Неточности перевода

Роббинс пошарил на груди убитого вьетконговца и вытащил сложенный вчетверо бумажный листок.

– Господин лейтенант!

Я развернул бумагу и увидел карту района боевых действий. На ней было отмечено множество точек, соединенных прямыми линиями. Линии образовывали плотную сетку, по виду – напоминающую паучью. Внизу шла пояснительная надпись на вьетнамском.

Как назло, штатного переводчика подстрелили десять минут назад. Хорошо, что в роте имелся еще один. Правда, американец: тот самый рядовой Роббинс, немного мараковавший по-местному.

– Переводи!

Роббинс наморщил лоб.

– Карта... подземных ходов.

Накрыть вьетконговцев в их подземных убежищах, откуда они выскакивали как черти, наносили нашим частям недопустимый урон, затем исчезали в тех же земляных дырах... Это было соблазнительно.

***

И вот я в непроглядной тьме. Сквозь нее протягиваются жемчужные нити. Их множество, расползающихся во все стороны трехмерного пространства. А может, четырехмерного – здесь не разберешь.

Идти можно, держась за нить. В сторону не шагнешь: темно и страшно.

На развилках подолгу раздумываешь, куда направиться дальше. Хотя какая разница? Везде одна и та же светящаяся паутина. На ней напухают живородящие бутоны.

О, эти бутоны!..

Когда я пытаюсь проскользнуть мимо, некоторые распахиваются навстречу моему ужасу. Наружу проглядывают лица из прошлой жизни. Глаза раскрываются, губы шепчут:

– Джон? Помнишь Оклахому? Мы сидели на берегу, и ты меня поцеловал. Овладел, а потом бросил беременной. На письма не отвечал...

Мэри, школьная подруга. Было со мной такое – отлично помню.

Лепестки, изображающие девичье лицо, опадают, не дожидаясь ответа. И я бреду по жемчужной нити дальше.

Из нового бутона проглядывает лицо покойной матери.

– Джон! – шепчет мать. – Почему не пришел на мои похороны? Я так ждала...

– Я не мог! – кричу в оправдание. – Честное слово: торопился, но не успел. Боевое задание! Опоздал всего на два дня.

Материнские лепестки тоже жухнут на глазах и опадают. И так до бесконечности.

Вот он какой, загробный мир. Бродить мне по нему вечно – неприкаянной душой. Пока сам не превращусь в живородящий бутон и не стану пугать воспоминаниями тех, кто проплывает мимо. Но это случится не скоро.

***

Ах-ха-ха! Вы, наверное, подумали, что рядовой Роббинс неправильно перевел с вьетнамского? Он перевел: «Карта подземных ходов», – а изъятом листке было написано: «Карта загробного мира»?

Если бы! Будь так, я бы без труда сориентировался в самом аду! Чему-то меня в военной академии учили и научили, не зря лейтенантские погоны выдали. Я бы обязательно нашел выход из жемчужной тьмы – если он существовал, конечно, – и вернулся в часть, которая продолжала героически сражаться.

Но в том и беда, что карта не соответствовала потусторонней местности. То есть совсем. На вьетконговском листке было написано не то, что перевел Роббинс, а совсем другое. Там было написано: «Карта минных полей».

Этот раздолбай скверно владел вьетнамским!