Nexus: Тишина после разума

Ночь была густой, как нефть, и такой тёмной, что деревья казались живыми существами, затаившими дыхание. Влажный воздух висел между стволами, пропитанный запахом плесени, перегноя и прелых фруктов. В темноте шевелились тысячи живых существ — крылатых, ползущих, шуршащих. Но их привычный тропический хор вдруг оборвался, словно невидимая рука сжала горло самой жизни.

Житель деревни Салиму стоял посреди узкой улицы из утоптанной глины. На нём была промокшая от пота рубаха, а глаза отражали неровный свет керосиновой лампы. Воздух казался тяжёлым, почти осязаемым, давящим на грудь. Он чувствовал, как капли пота стекают по шее, но не мог пошевелиться — его взгляд был прикован к жене, сидящей перед хижиной.

Она не двигалась уже третий день. Её кожа приобрела сероватый оттенок, а глаза, обычно яркие и полные жизни, теперь были покрасневшими и влажными. Кашель, который сначала был едва заметным, теперь рвал её грудь, заставляя содрогаться при каждом приступе. Салиму знал, что это не обычная лихорадка. В деревне не было ни врача, ни шамана — старейшина умер месяц назад, а его преемник ещё не прибыл из соседнего племени. Традиционные средства, которые использовали раньше, не работали. Не помогали ни корни, ни травы, ни обряды.

Когда Салиму позвал её по имени, она не ответила. Её взгляд был устремлён в пустоту, словно она смотрела на что-то, невидимое для других. Он осторожно положил ладонь ей на плечо, пытаясь привлечь внимание.

И тогда она вдруг повернулась — рывком, как марионетка, управляемая невидимыми нитями, — и вцепилась зубами ему в предплечье. Крик эхом ушёл в лес.

Спустя час мужчина уже не кричал. Он лежал под навесом, глаза его были открыты, а дыхание — едва заметным. Кожа вокруг укуса потемнела, покрылась липким потом. Его тело покрывали укусы — не от насекомых, а от собственной жены, будто она пыталась вырвать из него что-то невидимое. Из кровоточащих ран медленно, словно мёд, вытекала густеющая кровь.

Затем он почувствовал, как в жилах что-то изменилось. Не боль, не страх — нечто более глубокое. Словно его мысли замедлились, а вместо них в голове возник ритм, простой и неотвратимый, как биение сердца. Он попытался встать, но ноги не слушались. Руки двигались сами по себе, будто кто-то управлял ими изнутри.

Через мгновение он поднялся — без слов, без цели, без себя. Он не чувствовал боли от укусов, не слышал криков других жителей деревни. В его сознании остался только ритм, который проникал в каждую клетку тела. Он шёл, не замечая, как вокруг него рушится мир. Взгляд был пустым, движения — резкими, но целенаправленными.

А к вечеру уже вся деревня шепталась, что души покинули тела, мертвые восстают, боги прокляли их. Так началась «Лихорадка Молчания» или как ее назовут потом репортеры «Лихорадка Безумия».

На другой стороне планеты, в биомедицинском центре Бостона, доктор Артур Ван Хорн рассматривал под электронным микроскопом изображение нового штамма вируса, выделенного из крови африканских летучих мышей. Его лаборатория находилась на двадцатом этаже, за стеклянными стенами, отгороженная от мира, но именно здесь, в стерильной обстановке, рождались открытия, способные изменить ход истории.

— Прекрасно, — прошептал он, глядя на симметричные белковые спирали на экране. — И смертельно.

Дверь в лабораторию приоткрылась, и вошла доктор Клара Ли — молчаливая, собранная, с вечным планшетом под мышкой, личный ассистент и коллега доктора Хорна. Она не стала здороваться, сразу взглянув на экран.

— Ты опять не ел, — заметила она без приветствия.

— Я кормлюсь открытиями, — сухо ответил Артур, не отрывая взгляда от микроскопа. — И они гораздо питательнее.

Клара закатила глаза, но подошла ближе. На экране перед ним были кристаллические фрагменты вируса, напоминающие геодезические купола — идеально симметричные, почти искусственные.

— Это очередной энцефалит?

— Возможно. Хотя… — он сделал паузу, — возможно, нечто большее.

Его глаза блестели, как всегда, когда он стоял на пороге важного открытия. В этом взгляде было то, что Клара уже знала — смесь фанатизма и восторга, граничащая с одержимостью.

— Ты слышала о «Лихорадке Молчания»?

— Это байка из научных форумов. Псевдонаука. Фейк. Называй как хочешь!

— Байка, которую почему-то обсуждают три независимые лаборатории в Цюрихе, Найроби и Боготе. И ни одна не публикует результаты.

Он вывел на экран спутниковую карту: участок джунглей на границе Перу и Бразилии, где спутниковые снимки показывали аномальное снижение теплового следа — деревни будто вымерли за считанные дни.

— Здесь, — указал он лазерной точкой. — По данным ВОЗ, вспышка неизвестного вируса. Местные больницы переполнены, симптомы — апатия, мутизм, когнитивная блокада, а потом… — он щёлкнул следующую фотографию, — поведенческие вспышки. Агрессия, укусы, гиперактивность двигательных центров.

На снимке — мужчина с застывшим оскалом и стеклянными глазами, в рваной одежде. Руки у него в грязи и крови, а на лице — выражение не боли, а странного спокойствия, будто он наблюдает за собой со стороны.

Клара нахмурилась.

— Это… психоз?

— Всё указывает на инфекционную природу. Я почти уверен, что это биология, а не психиатрия.

Он нажал ещё одну кнопку — и на мониторе появилось увеличенное изображение из лабораторного отчёта: странная вирусная структура, окружённая фрагментами нейронных клеток, соединённых тонкими протоплазматическими нитями.

— Они назвали его Nexus. Вирус связывает нейроны в сетевые кластеры, блокируя тормозящие пути и усиливая примитивные центры.

— Грубо говоря, — сказала Клара, — превращает людей в животных.

— Не в животных. В то, что предшествовало человеку. В состояние, где нет «я».

Молчание повисло между ними. Артур выключил монитор и сел на край стола, проводя рукой по лицу. Усталость проступала в морщинках у глаз, но в них всё ещё горел огонь.

— Я хочу туда поехать.

— Ты с ума сошёл. Это карантинная зона.

— Именно поэтому. Там то, чего мы никогда не видели. Мутация, возможно, древнейшая форма вируса с нейротропными свойствами.

— Или очередная афера.

— Нет. Я видел нейроскан зараженного. У него почти полностью погашена активность в префронтальной коре. Но стволовые и гипоталамические центры — сверхактивны. Он не думает. Он действует.

— И кусается, судя по новостям — мрачно добавила Клара.

Артур усмехнулся.

— Клара, ты ведь знаешь: прогресс всегда кусается.

Она отвернулась, не желая поддаваться на его иронию.

— Тебе всё мало? После двадцати лет исследований, после всех грантов и патентов?

— Мне мало ответов. Я хочу понять, как работает природа, когда она решает перестроить разум.

Его голос стал тихим, почти благоговейным.

— Представь, если этот вирус можно перепрограммировать. Использовать в нейрорегенерации, для лечения деменции, Альцгеймера…

Клара покачала головой.

— Или использовать, чтобы стереть волю. Чтобы создавать управляемых существ, убийц. Ты не первый, кто об этом мечтает.

— Я не мечтаю, — холодно ответил он. — Я исследую.

Тишина вновь воцарилась в лаборатории. Только приборы тихо гудели, фильтры шептали воздух. За стеклом окна вечерний свет рассеивался по стерильным поверхностям, делая всё нереально чистым.

Наконец Клара сказала:

— И всё-таки ты поедешь.

— Да.

— Кто профинансирует?

— У меня остались связи в DARPA[1]. Им всегда интересны нейровирусы.

Она подняла взгляд.

— Это уже не наука. Это оружие.

— Разница — в намерении, — сказал Артур. — А намерение у меня одно: понять.

Он повернулся к микроскопу, но взгляд его уже был далеко — в туманных джунглях, где, возможно, скрывалась живая разгадка эволюции. За его спиной Клара тихо сказала:

— Когда ты смотришь в бездну, Артур… помни, что она может ответить.

Он улыбнулся, не оборачиваясь.

— Надеюсь на это.

[1] DARPA (Агентство перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США) — это агентство Министерства обороны США, отвечающее за разработку новых технологий для вооруженных сил