Next Next Next

– Итак, что вас беспокоит?

– Ну, как сказать…

– Вы рассказывайте, рассказывайте. Я здесь для того, чтобы выслушать вас. Каждый имеет право быть выслушанным.

– Но не каждый имеет право быть понятым. О нет, нет, не смотрите так строго, я просто пошутил. Я, знаете, всегда шучу, когда не знаю, с чего начать. Мыслям тесно, а начать не могу. У меня именно поэтому всегда были проблемы с сочинениями…

– Каждый имеет право на свободу выбора, то есть писать или не писать всего лишь ваше…

– Я знаю. Нет, не в этом дело. Я не могу сформулировать самое начало. Начинаю, а потом возвращаюсь к предыстории, а после – к предыстории той первой предыстории…

– Начните с чего вам угодно. Это моя работа – выслушивать предыстории, ведь каждый имеет право…

– Да, я знаю, знаю… Ладно. Тогда начну, пожалуй, с себя. От эгоизма, впитанного с молоком матери, трудно отвыкать.

– Каждый имеет право на любовь к самому себе…

– Но никто не должен взращивать ее до размеров себялюбия.

– Это уже право свободного выбора.

– Свободного выбора, говорите? Хм… Я закурю?

– Как хотите. Это ваше право распоряжения своими лёгкими.

– Дурная привычка. Пытался бросить, да что-то никак… Вот вы, как психоаналитик, знаете какие-нибудь приёмчики, чтобы безболезненно бросить курить?

– Н-ну, я психоаналитик, а не врач. Я не имею права лечить от табакозависимости. Мое право…

– Что ж, понятно. Ладно, я вам тут все пытаюсь рассказать о себе.

– Да. Я слушаю.

– Родился я, как и тысячи миллионов детей, в роддоме. Хотя мог бы родиться и дома, и в лесу…

– Право родителей…

– Право родителей самостоятельно, по обоюдному согласию выбрать систему родов и способ. Мои выбрали роддом. Рос я, как и все тысячи миллионов детей, в обычной семье. Мама, папа, бабушки, дедушки. Хотя, стоп! Ни дедушки, ни бабушки я не помню. Я знаю, что они были, но лично я их в глаза не видел.

– Возможно, они воспользовались правом не видеться с внуком.

– А возможно, их просто устранили.

– То есть? Устранение без их личного письменного согласия в принципе невозможно. Никто не имеет права…

– Вы меня не поняли. Их устранили с их же жизненного пути. Проще говоря, убили.

– Н-ну, значит, просто кто-то воспользовался своим правом на убийство, ведь по закону…

– По закону их убили мои родители. Оказалось, что после смерти моих дедушки и бабушки наша семья может претендовать на двухкомнатную квартиру.

– Каждый имеет право на отъем недвижимости.

– Да, знаю. Но почему ради этого надо убивать?!

– При отъеме недвижимого имущества никто не исключает и не отнимает у отнимателя недвижимости права на убийство.

– А сколько раз по закону человек имеет право убивать?

– Хм-м… Если новые поправки не были приняты правительством, то… 3 раза за свою жизнь человек имеет право на убийство и четырежды на отъем недвижимого имущества.

– Странно, не находите? Отъёма имущества – четыре, а прав на убийство всего три…

– Вопрос решается в правительстве и скоро…

– Я не к тому. Пусть их, решают, сколь угодно. Я к тому, что по иронии судьбы, по закону на четвертом отъеме имущества тебя самого могут убить. Ведь ты теряешь право на убийство, зато тот человек, у кого ты пытаешься отобрать, например, квартиру, имеет полное право пристрелить тебя из ЛАЗЕРА-2500 или из новейшего КРИК-14. А. может, даже и из раритетного Калашникова.

– Имеет полное право, по статье о защите своих прав.

– А вы, оказывается, довольно тонкий знаток законов и прав. Когда же я узнал свои права, мне было… А в общем-то неважно, сколько мне тогда было лет. Важно, что я осознал: если не ты его, то он тебя. На тот момент я лишился матери – ее убил отец, использовав свое второе право на убийство. И отца... Его убил мой дядя, его же брат, используя свое то ли второе, то ли третье право на отъем имущества.

– Ммм…

– Простите, это вы сейчас использовали свое право на выражение сочувствия? А, впрочем, меня это мало интересует. Нет, не потому что я столь эгоистичен. И не потому, что я имею право на свободу восприятия эмоций. Просто… Просто я совсем недавно узнал, что такое настоящее сочувствие. Да, да! НАСТОЯЩЕЕ СОЧУВСТВИЕ! А не тупое использование своего права.

– Вы только что оскорбили меня, и я имею полное право…

– Да забудьте вы наконец о своих правах! Хоть на минутку! Или нет! Вспомните о своем праве и своей святой психоаналитической обязанности выслушать клиента.

– Вы…

– Пятнадцать сверху.

– Ммм…

– За каждые полчаса.

– Продолжайте.

– А что тут продолжать… В общем, я жил, как волчонок. Озлобленный. Затравленный. Кусал всех и вся. Потому что твердо знал: если не ты, то – тебя. Конечно, я прекрасно понимал, что раскидываться своими правами не стоит. Все-таки они не бесконечны, а наоборот. Стремительно конечны. А угодить на Зону лишь из-за утраты какого-то права мне не хотелось. Но все же мне дважды пришлось воспользоваться своим правом на убийство. Из-за того самого отъема нашей квартиры дядей, мне пришлось вступить в одну из законных банд-формирований. Тогда я был законопослушным гражданином. И хотя в незаконных банд-формированиях зарабатывали на жизнь больше, я выбрал закон и порядок. Так я думал, что закон и порядок.

– Это ваше право на свободу мысли…

– В общем, исполняя один заказ, я использовал свое право на убийство. Одно из. Потом мне пришлось использовать право на побег от сложившихся обстоятельств. Дорогу не выбирал. Поэтому и очутился в лесу.

– Это довольно смелый поступок, ведь лес…

– Да, знаю. Лес – опасная зона для каждого жителя мегаполиса, а поэтому прогулки лучше совершать по лесопарковым, специально обустроенным для этого, участкам. Но у меня не было выбора.

– У каждого человека есть свобода выбора…

– На тот момент выбора у меня и не оказалось. В спину дышали люди в черном…

– О!

– Да, я был.. Не очень крупной, но занозой в заднице органов охраны правопорядка. Тогда. Практически в прошлой жизни…

– Вы еще так молоды! У вас еще все впереди! Вы имеете право…

– Нет. Я не имею никакого права. И не хочу иметь ТАКИЕ права! Она бы не хотела этого.

– Она? Кто она?

– Старушка. Там в лесу жила одна старушка. В смешном таком, маленьком домике, из неотесанных бревен. Еще из трубы поднимался такой смешной сизый дымок. Но это выглядело так мило… Дымок и старушка на крылечке. Старушка и кот. Кот и клубок, то ли синий, то ли зеленый, я смутно помню…

– Каждый имеет право на амнезию…

– Я бы не хотел иметь такое право. Я бы хотел запомнить ту первую встречу в мельчайших подробностях, но… Меня ранили. Не серьезно, но крови потерял много. В глазах, словно туман. Я сам не помню, как набрел на тот домик. Наверное, провидение. А может, сама судьба. Я не знаю.

– Это ваше право отказа от знания…

– В общем, я смутно помню, как отвязался от погони, как упал прямо перед клубком. Очнулся уже в постели. Простыни такие… в цветочек. Раны перевязаны. А перед носом – ложка с бульоном. Точнее под носом. И запах такой… Мне не с чем сравнить, питался я в то время из рук вон плохо. А с бульонами я вообще не пересекался на своем жизненном пути. Это уже от нее я узнал, как называется эта золотистая ароматная жидкость с блестками жира.

– Она работала поваром?

– Нет, она была просто старушкой, которая умела варить бульоны, варенье и печь пирожки. Я не знаю, кем она трудилась там в прошлом. Поваром ли, учительницей, а, может, ветеринаром. Да, в общем-то, это и не важно. Главное, она – добрый человек.

– Вы уверены? Вы уверены, что таким образом она не воспользовалась своим правом на обман и усыпление бдительности ради получения своей выгоды?

– Уверен. Она не такая. Нет.

–- Да кто же она вообще такая? Знаете, я бы на вашем месте задумался! Странная старушка живет одна в лесу, варит бульоны, печет пирожки без поварской лицензии. И еще без мед. лицензии врачует раны! Тут налицо нарушение закона о лицензировании деятельности!

– А я и задумался. Думал, поправлюсь, пойду, куда надо, расскажу. Или просто убью и отниму дом. А что? Своей квартиры ведь у меня не было.

– И имели бы полное право…

– Не имел. Никакого права. Не. И-ме-л.

– Ммм...

– Так я считаю сейчас. Сегодня. Она ведь мне не только жизнь спасла. Она мне душу вылечила.

– Но без лицензии ни один…

– А разве на дружескую беседу нужна теперь лицензия?

– Хм...

– Я когда валялся, она мне все о себе рассказывала. Знаете, старые люди, поговорить любят.

– Ну, никто не отнимает у них этого права…

– А я бы тогда и не мог отнять. Не в том был состоянии. Просто лежал, ел-пил бульон и слушал. Поначалу так хотелось ей двинуть в лоб, чтоб замолчала навсегда. Да сил не было. А потом… Потом как-то говорит она мне: «Я смотрю, мил друг, надоела я тебе разговорами своими. Надоела, надоела, ишь, вон кулачки сжимаешь… Да, ты хоть и убей меня, я тебе слова плохого не скажу. Зажилась я на свете этом. Зажилась. А что кот останется, так ты не печалься, он себе всегда пропитание найдет. Чай, в лесу не первый год. Тосковать по первости будет, конечно. Но ничего. Потом отойдет. Может быть». Я аж вздрогнул от слов таких. Кто ж в своем уме так вот запросто с жизнью расстанется?! Я бы никогда! А она и продолжает: «Ты думаешь, кто ж вот так запросто с жизнью расстанется? А я тебе так скажу, кто знавал иные времена, тому при сегодняшних уж лучше лечь да помереть сразу».

– Право на само-смерть – это одно из первейших прав человека, и осуществить его человек может в любое подходящее для этого время.

– Грех это. Жизнь на то дана человеку, чтобы проЖИТЬ ее, а не отнимать у самого себя. Трус тот, кто этого не понимает. Храбрец тот, кто находит в себе силы отбросить нож и не вскрыть вены.

– Но закон говорит, что отнятие у себя жизни – это смелый поступок. И лишать его человека никто не имеет права. Каждый человек имеет право…

– Право! Право! А если у вас будет право взорвать к чертовой матери всю эту гребанную планетку, вы им воспользуетесь, только потому, что у вас в законе так прописано?

– Ммм… Я…

– Я передумал ее убивать. Решил, что как-нибудь… потом. Да и дом тоже никуда не убежит. Все-таки недвижимое имущество, то есть ног уйти нет. Я поправился. Стал ходить. Слонялся по дому, как неприкаянный, пока старушка суетилась по хозяйству. Мне нравилось. Она такая смешная была… Как наседка, что-то там квохчет, хлопочет, лопочет, а кот у ее юбки все вьется, вьется… И над всем запах пирожков с яблоками и корицей. Знаете, словно домой попал. Как-то на душе так тепло-тепло. И уходить никуда не хочется. Или вот она вязать сядет. Выдвинет на крыльцо-кресло-качалку, разложит в корзинке клубки, и спицы только мелькают, мелькают… Потом я помогать ей начал. Ну, дров там нарубить, печь растопить, скамью сколотить. Она ж маленькая, хрупкая, куда ей с топором управиться! Хотя у меня плохо поначалу выходило. Хреново даже, я бы сказал. Я ж кроме ножа да лазерного пистолета ничего в руках и не держал. Но потихоньку, полегоньку стало получаться. А она все улыбалась. Говорила: «Вот и ладно. Вот и хорошо».

А меня, знаете, никто раньше не хвалил. Затрещины да пинки – вот мои похвалы в школе. И от учителей, и от одноклассников. Я ведь и школу толком не закончил. А тут… Тут она мне о старых временах рассказывать начала. Как раньше домами дружили, как помогали друг другу, как всей деревней свадьбы справляли, хоронили. Что люди раньше не убивали, а кто убивал, того сразу же после суда в тюрьму отправляли, и считался он урод-человеком. Впрочем, после его могли простить. Но доверия такого все равно уже не было.

– Интересно, интересно… А что еще говорила вам старушка?

– Еще? Еще рассказывала про школу. Было смешное, было печальное. Ну, там про любовь, драки девичьи из-за парней самых видных. Про кнопки соседу по парте, про списывания. Но учителя тогда не били учеников. Нельзя было. Макаренко так завещал.

– Странно, странно…

– Нет, странно было другое. В той жизни не было места волчьим принципам: если не ты его, то он – тебя. Ну, не совсем прямо чтобы не было, но не уважали таких людей. Не уважали убийц, не уважали воров, не уважали педофилов…

– Ну, что уж педофилы ей сделали? Ведь учеными давно доказано, что только педофилы истинно любят детей…

– Бред! Себя они любят! Только себя! И плоть свою.

– Имеют полное право…

– Да нет такого права детям психику с малолетства калечить! Нет!

– По обоюдному согласию сторон…

– Да какое согласие сторон?! О чем вы! Это же ДЕ-ТИ! Что они понимают в согласии? Что они понимают в своих правах? Что они знают о законах? Их принудить, как... как… как игрушку отобрать! У них же… а-ай!... Были у нее дети. Да только внуков не дождалась.

– Почему?

– Убили. Детей ее. Еще в то время, как самый первый закон о праве на убийство вышел… Им по 15 было всего. Близнецы. Она пыталась в суде доказать вину убийцы, но по новому закону… Так и ушла в лес…

– Погодите-ка, погодите… Закон вышел в … хм, хм… 201* году… на дворе 210*-й… Это сколько же той старушке лет???

– Я не считал. Да и зачем? Когда человек хороший, разве так важно, сколько ему лет?

– Н-ну…

– Не важно всё это внешнее. Наносное. Важно, что внутри… Вот здесь, в сердце.

– Вы, право слово, странный человек. Бабушка, лес, кот, педофилы, доброта… Может, вам все это приснилось? Каждый имеет право на сон и…

– Нет! Мне не приснилось! Это ПРАВДА!

– Но, помилуйте, я не понимаю, при чем тут тогда я?

– Просто… Просто хотел рассказать. Хоть кому-нибудь, что есть другие люди. Что есть другая жизнь.

– Но при чем тут я?

– Ваша профессия выслушивать людей.

– Да, но…

– Вот ваши деньги. Спасибо.

Психоаналитик еще долго смотрел на оставленные неадекватным клиентом деньги. В том, что клиент неадекватен, психоаналитик даже не сомневался. Как не сомневался в том, что деньги на столе – настоящие. И что ему следует рассказать эту историю, кому следует. Ведь право на помощь органам охраны правопорядка никто пока еще не отменял. А в том, что его помощь этим самым органам нужна, психоаналитик был уверен. Ибо странные дела нынче творились в подлунном мире.

Старушки с клеветническими речами о прошлом, мужчины из законных банд-формирований, лежащие на кушетке, раскисшие духом и рассказывающие истории о якобы мировоззренческом прозрении, вместо того чтобы исполнять свои прямые обязанности… Не-е-т! Все это грозило… А, собственно, чем всё это грозило? Пошатнувшимися устоями государственности и законности? Вряд ли. Устои, формировавшиеся веками, не могут быть расшатаны каким-то бандитом-истеричкой и дышащей на ладан старушенцией в каком-то-там-глухом-лесу.

И все же… Все же рассказать, куда следует, стоило. Хотя бы ради того, что воспользоваться своим правом и лишний раз убедиться в крепости устоев. Да! Именно так он и сделает. Сегодня же.

Следующее утро принесло интересные tv-новости.

«Вчера вечером неизвестный мужчина приблизительно лет 22-х был убит при задержании. Мужчина, обвиняемый в распространении клеветнических слухов о правительстве, был задержан отрядом судополиции, но из-за оказанного сопротивления при предъявлении ему судебного приговора, был убит судополисменом, который воспользовался своим правом на неприкосновенность и допустимую самооборону…»

К сожалению, психоаналитик так и не успел узнать от симпатичной дикторши о судьбе старушки и кота. Его право на знание прервал ЛАЗЕР-2500 и право его племянника на отъем недвижимого имущества.

Психоаналитику не так давно исполнилось всего 25 лет.