Незабываемое лето

В мяч играют людь и йети,
Потому что это дети.

Не знаю, оттого ли я проснулся, что меня трясли за плечо или от восхитительного аромата еды. С трудом продрал глаза и потянулся, разминая затёкшую спину. Я сидел в легковушке, а водитель мне совал в руку сосиску в тесте и стаканчик с какао:

— Держи. Сейчас заправлюсь, город уже недалеко.

Я сначала откусил, а потом уже сообразил, и с полным ртом прочавкал:

— Спасибо.

Моя благодарность была куда сильнее, чем я сумел выразить. Какой славный дядька! Я не даже не знал, как его зовут. Хотел спросить, но неудобно, да, вроде, и незачем.

Посмотрел на часы — без четверти полночь. Город - это хорошо, хотя идти мне некуда... Разве что в полицию. Всё, что со мной произошло, казалось странным сном — неправдоподобным, совершенно фантастическим. А ведь начиналось совершенно обычно.

Я гулял в соседнем дворе, где было зачётное футбольное поле. Люблю лето! Никаких уроков, можно целый день делать что хочешь, я и гонял мяч с пацанами, даже про обед забыл. Домой вернулся голодный, словно неделю не ел. Ноги гудели.

Мамы дома не было, и на плите ничего не было. Я разыскал в холодильнике кастрюльку со вчерашними котлетами, прямо рукой вытащил из неё котлетину покрупнее и сразу откусил половину. К котлетам ничего не нашлось. Можно было сварить макароны или сделать салат, но терпеть сил не было. Взял помидорину и огурец, помыл, разрезал на четвертинки, посолил — и так сойдёт.

Правда всё равно не наелся. Но осталось всего две котлеты. Это — маме. Она, наверное, тоже голодная придёт. Я взглянул на настенные часы - уже давно должна была вернуться с работы. Куда только пропала?

Я разыскал смартфон. Оказалось, что у меня несколько пропущенных от мамы и сообщение. Открыл эсэмэску, прочёл:

« Я в больнице, зайди к тёте Нине».

Тётя Нина это наша соседка и мамина подруга. Я побежал к ней.

Когда тётя Нина открыла дверь, я выпалил:

— Что с мамой?

Она потрепала меня по голове, как маленького и проворковала:

— Успокойся, ничего ужасного. Аппендицит. Простенькая операция — через несколько дней будет дома. Она звонила тебе. Что ж ты телефон с собой не берёшь?

— Чтоб не разбить. В футбол играли.

— Есть хочешь? Давай ужином покормлю?

Я замотал головой:

— Не, у меня там есть… Котлеты и… вообще.

— Ну и хорошо. Иди поешь, а я пока позвоню твоему отцу, что ты приедешь.

Я опешил:

— Зачем отцу? А с вами остаться нельзя?

Жить у отца, даже несколько дней, не хотелось.

Они с мамой давно развелись, я даже не помнил, чтоб жили вместе. Его квартира вообще на другом конце города. Раза два в год по выходным отец брал меня на «пообщаться». Вот только общаться как раз и не получалось: когда я что-то рассказывал, он поддакивал, кивал, но я видел, что ему скучно. Пробовал сам расспрашивать его, но односложные ответы отбили всякое желание продолжать. Так и ходили молча. В кино он меня водил — ничего так фильмы были, а вот в театре не понравилось: там говорили-говорили, и ничего толком не происходило. Тоска!

— Я никого не знаю в том дворе. Даже не поиграть будет, — пожаловался я.

Тётя Нина покачала головой:

— В командировку уезжаю. Давай, вещи собери, что там тебе надо будет.

Я помчался домой, по-быстрому доел, упаковал в сумку ноутбук и побросал в рюкзак одежду. Хотел взять волейбольный мяч, но пожалел: в чужом дворе и отобрать могут. Взял простенький резиновый, только подкачал его немного.

Тётя Нина пришла, оглядела рюкзак и хмуро спросила:

— Зубная щётка?

Я сбегал за щёткой и сунул её в боковой карман.

— Телефон?

— Взял.

— Ну, если что забыл, пусть Витя купит. Спускаемся, такси сейчас подъедет.

Тётя Нина посадила меня в машину и помахала рукой. Ехал я в полном раздрае: за маму беспокоился. Как она там? Хотелось ли ехать к отцу, я и сам не понимал толком. Могло получиться, что как-то наладятся отношения, но я в это не особо верил и подозревал, что блиижайшие дни буду скучать. Одна надежда, что получится с местными ребятами подружиться.

Отец открыл дверь с кислой физиономией и заявил:

— Как не вовремя! Я как раз на рыбалку собрался. Проходи. Ищу, куда тебя пристроить.

Я не ответил. Знал, что отец рыбачит — иногда он заезжал, привозил рыбу. Просился с ним на рыбалку несколько раз, но всегда получал отказ: мал ещё. Это было обидно, я решил, что больше просить не буду.

Отец уже ушёл в комнату и разговаривал по мобильнику:

— Валя, Колька тебе не чужой, родной племянник всё-таки! — возмущённо сказал он. — Всего на неделю! Спасай, я уже всех обзвонил. Может, её даже раньше выпишут. Подумаешь, аппендицит. Пойми, я с мужиками уже договорился! В кои веки все трое свободны… Я на работе упахиваюсь — имею право отдохнуть! — он помолчал, скорчил рожу и злобно бросил: — Да ну тебя! К тебе по-родственному, а ты…

Диван заскрипел, когда он встал. Отшвырнул телефон в угол дивана, отошёл к окну и уставился на улицу. Даже спина его, казалось, выражала неодобрение.

— Ну что? — спросил я.

— Тётя Валя тоже не хочет тебя забирать, — пожаловался он. — А мне уезжать с утра. Может, отвезу тебя на дачу к бабушке? Хотя нет, не успеваю уже.

— Значит или в городе сидеть, или меня взять с собой, — злорадно подытожил я.

Он поморщился:

— Будешь там под ногами мешаться!

— Не буду, — буркнул я и насупился.

До сих пор ловить рыбу удавалось только в городском пруду. На одном берегу пляж, мелочь визжит, с вышек прыгают, а поодаль мы стоим с удочками чуть ли не локоть к локтю и ждём поклёвки. Рядом по аллее люди ходят: топают, шумят, по воде мелькают тени — какая уж тут ловля! Но если повезёт можно поймать карпа, а то и двух-трёх. Говорят, сантиметров по тридцать у нас попадаются, но я видел только с ладонь. А отец крупную рыбу привозил. Сколько раз я просился с ним на лесное озеро, хотя мама говорила, что нечего мне там делать. Вот и пусть сидит в городе, раз не хочет меня взять с собой. Так ему и надо!

Но в этот раз повезло. Отец пробурчал под нос что-то неразборчивое, но, в конце концов махнул рукой и мрачно приказал:

— Собирайся! Свитер и резиновые сапоги есть?

— Нет.

Он только посмотрел мрачно, и, порывшись в шкафу, швырнул мне серый свитер:

— Ладно, без сапог сойдёт.

Утром он пихнул меня под бок в ужасную рань. Когда мы вышли, на улицах вообще никого не было. Я не выспался, но не знаю даже, как передать мой тогдашний восторг. Чувствовал себя персонажем приключенческого романа: что-то среднее, между первопроходцем Дикого Запада и одиночкой, вынужденным бороться за выживание на необитаемом острове.

Действительность очень быстро рассеяла мои фантазии. На место мы добирались в полицейской машине с зарешёченной задней частью. Это было не совсем то, что я ожидал, но впечатлило. Я тогда ещё подумал, что непременно похвастаюсь перед друзьями, что прокатился в настоящем автозаке. Кроме нас ехало ещё двое мужиков, которых я раньше не видел.

Машина с асфальта свернула на грунтовку, потом осторожно пробралась по просеке, а в конце просто петляла между деревьев без всякой дороги. Остановились на берегу речушки. Она была широкая, но мелкая, с заметным течением. Вокруг поднимались сосны, кое где перемежавшиеся ёлками. На другом берегу белел березняк с какими-то кустами — я в них не понимаю.

Мужики дружно поставили шатёр, а уже в нём — большую палатку. Я отошёл в сторону, чтобы не мешаться, но и мне нашлась работа:

— Эй, малой, давай сушняка набери!

Всяких палок и сучьев вокруг оказалось предостаточно. Место мне показалось совершенно диким: не валялось бумажек, пластиковых бутылок, обрывков пакетов — никакого человеческого мусора. Один раз, правда, я увидел кусок кабеля в чёрной матовой оплетке. Подошёл, чтобы убрать — и только вблизи понял, что это змея. Она, освещённая солнцем, лежала на выступающем корне дерева совершенно неподвижно — мне показалось, что дохлая. Нагнулся, чтобы рассмотреть, но она метнулась в траву с такой скоростью, что я невольно отшатнулся и даже задохнулся от неожиданности. Всё же жаль, что нет сапог!

Больше на глаза вообще никто не попадался. Я думал, что в лесу смогу много всякого зверья заметить, а тут даже птицы молчали. Это меня удивило: я в деревне и то больше видел! Бабушка как-то прямо из окна показала мне рыжую лису, которая нахально изучала соседский участок. Она оказалась удивительно мелкой и какой-то ободранной. Крохотная юркая ласка, сидящая на дощатом заборе, с любопытством следила, как мы пропалываем грядки. А вечером на столбе с фонарём я заметил сову. А вот в лесу — совсем никого. Наверное, здесь, где люди бывают редко, животные их опасаются сильнее и ведут себя осторожнее. Зато и змеи больше не попадались, я старался внимательнее глядеть под ноги.

Мужики выслушивали мои вопросы со снисходительным терпением, в основном отмахивались, как от назойливой мошки. Только раз, когда я поинтересовался, почему у речки берега такие разные, один соизволил мне ответить, что раньше вообще везде ёлки да сосны были, а потом после лесного пожара, один берег полностью выгорел и стал зарастать лиственными.

Больше никто со мной разговаривать не хотел, только отмахивались. Меня даже по имени никто не звал. Обращались «пацан» или «малец». Дня рыбалки мне хватило. Поймал нескольких мальков с палец — и выпустил. Куда их!

Вечером, сидя у костра, они пили, курили и болтали. Сначала было интересно: травили всякие рыбацкие и охотничьи байки. Я слушал-слушал, а потом спросил:

— А здесь какое-нибудь зверьё водится?

Они замолчали и уставились на меня. Полный, усатый — его называли Славик — ухмыльнулся и сказал:

— А как же! Волки есть, медведи.

Я не понял, всерьёз он это или так, пугает. Про волков как-то читал, что летом они сытые и на людей не кидаются, а про медведей всякое видел…

— А если медведь?

— Не боись, пацан, — сказал второй мужик, — у меня карабин есть. Придёт мишка, а мы его пах-пах! — Он изобразил пальцем ствол. Все заржали, и я только тогда понял, что они просто дразнят меня. Самое обидное, что отец тоже смеялся со всеми. Отсмеявшись, он сказал:

— Хватит, Паша. Не пугай ребёнка.

Это было ещё обиднее.

Они завели скучный разговор про ремонт машины. Я устал и ушёл спать. Ночью проснулся от тяжёлого запаха. Воняло, как в пивнушке, только хуже. Думал, что задохнусь.

На следующий день я слонялся в окрестностях лагеря. Никогда не думал, что это окажется так скучно. Я даже начал строить домик типа шалаша, но скоро забросил это занятие. Показать некому, а одному — неинтересно. В речке в самом глубоком месте вода мне и до пояса не доходила — не искупаешься. Папа со мной почти не разговаривал. Только когда я спросил, почему мы остановились в лесу, а не ловим рыбу, он пояснил:

— Сети завтра поставим на озере. Это… ну, не разрешается. А если найдут, то мы вроде и ни при чём.

На душе стало как-то смутно, неловко. Не ожидал я такого! Что-то сказать не посмел, только спросил:

— А озеро далеко?

Он только рукой махнул:

— Там. Эта речка в него впадает.

— Схожу посмотреть?

— Не заплутаешь?

— А я вдоль речки!

— Сначала веток набери.

Досадно: они сами и не думали ничего собирать. Я собрал сушняка достаточно для сегодняшнего костра и с тоской поглядел на мяч. Мои надежды на волейбол на солнечной полянке не оправдались. Эти дядьки на игру так и не вдохновились. Повесив полотенце на шею, я взял мяч подмышку и направился на озеро. Дорога была неплохая. Конечно, никаких тропок здесь не было, но негустая трава ноги не путала, подлеска почти никакого, и ориентироваться легко: знай себе иди вдоль речки! Идти неблизко, но оно того стоило.

Озеро оказалось громадным!

Широкая зеркальная гладь отражала синеву с плывущими облаками. Солнечная полоса слепила глаза. Лес почти везде подступал к берегу, некоторые деревья даже стояли в воде, но я нашёл прогалину с пологим берегом: у самой воды растительности почти не было, и десяток метров тянулась полоса песка с отдельными кустиками травы. Здесь вросли в землю несколько валунов, а рядом торчал засохший ствол с растопыренными ветвями — когда-то свалилось дерево. Хорошее место. Подобрал несколько камушков, и попробовал запустить в воду, но они были недостаточно плоскими — «блинчиков» не получилось. Я немного посидел на стволе. Даже купаться не особо хотелось, но не зря же пришёл!

Я быстро разделся, размахнувшись, забросил мяч в воду и поплыл за ним. Дно здесь было песчаным. Какая вода замечательная! Даже вылезать не хотелось, хоть и накупался всласть. Но небо начинало раскрашиваться красками заката. Пора возвращаться в лагерь, чтобы дойти засветло, а не блуждать по незнакомому лесу в темноте.

Вылезать было холодно.

Я быстро обтёрся полотенцем и только тогда заметил, что резкими порывами ветра мяч сдуло в воду и он уже начал удаляться. Хорошо, что вовремя спохватился, а то пришлось бы опять плыть за ним. А так — зашёл в воду по колено и вышвырнул его подальше, к самым деревьям. Выскочил, быстро оделся, взбежал наверх и замер от неожиданности: рядом с моим мячом присел, рассматривая его, некрупный медведь. Головы я не видел — только широкую спину с лохматой бурой шерстью. Я сперва не очень и испугался, только почти сразу сообразил, что это медвежонок, а значит тут и мамаша объявиться может, а уж она рядом с малышом церемониться не будет.

Жалко мяч, но тут уж ноги бы унести. Вот, будет о чём ребятам рассказать!

Я огляделся, но медведицы не заметил, и тихо попятился вдоль берега, не сводя глаз со зверя. Вдруг он выпрямился и повернулся ко мне. Это был вовсе не медведь! На меня глядела обезьяна. Она стояла очень прямо, прижимая одной лапой к животу мой мяч. Вот не думал, что в нашем лесу обезьян можно встретить!

Я знал, конечно, что у нас обезьян не водится. Но мало ли откуда могла сбежать: цирк, зверинец…

Пристальный взгляд привёл меня в растерянность. Главное, я никак не мог сообразить, насколько опасна эта встреча и как лучше себя вести. Наверное, это животное не может быть совсем диким, но я читал, что крупные обезьяны бывают опасными, но не мог вспомнить, к каким именно видам это относилось. Одно только я знал твёрдо: убегать нельзя. Я сделал пару неуверенных шагов в сторону, и вдруг оно направилось ко мне. «Оно» — потому что я уже не был уверен, что обезьяна.

Мы с классом ездили в Ебург, в зоопарк — видели, как ходят обезьяны! Даже сами изображали — у кого лучше получится. Это существо двигалось совсем по-другому. Оно приближалось, совсем не сутулясь, размашистыми шагами, широко размахивая свободной рукой, неуловимо похожее на лыжника на трассе. Я шарахнулся, ударился спиной о дерево и замер. Именно тогда я в первый раз подумал о снежном человеке, но сразу отмёл эту мысль: всё-таки снежный человек у меня ассоциируется со снегом, с горами, да размером он побольше, а этот мохнатик оказался мне по грудь.

Он остановился в метре от меня. Жёлтые глаза под нависшими надбровьями разглядывали меня с любопытством. На морде или на лице — я так и не мог решить — шерсти почти не было. Ну и воняло же от него! Я стоял, чуть дыша, и надеялся что, осмотрев меня, это странное создание уйдёт заниматься своими делами. Внезапно его губы раздвинулись в жутком подобии улыбки, показав крупные жёлтые зубы, и он протянул мне мяч. Это было настолько неожиданно, что я дёрнулся и ударил по мячу. Тот отлетел в сторону.

Мохнатик догнал его двумя большими прыжками, подхватил и замер, склонив голову набок и глядя на меня. Я уже жалел о своём поступке: давал он мне мяч, так и надо было брать. Может, ещё не поздно? Я сделал несколько неуверенных шагов и осторожно протянул руку. Вдруг обозлится? Но нет, он снова протянул мне мяч.

Я аккуратно взял и с облегчением перевёл дух, но молниеносный удар выбил мяч из моих рук. Я даже испугаться не успел. Мохнатик стоял передо мной, и смеялся! Смеялся тоненьким дребезжащим смехом, смешно вытягивая губы и раскачиваясь всем телом. Он был такой смешной, что я невольно тоже рассмеялся. Наверное, со стороны это глупо смотрелось. Мы просто стояли и ржали, глядя друг на друга, а потом я подошёл к мячу и просто пнул его этому лохматому шутнику. Удар пошёл в сторону, но мохнатик прыгнул, как заправский вратарь — и поймал. Класс!

Он немного покачал мяч на одной руке — и швырнул мне. Мяч попал в живот, да так, что дыхание перехватило. Вот это сила! Я сразу вспомнил, что, кто бы ни был этот мохнатик, и как бы ни был он настроен на игру, но общение с ним может оказаться опасным. Хотя, если честно, всё равно поиграть хотелось. Прижав к себе мяч, я помахал ему рукой и сказал, чувствуя себя немного по-дурацки:

— Мне пора. Стемнеет скоро.

Я сделал, несколько шагов, часто оглядываясь. Он глядел мне вслед, потом взвизгнув совсем по-собачьи, бросился вдогонку. Я остановился, уже решив, что когда он подбежит, просто отдам этот несчастный мяч ему. Но тут прямо из куста, мимо которого мчался мохнатик, наперерез ему шагнула гигантская фигура и, отвесив звонкий шлепок малышу, подхватила его под мышку и направилась прочь.

Я ощутил дикий ужас и, развернувшись, помчался, не разбирая дороги. До лагеря я добрался, когда уже почти стемнело. Только там я заметил, что мяча со мной нет, но даже не помнил, где мог его выронить. Отец сидел у костра, пил пиво из жестянки и смотрел в огонь. Мне хотелось рассказать ему, что случилось, но он, заметив меня, зло рявкнул:

— Где тебя носит! Я уж думал, искать придётся!

Я только буркнул:

— Купаться ходил! Что на ужин?

— Ужин? — он, казалось, смутился, но сразу прищурил глаза и огрызнулся: — Ты б ещё дольше по лесу болтался!

Паша, сидевший рядом, заржал:

— На флоте бабочек не ловят!

— Нечего клювом щёлкать, — поддержал его Славик.

Да они пьяные все!

— Иди, в палатке печенья возьми, что ли, — подсказал отец.

Забившись в палатку, я достал пакет с печеньем, начал жевать. В глазах закипали слёзы обиды. Надо же, даже поесть не оставили! Сухое печенье в горло не лезло. Да и собирались ли искать? Мне показалось, что они вообще обо мне забыли.

Я долго сидел в одиночестве, пытаясь прийти в себя, потом, немного успокоившись, лёг и заснул.

Проснувшись утром, обнаружил, что в лагере я один. Видно все пошли ставить сеть. В котелке над остывшей золой оставалось немного чая. С печеньем и за завтрак сойдёт!

Поев, я решил поискать мяч. Пусть он и недорогой, резиновый, но ведь новый совсем, только весной мама купила. Особо не надеялся, но вдруг повезёт, да и делать больше особо нечего. Пошёл вдоль реки, как и накануне. Наверняка выронил у того куста, где появилась страшная мать мохнатика. Мне казалось, что я легко узнаю этот куст, но оказалось, что похожих так много! Я дошёл до озера и постоял, глядя на мрачный пейзаж

Какие сети можно ставить в такую погоду? Всё небо затянуто тучами, ветер дул сильными порывами и озеро волновалось: на берег набегали крупные волны. Того гляди дождь хлынет! Надо возвращаться.

Я торопливо зашагал назад. Прошёл больше половины пути, когда несильный толчок в спину сбил с шага. Обернувшись, увидел мохнатика, который стоял у ёлки метрах в десяти от меня и довольно щерил зубы. Это он мне в спину мячом запулил.

Я улыбнулся ему в ответ и поддал мяч ногой. Он поймал его в прыжке и снова бросил мне — аккуратно, вполсилы. Значит, понял, что мне больно, когда лупит по мячу со всей дури. Играли мы долго. Мохнатик оказался способным учеником: делал то же, что и я. Пинать мяч ногами оказалось неловко: ветки, лежавшие на земле, и выступающие корни очень мешали, а вот в подобие волейбола мы наигрались вволю. Мать мохнатика появилась внезапно и совсем близко — из-за спины и прошла мимо меня. Непонятно, долго ли она наблюдала за нашей игрой или только подошла. Ореховые глаза мне показались грустными и умными. Я смущённо отступил — всё-таки она была очень большая, и страшная. Не заметил, чтобы она что-то произнесла или сделала какой-то жест, но мохнатик повернулся и помчался следом, унося мой мяч.

Ну и ладно, пусть играет.

Я вернулся в лагерь — и почти сразу за мной появились взрослые. Не успели прийти — на меня накинулись: почему дров нет. Паша даже попытался затрещину влепить, да я отскочил. Говорю:

— Чего это я вам должен сучья собирать? Вы меня даже не кормите толком! Я всё маме расскажу.

Удивительно, но это помогло. Они, что-то ворча и чертыхаясь, разбрелись по лесу. Я подумал — и тоже пошёл за хворостом. Ну а чего нет? Они каким-никаким, а делом занимались, а я просто гулял.

Собрал небольшую охапку, сел на берегу речки и стал смотреть на переплетение струй. Тошно мне тут было. Дядьки чужие, злые, равнодушные, да и отец… такой же.

В лесу кричали, визжали, но я не вслушивался. Наверняка из-за меня ругаются. Возвращаться в лагерь не особо хотелось, но куда деваться? Я взял собранный хворост и пошёл назад.

Все уже собрались и выглядели вовсе не злыми. На полянке царило радостное возбуждение, чему не мешал даже спор.

— Надо прямо сейчас уезжать! — сказал отец.

— Да ладно! — возразил Паша. — Сети снять сначала нужно. Где такую хорошую снасть найдёшь. А оставить — так ещё вместо премии штрафанут, коли найдут.

— А если он машину разломает? Что засрёт — я даже как-то не сомневаюсь.

Я ничего не понимал и тупо спросил:

— Кто засрёт?

— Мы йетю поймали! — похвалился Славик. — Мелкий, но кусачий, гад. В автозак посадили, можешь глянуть.

Я обомлел: это ж они мохнатика… Только сейчас обратил внимание, что на руке Паши сияет белизной свежий бинт. Так ему и надо!

— Должны большие деньги заплатить, — убеждённо сказал отец. — Не какой-то жучок-паучок, а громадная тварь, науке неизвестная. Всемирная слава будет!

— В общем, хрен с ней, с сетью, — заключил Паша. — Поехали.

Они начали сворачивать лагерь. Я промолчал, взял свой рюкзак и отошёл в сторону, к машине. В окошко заглядывать не стал — было стыдно. Мохнатик тихо скулил — как страдающая собака. Дверь была закрыта на засов. Одно движение руки — и он окажется на свободе.

Но сделать это движение мне не дали. Я даже коснуться засова не успел, как мощный удар сбил с ног. Аж в глазах потемнело.

— Ты что творишь, щенок? — спросил отец. Глаза у него были совершенно сумасшедшие, и я счёл, что лучше соврать:

— Посмотреть хотел. Дядя Славик сказал…

— Тьфу, дурак!

Отец сплюнул и позвал:

— Паша, замок повесь!

Я встал на четвереньки и осторожно поднялся на ноги.

— В окно смотреть надо было, тупень, — сказал отец, резко и презрительно, словно выплюнул и отошёл.

Я так и остался стоять у бока машины, безразлично глядя на то, как Славик суетится, укладывая шатёр. Отец подошёл к нему и вдруг словно присел, глядя в сторону, туда, где из-за мохнатой ели бесшумно выскользнула гигантская серо-бурая фигура.

На мгновенье всё словно застыло. Потом Славик и отец, как по команде, повернулись и бросились к машине. Йети посмотрела им вслед — и вдруг кинулась в погоню. Несколько гигантских прыжков — она догнала их и в два движения разбросала в разные стороны.

Рядом сухо щёлкнул затвор. Паша поднял карабин, прицеливаясь. Я, почти не задумываясь, ударил по стволу снизу вверх. Грянул выстрел. Йети налетела с визгом и рычанием — я так и не понял, ранил её Паша или просто разозлил. Могучие когти, почти как у Росомахи, полоснули стрелка по животу. Паша страшно закричал. Йети схватила его за ногу и отбросила.

Мохнатик, услыхав мать, заверещал, завизжал, словно его режут. Она несколько раз ударила по уазику там, где дверь, потом разбила боковое стекло и стала что-то бормотать, заглядывая в окно.

Я осторожно обошел её и посмотрел на дверь. Ключи болтались в замке — видно Паша не успел их вынуть. Я открыл замок и попробовал отодвинуть засов, но он был погнут и не открывался. Большая рука… или лапа отодвинула меня в сторону и одним рывком вытащила скобу из пазов. Двери распахнулись, и мохнатик бросился в объятия матери.

Она не стали задерживаться. Не спуская детёныша с рук, йети скрылась в лесу.

Только тогда я сообразил, как влип и пошел посмотреть на взрослых. Отец висел на коряге в нелепой позе сломанной куклы. Лица у него не было, а голова была неестественно вывернута. А вот Славик лежал, как живой, словно спал на мягком мху, только вместо подушки у него под головой был аккуратный валун, на который из-под головы натекло жёлто-розовое. Паша лежал под ёлкой, из развороченного живота гирляндой тянулись кишки, цепляясь за нижние ветки. Подходить близко я ни к кому не стал, и так блевал дальше, чем вижу.

Потом прополоскал рот водой прямо из речки, надел рюкзак и пошёл.

Мне казалось, что дорогу я примерно помню. Сначала выйти на просеку, потом по ней до грунтовки, а там уже и до асфальта доберусь. Но, конечно, если б не колея от машины, я бы сбился. След был виден не везде, но всё же я просеку нашёл и даже сообразил, в какую сторону идти. Дождь, который собирался весь день, всё же собрался. Сначала загромыхало в стороне и стало чуть накрапывать, а потом разразилась гроза. Ливень хлынул такой, что, я моментально промок до нитки. Молнии сверкали, гром грохотал — казалось, я оказался в эпицентре буйства стихий. Прохладные струи приятно охлаждали разгорячённое тело, но уже совсем скоро у меня зуб на зуб не попадал. Я продолжал упрямо идти. Оставалось только надеяться, что вещи в рюкзаке не слишком промокнут, и я смогу переодеться, когда гроза закончится.

На просёлок вышел уже в темноте. Долго соображал, в какую сторону идти дальше. Наконец, решил повернуть направо, хотя вовсе не был уверен в правильности этого решения. Всё равно. Раз дорога есть, она куда-нибудь приведёт. Наверное.

Гроза закончилась, но мелкий дождь продолжал меня преследовать и прекратился только на рассвете. Я залез в рюкзак. К моей радости вещи там остались почти сухими, кроме самой верхней футболки. Переоделся — и вновь зашагал по дороге. За всё время по ней не проехало ни одной машины, и я всерьёз испугался, что просто попал в какую-то параллельную реальность, где вовсе нет никаких людей, а только йети…

Ноги гудели, рюкзак потяжелел, словно набитый камнями. Я оставил его под придорожным кустом и пошёл налегке. Что делать дальше не представлял. Ноги подламывались и дико хотелось спать. Земля мокрая, ночью холодрыга — я ж потом встать не смогу. Ну, по крайней мере заболею, это точно.

По моим прикидкам, я давно должен был выйти на асфальт. Значит, пошёл не в ту сторону. И что теперь делать? Идти вперёд, надеясь, что куда-то выйду или возвращаться?

Я продолжил идти. Когда начало смеркаться, меня уже шатало, но скоро я услышал звуки моторов — и это придало новых сил. Уже совсем стемнело, когда я увидел, что впереди мелькнули фары — совсем рядом! Я всё же добрался до асфальта! Ну… почти. Последние метры оказались особенно тяжелы.

Когда я вышел на дорогу, она оказалась пуста. Я никак не мог сообразить, в какую сторону идти, да и сил больше не было, поэтому просто сел на обочину и разрыдался. Может, машин и вовсе больше не будет, а люди станут обходить меня, потому что… потому что я оказался на другой стороне, не с ними, а с неведомыми лесными монстрами.

Но вскоре послышался шум мотора, и я выскочил на дорогу с поднятой рукой. Одна машина, другая... Когда и третья проехала мимо, я, отчаявшись, снова сел на дорогу. Она хотя бы сухая. Четвёртая остановилась сама, водитель вышел. Я видел только его силуэт в свете фар и втянул голову в плечи, потому что мужчина по фигуре был точь-в-точь Паша.

— Как ты здесь оказался, парень?

— Я… я заблудился. На рыбалке был. Мне в город надо, в Серов.

— Садись, разберёмся. Мне почти по пути.

В машине было тепло и уютно.

— Один, что ли, рыбачил?

— С отцом. Разошлись случайно.

— Ну ладно. Долго блуждал? Есть, наверное, хочешь?

Я не вспоминал о еде, только после вопроса у меня дико заурчало в животе, и я сразу ощутил волчий голод. Прикинул, неуверенно сказал:

— Кажется, два дня.

— Ну ладно.

Я и не заметил, как заснул.

Пробуждение оказалось внезапно приятным. Сосиска в тесте притушила голод, а после какао снова стало клонить в сон. Хороший мужик этот водила!

Машина неслась по дороге, а я размышлял. Мама, наверное, ещё в больнице, тётя Нина вряд ли приехала. Ключи от квартиры я оставил в рюкзаке, попросту не подумав о них. Ночью ни к кому не попросишься.

Впереди загорелись городские огни.

— Тебе куда?

Я вздрогнул. Этот простой вопрос меня не озадачил, решение уже созрело:

— В полицию.

Его брови удивлённо взметнулись, но он сразу понимающе кивнул:

- Ну да, ищут же...

Он высадил меня у отделения и уехал, не слушая сбивчивых благодарностей. Я так и не узнал, как его зовут.

Дежурный в отделении посмотрел на меня кисло:

— Ну что у тебя?

Я хотел рассказать сжато, по-деловому, но вместо этого только разревелся. Несколько раз пробовал прекратить и начать говорить, но никак не получалось. Мне сунули в руки стакан с водой. Я сделал несколько глотков — стало легче.

— Из дома сбежал?

Я замотал головой.

— Мама в больнице… наверное. Её увезли с аппендицитом, а я остался с отцом, — подумав, я уточнил: — Они в разводе. Отец взял меня на рыбалку. Они с мужиками браконьерили с сетями.

Слова застряли в горле кислым комком.

— А потом?

Я поднял голову и тихо, но уверенно сказал:

— А потом пришёл медведь.