Непокойная

Мы ненавидели друг друга: этот город и я. Причем, ненависть была такой, какой обычно бывает любовь, — с первого взгляда. Я очень хорошо помню, как впервые шагнула с подножки поезда на землю этого города. И тут же инстинктивно отдёрнула ногу — почему-то показалось, что вместо грязного асфальта под моей подошвой жадно чавкнула голодная болотная трясина. Показалось. Конечно, показалось. И тина, запачкавшая подошву новенькой белой кроссовки, тоже показалась, да. Тем более, что, пока мы дошли до отеля, белые кроссовки перестали быть белыми в принципе. И тины на них я уже не нашла.

В общем, в первые же минуты знакомства мы с этим городом друг друга невзлюбили. И градус нелюбви за годы возрос до полноценной ненависти. Этот город пачкал мои штаны и обувь, швырял мне в лицо колючий снег, до нитки вымачивал ледяным дождем и доводил до обморока тяжелой духотой. Он ломал мои каблуки, не давал магнитным ключам открывать мои номера в отелях, травил до рвоты и температуры в самых дорогих ресторанах. Там я трижды чуть не попала под машину, вывихнула ногу на ровном месте, лишилась трех телефонов (один потерялся, два украли). За несколько дней до каждого планируемого визита в этот город мне приходилось принимать антидепрессанты, но возвращалась я все равно всегда в чернейшей депрессии. Но ему всё было мало.

Этот город словно опутывал меня своей паутиной. Крупные заказчики были обязательно из этого города. И обязательно требовали моего присутствия в нём для работы над их проектом или, как минимум, для обсуждения деталей. Новые коллеги — почти всегда уроженцы этого города. Редкое заболевание близкого человека лучше всего лечили в одной из «этогородских» клиник. Друзья, словно им там медом было намазано, постепенно перебирались жить в этот город. Как бы мне ни хотелось никогда больше не видеть этот город, приходилось с завидной периодичностью туда мотаться. Чтобы там мучаться, а вернувшись домой, неделями приходить в себя. И я понимала, что добром это не кончится. Просто потому, что не было у этого города добра. Для меня так уж точно.

Последний удар этого города был самым коварным: туда переехала жить моя лучшая подруга, практически сестра. Зная моё отношение к городу, на новоселье она милосердно не пригласила, хотя довольно быстро купила квартиру в отдаленном районе, но все же не в области. Дом, по ее словам, был таким новым, что не заселился еще даже на половину, бывали недели, когда она не видела в своем подъезде ни одного человека. Интровертную подругу, впрочем, это вполне устраивало. Как устраивало и название улицы, на которой был возведен жилой комплекс, – Непокойная. Я от такого названия оторопела, если честно, а подруга лишь посмеялась, что, мол, скорее всего в документах что-то напутали, потеряли букву «с» в слове «неспокойная», и получилось что-то вот такое устрашающее. А исправлять, наверное, было долго и дорого, вот так и оставили. Мой филологический мозг нервно дергал глазом и от улицы Неспокойной, но, в конце концов, не мне же там жить, правда? Новую же жительницу этого города в лице моей подруги ничего не смущало. Впрочем, смущало, как оказалось позже. Но другое.

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда подруга в шутку пожаловалась, какой дискомфорт вызывает у нее сам подъезд. «Мечта маньяка» – так она его назвала. И крайне сумбурно описала. И с нервным смехом добавила:

– Представляешь, чувствую себя рыбкой в аквариуме, в который с двух сторон в любой момент может кто-то заглянуть.

Вторым тревожным звоночком стала собака. И не просто собака, а очень такая крупная собака – кане корсо. Причем, не щеночек, а взрослый кобель из специализированного собачьего приюта. Тут я реально напряглась. Во-первых, потому что подруга всегда была абсолютно равнодушна к животным, непонятно, что могло сподвигнуть ее на такой поступок. А во-вторых, мне казалось не самой лучшей идеей брать крупного пса, которого кто-то бросил. Бог знает, какая у собаки травма и как она может отразиться на новой хозяйке. Но подруга от моих тревог отмахнулась. Мол, Майкл – так звали собаку – абсолютно прекрасен и у них абсолютная уже любовь. А взяла она его потому, что заехала случайно по какой-то надобности в этот самый приют, увидела глаза Майкла… В общем, вы поняли, один сплошной романти́к. От моей абсолютно неромантичной подруги. Как я ее ни пытала, та стояла насмерть: просто захотелось забрать из приюта такую прекрасную собаку. Точка.

Третьим, уже не звоночком, а тревожным набатом стала просьба подруги приехать на несколько дней. В нашем с ней родном городе у нее осталась мама. Которая серьезно заболела. Тащить туда с собой Майкла нет никакой возможности, друзьями и соседями, готовыми за ним проследить, она в этом городе не обзавелась. Потому…

– Я понимаю, как ты его ненавидишь… Все понимаю. Но, Лера, мне просто некого больше просить. А в передержку Майкла сдавать после всего, что он пережил…

Пришлось решительно прервать эти стенания с извинениями. И сообщить, что, пока она описывала ситуацию, я уже взяла билет на самолет. И завтра утром буду у нее. Подруга снова разревелась – уже от облегчения. И заверила, что встретит меня в аэропорту. Вместе, кстати, с Майклом – тот обожает ездить в автомобиле. Довезет нас до дома, даст ЦУ и поедет на вокзал. На том и распрощались, и я пошла собирать вещи.

Этот город традиционно встретил меня отвратительной погодой – мокрым и колючим снегодождем. Счастье, что хоть сели нормально, спасибо пилотам. Подругина машина уже стояла на парковке, подруга курила с ней рядом. А на заднем сиденье развалился Майкл. Впрочем, как только я подошла, он сел и весь как-то подобрался. И внимательно посмотрел на хозяйку. Та погладила мощную шею и ласково сказала:

– Майкл, свои. Это Лера, она хорошая, добрая, будет с тобой гулять и тебя кормить. А потом я вернусь, очень скоро, обещаю.

Пес вздохнул. Высунул из окна машины огромную голову, обнюхал меня, как-то грустно лизнул в щеку. И снова улегся на заднем сидении. Мы сели в машину и двинулись на улицу Непокойную.

Я периодически посматривала на навигатор. Чем ближе мы подъезжали к конечной точке маршрута, тем мне становилось тревожнее. Да и Майкл вел себя беспокойно. Только подруга оставалась в приподнятом настроении. И с легкой усмешкой и тоном экскурсовода сказала, когда мы вышли из машины:

– Вот, полюбуйся! Мечта маньяка на улице Непокойной. Как название хоррора звучит, правда?

Насчет удачности названия я бы поспорила, но, наконец, поняла, что так смущало и напрягало мою подругу в архитектуре подъезда. У него было два выхода и оба – со стеклянными стенами. В огромном холле – три лифта, комната для колясок и велосипедов и пустующее помещение для охраны или консьержа. А выхода на лестницу нет. Оказывается, на нее можно попасть, только если выйти из подъезда и зайти в другую дверь, рядом. Ранним ноябрьским утром, когда на улице было еще темно, я на самом деле ощутила себя беспомощной рыбкой, которая стоит в освещенном «аквариуме», а с обеих сторон к стеклам прильнула тьма. И смотрит. И словно чего-то ждет. Брр… Я ощутимо вздрогнула, Майкл заворчал, а подруга расхохоталась:

-- Вот тебе, Лерка, прямо готовый сценарий фильма ужасов.

Я хмуро буркнула, что пишу сценарии только сентиментальных сериалов, хорроры – это не мое. Тут, наконец, пришел один из трех лифтов, и через несколько минут я вошла в новую подругину квартиру. У нее был потрясающий талант: любая самая затрапезная халупа, в которой она по каким-то причинам жила, довольно скоро превращалась в уютнейшее гнёздышко. А тут квартира изначально была хороша, поэтому уют в ней просто зашкаливал. Что, впрочем, на мои уже издёрганные этим городом нервы подействовало только благотворно.

Подруга показала мне всё, что сочла необходимым: ванную комнату с полным набором моющих и косметических средств, кухню с полным холодильником, стоящим на плите пловом и шкафчиками, под завязку набитыми стратегическим запасом продуктов. Потом выдала список «про Майкла»: когда и где гулять, когда и чем кормить, куда звонить, если вдруг пёс занедужит, как мыть после прогулок и чем вытирать. В общем, ЦУ были пространными и исчерпывающими. И сразу после того, как я подтвердила, что всё поняла, подруга заторопилась на вокзал. Когда пришло оповещение, что такси ждёт её у подъезда, она погладила и потрепала Майкла, а потом порывисто обняла меня и сказала вдруг:

– Одна не ходи. Никуда. Еды тебе хватит надолго, но, если за сигаретами там или кофе захочешь из кофейни, – только с Майклом. Он умный, его можно просто посадить у магазина или кофейни, и он будет ждать. Даже привязывать не надо. А одной тут ходить не надо.

И, не успела я спросить, чего, собственно, можно опасаться на улице Непокойной, за подругой уже захлопнулись двери лифта. А Майкл уже в который раз печально вздохнул и улёгся на свою лежанку, размером мало чем уступающую обычному человеческому дивану. Я погладила его по мощному загривку и пошла есть плов – я его обожала, а подруга – совершенно отменно готовила. Мимоходом подумала, может, позвонить ей? И выпытать, что тут происходит, в этом её новом месте обитания? Что она даже такую серьезную собаку завела и мне велела никуда без собаки не выходить? Но решила, что не стану. За много лет подругу я изучила хорошо: если бы она хотела сказать что-то, сказала бы. А раз никакой дополнительной информации не дала, значит, не хотела или не могла. И допытываться бесполезно.

После вкуснейшего горячего плова и чашки чаю с печеньем невыносимо захотелось спать. И хмурое ноябрьское утро этому только способствовало, тем более что встать мне сегодня пришлось очень рано. Я дала Майклу специальную собачью вкусняшку, выкурила сигарету на балконе, получила от подруги сообщение, что она уже в поезде, пожелала ей счастливого пути и с наслаждением растянулась на ортопедическом матрасе. Некоторое время просто смотрела в потолок, удивляясь странной для моих московских ушей тишине. В доме словно никто не жил, никаких звуков от соседей не доносилось. И на улице было так же тихо: ни машин, ни человеческих голосов, ни других обычных уличных шумов. Хотя этаж у подруги был всего-навсего пятый. И стеклопакеты обычные, безо всякой шумоизоляции. Впрочем, удивлялась я тишине недолго, потому что уснула.

Проснулась от странного ощущения: мою руку словно терли влажной шершавой тряпкой. Открыла глаза примерно в таком же полумраке, в каком и засыпала. В этом городе в ноябре утра и вечера были неотличимы: мобильный показал, что уже шесть часов вечера. А рядом с кроватью сидел Майкл и облизывал мою руку. Видимо, ему надо было уже и поужинать, и погулять.

Умывшись прохладной водой, чтобы немного взбодриться, я покормила пса, а пока он ел, ответила на несколько рабочих сообщений, которые благополучно «проспала». К счастью, ничего срочного, потому что никаких горящих заказов у меня сейчас не было. Я писала параллельно два сценария и по обоим шла строго в графике. Поэтому утеплилась сама, надела на Майкла тяжеленный строгий ошейник, намордник, прицепила поводок и пошла лично, так сказать, знакомиться с Непокойной улицей. Пёс, кстати, вёл себя странно. Я не очень хорошо разбираюсь в собачьем поведении, но, если бы речь шла о человеке, сказала бы, что на прогулку он хочет, но при этом относится к ней отрицательно. Решив, что подумаю об этой странности попозже, я вышла толкнула подъездную дверь и попала в «этотгородской» ноябрьский вечер.

Что сказать? Холод. Ветер. Тот самый утренний снегодождь. Я поплотнее закуталась в куртку, натянула капюшон чуть ли не до носа и сочувственно посмотрела на Майкла. И почему подруга не купила ему какую-нибудь одежку, холодно же! Впрочем, пёс явно не мёрз. Он целеустремленного двигался к странному нечто, которое подруга в своих ценных указаниях обозвала сквером. Голые кустики и две грязных дорожки – вот, собственно, и сквер. Но Майкла он вполне устраивал, потому что уже первый же куст был мощно и безжалостно помечен. И мы пошли дальше – Майкл впереди, я в арьергарде.

Пройдя по жалкому подобию сквера несколько раз туда и обратно, я вдруг резко остановилась. Пёс обернулся и посмотрел на меня вопросительно, мол, чего ты тормозишь? А меня вдруг затрясло и не от холода. Я поняла, что мы гуляем уже больше получаса, вечер совсем ранний, а на улице – ни души. Реально, ни людей, ни животных, ни вездесущих голубей. Даже ни одной машины мимо нас не проехало. Как такое может быть, а?

Трясущимися руками я достала мобильник и сделала то, чего делать изначально не собиралась: позвонила подруге. Она еще не доехала, в поезде могло не быть связи, но мне повезло, через несколько гудков раздалось несколько встревоженное «Алло, Лера! Что-то случилось?».

Я хлюпнула носом:

– Ничего не случилось. Пока. Просто мы гуляем с Майклом по этому вашему убогому скверу. И кроме нас тут нет ни души. Даже машины не ездят и птицы не летают. Это нормально, вообще?!

Почувствовала, что голос срывается на визг. Выдохнула. А из трубки послышалось:

– Лера, это очень молодой район. И с не очень хорошей экологией. Людей мало, потому что даже дома еще не все достроены и квартиры недешевые. Бродячим животным просто неоткуда взяться, а птиц, наверное, отпугивает эта самая экология. Да, непривычно, но в этом нет ничего страшного.

– А в чём есть?! – Я изо всех сил старалась не кричать. – Почему ты велела везде ходить с собакой? Что мне тут может грозить без Майкла?

Подруга помолчала. А потом, аккуратно подбирая слова, заговорила:

– Лерочка… Возможно, что и ничего. Просто я в какой-то момент начала видеть странное. Людей. Взрослых и детей. Бледных и молчаливых. Они не подходят, ничего не говорят, не пытаются как-то взаимодействовать. Просто стоят неподалёку и смотрят. Или идут за тобой следом. И тоже смотрят. Я сначала думала, что с ума схожу. Но однажды встретила соседа из другого подъезда. Мы парой слов перекинулись про район, и он пожаловался, что нормальных людей и нет, зато толпы каких-то сектантов ходят. Так что он их тоже видел. Я не думаю, что они опасны, но Майкла завела. И тот их сильно не любит: рычит, нервничает, злится. Поэтому и предупредила, чтобы ты везде с собакой была, просто на всякий случай.

Вот вам… Я скомкано попрощалась. И чего мне ждать от этих непонятных личностей? Телефон звякнул: пришло сообщение от подруги. Номер мобильного, имя «Владислав» и приписка, что этот сосед. И что если вдруг что-то случится, звонить ему. Ну спасибо, ну успокоила! Страх и растерянность постепенно переходили в злость. И на подругу, и на этот город, которому мало было уже доставленных мне неприятностей, и он новые приготовил. Из области хоррора на этот раз.

Эмоции бушевали так, что я не сразу заметила, что уже не одна в сквере. Сбоку, полускрытая голыми кустами, стояла девочка лет пяти-шести. Бледненькая, аж в синеву. Одетая во что-то серое, немаркое. Худенькая. И буквально не отрывающая от меня глаз. Майкл напрягся и зарычал. Я погладила его по могучей шее и стала тихонько тянуть в сторону дома. Он шёл, но глухо порыкивал и оглядывался. А потом гавкнул – громко, гулко, как из бочки. Потому что прямо у нашего подъезда стояла небольшая группа людей, человек десять. В такой же невнятной серой одежде, таких же худых. И так же пристально смотрящих на нас с собакой.

Я попыталась не паниковать. Крепко удерживая Майкла, крикнула:

– Добрый вечер! У вас всё в порядке? Не могли бы вы отойти от подъезда, чтобы мы с собакой прошли? А то пёс нервничает.

Никакой реакции. Я вообще не поняла, услышали ли они меня. Стало страшно. На улице была уже темнота, разбавляемая только светом подъездного фонаря. В доме, кстати, горело не больше пары десятков окон. И ни одного – в моем подъезде.

Майкл, продолжая рычать, потянул меня куда-то. Через несколько шагов я поняла: пес вел ко второму входу в подъезд. Вот молодец какой, а я, дурочка, забыла про него! Не успели мы войти в «аквариум» холла, как меня пробил холодный пот. За той дверью, которой мы только что воспользовались, возникла девочка из сквера. И еще несколько детей, таких же бледных и одетых в серое. Все они прислонились лбами к стеклу и смотрели. На нас смотрели. А с противоположной стороны к стеклу прижались взрослые… Да, рыбка в аквариуме – очень точное подругино сравнение. И мне было дико страшно, что вот сейчас все эти странные люди пройдут сквозь стекло. И очутятся здесь. И… О последнем «и» думать было невыносимо страшно.

Вскоре мне стало не до дум. Оказалось, что лифты не работают. За пятнадцать минут не приехал ни один, кнопки на панели помигали и погасли. Ну что ж за гадство, а?! И что делать? Звонить в полицию? В МЧС? Я решила, что это чересчур. И позвонила подруге, чтобы узнать, что делать. Но та оказалась вне зоны действия сети. Как же быть…

Майкл тревожно переводил взгляд с одного окна на другое. И ворчал не переставая. Странные люди не уходили, поэтому шансов попасть на лестницу и подняться по ней у нас не было. Возможно, эти товарищи нас бы и не тронули. Но меня колотило при одной мысли, что к ним надо выйти. И тут меня осенило: сосед! Владислав! Трясущимися руками я набрала номер. К счастью, трубку сняли сразу:

– Владислав?

– Да, а вы кто? Очередная телефонная мошенница?

– Хуже. Я подруга вашей соседки. Она попросила меня пожить с ее собакой и сказала про странных людей. И про то, что вы их тоже видите. У меня патовая ситуация, Владислав. Я в подъезде с псом. Ни один лифт не работает. А с двух сторон к стеклу прижимаются эти люди. И выходить, чтобы попасть на лестницу, мне страшно.

В трубке помолчали. Потом мужчина грустно сказал:

– Мне нечем помочь вам, Лера. На улице Непокойной – каждый сам по себе. И за себя. Каждый проходит свой путь. Ваша подруга уже всё поняла. Скоро и вы поймёте. Всего доброго.

В трубке воцарилась такая ледяная тишина, что заломило ухо. Я убрала мобильник в карман. Чертова подруга! Во что она меня втравила, а?! И тут меня накрыло сразу двумя ужасами: я поняла, что не помню, как зовут мою подругу – лучшую при том. Вообще не помню, понимаете?! И второй ужас – странные люди пошли на абордаж. Причем, так, как мне и виделось в кошмарных фантазиях, – просачиваясь сквозь стекло. Они окружали нас с Майклом, пес принялся лаять. Но его лай начал перекрывать какой-то очень громкий писк. Внезапно открылись двери одного из лифтов. Правда, там не горел свет, но это такая ерунда, правда? Я рванулась туда, но почувствовала, что сильные руки держат, не пускают. Захлебнулся лаем Майкл. Исчез писк. На голову мне накинули черный непроницаемый мешок. И дышать стало нечем. Проклятый этот город!

***

Ну как же так?! Инна со злостью ударила кулаком по литой чугунной ограде и разревелась. В который уже раз за сегодня. Их с Леркой случай – один на миллион, наверное. Обе попали в аварию, машина в хлам. Инна – в коме, а Лера была в сознании, но в очень тяжелом состоянии. Ее прооперировали, и в кому впала она. А Инна очнулась. И ждала, что Лера очнётся тоже. Но Лера умерла. И сегодня её похоронили.

А вчера Инна похоронила своего любимца Майкла – кобеля кане корсо, который сидел с ними в машине и тоже изрядно пострадал. Ветеринары были уверены, что он выкарабкается, но нет. Умер. Практически одновременно с Лерой.

Все провожающие уже вышли с кладбища и рассаживались по автобусам. Инна двинулась тоже, оглянувшись в последний раз туда, где навсегда осталась её лучшая подруга. Теперь – покойная.