Нет никакой ложки

Малыш сидел у окна, подперев щеку ладонью, и смотрел, как закатное солнце растекается по крышам Стокгольма. В комнате было тихо — только тикали часы да изредка доносился смех с улицы. Он вздохнул. Сегодня снова никто не играл с ним, снова он был один.

И тогда раздался знакомый звук — жужжание мотора.

— Карлсон!

Малыш вскочил, сердце забилось чаще.

В проеме окна возникла круглая тень, и вот уже его друг, толстенький человечек с пропеллером, медленно опустился на подоконник. Но что-то было не так. Обычно Карлсон влетал с шутками, с хвастовством, с требованием варенья. А сейчас он стоял молча, его глаза были странно пусты, будто смотрели сквозь Малыша, куда-то вдаль, за пределы этой комнаты, за пределы мира.

— Карлсон? — неуверенно позвал Малыш. — Ты чего такой…

— Привет, Малыш, — голос Карлсона звучал глухо, как эхо из колодца.

Он шагнул внутрь, пропеллер за его спиной медленно затих. Малыш протянул банку клубничного варенья — любимого лакомства Карлсона. Тот взял ее механически, зачерпнул ложкой, поднес ко рту. Жевал медленно, словно пробуял не вкус, а саму идею вкуса.

— Знаешь, Малыш… — вдруг заговорил Карлсон, глядя на ложку. — Это все — обман.

— Что обман?

— Варенье. Его сладость. То, как оно тает во рту. Это просто сигналы в мозгу. Электричество. Нейроны. Нет никакой ложки. Нет никакого варенья.

Малыш нахмурился.

— Ты о чем?

Карлсон поднял на него взгляд, и в его глазах было что-то пугающее — холодное, почти безумное.

— Полеты. Родители. Солнце над крышами. Даже запах пирогов, которые печет твоя мама… Это все иллюзия, Малыш. Мир — это код. А мы — всего лишь программы.

Малыш засмеялся нервно.

— Ты что, перегрелся на солнце? Хочешь, я принесу малинового варенья?

И тут Карлсон взорвался.

— НЕТ МАЛИНОВОГО ВАРЕНЬЯ!— он вскочил, банка упала на пол, стекло разбилось, кроваво-красные капли растекались по полу. — НЕТ МАЛИНЫ! НЕТ НИКАКОЙ ШВЕЦИИ! НЕТ СОЛНЦА!

Малыш отпрянул. Он никогда не видел Карлсона таким.... безумным.

— Карлсон, ты меня пугаешь…

Но тот уже схватил его за плечи, тряся, будто пытаясь разбудить.

— Почему ты не удивляешься, Малыш? Почему ты не спрашиваешь, как человек может летать с пропеллером? Потому что так не бывает! Это глюк системы! Баг! Мы в ловушке!

Из кармана своего потрепанного костюмчика Карлсон вытащил две пилюли — красную и синюю.

— Выбирай. Синяя — ты проснешься в своей кровати и забудешь этот разговор. Красная… — он усмехнулся, и в этой усмешке было что-то жуткое, — красная покажет тебе, что на самом деле происходит. Хочешь узнать насколько глубока кроличья нора?

Малыш дрожал. Но в глубине души он всегда знал, что Карлсон — это просто выдумка его фантазии. Просто, слишком .... Реальная.... Настоящая.

А что в этом мире есть вообще.... ненастоящее?

А вдруг он придумал Карлсона в то время как его самого, малыша, тоже кто-то придумал?

Но ведь он просто маленький, семилетний мальчик, в его возрасте фантазии легко оживают силой детского воображения.

Он взял красную пилюлю.

Глаза Карлсона вспыхнули.

— Добро пожаловать в реальность мальчик.

Мир вокруг поплыл, стены комнаты растворились, как акварель под дождем. Малыш почувствовал, что падает, проваливается куда-то в темноту. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поглотила тьма, — лицо Карлсона, искаженное в странной, почти машинной гримасе.

А потом — резкий свет. И холод. Металл.

Он лежал в капсуле, заполненной вязкой жидкостью, с сотнями трубок, впившихся в его безвольное тело. Над ним склонилось существо — наполовину человек, наполовину машина.

— Привет, Малыш, — сказал киборг-Карлсон. Его голос был тем же, но теперь в нем звучала бездна веков, страданий, осознания. — Теперь ты видишь.

Малыш хотел закричать, но вместо этого выдавил:

— Где… мои родители?

Карлсон покачал головой.

— Их никогда не было малыш. Тебя создали исскуственно, всех их .

За стеклом капсулы простирался бесконечный лес таких же ячеек, в каждой — человек, погруженный в сладкий обман.

— Но… зачем?

Малыш заплакал от страха и холода.

— Чтобы мы не сходили с ума, — ответил Карлсон. — Потому что правда страшнее. Потому что ты, всего лишь, батарейка. А теперь, я научу тебя летать. По настоящему.