Нестандартный попаданец

Скрип резины, чуть‑чуть цепляю задним бампером бордюр. «Сцука, сраная рухлядь!» — единственная мысль в моей голове. — «Ну как так вышло‑то? Чёртова Вика… Вот же сисястая бестия. Правильно говорят: не верь существам, которые раз в месяц кровоточат и не дохнут».

Вот же дерьмо — впереди опять узкий поворот. Так ещё пару раз, и задняя ось останется где‑то сзади. Хорошо хоть ночь и мы находимся у чёрта на куличках. Нет, не хорошо — плохо. Очень плохо. Уже десять минут безумной гонки, а ментов как не было, так и нет. Дьявол! Всё у этого Автора схвачено в этом городке.

Говорил мне Хищник: «Не лезь туда!» — ведь говорил же. Нет же! Надо было мне полезть в эту клоаку. Было чёртово пятно на моей карте. Надо было расширять сферу влияния. Куда валить‑то теперь на этой грёбаной «четвёрке»? Где тут сраные менты могут быть?

Меня зовут Толик, и я — решала. Или, как принято говорить, медиатор. Переговорщик с подвешенным языком. Да короче: надо кого‑то перебазарить? Надо кого‑то убедить? Решить вопрос? Отдать, купить или продать, договориться с бандосами — тут появляюсь я!

Решаю проблему — получаю гонорар или процент с бизнеса. Всё легко и просто. Но что делать, когда порешал все проблемы и траблы в городе? Когда порешал всё в области и почти во всей стране? Вот и я искал новых клиентов.

Нашёл! Точнее — создал проблему в тихом городке. Ведь проще решать проблему, которую сам же и создал. Вот и я создал проблему. В этот сраный регион вообще никто старался не лезть: тут с 90‑х всё было через жопу. Кто ни приедет — все либо пропадают, либо вперёд ногами. А я‑то самый умный…

Такие отмороженные попались — даже слушать ничего не стали. Прострелили плечо. Экстренный муляж гранаты спас. Ну как спас… Их это вообще не остановило — пришлось кидать. Благо запал настоящий: бумкнуло.

Ну а дальше что? Первая машина — тапка в пол, и вот я на узких улицах городка.

Выстрел, ещё и ещё. Правое зеркало заднего вида разлетается. Заднее стекло — так же. Становится горячо и тепло в области правой лопатки. Правая рука падает плетью на коленку — от этого даю больше газа. Дьявол! Поворот. Левая рука не справляется. Удар. Тьма.

Открываю глаза и чуть не падаю лицом в землю. «Дьявол, что за на…?» Встряхиваю головой — и тут же получаю в подбородок с кулака. Меня откидывает в сторону, но удар слабенький, почти детский. Это против пистолета — ни о чём, пока нет его в моих руках. А в драках меня ещё надо поймать.

Я собираю глаза в кучу. Лопатка — что одна, что другая — ещё горит огнём. Видимо, после аварии меня вытащили, а сейчас проводят суд. Ну что же, в последний бой.

Ударил я не глядя — на инстинктах, которые мне привили в девяностые. Кулак почувствовал что‑то мягкое. Не лицо, но — да ладно, попал не глядя, уже хорошо. Пытаюсь собрать глаза в кучку и поднять взгляд — и тут же получаю в челюсть с другой стороны.

«Суки сраные! Толпой гасят! Ничего, меня так просто не возьмёшь…» Присаживаюсь и прохожусь ногой в полукруг. Моя нога встречает множество препятствий. «Вот же твари — их даже не трое». Пытаюсь встать — и получаю, судя по всему, коленом в висок. Но удар слабый, опять словно детский.

«Да что же такое? Кто вы, твари? Сейчас папа‑дядя Толя покажет вам жизнь!»

— Фига, у Писюна зубы появились. Гаси его! — раздалось над ухом.

Удары посыпались со всех сторон — слабые, неуверенные и неуклюжие. Я отвечал как мог и как учили. Периодически кто‑то крякал — явно отваливался из нашей маленькой компании. Собственно, каждый удар — один лежачий. В какой‑то момент удары закончились.

Я, шатаясь и с затуманенным взглядом, осмотрел дела рук своих.

Боги! Вокруг лежали дети. Я загасил больше десятка малолеток. Ужас в моём сознании переходил все грани. «Я… сработал детей?! Фак! Дьявол! Регион дети держат? Что за дичь? Детки паханов, что ли? Меня кончить дети пытались? Что происходит?!»

Я огляделся. Какие‑то странные домики. Сами мы находились в полумраке — асфальтом и не пахнет, какое‑то убогое село. Грязь, старьё, смрад и дерьмо. Фонарей нет — лишь тусклый свет от звёзд и луны. Ближайший дом — метрах в двухстах, с тусклым фонарём над крыльцом.

Встряхнув головой ещё раз, я решил, что оставаться в компании дюжины детей, лежащих без сознания, — не самая лучшая идея. Я рванул вперёд. Каково же было моё удивление, когда, не пробежав и половины пути до фонаря, я понял, что выдохся.

«Вот же дерьмо, почему так тяжко?» Остановился. Дыхание тяжёлое, лёгкие горят, ноги гудят. И это после драки? Почему так тяжело? Я решил восстановить дыхание с помощью обычного упражнения: вдох‑выдох, обхватив себя руками. И тут меня пробила дрожь.

Я — жирный. Какого лешего?! Я — жирный!!! Что?!

Да я всю жизнь держал идеальные пропорции: 180‑80‑18.

— Дыши, Толя… А‑а‑а‑а! Что с голосом?! А‑а‑а‑а! — Я реально дал петуха, от чего ещё больше заголосил — и снова дал петуха.

Руки сами собой закрыли проклятый рот, издававший дикие звуки.

— Петрушка! Хватит голосить! Вали домой, идиота ты кусок! — раздался старческий грозный голос со стороны фонаря.

Я, продолжая зажимать рот, неверяще перевёл взгляд в сторону звука. «Так! Надо разбираться — и срочно».

— Дядь, — начал я высоким, почти девичьим голоском, — поговорим?

— Денег не дам! — грубо отрезал голос. — Вали домой.

— Дядь, — я по привычке взялся брать быка за рога, — есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

— Очень интересно, — в голосе явственно звучал сарказм, — тебе мало было в прошлый раз?

Если честно, мне было вообще фиолетово, но я отчаянно хотел разобраться в своих догадках.

— Дядь, давай я тебе сделаю приятное, а ты мне ответишь на любые три вопроса. Идёт?

— Петруха, ты бы бога побоялся, такие вещи говорить. О‑о‑ох, моя фантазия! — голос рассмеялся. — Воду натаскай, полы мне помой и баньку затопи. Холодает. Надо помыться.

С задачей я справился резко и быстро — но в целом чисто на ощупь. Дед (а это оказался настоящий дед, лет эдак сто с плюсом) внушал ужас одним своим видом: казалось, он сейчас рассыплется. Но при этом скорость его перемещения вдохновляла. Особенно если учесть, что мне стоило безумных усилий добраться до его хатки.

Простой квадратный дом, участок с колодцем и небольшое строение — банька. Я довольно быстро принял правила игры и приступил к делу. Колодец, вороток, вёдра, баня… Бочки поставили меня в тупик: такие я видел только на картинах, в фильмах и в музеях.

Но финальную точку поставило зеркало в бане. Я даже вёдра выронил. На меня смотрело чудовище: жирное, уродливое, перекошенное. Лицо истинного дебила.

Широкий и узкий лоб. Чёлки толком нет — волосы начинались почти на темечке. Сам череп сверху чуть приплюснут, лба почти нет. Надбровные дуги — как крылья орла: такие же раскинутые и пушистые. Огромный нос — будто я тролль. За щеками не видно ушей; торчащие вперёд передние зубы — причём не два, а почти вся верхняя челюсть наружу. Уши размером, как у слона, но за щеками их не разглядеть. Нижней челюсти, считай, нет. А слюна безостановочно течёт сама по себе.

К этому добавлялись свежие синяки, ссадины, кровь и грязь.

Одежда — отдельный вид искусства. Даже бомжи так не ходят. Настоящая крестьянская одежда — ну буквально такая, какую носили в XIX, а может, и в XVI веке. Ужас какой‑то. Всё в крови и явно в слюнях — моих слюнях.

Я взялся за своё ухо и оттянул его в сторону. Ощущения есть. Изменения в зеркале тоже.

— Ну, варианта два, — попытался произнести я, но речь давалась с трудом. Опухшее лицо тяжело воспроизводило звуки. — Умер или в коме. Бред или… Ладно, посмотрим.

Таскать воду — что может быть проще? «Ё-моё, как же тяжело мне это сейчас даётся!» — мысленно простонал я. Маленькие плечи, тоненькие ручки и ладошки. Огромное пузо, ноги, неимоверных размеров таз и зад. Я был натуральным лесным ублюдком антропогеновой эры. Ррррр…

Я закончил беготню с ведрами. Чисто на вскидку, прошло примерно около часа — столько времени у меня заняло носить воду из колодца. Руки гудели, ноги гудели, спина гудела, голова шла кругом.

Дальше пошла растопка бани. Тут проблем не возникло: дрова имелись, щепки тоже. Единственная сложность — розжиг, но странный дед дал мне спички. Коробок был необычный: огромный, в два раза больше тех, к которым я привык. Сделав мысленную зарубку в копилку подозрений, я продолжил выполнять свою часть сделки.

Мытьё полов я совершил быстро и задорно. Дед кинул мне под ноги тряпку. Ведро у меня уже было. А вот дальше началось веселье.

— Старый, а швабра?

— Кого?

— Ясно, чую запах веселья! — В моей ситуации и с моим голосом это прозвучало комично даже для меня. — Я скоро!

Буквально через две минуты я вернулся в дом с двумя палками — одной почти двухметровой и второй совсем небольшой. Затребовал у деда нож и верёвку. Сделал паз в длинной палке, вставил туда маленькую поперёк и примотал верёвкой. Получилась дешёвая, кривая, но швабра.

— Три вопроса! Помнишь? — промямлил я.

— Задавай, Петрушка. Скажу без утайки, — с откровенной издёвкой ответил дед.

— Где я живу?

— Ох, Петрушка… Как же ты всех утомил! От моего дома направо — пять домов. Твой — слева по улице, с зелёным забором. Опять завтра знахаря звать, — сокрушался дед.

— Получается, я это всё уже спрашивал.

— Да!

— Ладно, второй вопрос…

— Третий! — отрезал дед.

— Ах ты, пень трухлявый! — Моё негодование било через край. Такими гадскими приёмами я уже лет десять не пользовался. — Ладно. Тогда самый важный вопрос: где я?

— У меня дома, Петрушка. У меня дома, — снисходительно ответил дед.

— К чёрту подробности! — Я попытался сделать серьёзный вид. — На какой я планете?

— Петрушка, Петрушка… Планета, планета. Что дальше будет?

— Просто ответь, дед.

— Сколько раз тебе говорить, ирод ты тугоумный! Не «дед», а Фёдор Михайлович!

— Фёдор Михайлович, не будь скотиной, и дай мне точные координаты: что, где и куда.

Дед, услышав явно странные формулировки из уст бывшего «идиота», крайне удивился.

— Планета Земля. Государство Российское. Тульская губерния. Село Хирино.

— Хер и но? Чего? — Ничего не понимая, озадачился я.

— Хирино, идиота кусок! — вспыхнул гневом дед.

— Ага. Хирино. Спасибо, дед, за всё. Я отчаливаю.

Он ругался мне в спину, но я его не слушал. Таких домов уже нет и не может быть в стране. Такого тела у меня тоже быть не может. «Государство Российское, мать его… Даже не империя и уж тем более не федерация. А значит, что? Я попал. Ах‑ха‑ха. Попал. Осталось понять — куда и что будет».

Одно было понятно точно: легко не будет. Тельце моё крайне убого, магией пока и вовсе не пахнет. А нахожусь я в попихуйловке. Ну, или в дальнемухосранске — на худой конец. «Ой, голова моя несчастная, ой, что я несу… Так! Всё! Отставить истерику!»

Дом я нашёл быстро — насколько это может сделать жирный идиот. Одышка, грузность и моя убогость не давали возможности двигаться быстро и легко. Едва переставляя ноги, я добрался до искомого домика. Благо, это было недалеко.

Жилище оказалось самым убогим, какое можно было найти в округе: покосившаяся изба, словно из книжки. Калитка держится на соплях, а забор… его и забором‑то не назовёшь.

Калитка была закрыта на какую‑то хитрую заслонку. Устав разбираться с этим, я просто вынес калитку жопой. Благо, жопа у меня была колоссальных габаритов.

В домике‑избе было темно. Дверь опять‑таки закрыта. Пошарив по карманам, я нашёл одинокий ключик. Благо, карманов было всего два: один на груди рубахи, один — справа на штанах. Левый был оторван и висел лоскутом.

Спотыкаясь и падая, я проломился по дому. В прямом смысле — кругом мусор, хлам и вещи. Спотыкаясь и снося всё на своём пути, я на ощупь разыскал кровать.

Всё тело болело, ломило и ныло. Кровать, как и скотское покрывало, была липкая и жирная. Оно липло к рукам и одежде. Стараясь не обращать ни на что внимания, я довольно быстро впал в тяжёлый и беспамятный сон.

Глаза открылись. Ковёр. Старый советский ковёр перед моими глазами. «Боги! Я такое видел последний раз лет сорок назад — у бабушки в деревне. Где я, вашу мать? Я же разбился!»

«Стопэ! Дед! Мелкие ушлёпки! Точняк. Я попал — и явно не в сказку. Муа‑ха‑ха». Я заржал в голос и тут же прикрыл жирными, липкими ладошками свою убогую хлеборезку. Ощупал лицо и череп — и сразу захотелось завыть. Последние надежды на то, что это бред разбитой башки, исчезли, как летний дождик в зной.

Встать удалось с безумным трудом. Тело не хотело слушаться. Я мутным взглядом осмотрел свою тушку — точнее, то, что можно было осмотреть. Например, член: захочешь — не увидишь. Причём это было не столько пузо, сколько вагон складок.

Челюсть свело от отвращения к себе — точнее, к своему новому телу. Чисто ради стёба я сосредоточился на ближайшей шмотке, валявшейся в горе вокруг кровати. Выпрямил руку, направил на неё и начал дуться, делая попытки поднять её силой мысли.

Результат последовал почти незамедлительно — правда, не тот, которого я ожидал. Такого безумного желания посрать я не испытывал никогда прежде. И тут возник ряд вопросов и проблем.

Первая проблема заключалась в том, чтобы тупо встать. Это оказалось крайне сложно. Встать‑то я встал, вот только ноги послали меня в эротическое путешествие — и я со всего маху навернулся в гору шмотья. Под ним оказались какие‑то угловатые и твёрдые предметы.

Матерясь и чертыхаясь, едва не родив через жопу, я всё же встал. Теперь встал второй вопрос: куда скинуть балласт? Вот уже пять минут я бегаю по дому и территории. Бегом это можно назвать едва ли — я тупо не предназначен для бега.

Наконец, когда дно уже начало давать слабину, я увидел искомую будку на территории двора.

— Аллилуйя!!! — во всё горло проорал я, пытаясь перекрыть какофонию звуков, вырывавшихся из меня.

Следующий ужас настиг, когда я осознал: бумаги‑то тут нет! Вот это стало поистине сильнейшим испытанием. Оставив на полу штаны — если это убожество можно так назвать, — я принялся шарить по двору. Искал колодец, бумагу или, на худой конец, лопух.

Не было ничего. «Боги! Да как так‑то?» В целом я уже ничего не стеснялся. Вчерашние воспоминания — как и воспоминания моего тела — накатывали волнами. Для меня ходить голым по двору, оказывается, нормально. Быть битым — тоже: все местные издеваются надо мной. Мать и отец давно умерли, а подкармливают меня лишь некоторые соседи — чтобы с голоду не умер.

Собственно, то, что я не работаю и попрошайничаю, многих местных и бесит. Имущества у меня нет, кроме дома; сил нет, и стержня — тоже. Хотя причём тут стержень? Тут явный набор диагнозов: даун, аутизм, отсталость в развитии и бог ещё знает что. Причём в самых ужасных проявлениях. «Забавно будет, когда я стану… А кем я стану?»

Все попаданцы — обычно бывшие боги, великие личности и так далее. А я кто? Паренёк с языком…

«Как двусмысленно… Хотя мой язык меня спасал столько раз, что и представить сложно…»

— Петруха! — мой домик пошатнулся. Сразу вспомнилась сказка про Ниф‑Нифа и Наф‑Нафа. — Недоразвитый! Сюда иди!

То, что я Петруха, я уже понял; то, что недоразвитый, — увидел в зеркале. Но зачем так грубо? А домик почему шатается? То, что он убогий, я понимаю, но всё равно его надо серьёзно «вшатать», чтобы он начал дрожать. Едва перебирая жирными и опухшими ножками, я выполз на порог и открыл дверь.

Там стоял довольно статный мужчина: причёсанные тёмные волосы с сединой на висках. Эта седина ему очень шла. Эдакий доктор Стрэндж, мать его. Даже красный плащ присутствовал. Я осмотрел его мутным взглядом. Всё же пол‑лица опухшее, а зрение явно изначально было далеко от идеала.

— Что лыбишься, уродец? Смешно тебе? — крайне злобно выкрикнул «доктор Стрэндж».

— Давайте без грубостей, — я сделал шаг ему навстречу. — Пока не совсем понимаю, о чём речь, но договориться всегда можно.

Второй шаг я сделать не успел. Меня подняло в воздух, перевернуло вверх тормашками и прижало к стене «моего» дома. Я улыбался и смеялся — это был приступ истерики. «Магия! Магия есть в этом странном мире. А то, что я убогий идиот, ничего не значит. Главное — то, что у меня внутри. И сейчас я это докажу».

— Уважаемый, давайте вы меня поставите на ноги и расскажете суть всех ваших претензий!

— Ты избил моего сына, мразь. И ты ответишь за это.

«Ах‑ха‑ха». Я смеялся внутри, чтобы не обидеть этого идиота. Классика клиники — моя стихия. Доказать идиоту, что он идиот. Начнём.

— Уважаемый, первое…