Ни одной ручки не найти в этом доме!

Фух. Нашел. Теперь пишу.

Я живу в маленьком городке когда иду с работы домой солнце ласково греет мне спину. Дует легкий ветерок. Конец мая, но не жарко. В отдалении, обволакивая зеленые горы, плывут белые облака. Они тычутся в вершины, как пушистые котята, ищущие молоко матери.

На бетонной ограде дома сидит и таращится на меня зелеными глазами черная кошка. Я подхожу ближе, и она опасливо перепрыгивает на более высокую стену соседнего участка и скрывается за ней.

Сбоку от меня слышу: «Мама, хёльфе мир». Поворачиваю голову и вижу российскую семью – мама и двое детей. Мама несет сумку, из которой торчит коврик-пенка, полотенце и сдутый круг для плавания. На море идут, ясное дело.

Я спускаюсь к переезду и иду вдоль одноколейки. Мимо меня проезжает смешной поезд, состоящий из трех вагонов, густо разрисованных граффити. Я пересекаю железную дорогу и поднимаюсь вверх по склону.

Я захожу в магазинчик и покупаю две банки пива, стараясь не смотреть продавцу в глаза. Отягощенный пивом в одной руке и сигаретами, телефоном, плеером и кошельком в другой, я подхожу к дому, но по пути обгоняю двух черногорок среднего возраста.

Они разговаривают о чем-то своем, но мне мнится, что они обсуждают меня. Какая у меня статная, мужественная фигура и красивая попа, и что они тут же бы мне отдались, буде я щелкну пальцами. И это они еще не знают, что я – великий писатель! Хотя, когда эта истина восторжествует, и черногорки и я уже давно будем гнить в земле.

Я прихожу домой, судорожно ищу ручку, бегая с глупым видом по всему дому, нахожу, открываю пиво и начинаю записывать этот рассказ.

Рассказ называется: «Я живу». Он повествует о том, как один очень умный, красивый и талантливый писатель пишет рассказ под названием: «Ни одной ручки не найти в этом доме!». Так. Я запутался.

«Я живу»

Я сегодня встретил капитана Джека Воробья. Короче, сегодня заканчивал красить заборчики на вилле. Блин, чего-то переработал я сегодня. Я хотел уйти вовремя (Бео один дома, Юна в России), но надо было закончить дело.

И вот, прибегает это чудо. Один в один капитан Джек Воробей: усы, борода, дреды. Лицо до жути похоже. Ему бы еще золотые фиксы и глаза подвести – вообще не отличишь. Но, слава богу, у него этого нет. Зато есть куча партаков.

«Имаш ли сигарету?» – спрашивает.

Я говорю: «Вон там, на рюкзаке возьми».

Он обрадовался. «Русский, значит», - говорит.

Взял сигарету, убежал мебель двигать, а я продолжил красить. Перед моим уходом я поднялся к нему на второй этаж, покурили, разговорились. Он из Приднестровья. Начал мне объяснять, знаешь, мол, такая непризнанная республика между Молдовой и Украиной. А я говорю: «Да знаю я».

Он тут только два месяца. Я спросил, а чего он поехал. Он ответил что-то вроде: «А почему бы и нет?» Дома скучно. Ему предложили, и он поехал. И, вот, я думаю: «Охуеть. А что так можно было?»

Я вышел с работы и пошел домой, предаваясь своим мыслям. Я прокручивал в голове предстоящий разговор с одним издателем. Кажется, прошедшей зимой я выслал ему рукопись «СоZерцателя», а он ответил, что текст неровный и посоветовал идти на курсы писателей. Я страшно обиделся и пал духом, а потом, по прошествии некоторого времени начал писать эти рассказы и выкладывать их в сеть на паре платформ. В процессе написания рассказов я с удивлением понял, что они странным образом складываются в продолжение романа (вернее будет сказать, в его начало). И опять выплыл этот текст курсивом. И опять я пишу о себе, уже о том себе, что написал роман и не знает, что с ним делать теперь.

Тем не менее, как-то раз в тележной группе этого издательства я начал ругаться на наполнение сайта и этот редактор, на серьезных щщах, предложил мне волонтёрствовать по этому самому наполнению. Я без раздумий согласился, а он сказал, что подумает, подхожу ли я. И вот я жду ответа.

В мысленном разговоре с ним я говорил: «Дядь, а ты уверен, что хочешь меня взять на это волонтерство? Я теперь пишу вторую часть романа о том, как я пишу роман. И этот разговор с тобой – неотъемлемая его часть. Я даже записал этот разговор заранее, в рассказе под названием: „Я живу “».

А он бы на это сказал: «Извините, вы – псих», - и повесил трубку.

Ну, вот, шел я, думал обо всём этом, а тут сбоку заорал кто-то: «Мама, хёльфе мир». Смотрю, семья на море идет. Если бы девочка себя не выдала, я бы никогда не узнал, что они – шпионы натовских оккупантов…

Да. Надо садиться и писать «Шпиона».