Ходили Фома с Ерёмой по воду. Один брюхо налил, другой решетом начерпал. Идут себе, довольные.
Навстречу баба с пустыми вёдрами на расписном коромысле.
Увидали Фома с Ерёмой бабу – побежали кто куда, света Божьего не видя, от беды спасаться.
Фома в колодец свалился, Ерёма в болото угодил.
Тонут, а на помощь покликать боятся: вдруг та баба с пустыми вёдрами прибежит – беды не оберёшься.
Так бы и пропали за здорово живёшь, да тут Ликушин на сахарной бричке – солнце в колесе – катит, в бричку зайцы-ухокрылы впряжены, дюжина и ещё один, малой, серенькой: порх-порх!
К колодцу подкатил – там Фома. Дунул – Фома ужиком обернулся, по цепочке к верху всполз, отдувается, язычком-рогаткой сизый воздух на жар-лето щупает.
На болото зайцы с бричкой летят, а там Ерёма. Свистнул Ликушин в два пальца – Ерёма жабиком пупырчатым перекинулся, на бережок по кочкам скок-поскок, сидит, брюхо жолтое пучит, глазком тучки с неба смаргивает.
Ликушин ус крутит, а зайцы хохочут, животики надрывают, малой, серенькой – так до икоты. Просмеялись, и ну лететь, летяги!
А за околицей как баба пустым ведром гремит: гром свежий на деревню завезли – лиловый, с искоркой по изнанке; вёдро под ёлку залезло – ржавые иголки на медвежью свадьбу перебирать.
К нему и Фома с Ерёмой – помощнички.
А Ликушин, царь персицкой, дале полетел.
Не видали ль, ась?