Нейронная одержимость-2

в которой опальный Балагуров успевает кое-что подумать, неумелость не мешает, а грубые предметы ломают изящные.

Арки улья Каллиник. Палаты «Ашшурбанапал».

Палаты «Ашшурбанапал» не были самыми роскошными в арках Птичьего Улья. Если честно, они занимали место ближе к концу списка. Захудалый род Митровых сдавал их за сущие копейки из-за вида на древний винзавод, незнамо зачем возрождённый обитателями стоп. Его же миазмы были официальной причиной, по которой Митровы решили покинуть Нижнедонск. В реальности им банально не хватало денег, чтобы поддерживать свой статус. Как и другим вконец опустившимся дворянам. Их майорат арендовали только небрезгливые бояре для частных встреч, торговцы да шпилевики. Остальным мешала гордыня. Или отсутствие денег.

Птахала Балагурова не смутил статус чужака, косые взгляды прислуги и неприглядный вид с терасс. Некогда лаконичные лужайки были засажены свежими двухгодовалыми яблонями. Старые слуги — разогнаны и заменены наёмниками пополам с блудливыми девками. Защита палат - укреплена. Пожалуй, из старого убранства осталась лишь древняя кровать, громадная как поле битвы при Молодях да не менее древний сервер Пургатории. У Птахала были деньги, гордыня была повреждена, а ещё он не любил, когда ему запрещали жить хорошо. Поэтому и был полностью доволен изменениями.

А вот его левая рука, Левий Арсинойский чувствовал себя некомфортно в этих палатах. Нет, он с детства привык к роскоши — папаша, подвизавшийся приказчиком у одного из малых родов, нередко таскал с собой смышлённого мальца. Да и потом, уже после обучения наукам и построения собственной карьеры, Левий повидал и мрачную торжественность Комнинов, и потусторонний блеск двора Лаодикиев. Нет, беспокоило приказчика кое-что ещё. Отвлёкшись от арфистки, он вложил всю свою небрежность в одну фразу:

— Как ты думаешь, ошибку уже вскрыли?

— Сомневаюсь. Счетоводческая палата наших родственников мух не ловит, — тонко улыбнулся Птахал и помахал кубком. Очередная смазливая служанка (а иных в этих палатах не держали) плавно даже не подбежала — подплыла с братиной, полной вина. И лишь когда мужчины наполнили и чокнулись, Левий заметил:

— Степан и раньше тебе намекал на неудовольствие.

— Руки коротки, — буркнул Балагуров и окрикнул начальника охраны: — Влах! Доложи о состоянии этих, как его, мать Первосоздателя за ногу…

— Датчиков, - спокойно подсказал наёмник.

— Да, их самых. Они увидели, услышали, может - учуяли что?

— За исключением птиц, обыденных на этой высоте, никакого движения, - заверил Влах.

— Вот видишь! На этой высоте есть только нужное!

Левий поморщился. Птахал Балагуров прекрасно понимал, что именно беспокоило приказчика. Не датчики, не наёмники и не город. Арсинойского беспокоили обстоятельства взлёта и падения самого аббата, и теперь он беспокоился, чтоб падение не продолжилось и не прихватило всех, кому не посчастливилось оказаться неподалёку.

Птахал относил себя к родственникам главы Великого Рода. Его собеседники в ответ на подобное заявление в лучшем случае улыбались. А в худшем — интересовались степенью родства, что крайне задевало гордого аббата духовного рода. Замазать наглые ухмылки помогало лишь положение, да и то не всегда. В собственном шпиле иные Балагуровы, коих была тьма (ведь великий род своей чёртовой традицией признавал всех бастардов) в лицо усмехались духовнику немалого ранга, вспоминая пословицу про воду и кисель. Но было ещё одно средство.

— Десять тысяч солидов разозлят кого угодно, — негромко заметил Арсинойский, провожая подтянутую фигуру бравого капитана взглядом. — Кроме того, это не первые деньги, которые ты увёл из родового банка.

— Балагуровы не умеют ими распоряжаться, иначе бы давно отстроили обратно чёртов шпиль, — отсалютовал Птахал кубком и едва ли не прорычал. — Нет, друг мой. Степан знает, что я более не под дымом шута, а под сенью гордой птицы. Пусть даже духовный орден не со мной, но вот друзья, друзья всегда остаются. В том числе — и на своих постах.

Левий тактично промолчал. Птахал не был большой шишкой в духовном ордене Скомороха — так, один из четырёх аббатов плёсн. С учётом того, что на духовную чистоту под разбитыми арками балагуровского шпиля смотрели сквозь пальцы - должность невеликая. Но про связь с Каллиниками он был прав. Эта связь стоила духовнику всего накопленного положения. Собственного поста, небольших, но очень богатых палат в арках Скоморошьего шпиля и всех должностей, принадлежавших сыновьям. А вот креатуры Птахала остались на местах, что и позволяло видному знатоку местечковых святых надеяться на триумфальное возвращение.

— И всё равно, — продолжал гнуть Левий, — стоило выбраться подальше. Даже в Чебаклее у Степана нет никакой власти.

— У Степана и в своём шпиле власти немного. Иначе он бы не допустил моё существование, — усмехнулся Балагуров, подмигивая какой-то девчушке, едва не сорвавшую местную версию камаринской пляски от смущения.

— Зато правый берег забит шпилевиками. Даже ипаты умирают от чужих рук. Даже Каллиники. Три недели назад…

— Левий, — устало прервал его духовник. — Твоя предусмотрительность стоит Порайска. Но я тоже взвесил все аргументы, прежде чем укрыться тут. История с Лассо Каллиником слишком мутная, чтобы брать её в расчёт. Поверь — риск невелик. Я прав, Влах?

— Истинно так, милсдарь.

— Вот, видишь? Начальник охраны согласен. Да и вообще, чтоб получить что-то вроде этого, — Балагуров обвёл кубком зал, — укрытия в какой-нибудь Чебаклее, мне пришлось бы здорово потратиться на перевоз свиты.

— Зачем же везти? — Арсинойский помахал кубком. В отличие от своего патрона, он предпочитал молодой и сладкий сидр. — Чебаклея не глухой уголок Дикого поля — наняли кого-нибудь там. Чай, недалеко от Нижнедонска — небось, научились чему-то у цивилизованных людей.

— Твоя правда, — хохотнул Птахал.

Некоторое время мужчины потратили на обсуждение торговых операций, затем отдали должное зайчатине. В ближайшие дни Каллиники не обещали никаких изменений, поэтому Балагуров набросал план охоты узкой свитой и велел Левию заняться планированием — после того, как они протрезвеют. Протрезвения же не намечалось. Танцовщицы и музыканты, повинуясь удлиняющимся теням, постепенно ускоряли темп, избавляясь (к плотоядному предвкушению Птахала) от наиболее тяжёлых одежд. Половые откровенно пошатывались, разнося взад-вперёд братины с алкоголем. Даже часть стражи употребила чарку-другую, сопровождая каждый тост за здравие хозяина битым хрусталём.

Обитатели более верхних палат начали выражать неудовольствие, бросая на терассу и стёкла зимнего сада тухлые яйца. Веселью они ничуть не помешали. Девки-служанки встретили летящие предметы с весельем, а Влах дёрнулся было отправить пару стражников, но Птахал отправил сыновей развлечься. Этого хватило, чтоб всяческие попытки прервать досуг видного Балагурова прекратились до тех пор, когда восьмой час сменился девятым.

А в восемь часов четыре минуты очередная нота оборвалась, и густая тишина словно парализовала палату. Птахал, как и многие Балагуровы, обладал музыкальным слухом и успел различить звон разбившегося стекла, прервавшего крещендо. Он встал, чтобы разглядеть, чем это в него метнули соседи на этот раз. Взгляд выхватил нечто, напоминающее котях в свёртке. За такое капитану следовало всыпать по первое число.

— Влах, если это дерьмо…

Балагуров не услышал концовку собственной фразы. Не из-за возобновившейся музыки, нет. Просто «дерьмо» взорвалось. Аббат-на-покое немедленно отшатнулся и упал, а реальность исчезла вместе со вспышкой, оставив в ушах немузыкальный звон, а в глазах и нейроимплантах — медленно проходящую засветку. Слишком медленно.

— …резерв! Чтоб вас демоны пожрали, не лезь...

Звуки становились до громче, то тише, но звон всё не проходил.

— ГОЙДА, Б…! МЫ ПРИ…! — орал кто-то со стороны терасс, перекрикивая и капитана стражи, и разбегающихся девиц.

Один, два лазерных луча прошли сквозь терассу в опасной близости от диванов Балагурова и его приказчика. Аббат начал понимать, что ситуация совсем не напоминает налёт хулиганов. Скорее нечто похуже.

— Левий, вали с линии огня!

— А? - проясняющаяся фигура приказчика поднялась, но он явно не понял окрик. - Что?

Серия лазерных спиц, летевшая с обеих сторон, прервала карьеру перспективного приказчика. Неведомо кем произведённый выстрел пропорол его грудную клетку насквозь, почти беззвучно рассыпавшись искрами на ближайшем своде. Зрелище развороченного помощника настолько впечатлило Птахала, что он опрокинул диван, спрятался под ним и немедленно сблевал и марочное вино, и свежую зайчатину.

— ГО-О-О-О-О-О-Й-Д-А-А-А-А! — всё неслось и неслось сквозь гром залпов и бьющейся мебели.

« — Эге, а звуки-то возвращаются,» — невесело заметил он, утирая бороду рукавом кафтана. Напылённый на сетчатку экран разрывался от сообщений боевой сети. Оставалось лишь выхватывать «030601», код Влаха, да содрогаться от очередного взрыва.

[030601, 8:06:36]: Код Изен. Ипполит, Зело, Евлампий, Новик. Доклад?

[030612, 8:06:40]: 06, 08, 10 и 11 на пути в Порайск.

[030618, 8:06:42]: у них гранаты

[030612, 8:06:44]: ЛОЖИСЬ!

[030614, 8:06:44]: они чертовски плохо стре///

[030612, 8:06:59]: 14 и 16 тоже на пути в Порайск

[030601, 8:08:04]: Змей, вы где? Нужна поддержка!

[030602, 8:09:35]: Три уровня выше. Активность мирского ордена, барьеры.

«Ноль два» принадлежал его первенцу. Значит, придётся обходиться чем есть. Сквозь дымок Птахал услышал ещё пару хлопков, более тихих, и очередную серию разрядов, сухим треском разгоняющих прислугу — точнее ту часть, что была ещё жива. Желая помочь охране, Птахал начертил невму «Сигь», разгонявшую воздух в помещениях, но она загорелась в его импланте и угасла.

— Чёртовы бесы, — выругался Балагуров и добавил пару богохульств. Он помнил, что «Сигь», простой и древний символ, обходил большую часть защитных сигиллей, и не верил, что от неё предусмотрели защиту неведомые нападавшие.

— Никакие не бесы, — возразил верный Влах, упав за диваном. — Они защищены какими-то мощными невмами. Никогда не видел таких.

— Это не оправдание, — прорычал церковник.

— Не оправдание нам обоим, мой господарь, — возразил было наёмник, но очередной взрыв прервал диспут. И, судя по воплям — жизнь ещё одного стражника. — Постарайтесь перегрузить им память любыми невмами. А мы пойдём в бердыши и сабли, раз этих скоморохов лазеры не берут. Если бьются они так же, как стреляют — отобьёмся и славную тризну по братьям справим, — капитан похлопал по плечу Балагурова и упорхнул, избежав сразу нескольких выстрелов.

Птахал выглянул — ему надо же было хотя бы знать, куда чертить невмы. Кроме того, одна фраза Влаха смутила бывшего аббата, и ради неё Балагуров был готов подставить голову.

« — Скоморохи?»

Увиденное ему не понравилось. Для начала реальность, в которой шпилевиков у Балагуровых не водилась, рассыпалась при виде дюжины молодцев. Впечатлили не сами шпилевики — за свою жизнь аббат видел немало боевиков — а их боевой раскрас, нанесённый на лица. Серо-белый с синим грим, в родовых цветах Великого дома Балагуровых намекал: за ним пришли свои. Вторая реальность, в которой нападающие были исключительно криворукими, а капитан Влах был прав, рассыпалась со свежими, более точными и редкими выстрелами.

Сухой треск выстрела, ещё один. Очередные железные цилиндры покатились по роскошным персидским коврам и наученный горьким опытом Балагуров прыгнул из позиции сидя, прикрывая уши. Но взрыва не последовало: теперь отвратительно выглядящие отвратительно «тупые» гранаты пускали дым. Сухой кашель очередного выстрела — настолько необычный, что Птахал подумал на взрыв фейерверка. Снова треск лазера, за ним другой, третий и сразу пять слились в один. Звуки падающих тел прекратились, словно противники перестали попадать друг в друга. Пат. В таких случаях важно ударить магией первым.

— Посмотрим, кто кого, тати, — прошипел Балагуров и начал строить невмы.

Винные пары не мешали ему чертить взглядом выверенные и вбитые кровавым опытом линии. «Вать», вяжущая ноги. «Аспид», вызывающая излитие желчи. «Слепой поводырь», принудительно забивающий визоры и оптические импланты панорамой Порайска. Эти три невмы должны были остановить шпилевиков — но те невозмутимо продолжали сближение. Словно все тридцать два святых решили прикрыть их своей тенью.

— В ножиииии! — завыл Влах где-то спереди.

Из укрытий с воплями, достойными лешего, выскочила охрана. Их малочисленность должна была компенсироваться выправкой, говорил капитан когда-то. Впрочем, Балагуров, уже переставший во что-то верить в этих палатах, совершенно не удивился, когда вышедшие из строя шутов громилы (на которых белый смотрелся особенно комично) играючи отбили приступ, оставив себе на саблях, топорах и бердышах несколько тел.

Сухой кашель, ещё один. Третий. Четвёртый. Звон железа, прерываемый очередным кашляющим выстрелом.

« — Кинетический револьвер? У нападавшего?»

— Выйди, колдун! Выйди, чёрный трус! — раненым медведем ревел Влах. Сквозь щель между предметами интерьера Балагуров заметил, что сжимающая саблю кисть капитана алела от крови — и ушедший было страх вернулся тошнотой и заставил ползти вперёд, под очередной перевёрнутый предмет модной обстановки.

— Вот он я, — ответил капитану спокойный голос. — Что, легче стало?

Влах взял высокую ноту. Очевидно, что нападающий отрисовал невму страха — таких было очень много. Правда, совсем немногие пробивали наложенную аббатом защиту. Очередной «кашляющий» выстрел прервал тоскливый вой стражника, и тишина красноречивее любого насилия сообщила Птахалу: покойный Левий был прав и стоило выбрать местечко подальше от Нижнедонска. Эта же тишина лучше всякого мнемоника вытащила из памяти сомнения, слухи о какой-то хорошо оснащённой банде шутов, балагурящих на обеих берегах, а главное — фразу Степана, которой он закончил последнюю встречу со свежерасстриженным аббатом.

« — Я мог бы иначе выразить своё неудовольствие,» — заявил тогда препозит деспота и владыка Скоморошьего шпиля. Значение этих слов Птахал понял лишь сейчас. Под хрип перерезаемых глоток, одиночные выстрелы из лазерных карабинов да негромкие переговоры нападавших.

— Грязно сработали, — расстроенно пробасил кто-то вдалеке. — Птицы будут рады нас накрыть.

— Не давайте им повода, — решительно ответил новый голос. Более властный. — Стреляйте во всё, что подойдёт к палатам, чтоб даже херувим голову не поднял! Девятка, вы нашли стойку? Тогда тащите инструмент и действуйте.

— Вот этот мне в наплечник попал, — заметил кто-то неподалёку после звука пинка. — Хоррррош, чертяка!

— Кто из вас, бесовы дети, бросил гранату в тела? Ах, никто? Тогда какого чёрта я должен подскальзываться в требухе?

Наконец, мёртвые затихают, а голоса удаляются. Птахал досчитал до десяти. Затем до двенадцати. Наконец, на тринадцатый счёт он решился выскочить — и именно тогда его укрытие грубо пнули куда подальше.

— Глянь, заблёван, — сообщил весёлый голос.

— Сам в первый выход блевал-то, — сурово оборвал его другой, обладатель массивного бердыша, расписанного чуть ли не десятком глифов. — Имя, фамилия?

— Хрен тебе на воротник, — прошипел Балагуров, даже не пытаясь встать.

Его героизм был встречен дружным хохотом.

— Хороший ответ, — сообщил некто, вышедший вперёд. Молодой, властный голос. Убийца Влаха. Дворянин? Возможно, но те бороды не бреют. — Птахал, давай проясним кое-что. Мы тебя узнали по сигнатурам «ракушки». Если б не желание посмеяться с соратниками и донести тебе важное сообщение — лежать бы тебе на половицах, нашпигованным железом как редкому кабану.

— Мои невмы не пробить никому с Левого берега.

— Твой капитан также думал, иначе бы не вызвал меня на поединок, — вожак говорил вкрадчиво и очень спокойно. Он не повышал голос и не добавлял офицерской бравады, словно точно знал своё место в разворачивающейся среди трупов антрепризе. Схожести с грубой мистерией придавал и чёрный древний пистолет, чадящий на все палаты вонючим дымом.

— Ты хоть понимаешь, на кого ты свои зенки поднял, шут бобовый?! Да твоей рожей так будут полировать плёсны, что дрова тротуара покрасятся в синий! Думаешь, Каллиники утрутся, думаешь…

Его тираду прервал громкий ржач. Где-то в глубине души Птахал не удивился, что наглецы лишь расхохотались его браваде. А вот вожак (кем бы он ни был), лишь кротко улыбнулся и подошёл ещё ближе. Навёл своё реликтовое оружие аккурат меж глаз опального Балагурова и негромко заметил.

— Совсем не важно, что думаю я. Важно, что я знаю, о чём ты думаешь. «Шесть раз он стрелял или семь?» Честно говоря, — каменное лицо вожака не выражало ровным счётом ни одной эмоции, — в этой суматохе я и сам уже сбился со счета. Перед тобой трёхлинейный револьвер образца тысяча восемьсот девяносто пятого года, не самый мощный револьвер в мире. Но он может снести тебе башку. Тебе надо лишь спросить себя: «Повезет мне, или нет?». Ну и как ты думаешь, сукин сын?

Птахал помолчал, обдумывая его слова. И через пару секунд выдавил:

— Ты совсем рехнулся, да?

Шпилевики заулюлюкали. Вожак вздохнул, пожал плечами и ответил:

— Ладно, всё равно я слишком много отсебятины добавил. Степан Балагуров передаёт тебе привет.

Вспышка и грохот перекрыли реакцию нападавших, лицо стрелка и даже собственный вскрик Птахала. Но прежде чем пуля достигла его нейры и прервала цикл загрузки души в Пургаторию, по разрушающимся мозгам опального Балагурова, бывшего завсегдатая нижнедонских подмосток, пробежала одна мысль.

« — Неплохо сказано.»