальчики её уже взрослые, совершеннолетние, но где они и что с ними, никто не знает.

Есть у меня такое подозрение, что Аля не вдруг стала алкоголичкой. Возможно, были такие проблемы и раньше. Просто не пила, пока в жизни все было благополучно. А появились проблемы, и сорвалась.

Рассказ второй

ЭПИТАФИЯ ПОДРУГЕ

Недавно мне пришлось заночевать на даче, и за день я так устала на своем огороде, что заснула в летней кухне не раздеваясь. Последнее, что я видела перед сном, были бесчисленные плакаты, которыми оклеили стены мои сыновья. Проснулась я часа в четыре утра, когда за окнами было еще темно, и в комнате горел свет: оказывается, я его забыла накануне выключить. Вставать не хотелось; я рассеянно шарила глазами по стенам, и ведь было на что посмотреть! Вот молодая женщина на плакате, почти совершенно раздетая, но с нежным невинным личиком, - у нее был вид жены солидного обеспеченного человека, которая не работает, не учится и знать не желает о том, каким образом появляются деньги. Вот лицо девушки, напоминающее железную маску, со страшными, как будто неживыми глазами и открытым ртом - это, несомненно, ночные кошмары, это непроглядная тьма, крысы и пауки.

На одном из плакатов мой взгляд задержался гораздо дольше, и после него смотреть уже ни на что не хотелось. Там крупным планом было изображено лицо светловолосой женщины, и глаза ее закрывала чья-то серая костлявая рука, а немного выше, как бы вдалеке, на берегу залива, стояла та же женщина в длинном красном платье из тонкой легкой материи. В небе сгущались тучи, и подол красного платья трепыхался на ветру.

И вспомнилась мне при виде этой картины Вика, моя когда-то самая закадычная подружка... Она была удивительно бесстрашная, всегда очень веселая и обаятельная. И она навсегда осталась молодой и красивой, потому что покинула этот мир в каких-нибудь тридцать шесть лет.

Вспоминая ее, я всегда невольно вспоминаю выражение "из молодых да ранних". Вика очень рано вышла замуж, и первого сына она родила в неполные семнадцать лет. Жили они в большом портовом городе, муж Вики, Виталька, заканчивал военно-морское училище, а свекор ее был капитаном. По окончании училища Виталька получил направление на службу в Ленинград и увез туда с собой Вику и сына. Там мы и познакомились.

Наши мужья проводили время на учениях, а мы с Викой отводили своих детей в детский сад и целыми днями носились по Ленинграду, знакомились с его достопримечательностями или просто прогуливались по улицам и набережным этого замечательного города, катались на катере по Мойке и Неве.

Мы удивительно быстро сдружились и даже полюбили друг друга. Вика рассказывала мне о своем детстве, о школе, о том, как встретилась с Виталькой и влюбилась в него.

Дело было сразу после получения аттестата за восьмой класс. У Вики была соседка, девчонка лет семнадцати; она-то и уговорила Вику пойти с ней и ее подружками на танцы в военное училище. В первый же вечер произошло знакомство с выпускником Виталькой, а через месяц - свадьба. Соседка со своими подружками долго потом вздыхали: "Мы годами на эти танцы ходим и все понапрасну, а ее еле уговорили ― и на тебе!».

Я тоже часто с ней откровенничала. Что там говорить, за одну первую неделю мы рассказали друг другу всю свою жизнь, и даже после этого нам всегда было о чем поговорить. Помню, как мы взаимно восхищались тем, что понимали друг друга не то, что с полуслова, а с полувзгляда!

Когда у наших мужей случались увольнительные, мы собирались всей компанией, брали с собой детей и ехали на природу на пикник. Викин муж замечательно играл на гитаре, а мой жарил обалденные шашлыки. Я замечала тогда, что Вика может выпить много водки, но слишком пьяной я ее никогда не видела...

Не очень часто, но ходили мы и в театр, и в музеи. Частенько к нам присоединялись и другие пары из нашей воинской части.

В хорошую погоду мы очень любили купаться в море и загорать. Как сейчас помню: погода чудесная, мы на берегу Финского залива, и Вика, симпатичная, светловолосая, худенькая, в своем длинном легком платье с боковым разрезом (тогда эти разрезы только начали входить в моду), держит своего сынишку за руку и смеется над его забавными детскими разговорами. Мы были молодые, невероятно счастливые, все вокруг было светло и радостно.

Когда у Вики и Витальки родился второй сын, их поздравлял сам командующий! Как Вика гордилась, что у нее такой завидный муж, и что она родила ему двоих детей!

Но, к сожалению, счастье не всегда бывает бесконечным, и как же больно падать с головокружительной высоты!

Их младшему сыну едва исполнился год, когда Витальку посадили в тюрьму. То ли за незаконное хранение оружия, то ли за незаконное ношение, точно я так и не поняла. Но Вика была подавлена и унижена, ее жизнь оказалась разбитой вдребезги, она осталась одна с двумя детьми, а все окружающие начали ее сторониться. Каюсь, у меня тогда тоже возникла мысль, что она отныне не человек нашего круга.

Но расстались мы хорошо, по-дружески. За Викой приехала мать, чтобы увезти ее домой. Мы записали друг другу адреса, договорились переписываться, и я проводила их в аэропорт. Хотя, честно говоря, мне с трудом верилось, что Вика когда-нибудь мне напишет - вряд ли захочет о себе напомнить.

Так оно и вышло. Я написала ей, кажется, два или три письма, но ни на одно из них не пришло ответа.

С тех пор прошло двенадцать лет. Мой муж несколько раз менял место службы, нам даже пришлось отслужить какое-то время за границей. Были разные российские города, но в тот город, куда уехала Вика, судьба ни разу нас не забросила. И так я с ней и не встретилась.

Теперь моему мужу осталось два года до пенсии, и мы прочно обосновались все в том же Ленинграде; я за всю жизнь ни одного дня не отработала, занимаясь только детьми и хозяйством, у нас здесь хорошая квартира и дача, дети растут, жизнь идет своим чередом.

Одним словом, прошло много времени, но о своей закадычной подружке я не забыла. И, когда полгода назад мой Генка отправился по делам именно в тот город, где жила Вика, я, конечно же, дала ему ее адрес, попросив навестить и передать от меня привет.

И вот муж вернулся из этой поездки. И то, что он рассказал, а ему в свою очередь поведали Викины родители и сестра, как говорится, повергло меня в шок.

Выяснилось, что, вернувшись из Ленинграда, Вика в первую очередь развелась с Виталькой и взяла себе девичье фамилию. Несмотря на постигший ее удар, она по-прежнему оставалась сильной и жизнерадостной, веселой и красивой. В тот же год ее пригласили старые знакомые съездить в колхоз, чтобы помочь там готовить еду для шоферов. И там, на лоне природы, в романтической обстановке, в нее безумно влюбился молодой симпатичный шофер, оказавшийся, к тому же, ее земляком. По приезде из колхоза он бросил ради Вики свою жену и ребенка, даже квартиру, в которой проживал со своей семьей, и они стали жить вместе. Плохо было лишь то, что Андрей (так звали того мужчину) не хотел официально жениться и частенько употреблял спиртные напитки, и, как утверждает Викина мать, Вика пристрастилась к алкоголю именно по его вине.

Так они и прожили все последующие десять лет, незарегистрированные, без конца пьяные, окруженные многочисленными собутыльниками; Викины дети оказались брошенными, и, если и выглядели нормальными детьми, то только благодаря Викиным родителям. Все, что Вика зарабатывала (а работать ей приходилось и нянькой, и кондуктором, и кем угодно, и где придется), добросовестно пропивалось до последней копейки. А так как на водку все равно никаких денег не хватит, даже очень больших, они с Андреем постоянно были в долгах.

Как известно, пьяная баба - чужая баба. В пьяных компаниях, не помня себя, Вика изменяла Андрею, и ему об этом становилось известно. И каждый раз после таких похождений ей изрядно от него доставалось. То ли из-за этих побоев, то ли из-за недолеченного сотрясения мозга, то ли из-за частых падений по пьянке, а, может, из-за дешевой суррогатной водки, но стали с Викой твориться странные вещи.

Например, она регулярно теряла сознание, и ладно бы только дома, но ведь это зачастую случалось на улице. Однажды она таким образом отключилась на тротуаре и разбила себе в кровь лицо об асфальт, после чего у нее на лице остались шрамы. В гости к детям и родителям она, бывало, приползала на четвереньках; мать ее в таком виде не пускала, и Вика была вынуждена ночевать на коврике перед дверью. А однажды она пошла за хлебом, а вернулась домой через трое суток вдрызг пьяная и... совершенно голая, да вдобавок у Андрея в тот момент находились в гостях друзья и, конечно, нетрудно себе представить, что за этим последовало. Друзья оказались еще и кстати: они не дали Андрею сбросить Вику с седьмого этажа, как он того хотел.

Просыпаясь после подобных прискорбных случаев, Вика умоляла Андрея дать ей денег, чтобы она могла закодироваться, но, эгоистичный до крайности, он ей этих денег не давал. Она начинала пить еще больше, находила в выпивке утешение: оплакивала таким образом свою потерянную семью, загубленную молодость, красоту и счастье.

В конце концов они пропили небольшую квартирку Андрея и перебрались жить к его маме. Андрей еще как-то держался, мог подолгу не пить, постоянно работал, а Вике день ото дня становилось все хуже, ее мучили бесконечные головные боли, она жаловалась на мушек, летающих перед глазами, потом ее вдобавок пьяную избили какие-то соседи... В поликлинике, куда она обратилась за помощью, у нее обнаружили гематому мозга; выписали лекарств, направили к нейрохирургу, чтобы сделать неопасную, в принципе, операцию... Однако, на операцию нужны были деньги - у Викиных родителей их не было. Просить у Андрея? Он ей не отказал, но попросил подождать до весны.

Подождать до весны! Уже через две недели после своего 36-летия, в ноябре, Вика сказала сожителю: "Я скоро умру". На что он, не приняв ее слов всерьез, ответил: "Иди к себе домой и там умирай, а здесь, у моей мамы, не надо". Тогда она улыбнулась и произнесла полушутливым тоном: "Нет, милый, ты за мной пойдешь."

И вскоре наступил роковой вечер. Мать Андрея пришла с работы и увидела такую картину: Андрей спит на диване пьяный, а Вика лежит на полу без чувств. Мгновенно оценив ситуацию, мать вызвала "скорую", приехавшие врачи увидели, как полупьяный сорокалетний мужчина отнимает и целует лежащую на полу худенькую светловолосую женщину. Осмотрев ее, они ему сказали: "Что ты ее целуешь? Она уже холодная." Тогда он наклонился к ней, чтобы поцеловать в последний раз, и она ― задышала!

Вику увезли в больницу, там обнаружили, что у нее в крови тридцать процентов алкоголя, сделали операцию, подключили к какому-то аппарату и целых одиннадцать суток пытались ее спасти, но... Смерть всегда нелепа и неожиданна.

Хоронили Вику в пасмурный четверг, когда Андрей сидел в КПЗ но подозрению в убийстве. Денег, как всегда, не было, и на ее обритую врачами голову вместо парика надели какую-то шапочку.

Потом было слушание дела, где Викина мать выступала истцом, а Андрей - ответчиком. Но, как изначально неясно было, кто кого споил, так же точно невозможно было доказать, убивал он ее или нет. Свидетелей никаких не было, Вика унесла эту тайну дальше некуда, а Андрей, хоть и был виновен, а никогда бы уже не признался. По его словам, он до сих пор любит Вику и никак не может ее забыть... Тем не менее его уже видели в обществе какой-то другой женщины.

Вот, собственно, и все, что рассказал мне муж, вернувшись из своей поездки. Я целый день проходила как чумная - смерть, хоть и бывшей, но закадычной подружки, подействовала на меня угнетающе. Так и стояла она у меня перед глазами, так и глотала я слезы, потому что я верю - она, так же, как и я о ней - никогда обо мне не забывала.

И я думаю, что в тот момент, когда стальная рука смерти закрывала ей глаза, она вновь ощутила себя с нами на берегу Финского залива - и такой же, какой она была тогда и какой она навсегда осталась - молодой, красивой и жизнерадостной.

Рассказ третий

НЕНАПИСАННОЕ ПИСЬМО

Дорогая Лена, ты не поверишь, когда я расскажу тебе, что со мной недавно произошло, и никто бы никогда, глядя на меня, не поверил, что я - дипломированная учительница! - в буквальном и переносном смысле вывалялась в грязи, как последняя пьяница и богадулка. Я и сама никогда бы не поверила, что такое в жизни бывает...

Начну с того, что я потеряла работу, ту самую, про которую я тебе рассказывала, в престижной частной школе. Еще работая там, я познакомилась с Герой, преподавателем ПТУ. Он, так вышло, за два дня до знакомства со мной, расстался с женой, ну, а я тогда была совсем одна, ведь в школе знакомиться особо не с кем, а где-то на улице, ты знаешь, я сама не допущу никаких знакомств. И тут я у своих знакомых знакомлюсь с Герой, и сразу же нас, можно сказать, с неодолимой силой тянет друг к другу, и все у нас прекрасно получается - во всех смыслах, потом он знакомит меня со своими родителями, я его - со своими; оказалось даже, что моя младшая сестра и его племянник учатся в одной школе и дружат на почве того, что наркоманят в одной компании.

Наркоманить - конечно, плохо. Но чем лучше пьянствовать? Нет, я ничего не имею против, скажем, пьющих женщин. Сколько их встречалось в моей жизни, и все они оказывались удивительно добрыми и безобидными существами, от них никогда не услышишь, как от моих непьющих коллег, ехидного: "Ну что, замуж так и не вышла?", наоборот, алкоголички всегда делали комплименты моей внешности, моему уму и другим моим достоинствам и - заметь! - вовсе не потому, что надеялись выпить за мой счет; общеизвестно также, что пьяный и последнюю рубашку подарит, и такие слова, как "я тебя люблю" и "я тебя уважаю" легче всего произносятся именно в состоянии подпития, так что иной раз думаешь, что раз это так, да лучше уж пусть все люди всегда будут пьяные!

И даже из моей истории, которую я тебе намереваюсь рассказать, видно, что наибольшее счастье с любимым мужчиной, как это ни странно, я пережила в дни его беспробудного пьянства.

Через три месяца после нашего знакомства Гера остался без работы (в их учебном заведении в том году был недобор учеников и сокращения преподавателей), и начал от вынужденного безделья пить горькую. Не успевала я прийти с работы, как начинались бесконечные телефонные звонки, и Гера плачущим голосом жаловался, что он вот уже два часа мне звонит, а меня все нет.

Уверял, что я ему необходима, что он меня обожает и жить без меня не может, в общем, я прямо сейчас должна собраться и идти к нему. Мне ничего не оставалось, как только внять его слезным просьбам.

Ни один вечер не обходился без спиртного. Гера и его друзья, заходившие к нему в гости, предпочитали водку. А я поначалу жаловала одно лишь пиво, и то в малых дозах и некрепкое. Ты знаешь, я думала, что уж со мной-то никогда не случится, что я привыкну к этому допингу, но очень-очень незаметно ситуация поменялась, и я больше не покупала слабоалкогольное пиво, а как раз старалась выбирать покрепче, например, "Балтику девятку". А вскоре (этого я тоже, кстати, не заметила) мне стало не хватать обычной порции пива, и я начала, напившись пива, догоняться водкой.

После ежевечерних возлияний Гера целыми ночами не давал мне спать, а мне, в отличие от него, наутро надо было вставать на работу. Потому что мы, бабы, дуры: чего только не терпим ради того, чтобы рядом находился мужчина. Поначалу, несмотря на все эти попойки и бурный секс, я приходила на работу вовремя и в наилучшем виде. Но вдруг однажды я заснула прямо на уроке и проснулась, когда урок давно закончился и все ученики разошлись. Никто тогда не сделал мне никакого замечания, но уже через два дня я утром проспала и опоздала на целый урок! Директор влепил строгое замечание, и мне бы впору задуматься, что для меня важнее: расслабуха вечерами на кухне и любовная нега или хорошая работа и стабильный заработок, но задумываться было некогда, ведь нам с Герой так хорошо вместе! У нас такая любовь!

Как-то вечером, во время очередной попойки, Гера приревновал меня к одному из своих друзей и ударил по лицу. Получился заметный синяк, и я поняла, что в школе мне больше никогда не работать. Но Гера через каких-то своих знакомых за деньги сделал мне на пару недель больничный.

Он все больше привыкал ко мне, без конца твердил про любовь, даже заговаривал о женитьбе. По утрам не хотел отпускать меня на работу: "Зачем тебе так рано вставать? Никуда ты не пойдешь, ты останешься со мной." Перед тем, как лечь спать, всерьез обещал: "Я тебя завтра никуда не отпущу, один день прогуляешь, ничего не сделается." И даже разбил будильник, чтобы я утром не проснулась и не уехала на работу. Я тогда стала просить людей, чтобы утром звонили мне по телефону вместо будильника, но Гера ночью вставал и отключал телефон.

Со стороны эти его выходки походили на вредительство, но - право слово! - Гера был такой милый, такой забавный, что, глядя на него, я испытывала щемящее чувство любви и жалости одновременно, кроме того, он любил меня, так что мне даже не приходили в голову мысли о том, чтобы отдалиться от него, не прийти к нему, прекратить всякие отношения.

Однажды утром он дождался, когда я пойду в ванную умываться, и закрыл меня там. Через час за мной прибежала историчка Галя, заподозрившая неладное, но Гера грубо вытолкал ее за дверь, сказав при этом: "Она никуда с тобой не пойдет, она поедет со мной на Сарафанную!". Слава Богу, я догадалась договориться с ним. Крикнула через дверь: "А если я тебе дам денег на маленькую, ты меня отпустишь?"

- Ты думаешь, я тебя продам за пятнадцать рублей? - с негодованием ответил Гера.

Но... через две минуты открыл дверь ванной и спросил:

- А если я тебя отпущу, ты вечером придешь?

Короче, с меня была взята клятва, что сразу же после работы я приду к нему, и все прошло более-менее нормально.

Когда закончился учебный год, директор вызвал меня к себе сказал, что с нового учебного года я на работу могу не выходить.

- Извините, - добавил он, - я не говорил вам этого раньше, чтобы не доставлять вам лишних переживаний.

Какие уж там переживания! Мой организм был измотан до предела постоянными недосыпаниями и мучениями похмельного синдрома, а тут - такая благодать! - по утрам можно спокойно спать и ни о чем не думать.

Так, в бесконечных пьянках прошло лето. Стыдно сказать, но я за все лето даже не попыталась устроиться на работу, мне просто некогда было куда-то сходить, ведь Гера ни минуты не мог оставаться без меня, я была ему так нужна!

Потом наступила осень, пришел какой-то Герин друг, непьющий, возглавивший недавно строительный колледж, и чуть ли не за шиворот поволок его на работу: "Сначала практические занятия, а от пьянки отойдешь, и лекции читать дадим". Гера успел мне пообещать, что, если я уйду к себе домой, он непременно вечером ко мне зайдет или, на крайний случай, позвонит.

Конечно, я ушла к себе домой. Не оставаться же мне было с его родителями.

Тишину того вечера не потревожил ни стук в дверь, ни телефонный звонок. Я не спала всю ночь, но Гера так и не объявился.

Позвонил он только через неделю. Трезвый, нормальный. Пригласил в гости. Мы провели у него ночь, а наутро он уехал на работу, и мне ничего не оставалось, как уйти домой.

В недоумении прошла еще неделя, потом другая. Гера не заходил и не звонил. И мне уже совсем в другом свете, чем раньше, вспомнились строчки Цветаевой:

«Жить приучил в самом огне,

Сам бросил в степь заледенелую».

Хуже всего оказалось то, что меня все чаще стало тянуть к спиртному. Раньше я считала, что пью только в гостях у Геры, за компанию, и, казалось бы, нет Геры - нет и водки. Не тут-то было! Теперь, приходя к кому-то в гости, или принимая у себя гостей, я пила совсем не так, как раньше. Во-первых, пьянеть стала гораздо быстрее, так что отшибало и мозги, и память. Во-вторых, мне уже не хватало того, чего хватило бы раньше, и я непременно бежала в магазин за новой бутылкой. И, в-третьих, я начала по утрам опохмеляться, опохмелка плавно переходила в новую пьянку, и запои, случалось, длились по несколько дней.

Я даже подружилась с алкоголиками из нашего двора; к моему удивлению, в их числе оказались и мои ровесницы, и девушки чуть постарше, причем живущие в благополучном браке и имеющие детей. И что самое интересное, у большинства этих девиц были непьющие мужья.

Можно ли было представить что-либо подобное лет двадцать-тридцать назад, когда молодыми были наши мамы! Я лично в детстве никогда не видела выпивающих женщин, независимо от того, кем они работали, где они жили, с кем жили...

Конечно, я замечала, что организм мой постоянно требует спиртного. Конечно же, это меня беспокоило. Но все как-то не верилось, что я вот так возьму и сопьюсь. А знаешь, как ужасен алкоголизм у женщин! Мужики-то что, попили друг с другом да разошлись по домам, спать, а если напилась женщина, то пойдет, как говорится, вразнос: пить будет с кем попало, давать кому попало, и даже драться, и говорить всякие глупости, а, проспавшись, ни о чем и не вспомнит.

Потом был период, когда не было денег, зато было множество долгов (я частенько занимала у соседей на выпивку), и я решила поработать недельку-другую на базаре, продавать рыбу. Ты себе и представить не можешь, что это такое! Стоишь в фартуке, как настоящая торговка, за целый день ни разу не присядешь, а покупатели так и норовят с тобой поругаться: то недовесила, то сдачу не так дала, то еще что-то. Но самое страшное на рынке - это физическая усталость, которая приходит уже после обеда и плюс к ней - физические страдания, которых я не испытывала нигде прежде: утром железный контейнер, холодный до такой степени, что приходилось надевать шерстяные носки, а, как только начинало пригревать солнце, он так нагревался, что даже дышать нечем было в этом пекле. Попробуешь присесть отдохнуть, и потом уже не заставишь себя встать и по новой работать. В соседних киосках продавщицы каждый вечер после работы брали бутылку, чтоб хоть немножко расслабиться, что до меня, то я пить в рабочую неделю не решалась, знала себя - стоит начать, потом не остановишься.

В последний день моей работы на рынке я увидела бегущего в мою сторону родителя одного из бывших учеников. И так мне стало стыдно, что он увидит меня здесь, в этом фартуке, с грязными от рыбы руками! Сказать ему, что якобы я здесь хозяйка, подменяю своего продавца на время обеденного перерыва? Да нет, не станет он со мной разговаривать - не те отношения, - просто посмотрит и сделает выводы, для меня нелестные... В общем, нервы у меня не выдержали, и я убежала вглубь контейнера. Кто-то не смог купить рыбы, зато мои ученик престижной школы и их родители не получили возможности посудачить о судьбе их бывшей учительницы, о том, что вот она потеряла нашу прекрасную школу и сразу же пропала.

На другой день мне выдали зарплату за неделю – девятьсот рублей, немаленькие по нашим временам деньги, - и все же меня больше не тянуло в сторону рынка.

Я не теряла надежды устроиться по своей специальности и сходила к своему бывшему директору с просьбой, что, если ему позвонят откуда-нибудь и спросят про меня, пусть он даст мне хорошую характеристику.

- А какую же я еще характеристику вам дам, - казался он искренне удивленным, - конечно, хорошую!

Но так я и не смогла устроиться в какую-нибудь другую школу, просто удивительно, как люди держатся за свои места, пусть даже малооплачиваемые. И практически нигде никто не требовался.

Соскучившись невероятно по Гере, я решала позвонить ему сама и напрямую спросила: почему же он мне даже не звонит?

Он стал кричать:

- Когда мне тебе звонить? Я же работаю!

- Но сейчас, например, ты дома, - попыталась я возразить.

- Ну и что? Я стираюсь, моюсь, мне надо к работе готовиться!

Я пробормотала что-то вроде: "извини за беспокойство" и положила трубку.

Так что сидела я дома без работы, без Геры, от скуки красила окна и двери, переклеивала обои.

А тем временем приближался тот ужасный день, который принес ту ужасную пьянку, а она, в свою очередь, принесла много страданий и горя.

Однажды утром вышла я посидеть во дворе на лавочке и встретила своих соседей-богадулов, которые там опохмелялись. Выпила я с ними за компанию две бутылки "Балтики-девятки", и с этих двух бутылок началась самая страшная история в моей жизни. До сих пор не могу вспоминать о ней без содрогания.

Помню, огляделась вокруг - солнышко, ни ветерка, погода отличная, в душе какой-то подъем, в глазах все уже перевернулось - так бывает, когда выпьешь крепкого пива, как будто во сне все это, вроде и рядом, а кажется, что очень далеко — и люди, и дома, и машины. Как черт, толкнула меня шальная мысль - идти искать Геру. Из редких телефонных разговоров с ним я знала, что он работает где-то в конце Жукова, и не спеша поволоклась в ту сторону. У водки есть еще одна отличительная особенность - в полную силу она начинает действовать далеко не сразу, а только через час после того, как выпьешь. Человеку же кажется, что он еще не такой уж пьяный, и можно немного добавить. В итоге это приводит к полной и длительной потере сознания.

У ближайшего магазина мне встретился бичеватого вида мужик, видимо, в прошлом очень симпатичный, но сейчас он был в шрамах, с перебитым носом. По пьянке легко знакомиться - скоро мы уже с ним сообразили на бутылку водки и даже на закуску к ней. На лавочке возле магазина сидели дедушки, бабушки, которые приветливо с нами разговаривали, но пить, однако, отказывались.

И всё.

Больше я ничего не помню.

Куда-то исчезло солнышко, лавочка возле магазина, мой случайный собеседник...

Следующий обрывок моих смутных воспоминаний - уже темно на дворе, я сижу в каком-то частном доме, напротив меня сидит мужик, дядя Федя, недовольно на меня поглядывая, чистит картошку.

"Сумасшедший дом", - подумаешь ты. Я бы тоже так подумала,

Но ведь все это случилось на самом деле, со мной!

Наутро я проснулась в этом же частном доме, в чужой кровати, на мне была одна лишь длинная мужская рубашка и больше ничего. Напротив стояла другая кровать, на которой спал тот самый дядя Федя, которого я помнила с прошлого вечера. Потом я услышала с кухни мужские голоса. Я решила встать, и, вставая с кровати, обнаружила, что у меня все коленки измазаны зеленкой. Падала вчера по пьянке?

Выйдя на кухню, я увидела там сидящих за столом двух молодых парней, одного из которых я сразу же узнала.

- Саня? - спросила я нерешительно. - Саня Патрикеев?

- Ну наконец-то! - воскликнули они в один голос. - Пришла в себя! - И дальше они тараторили, то перебивая друг друга, то дополняя. - Да ты помнишь хоть что-нибудь, ты знаешь, какая ты вчера была? Мы тебя еле дотащили, ты и падала, и пела по дороге "напилася я пьяна", помнишь?

- Да ничего я не помню, - ответила я, садясь за стол. - Почему у меня все коленки в зеленке?

- О-о! - вдруг произнес второй парень, не Саня, а, как в ходе беседы выяснилось, Леша. - Да ты еще и с фингалом!

Я подбежала к зеркалу и внимательно на себя посмотрела. Действительно, под правым глазом красовался синяк.

- Боже мой! Кто это меня так? - подумав немного, я пришла к выводу, что фингал мне поставил какой-то левша, ну раз фингал под правым глазом.

- Ну, я левша, - признался Саня, - но я тебя не бил, это точно.

На столе стояла водка, закуска, лежали сигареты. Может, ты помнишь этого Саню Патрикеева, я его еще военным называла. Лет пять назад сидела я в одной компании, пили мы водку. Вдруг заваливаются несколько пацанов, все на взводе, и начинают рассказывать, что их друга арестовали за то, что он уклонялся от призыва в армию. Веселье сразу же прекратилось, а я, как и все остальные, кинулась утешать ребят, мы все им говорили, что все будет хорошо, а они в ответ причитали, что их друга закроют надолго, а то и вовсе убьют какие-нибудь бандиты на зоне. Через два года, уже в другой компании, я встретила этого самого друга, это и был Саня. Поговорили мы с ним, он рассказал, что действительно отсидел срок, но с удовольствием вернулся бы обратно за колючую проволоку, так как не может найти здесь работу. Я тогда ему очень понравилась, он даже заговаривал о том, чтобы нам жить вместе.

Но я отказалась, потому что мое бедное сердце было, как всегда, занято другим. Больше мы не виделись.

И вот, через столько лет, похмельным утром, я опять вижу перед собой этого Саню. Но лучше бы мне никогда его не видеть!

Изрядно опохмелившись, я поинтересовалась у него:

- Вы хоть меня пьяную не трогали? А то у меня как бы есть жених, и я очень переживаю...

- Ну, может и есть где-то любители трахать трупы, - был ответ, - но лично я и мой друг к ним не принадлежим.

И все-таки, несмотря на это заверение, я потом бегала проверяться, и, слава Богу, никакой "венеры" у меня не обнаружили.

- Так я что, трупом лежала?

- Ну, это уже когда мы тебя сюда принесли.

- А откуда вы меня сюда принесли?

- Так это вообще ужас что было! Идем мы вчера мимо магазина, возле Жукова, 68, и видим, лежит под домом девушка, никакая, ну видно, что очень пьяная. А над ней столпились пацаны-подростки, пытаются юбку задрать, схватить за что-нибудь. Мы подошли, пацанов разогнали, стали тебя поднимать с земли, ты глаза приоткрыла... узнала меня! "Саня, Саня!" Ну, мы подумали, раз это наша знакомая, надо о ней позаботиться. Потащили тебя сюда, еле притащили, и на руках несли, и волоком. Сюда принесли, ты вся грязная, коленки все изодранные. Я, честно говоря, тоже пьяный был. Вон, Леша о тебе позаботился, раны обработал, одежду постирал.

- Я тебя спать укладываю, - включился в разговор Леша, - а ты мне: "Гера, Гера", потом: "принеси мне лягушку».

Меня как по сердцу резануло. Это мы с Герой как-то ночевали у него на даче, и он принес мне лягушку. Боже, какое счастливое лето было!

Одежда моя за ночь не высохла, и я целый час держала ее над обогревателем, а потом, махнув рукой, так и одела на себя почти мокрую.

- Да посиди еще, подожди, пока просохнет, - говорили мне пацаны.

Но я как ужаленная торопилась домой. Оно и понятно: я не ночевала дома, родители беспокоятся. А еще мне хотелось как можно быстрее залезть в ванну, смыть с себя всю эту грязь. Смутно я радовалась, что хоть осталась жива, но меня до ужаса мучила эта картина: мальчишки-подростки, такие же, как мои ученики, пытались залезть мне пьяной под юбку... Это называется учительница с дипломом!

- А где моя сумка? - поинтересовалась я.

- Никакой сумки при тебе не было, - ответили мне.

Это ввергло меня в еще большее уныние. Сумку я совсем недавно купила, она мне очень нравилась, кроме того, в ней находилась вся моя косметика, медицинский полис и ключи от дома.

- Подожди хоть, пока я твой плащ постираю, - начал уговаривать меня Леша.

Я взглянула на свой плащ. Он, действительно, весь был в грязи, из желтого превратился в грязно-серый. Невероятно жаль, но тогда мне не пришло в голову, что мои ключи от дома находятся именно в кармане этого плаща.

Двое суток я не могла ни спать, ни есть. О пережитом позоре старалась не думать и молила Бога только об одном: чтобы Гера никогда не узнал о происшедшем. Ночами у меня со страшной силой колотилось сердце, я вся обливалась потом, вдобавок болели раны на коленках, казалось, что они никогда не пройдут. Чем я только не мазала эти раны, однако, зажили они не скоро, а следы от них остаются у меня до сих пор. На улицу я могла выходить лишь по огромной надобности, и то в черных очках - из-за синяка под глазом.

Уж не знаю, откуда эти уроды узнали мой телефон, наверно, я сама сказала по пьянке, но они начали доставать меня своими звонками. Обычно Саня здоровался, потом хватал трубку Леша и начинал объясняться в любви. Я, к сожалению, не так воспитана, чтобы взять и послать кого-то по известному адресу, и звонки эти периодически повторялись. Кончились они тем, что нашу квартиру обворовали, украли несколько ценных вещей, и в их числе видеомагнитофон и мои золотые серьги. Поэтому, когда это чучело в очередной раз позвонило мне со своими слащавыми признаниями, я в резкой форме сказала, что замок в двери поменяли и нечего здесь больше делать.

- Женя, ты что? - орало оно возмущенно в трубку. Но я трубку повесила, и больше они мне звонками не досаждали.

Как приятно было употреблять спиртные напитки со своим мужчиной, и как страшно оказалось нарваться на компанию совершенно чужих людей, которые так и норовят воспользоваться твоим невменяемым состоянием!

Я напилась так ужасно от отчаяния, из-за того, что Гера мне не звонил, и ведь я шла как раз искать его, а не кого-то другого!

И что ты думаешь? Буквально через два дня после этой позорной истории, вечером, я сидела в кресле, и вдруг зазвонил телефон. Это был Гера, спокойный и добрый, и предлагал встретиться! Ты представляешь? А я никак не могла согласиться, ну не могла я показаться ему на глаза вся избитая, униженная, еще не отошедшая от пережитого шока!

- Извини, Гера, - сказала я, - но сегодня я никак не могу. Может, дней через несколько...

- Что, критические дни? - улыбнулся он.

Можешь представить себе мое состояние, когда я положила трубку: это было позднее раскаяние оттого, что я не умела спокойно дождаться своего часа, поддалась унынию и отчаянию, и этим себе же сделала хуже. Помнишь, как один мальчик в 19 веке так переживал за своего арестованного брата-декабриста, что сошел с ума? А брат, как выяснилось, избежал смертной казни и благополучно дожил до преклонных лет...

Ну что ж, пора мне заканчивать свое письмо. Сегодня вечером я не выдержала, просто сил не было терпеть, так я хочу поскорее увидеться со своим любимым, и позвонила ему. Он, трезвый и милый, сказал, что завтра день отработает и мне позвонит. Это означает, что мы встретимся. Так что завтра утром побегу покупать тональный крем, чтобы замазать остатки синяков и предстать перед Герой в наилучшем виде.

Ну, пока, звони почаще, Лена, а еще лучше - приезжай. И тогда мы с тобой спокойно расскажем друг другу все свои истории - и ужасные, и веселые.