Невеста колдуна. Страшная история

1.

«МОЯ ИСПОВЕДЬ

Толпа снова вершила правосудие. Несчастного горожанина, обвиняемого в колдовстве, связали и били плетью. «Одержимый!» — разносилось по улице. Городская полиция успела в последний момент. Когда разъяренная толпа собиралась сбросить свою жертву в воды Типы, обречённого вырвали из их рук…

Чтобы передать в руки настоящей инквизиции. Я смотрел на это с безопасного места. С безопасного расстояния. Люди боятся магии. Колдуны могут оказаться повсюду. Твоя любимая жена, дорогая сестра, уважаемая бабушка… Моя проблема в том, что я не верю в колдовство.

Мне повезло, ибо я в безопасности. Эрлих приютил меня. Он занимает здание, в котором раньше была школа. Таковых заведений мне застать не удалось. Все потому, что в какой-то момент инквизиция поняла: глубокие знания — путь к колдовству. Уже пять лет минуло с тех пор, как я оказался в доме Эрлиха. Пять лет с того момента, как моих драгоценных отца и матушку придали огню.

Здесь, в доме Эрлиха, ещё десять послушников и послушниц. Чем занимаюсь я? Разношу по городу его лечебные настойки. Эти напитки настолько популярны, что значительная часть уходит в столицу, к королю. Я и сам лечусь ими. Иногда. Эрлих — добрый аптекарь, он очень любит детей, кошек и собак. Животных он нередко забирает с улицы. Однажды мне довелось увидеть, что он делает с котами… Впрочем, обо всем по порядку».

— Пишешь? — спросил Эрлих, появившись за спиной юноши.

— Да, господин, — смущённо ответил парень. Он совершенно не заметил аптекаря.

— Правильно, — кивнул мужчина. — Грамотность — это путь к познанию. Мысли, подобно вещам, нужно постоянно раскладывать по полкам разума, избавляясь от ветхих. Сколько раз просил не называть меня господином?

— Простите, господин, — смутился юноша.

Эрлих рассмеялся.

— Ты знаешь, почему я пришел к тебе?

— Нет.

— Поговорить про Яву. Вчера она…

2.

Ява — красавица. Она появилась в обители год назад. Лишь недавно ей исполнилось восемнадцать лет. Кто она, откуда — не имею ни малейшего представления. Высокая, чуть выше меня, с широкими бедрами и приподнятой грудью. Я должен признаться, читатель. Однажды, когда послушницы купались в бане, мне захотелось полюбоваться их раскрасневшимися телами. Каю, Иву и Нику я уже видел.

Каждая из них юна и хороша собой, но не больше. Но Ява… Как царственно она сидела, выпрямив свою роскошную спину. Как прохаживалась с ковшиком к камням. Эти бедра, эта грудь, этот холм Венеры навечно поселились в моей памяти…

Впрочем, Эрлих недоволен Явой. Месяц назад ей исполнилось 18 лет. Он говорит, что она должна приносить пользу, как и каждый из нас. Как все послушники. Ведь обитель — это не монастырь. Здесь каждый делает все, что может. Все, что скажет Эрлих. Я уже говорил о том, какой он прекрасный скульптор? Страстно хочу быть похожим на него. Хоть чуть-чуть.

— Вчера Ява ходила по коридору с косой… — вздохнул аптекарь. — И говорила на неизвестном языке.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Я записал кое-что… — продолжил Эрлих. — Ин сато да сата. Она повторила это с десяток раз.

— Какой кошмар…

— Для тебя есть два поручения, — продолжил Эрлих, не замечая моего ужаса. — Сегодня, когда ты разнесешь зелья, зайди в монастырь. Тихо, не привлекая внимания. Следуй в библиотеку. Там найдешь большой зелёный фолиант. А ночью…

3.

Говорят, что в городе когда-то были фонари, и по ночам улицы были светлы, как днём. Так это или нет — понятия не имею, но столбы стоят. Лет двадцать-тридцать тому назад повстанцы развешивали на них служителей короля… О том мне поведала матушка. Этого ужаса я не застал.

Были фонари или нет — не так уж важно. Настойки доставлены. Теперь — поручение. Крадучись, пробираюсь в библиотеку. Монастырь обходят стороной, и мне удаётся пробраться тихо. Огромные стеллажи с книгами. Даже после Большого Сожжения их — гигантское количество. Сотни. Тысячи. В этот момент главное — не отвлекаться.

Ни одна из книг не подпадает под описание Эрлиха. Рядом прошел мрачный монах, и мне пришлось затаиться. Я знаю, что посещать библиотеку не запрещено. Знания открыты каждому — таков девиз инквизиции. Но то — девиз… И сейчас мне почему-то очень страшно. Настолько, что руки дрожат. Внутри всё похолодело. Страшно, но интересно. Здесь — вся мудрость моих предков.

Как отыскать песчинку на этом морском берегу? После долгих поисков мне на глаза попался зеленый фолиант. «Одержимость» — гласила надпись. Почему Эрлих, заслуженный аптекарь, не может посетить библиотеку? Всё просто. Он не подходит к храмам ближе, чем на сотню метров. Таков его принцип.

Почему? Понятия не имею. Так же инквизиция обходит нашу обитель стороной. Тихо, аккуратно листаю фолиант. Корю себя, что руки мои недостаточно чисты для чтения. После долгих поисков на глаза попадают нужные строчки. Инсата… Именно в этот момент я чувствую, что на мое плечо ложится чья-то тяжёлая рука.

4.

В самом начале исповеди я обещал рассказать о том, как Эрлих спасает кошек и собак. Этот секрет открыт лишь мне — одному во всей обители. И открыт случайно. Эрлих забыл закрыть дверь в свою лабораторию — так я оказался там. Несколько слов про мастера. На производстве трудятся послушники. Они могут ходить, куда угодно, но не в лабораторию.

Туда я забрёл, чтобы сообщить господину срочную новость. И раньше мне доводилось замечать, что кошек и собак у нас всегда примерно одинаково. А ведь должно бы становиться больше. Мало того, что Эрлих несёт их с улицы. Как известно, собаки и кошки — божьи создания, плодятся и размножаются.

Но в обители Эрлиха их всегда около 20 голов. Перейдя порог запретного места, мне стало понятно, куда деваются лишние. В своей лаборатории господин вытворял такое… Глядя на умерщвленных животных, зафиксированных на столах, у меня пересохло во рту. А господин работал длинным тонким ножом, будто не замечая моего присутствия.

— Устройство всех живых существ примерно одинаково, — сказал Эрлих после долгого молчания, комментируя свои действия. — Позвоночник — будто каркас, сердце — насос. Познавая строение этих тварей, я узнаю больше о нас с тобой. Если хоть одна живая душа узнает о моих изысканиях, гореть нам на костре. Обоим.

Когда монахи швырнули меня, избитого, к ногам Эрлиха, тот лишь улыбнулся. Понятия не имею, как он догадался выйти за порог обители именно в этот момент. Мне стало теплее от его улыбки, хотя кости ныли, а кожа — пылала огнем. Час назад меня били и секли.

— Твой пёс! — взревел старший. — Грязными руками — и грязными помыслами! — вторгся в нашу святую библиотеку… Трогал бесценные манускрипты.

— За это вы избили его? — спросил Эрлих, опираясь на свой посох. Нечасто он его в руки брал.

— Он падал сам, — сказал второй монах, вышедший вперёд. — И кто посмеет иначе говорить — еретик и раскольник.

— Пусть, — небрежно взмахнул рукой аптекарь. — В чем же нарушение — стремиться к знаниям? Ведь они открыты для каждого.

— А как же молитва? — закричал пожилой монах, что особенно ожесточенно пытался ударить меня в самое уязвимое место час тому назад. — А причастие? А пост? И негоже сыну колдунов в храме являться.

Молчание. Эрлих взирал на гостей свысока. Сидя у его ног, я вдруг ощутил величие этого человека. Он улыбался, показывая ровные белые зубы. От него исходил приятный запах аниса. А напротив — грязные, смрадные монахи с почерневшими зубами… Руки их, впрочем, были чисты.

— Хорошо, служители, — произнес мой господин. — Я объясню своему ученику, что церковь — это не его.

Старый монах открыл рот, но тут же поджал губы. В конце концов, он сам минуту назад отказал мне в праве навещать божий дом.

— Мы бы давно разогнали твой дом терпимости, — злобно сказал он. — Кабы не слово государя. А государь — наместник бога.

— Я говорил ему об этом много раз, — произнёс аптекарь. В этой битве он победил.

Когда монахи ушли, Эрлих помог мне встать, отвел в баню и тщательно омыл раны. Потом — смазал их своим чудодейственным зельем. И лишь после этого задал вопрос:

— Надеюсь, наши страдания не были напрасны?

— Нет, господин. Она сказала…

5.

В тот вечер я буквально сходил с ума. Побои, которые нанесли монахи, почти прошли. Господин дал мне настойку — целый пузырек, и теперь во мне было много сил. Заснуть я бы все равно не смог, и виной тому второе задание…

Обитель разделена на три части. Слева — кельи мужчин и спальня Эрлиха. В середине — мастерские, парадная и столовая. Справа — второе крыло. Там спят наши женщины. Комнат заметно меньше, потому что послушниц всегда до 4. Чтобы попасть к ним, нужно миновать темный, мрачный коридор.

Я крался как вор, на цыпочках. Хозяин сказал, что мне нужно быть очень аккуратным. Ни одна живая душа не должна узнать об этом задании. Никто из послушников. Из мастерских доносился неровный свет. Я догадался, что Эрлих не спит. Он часто работал за полночь.

Внутри меня было странное чувство — такое сладкое и неприятное одновременно. Будто я срываю запретный плод. Наблюдаю за девушками в бане. Хотя в этот раз опасаться было нечего. Ведь именно господин дал мне такой наказ…

Спальня Явы — в самом конце коридора. Эрлих говорил, что каждый обитатель его дома должен иметь личное пространство. Место, куда иным не будет доступа. Парни спали в малюсеньких комнатах — мы прозвали их кельями. Господин нас журил за такое сравнение.

В спальнях женщин я не был никогда. Эрлих строго запрещал нам сближаться. Наказанием стало бы изгнание, а куда мы можем уйти? Я открыл дверь — она заскрипела. От увиденного в жилах застыла кровь…

6.

Конечно, трудно не думать о девушках в 19 лет. Порой желание было совсем нестерпимым. Тогда я брал себя в руки — если вы понимаете, о чем речь. Сжимал волю в кулак. Бился с тенью. Несмотря на все побои, вожделение охватило меня. Весь мой разум.

Ява была одета в тонкую ночную рубашку. Вытянутая, ровная, как стрела. Могло показаться, что она лежит на кровати. Но нет. Я ведь знал, что наши матрасы лежат на полу, на небольшом ложе из соломы. Она же парила в метре над землёй.

Она не спала. Услышав скрип, Ява медленно повернула голову. Я вздрогнул от ее взгляда. Она медленно опустилась вниз, сразу встав на ноги. Улыбка не сходила с лица. От её вида у меня сразу побежали мурашки по коже. В ту ночь я уверовал в колдовство. Его легко опознать: оно и страшит, и манит одновременно.

— Не спится? — спросила она не своим голосом. Я кивнул. — Подойди.

На ватных, негнущихся ногах я приблизился к ней. Голос Явы напоминал раскаты грома вдалеке. И все же, в этой призрачной тьме она была невероятно красива. Ява обняла меня, а потом — поцеловала. Не как друга. Не как брата. Я тоже крепко сжал ее и поцеловал в ответ.

Во время нашего поцелуя она принялась меня гладить. Там, куда утром пытался ударить монах. В этот раз я не прикрывался. Естество отозвалось на ее ласки. Я нелепо гладил её своей вспотевшей рукой. Мне было страшно, разум кричал — беги. Но мне хотелось, чтобы этот миг никогда не закончился. Внезапно Ява отстранилась и со всей силы ударила меня по щеке. Из глаз брызнули искры.

— Я другому обещана.

7.

На следующий день мы завтракали — все вместе, в большой столовой. Ника просыпалась, ни свет ни заря, чтобы испечь лепешки. К ним полагался сыр, нарезанный тонкими полосками, вяленое мясо, овощи. Я славно позавтракал.

Ява сидела в углу с бледным лицом и жевала свою лепешку. Сразу видно, что аппетита у нее нет. Я избегал глядеть в ее сторону, но глаза сами тянулись туда. Тогда Ява убирала взгляд.

В центре стола сидел хозяин. Он ел то же, что и мы. Но с достоинством, степенно, царственно. Для каждого у него припасено доброе слово, а для хворых — и настойка. Когда завтрак подошёл к концу, Эрлих сделал мне знак — и мы пошли в мастерские. Я увидел сухой гипс. Значит, скоро он будет ваять новые статуи. У мастера это получалось невероятно быстро.

— Таинственное явление, — произнес он, когда я описал свои ночные приключения. Подробности нашего поцелуя пришлось опустить.

— И эти ее слова… Приди и спаси. Приди и спаси.

— Сегодня ночью ты должен снова отправиться туда.

— Но…

— Это даже не обсуждается. Мы должны спасти её! Или вместе сгорим.

8.

Весь день я ходил, будто во сне. Что тому виной? Долгая ночь? Побои монахов? Страстный поцелуй Явы? Или ощущение, что я преступаю закон? Девушка явно одержима. Здесь, в обители, творятся странные вещи.

Мне нужно бежать к инквизиторам. Сообщить о чертовщине. Я просто обязан это сделать. Но не сделаю. Единственная разумная мысль, что пришла мне в голову — поговорить с Явой. Но она избегала меня.

Мне удалось подкараулить девушку возле уборной. Она уже выходила, поправляя длинную юбку. Мастер велит мыть руки каждый раз, и мы делаем это из большой серебряной чаши. За этим занятием застал девушку.

— Ява, — говорю решительно. — На пару слов.

— Ох, друг… — шепчет она. — Не мучай меня.

Голос у нее нормальный. Обычный. Под глазами синяки, будто она не спала уже несколько дней. Белая кожа, как благородный мрамор.

— Ты помнишь ночь? — спросил я.

— Все было, как во сне… — прошептала девушка. — Пожалуйста, не мучай…

— Зачем ты поцеловала меня?

— Как во сне… Как во сне.

— Я сегодня снова приду.

— Знаю, — вздохнула. — Знаю.

И она ушла, вполне обычно, ступая по земле. И мне показалось, что она не одержимая, но обречённая.

9.

В ту ночь мне вновь пришлось идти через мрачный коридор. Он кажется ещё длиннее обычного. Снова крадусь как вор, на цыпочках. Кажется, где-то мелькнула дверь… Замираю. Прислушиваюсь. В мастерских — снова свет. Видит бог, я не хотел идти. Но воля господина для меня — закон.

— Ты ведь не пойдешь к инквизиторам? — спросил он тогда с улыбкой. А потом — рассмеялся, как от смешной шутки.

Дверь Явы чуть приоткрыта. Медленно, чтобы не скрипнули половицы, вхожу внутрь. Смотрю на пустую кровать. На маленький столик. На чашу с водой в углу. Явы нет. Выдыхаю. Уж и не знаю, почему я так обрадовался, что она сбежала. В конце концов, это лучший исход.

Ей лучше утопиться. Да, вода — первое средство от колдовства. Особенно святая. А лучше — пойти в церковь. Молить о прощении. Боже, о чём я думал! Думал любить одержимую. Не того желали мне покойные родители. Они бы хотели, чтобы я так и остался в обители. Стал похожим на Эрлиха. Выучился…

— Стой!

От ужаса моя кожа быстро становится мокрой, а ноги немеют.

*

Эрлих сказал монахам, что я — его ученик, и не обманул. Из всех обитателей только я умею бегло читать, считать, владею естественными науками. Инквизиция не одобряет стремление к знаниям. Но мои родители привили мне любовь к наукам.

Я знаю, что человек не может летать. Что тело наше слишком плотное и тяжелое. В воздух никак не подняться. И если забраться на высокую лестницу, а потом сделать шаг вперёд — не жди ничего хорошего. Земля быстро притянет к себе, мгновенно.

Знаю, что человек не птица. Но почему тогда Ява парит под потолком? Сегодня на ней нет даже ночнушки. Нагая, бледная. Красивая. Кожа блестит в полутьме, будто намазана маслом. Она медленно опускается вниз. Улыбается мне демонической улыбкой. Хочу бежать — но ноги приросли к полу.

— У меня мысль, — говорит Ява демоническим голосом, становясь передо мной. Сегодня она не желает обниматься. — Иди сюда.

Ява ложится на свою кровать — почти на пол, животом вниз. Моя рука сжимает ее очаровательное бедро. Гладит спину… И ту часть тела, что ниже спины — но выше бедра.

— Знаешь, что такое массаж? — спрашивает она демоническим голосом.

— Да, — отвечаю, а язык к небу прилип.

— Возьми крем на столике. Разотри между рук. И начинай массаж.

Делаю, как она велит. Задыхаюсь от вожделения. Будто специально, дабы раздразнить ещё сильнее, Ява стонет. В моменте она приподнимается над землёй. Просто взмывает вверх.

— Там, где стыдишься — тоже массируй, — приказывает она и в воздухе поворачивается на бок. — Гладь нежно.

Я растираю ее груди, живот. А потом рука скользит ниже. Ниже. Закрываю глаза от стыда. Глажу, глажу нежно. Это тянется так долго, что рука устаёт. Готов провалиться под деревянный пол от стыда. Наконец, Ява издает утробный звук, отстраняет мою руку и становится на ноги. Надевает ночнушку.

— Хочешь испить? — спрашивает она и протягивает мне чашу.

Мне хочется бежать. Хочется кричать. Но единственное, что получается сделать — это разжать руки. Чаша со звоном падает на пол и рассыпается на сотню осколков. Ява простирает руки вверх — и чаша собирается вновь. Улыбается мне и качает головой. Смиряюсь. Пью, пью долго и жадно.

10.

На следующий день завтрак я пропустил. Руки у меня дрожали, есть не хотелось. Лежал на своей кровати и тупо смотрел в потолок. Дверь тихонько отворилась. На пороге стоял мастер, у него в руках была тарелка с лепёшкой и мясом, стакан сока. На лице — озабоченность.

— Сложная ночь? — спросил он.

Я ничего не ответил и перевернулся набок. За всю ночь глаз не смог сомкнуть. Чем Ява опоила меня? Больше всего пугала перспектива пойти дорогой родителей. На костер. Его дым ощущался все ближе.

— Орион! — произнес Эрлих мое настоящее имя. — Ты должен быть сильным.

Я вздохнул. Сел на матрасе. Осмотрел свою комнату-келью. Пол растрескался, штукатурка местами осыпалась. Окно грязное. Почему я здесь? Где мой дом?

— Выпей сока, отведай мяса. И расскажи мне все, — потребовал господин.

Я подчинился. В этот раз даже пикантные подробности воспроизвёл. Рассказал, что впервые касался женского тела. Гладил и ласкал его. К моему удивлению, Эрлих лишь улыбался.

— Невеста… — произнес он. — Ты был неправ, это не одержимость. Наша Ява вскоре должна стать женой. Она происходит из достойного, но обмелевшего рода. Скоро в него вдохнут новую жизнь.

Я молчал. Господин тоже погрустнел. Мне было жаль, но что поделать?

— Ты должен пойти туда. Снова. Кроме нас ей никто не поможет. Слышишь меня, Орион?

Хотя мастер предлагал остаться в келье и отдохнуть, я решил быть сильным. Днем работал наравне со всеми. Избегал взглядом Яву. Но сегодня она сама подошла ко мне.

— Твои руки… — прошептала она, по щеке пробежала слеза. — Я не хотела.

И начала рыдать. Ее сильные плечи вздымались, волосы двигались в такт. Мраморное лицо было обворожительным. Я молчал. Даже не прикасался к ней.

— Каждый раз все происходит, как в страшном сне, — произнесла Ява, успокоившись. — Я ничего не могу поделать. Будто кто-то внутри меня. Кто-то страшный и властный.

— Это давно началось? — спросил я.

— Неделю назад, — отвечает. — И знаешь что? За эту неделю я не спала ни минуты. Но все — как во сне. Сбежим отсюда?

Я отвернулся и ушел. Сбежать! Здесь, здесь у мастера Эрлиха — мои лучшие дни. Без страха, без печали. С книгами, с теплой кроватью! В этот момент я понял, что нужно делать.

11.

Конечно, приказ Эрлиха был для меня, как закон. Но редко ли мы преступаем через него? Как во сне, я видел, что в комнату входит Ява. Снова — в своей шелковой ночнушке. Крадётся, как кошка. Подходит к моей кровати. Достает из рукава нож. Удар, удар, удар. Вытирает пот со лба и слезы со щек — и уходит.

Я лежу, не в силах вымолвить даже слова. И засыпаю. Сном спокойным, безмятежным.

*

— Просыпайся, — услышал я недовольный голос. — Придумал тут.

Эрлих был зол. Впервые он не контролировал свои эмоции. Я видел в его глазах растерянность. Выжил. Ведь ночью я затаился. Не спал, а просто сидел, спрятавшись за шкафом. Положил на кровати свои вещи, накрыл одеялом. И когда Ява вошла, она била ножом не меня, а фантом.

— Простите, господин, — произнес я. — Вчера уснул и не смог выполнить ваше приказание.

— Думаешь, я ничего не знаю? — спросил он и улыбнулся. Тут уж я понял, что Эрлих овладел собой. Его приступ длился всего немного — несколько секунд.

Наш разговор мастер перенёс на вечер. В тот день я чувствовал себя великолепно — будто заново родился. В обители повстречал Яву. Увидев меня, она побледнела, но быстро взяла себя в руки.

— Вчера… — прошептала она, и тут же осеклась. — Вчера я выспалась. По-настоящему.

— Знаю, — ответил.

— Вчера… Вчера мне казалось, что я убила тебя. Тем самым ножом, что мы режем хлеб.

— Тебе это приснилось, — говорю. — Как видишь, я живой.

— Тогда почему мастер распорядился выдать тебе новое одеяло?

— Старое прохудилось, — отвечаю. — И по ночам я мёрзну.

После этих слов Ява, кажется, успокоилась. Она улыбнулась и обняла меня — как брата. Погладила по голове. Я стоял, напряжённый. Будто не было этих ночей. Будто все нам приснилось.

12.

На четвертую ночь я вновь отправился в коридор. Темный, мрачный. Удивительно, что никто из целой обители нас не обсуждает. Куда-то пропали Дуко и Киллик. За те годы, что я нахожусь здесь, послушники менялись постоянно. Кто-то уходит, а иные остаются…

Я ни с кем не вожу дружбы. Только с мастером. Неважно мне, кто тут живёт. Я крадусь, на цыпочках, хотя в глубине души понимаю: это не имеет значения. В мастерских снова горел свет. Я крался в заветную часть. Туда, где работает мастер. Где я видел мертвых котов. Где в котлах постоянно что-то шипит и булькает.

— Господин, — произнес я, обращаясь к фигуре.

Эрлих вздрогнул. Было видно, что он не ждал увидеть меня здесь. В руках его была кукла. Секунду назад он играл с нею. Поднимал в воздух и кружил. Сейчас кукла грохнулась на пол. Мастер опять потерял самообладание. Второй раз всего за один день.

— Орион! — взревел он. — Ты ослушался меня дважды! Не будь ты моим лучшим учеником…

— Мне все равно, — ответил. — Я пришел попрощаться. Ухожу.

Эрлих улыбнулся. Он снова овладел собой, и гораздо быстрее. Мастер сделал шаг в мою сторону. Ещё один. И ещё. Нас отделяло расстояние вытянутой руки. Магистр протянул её — медленно, властно. И тут же одернул.

— Крест! — сказал он. — Ты носишь крест?! Как смеешь ты надевать его в моей обители?

И тут же рассмеялся. На этот раз в голосе — демонические нотки.

— Зачем тебе чужой бог? Ты сам богом будь! Сам — богом будь!

С этими словами он простер руки. Начал совершать движения, будто суп половником мешает. Часть предметов поднялись вверх. Завороженный, я смотрел, как они летают по мастерской.

— Колдовство, — прошептал я, зачарованный. — Колдовство…

— Магия! — возражал Эрлих. — Техномагия, если быть точным.

Предметы двигались все быстрее. Вращались друг вокруг друга, будто танцевали вальс. Внезапно один из них дернулся — и пролетел мимо меня. Это был тонкий нож, который господин надрезает кожу. Предмет прошёл у самой шеи, слева. Я почувствовал, как на коже проступила кровь. Как только крестик упал на землю, подлетела метла и отодвинула его далеко в сторону.

— Так лучше, — улыбнулся Эрлих, позволяя предметам вернуться на свои места. — Теперь мы можем поговорить о деле. Садись.

Я хотел сказать, что ни о чем не буду разговаривать, но не успел. Будто незримые руки подхватили меня — и усадили в кресло. Я пытался подняться, но чувствовал тяжесть на плечах. Кто-то держал меня.

— Ява — моя невеста, — произнес он. — Я уже стар, мне необходима жена. Не спрашивай зачем. И упаси тебя небо интересоваться, сколько мне лет. Много, очень много, ученик.

Мы помолчали. Эрлих уже всё сказал, а я был поражён его силой. Могуществом. Мастер поднял с пола куклу, заботливо положил ее на кроватку, поправил длинные волосы. Я увидел, что она похожа на Яву. Широкие плечи, черные волосы, белоснежная улыбка… Проследив мой взгляд, господин произнес:

— То, что ты видишь — это техномагия. То, как Ява взмывала над землёй — туда же. Как она собрала разбитую чашу из мельчайших осколков. Техномагия! Я постиг законы природы и научился повелевать ими. Но мне скучно управлять дождем или молнией. Я хочу управлять людьми. Это — настоящее искусство.

— Это колдовство… — произнес я. — Я приведу инквизиторов.

— Каков наглец! — возмутился Эрлих с улыбкой. — Ты живёшь в моем доме, столько лет! Ешь мой хлеб, читаешь мои книги… Нет, я не мелочный, отнюдь. Мне не жалко. Но думал ли ты когда-нибудь, почему ты здесь?

— Да, — отвечаю. — Вчера думал.

— Ты здесь благодаря своим родителям, — продолжал магистр, будто не слыша меня. — Твой отец был большим учёным. Мать — образованным человеком. Когда тебя, будто котенка, вышвырнули на улицу, я понял, что ты обязан стать моим. Кстати, у нас новые фигуры!

Эрлих отошёл в дальний угол мастерской и сдёрнул завесу. Киллик! Дуко! Почему я раньше не замечал, что статуи похожи на послушников? Увидев ужас в моих глазах, господин рассмеялся.

— Я вижу, что ты любишь Яву, — продолжил он. — А Ява любит тебя… После свадьбы я разрешу тебе спать в нашей кровати… Будешь охранять ее покой. Ну же, наглец. Только не говори, что тебе не понравилось то, что было вчера. Или позавчера.

На его губах выступила сладострастная улыбка. Я покраснел. Воистину, женская красота Явы был так сильна… Инквизиторы! Да смог бы я хоть слово им сказать? Эрлих чувствовал свою власть. Он ослабил незримую хватку, и я смог выпрямиться.

— Что я должен сделать? — спросил.

— Ты начинаешь прозревать, — кивнул господин. — Ты должен признать меня. Впустить в своё сердце. Я сделаю ещё одну куклу — твою.

— Хорошо, — говорю. — Где ставить подпись?

Свечи разгораются ярче. Мастерские наполняются светом. Я соглашаюсь, ведь в моей голове уже созрел план. Когда Эрлих подходит, чтобы поднести какой-то документ, бью его ногой. Бью со всей силы. Колдун отступает. В этот момент я хватаю свой крест, что лежит на полу, и сжимаю. А второй рукой — бросаю наземь свечу. Ещё одну. И ещё одну. Бегу из мастерской, что объята пламенем. Бегу в спальню Явы. Она сидит на полу. Сидит, обхватив ноги руками.

— Идём! — говорю ей. — Бежим!

Мне страшно. Ужас, ужас объял всю мою душу. Руки дрожат, я не могу стоять. Сам трясусь. Ява — ни с места. Тогда хватаю её, хватаю, бросаю на плечо. Ява тяжёлая. Ява — огромная. Несусь вперёд, к окну. Я точно знаю, что оно должно быть там. Хватаю вазу, что стоит у окна. Бросаю её. Расчищаю осколки, режу руку. И — выпрыгиваю. Позади нас горит обитель. Крики, вопли. И — злобный смех. Хохочет колдун.

— Всё напрасно! — плачет Ява. — Ведь я — осталась там!

— Нет, — говорю и показываю куклу, что несу за пазухой. — Я унёс тебя.

И тогда на её лице впервые появляется настоящая улыбка. Яркая, солнечная. Она озаряет меня, и руки больше не дрожат. Мы бежим, бежим вперёд, и уже почти не слышим демонического смеха за спиной. Почти не чувствуем взгляда колдуна.