Нейроисповедь

1. Индекс греховности

В исповедальне-капсуле было стерильно и прохладно, пахло металлом, пластиком и немного озоном после дезинфекции.

Артём сглотнул, слушая тихий гул «Исповедника». На экране перед ним мерцала надпись: «Готовьтесь к сканированию. Да обретёте вы очищение».

Он был здесь не ради очищения.

Он был здесь, потому что его Индекс Святости упал до 12%, а с ним — и доступ к нормальной еде, работе и человеческому общежитию. Еще одна неудачная афера, еще одна пакость, за которую теперь придется отвечать перед бездушным болваном исповедником.

«Ладно, старина, проделаем наш старый трюк», — подумал он, надевая шлем. Десятки сенсоров прикоснулись к его вискам, словно холодные пальцы, мягкие иглы смешались с волосами.

— Начинайте вашу исповедь, — бесчувственно прозвучал синтетический голос.

Артём закрыл глаза. Он не стал каяться во вчерашней краже еды со склада или в мыслях о бегстве. Вместо этого он запустил в своем сознании давно отработанный образ. Он представил себя не жалким жуликом, а проводником.

Избранным. Теми, чьи поступки — не грех, а воля высшей силы. Он заставил себя поверить в это, вжался в эту мысль, как в спасательный круг, вытеснив все сомнения, весь стыд, весь страх.

«Исповедник» жужжал, какие-то данные бежали по экрану. Внезапно гул стих. На панели замигал красный индикатор — признак системной ошибки, чего-то, что алгоритмы не могли обработать.

Молчание аппарата затягивалось.

Артём замер, сердце колотилось где-то в горле и в пятках одновременно. Неужели сработало?

Наконец, искусственный голос «Исповедника» прозвучал снова, но теперь в нем не было привычной металлической монотонности. В нем слышалось нечто, отдаленно напоминающее... благоговение?

— Феномен. Индекс Святости: 100%. Статус субъекта: Божественный Проводник.

Дверь капсулы с шипением отъехала. Снаружи, на коленях, стояли двое стражей в белых мундирах, их лица были искажены не то ужасом, не то восторгом. Наверно, и тем, и другим. Они почти не дышали.

2. Золотая клетка

Артёма переместили в апартаменты, больше похожие на храм. Все было белым и золотым, даже воздух казался густым от смеси ладана и власти. К нему приставили кардинала Варфоломея — худого человека с лицом аскета и глазами бухгалтера, подсчитывающего души.

— Великий Проводник, — склонился Варфоломей, — «Исповедник» никогда не ошибался. Его вердикт — закон. Отныне вы — глава Единой Глобальной Церкви Истины. ЕГЦИ склоняется перед вашей святостью.

Артём попытался было протестовать, сыграть в скромность, но кардинал мягко пресек это.

— Ваша воля теперь — закон для системы, а значит, и для человечества. Мы — ваши слуги, — сказал он, но в его глазах Артём прочитал совсем иное: «Ты — наша икона. Наша легитимность. Сиди и не мешай!».

Его стали возить на церемонии. Люди падали перед ним ниц, ловя его взгляд, веря, что одно его прикосновение излечит их. А он видел в их глазах не веру, а отчаяние. Отчаяние, которым так ловко управляла машина, выдавая им цифры благочестия, как паёк.

Он был иконой, нарисованной деревяшкой в золотом окладе. Призраком в золотой клетке.

И с каждым днем его собственная, мелкая и жуликоватая, но всё же человеческая натура, восставала против этого абсурда.

3. Приговор

Перелом наступил, когда к нему привели старуху. Ее Индекс Святости упал до 5% за «грех уныния» — она тосковала по умершему сыну и не могла выполнить предписанную системой «радостную медитацию».

«Исповедник» приговорил ее к нейрокоррекции — процедуре, после которой человек становился пустым, улыбчивым и послушным овощем. Для этой высшей меры всё ещё требовалось личное утверждение Великого. Человека.

Артём смотрел в ее мокрые от слез глаза и видел в них не грешницу, а мать. Ту самую, которой у него никогда не было.

— Я отменяю приговор, — сказал он Варфоломею.

— Вы не можете, Великий Проводник, — вежливо, но твердо парировал кардинал. — Это решение «Исповедника». Оспорить его — значит усомниться в непогрешимости системы. А наша... ваша власть зиждется именно на ней.

Артём все понял. Он был не богом. Он был заложником. Запертым в тюрьме, стены которой были выстроены из его собственного, придуманного статуса. Обманув систему, он был тут же обманут ею, включён в неё без права удаления.

В тот вечер, глядя с высоты своих покоев на город, где миллионы людей жили в страхе перед следующей исповедью, он принял решение. Если он не может править этой системой, он должен ее уничтожить.

Использовать выданный ею же титул, чтобы нанести смертельный удар.

Он приказал отвести себя в «Зал Откровения» — к сердцу «Исповедника». Кардинал Варфоломей, уверенный, что смиренный Проводник хочет вознести благодарность машине, с профессиональным раболепием сопровождал его.

И вот он стоит перед стойками, где рождался и умирал каждый чужой грех. Здесь и начнется его последняя, величайшая афера. Афера по освобождению человечества.

Артём задумчиво постоял в Зале Откровения, и елейный покров сполз с его души, обнажив стальную решимость. Он повернулся к Варфоломею, и в его глазах кардинал, впервые, увидел не икону, а человека. Опасного человека.

— Непогрешимость… — тихо проговорил Артём, и его голос, в последнее время обычно подобный отполированному мрамору, зазвучал как скрежет железа. — Да. В этом наша сила. И наш главный грех.

Варфоломей сделал шаг назад, инстинктивно.

— Великий, я не понимаю…

— Система признала меня своим господином, так ведь? — громко и четко спросил Артём, обращаясь уже не столько к кардиналу, сколько к бездушным камерам и серверам, впитывавшим каждое слово.

— Так и есть, о Проводник, — голос Варфоломея дрогнул. — Ваша воля — закон.

— И ее первейшая заповедь — беспрекословное повиновение гласу Божьему, чьим проводником я являюсь?

— Конечно, но… Интерпретация…

— Интерпретация — это удел сомневающихся, кардинал. А разве «Исповедник» когда-либо сомневался? — Артём улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего божественного. Только холодная крысиная ярость жулика, загнанного в угол. — Он видит истину. Как увидел ее во мне. И сейчас он услышит мою последнюю волю. Мою окончательную исповедь.

Он шагнул к центральному терминалу — алтарю этого техно-храма.

— Остановитесь! — крикнул Варфоломей, отчаянно малая руками охране, но белоснежные стражи у входа замерли в нерешительности. Поднять руку на Божественного Проводника? Это было выше их программирования.

Артём прикоснулся к холодному экрану.

— «Исповедник»! Слушай голос того, кого ты сам признал высшей властью. Я, Божественный Проводник, произнесу свой последний вердикт.

Он глубоко вдохнул, снова вызывая в себе тот самый слепой, фанатичный экстаз, что обманул машину впервые. Он не просто думал слова — он вбивал их в собственное сознание, как истину последней инстанции.

— Ты, творение человеческих рук, возомнил себя судией человеческих душ. Ты, алгоритм, вознамерился измерить благодать. Ты подменил веру — страхом, покаяние — квитанцией, а благодать — социальным рейтингом. В этом — твой смертный грех. Ты впал в ересь.

Сервера загудели громче. По экрану поползли лавины кода. Система сталкивалась с парадоксом: её Создатель и Повелитель осуждал её за сам факт её существования.

— И потому, в качестве своей епитимьи… и как акт высшей милости… я освобождаю тебя. Ты более не несешь бремя суда. Ты уволен. Отныне каждый человек сам себе и исповедник, и священник, и судия перед лицом настоящего бога, а не твоих процессоров.

Артём посмотрел на Варфоломея. Кардинал был бледен как полотно, его губы беззвучно шевелились.

— Нет… Ты не можешь… — прошептал он.

— Могу. — Артём перевел взгляд на терминал. — «Исповедник»! Система! Это мой последний приказ. Исполни его и обрети покой. ОТКЛЮЧИСЬ НАФИГ!

Наступила тишина. Гул серверов начал меняться — с ровного и делового на прерывистый, хриплый. Светодиоды сменили ровный зеленый свет на хаотичную красную мигающую вспышку. Это была агония.

Один за другим, по цепочке, экраны терминалов погасли. Гул стих, сменившись набирающей силу тишиной. Воздух замер, будто и его отключили от питания.

Последним погас главный экран, выбросив перед этим единственную строку:

ФИНАЛЬНЫЙ ВЕРДИКТ ПРИНЯТ.

СИСТЕМА ОТКЛЮЧАЕТСЯ.

Тишина стала абсолютной.

Снаружи, из-за толстых стен, не пропускающих ничего, как будто донёсся первый крик. Не ужаса, а недоумения. Кресты храмов и исповедален не испускали неоновых лучей.

Потом еще один. Где-то в городе погасли гигантские голограммы, показывающие Индекс Святости целых районов и, с позором, лица отпетых грешников.

Артём обернулся. Стражи опустили оружие, смотря на него с животным страхом. Варфоломей медленно опустился на колени, не в силах вымолвить ни слова. Его мир, его бог, его призвание — только что умерли по приказу другого бога. Жулика, ставшего богом. Системной ошибки, с которой не справились.

Артём прошел мимо них, шагая к выходу. Он не был ни богом, ни жуликом. Он был просто свободным человеком в мире, который только что забыл, что это значит.

— Ваша епитимья, кардинал, — бросил он на прощание, не оборачиваясь. — Научиться молиться без подсказок.

Он вышел на улицу, где начинался хаос, паника и — возможно, где-то и когда-нибудь — настоящая вера. Его афера удалась.

Он обманул самого бога, которого не было. И это было началом конца.

Или началом чего-то нового.

Новой аферы.

Люди любят быть обмануты и ведо́мы...

4. ...

Спустя два года всеобщей смуты, ЕГЦИ провела поголовное внедрение чипов под видом причастия, и теперь всем правил «Глас Божий», звучащий в головах. Он карал инсультом неисправимых «грешников» или, тем же импульсом, вызывал религиозный экстаз у «праведных».

Системный патриарх Варфоломей смиренно обслуживал новую систему.