Незламні

Эпиграф:
"Дело, видимо, приспело
Стариков пускать нам в дело!"
(Пушкин, "Сказка о золотом петушке")

В украинском штабе царило отчаяние. Все резервы исчерпаны, а на одном из спокойных участков фронта вдруг активизировались силы противника. Территориальный комбат, капитан Грищенко, чесал репу, глядя на карту.

– Ну шо, панове? Идеи? Шапками закидаем? Или может, вызвать духов великих предков с Карпат?

Тут в дверь просунулась седая голова Ивана Сидоровича, председателя местного совета ветеранов и хранителя сельского музея.

– Капитан?...шо там у тебя за немецкие квадратные на погонах?... Товарищ... пан... Короче, командир, нам тут идея пришла... Музейные экспонаты требуют ревизии! Да и старички засиделись. Предлагаем... культурно-патриотический десант. Для поднятия духа, так сказать. Закон дозволяет.

Грищенко махнул рукой – "делайте что хотите, лишь бы не мешали". Он и представить не мог, что Иван Сидорович воспримет это как добро.

На рассвете с участка, где числился батальон Грищенко, в восточном направлении двинулось в наступление уникальное подразделение.

Рота "Несокрушимые".

Средний возраст – за 75. Форма – вариации на тему домашних треников, выцветших гимнастерок и теплых кардиганов. Вооружение – восемь музейных берданок образца 1868 года (патроны к ним потерялись где-то в 1943-м), трость с набалдашником в виде орла (замполит отпилил одну голову и сказал, что это австрийский), несколько костылей и две инвалидные коляски с ручным приводом.

Их боевые порядки были шедевром военного абсурда.

Василий Петрович, согнутый в три погибели от радикулита, вел за руку почти слепого Степана Архиповича, который нес берданку как посох.

Николай Федотыч толкал коляску с Анатолием Иванычем, у которого тряслись руки, но он гордо держал на коленях еще одну берданку.

Иван Сидорович шел впереди, размахивая тупой музейной саблей и пытаясь держать строй.

Они шли не в ногу. Они шли, как бог на душу положит: кто ковылял, кто семенил, кто скрипел колесами.

И пели. Громко, с чувством, фальшивя на три четверти тона. Что-то невообразимое: "Если завтра война, если завтра в поход – расцветет, зацветет червона рута. Не шукай!".

Мотив "Священной войны" причудливо сливался с "Черемшиной", плавно перетекая в "Сигма-бой", слышанный от правнуков. В бой же!

На противоположной стороне фронта наблюдатели остолбенели. "Птички" зависли в недоумении, транслируя сигнал по всем каналам. Начальство у мониторов, вплоть до генштаба, протирало ясные очи.

В ставке Верховного опомнились и приказали не трогать, но быть наготове. Выделили пару скорых с реанимацией.

– Павел, ты видишь? Это... это что?

– Вижу, Сергей. Это... рота стариков из дома престарелых. С ружьями времен очаковских и покоренья Крыма...

– Грибоедов, блин... Но они... они идут сюда. Это наступление?

– Похоже на то. Психическая атака. Или массовая прогулка с элементами реконструкции?

Солдаты противника вылезли из окопов, расступились, образовав живой коридор. Они не знали, что делать: смеяться, аплодировать или открыть огонь из жалости.

Но "Несокрушимые" их вообще не видели и не слышали. Слепота, глухота и старческая рассеянность делали их неуязвимыми для реальности. Они упрямо шли вперед, бормоча о "задачах партии и правительства", "расцвете Киевской Руси" и том, как "здесь раньше колхоз Рассвет был, а мы туда на картошку ездили девок щупать".

Они прошли мимо ошарашенных солдат, мимо брошенной и неброшенной техники, мимо какого-то КПП, где дежурный офицер просто отдал честь, открыв рот.

Начальный этап наступления закончился на закате. Рота благополучно заблудилась, миновала какие-то новостройки, приняв их за вертикальные блиндажи, вышла на трассу и пошла по указателю "Казань" – просто потому что название понравилось Ивану Сидоровичу. Он любил фильм про Ивана Васильевича и помнил, что Казань надо брать, а заодно и Астрахань с Ревелем.

Лагерь разбили в придорожной гостинице "У Любы" за Белгородом. Утром, заплатив за ночлег из общего кошелька, собранного на лекарства, двинулись дальше.

Москву прошли стороной, даже не заметив – запутались в развязках у Подольска.

Волгу форсировали на пароме "Волгарь-5", там пенсионерам скидка. Сибирские реки были шире и паромы дороже, но выручил фонд, организованный при музыкальной программе Андрея Малахова. Походные песни дедов теперь распевала вся страна, и не одна страна. Включая воюющие.

Их путь был хаотичен, но неудержим. Их кормили в столовых, пускали ночевать, помогали чинить коляски.

О них пошли легенды: "Бабушка, ты не поверишь, тут деды с берданками идут, как на парад! Говорят, они фронт прошли насквозь!"

Их принимали за святых юродивых, за сектантов, за потерявшихся реконструкторов.

Через месяцы случайного, но триумфального шествия через всю страну они стояли на краю земли – острове Итуруп. Ветер трепал редкие волосы и бороды. Солнце вставало от японских берегов и блестело на потных лысинах. Очки были заляпаны пылью дорог и скупыми слезами радости. Берданки служили подпорками. Коляски скрипели.

– Ну что, товарищи?... Панове! – крикнул Иван Сидорович, приставив ладонь к уху, хотя не услышал бы и пушки. – Кажется, прибыли! Куда дальше-то? В Америку?

– Да Америка подождет! – отозвался Анатолий Иваныч, поправляя складки штанов на коленях. – Пора закругляться! Помните, как в песне?

И они, собрав последние силы, дружно, хоть и сипло, затянули финальные строки старого марша: "...и на Тихом океане свой закончили поход!"

Они стояли, глядя, кто мог, в туманную даль океана, чувствуя глубокое удовлетворение от выполненного долга. Какого именно – никто толком не помнил, но долг, несомненно, был выполнен.

На следующий день грянула новость: войне конец! По совершенно иным причинам, но кто там разбирался, просто по обоим берегам Днепра гремело "ура!".

А еще через неделю в Южно-Сахалинске приземлился спецрейс МЧС. Вышли заплаканные дочери, внуки, правнуки.

– Папа! Дед! Мы вас нашли! Вы – герои! В Киеве только о вас и говорят!

"Несокрушимых", бережно укутанных в шотландские пледы с полтавской вышивкой, погрузили в самолет. В Киеве их встречали как триумфаторов.

Они стали единственными безусловными Победителями. Они не стреляли. Они не кричали злобных лозунгов. Они просто... шли. Сквозь войну, как сквозь дождь, не заметив ее. Не видя в людях противников.

Их чистые древние мундиры, их музейные берданки стали символом чего-то светлого и незыблемого посреди хаоса. Их любили. Их баловали. Их берегли.

А на других вояк, тех, что с грязью, кровью и ненавистью, народ смотрел с жалостью.

Потому что только рота "Несокрушимые" прошла свой путь до конца великой общей страны – до Тихого океана – и осталась чиста.

Они просто шли домой, даже если не сразу поняли, куда идут. И в этом был их странный, смешной и удивительный подвиг.