Никтошка

Плюх!

Белая клякса птичьего помёта размазалась в каком-то сантиметре от носка Касиного ботинка. Она вздрогнула, втянула голову в плечи и быстро посмотрела вверх, не летит ли ещё какая-нибудь тварь пернатая. Обошлось, но на душе у девушки прибавилось уныния. Вроде и радоваться должна, что на обувь не попало. Ботинки ведь фирменные, с лейблами, а не перекупленное через Авито б/у. А всё равно обидно, словно весь этот день задался целью вот так, мелочами, довести Касю до слёз.

Началось с самого утра: почему-то не зазвонил будильник, и если бы не соседи сверху, каждое утро как будто начинавшие с перестановки мебели, девушка проспала. Пока она заполошно металась между ванной и кухней, отключили горячую воду, и пришлось кое-как умыться почти ледяной водой. А мысль о том, что можно было вскипятить чайник и в кипяток просто влить холодную, пришла уже гораздо позже. Толком не позавтракала, так как предполагалось, что Валёк за ней заедет, купив по пути в их любимой кафешке фирменных булочек и кофе. Но и тут всё пошло коту под хвост – Валёк намертво встрял где-то в пробке и просто не успевал заехать ещё и к Касиному дому. Это самой Касьяне хорошо, живёт чуть не окна в окна с бизнес-центром, где и расположилась фирма с пафосным названием «Туманность Андромеды».

«Пять минут ползком, цепляясь зубами за асфальт» - со смехом говорила сама Кася, когда её спрашивали, где она работает и долго ли добираться.

Ладно, не пять – пятнадцать неспешным прогулочным шагом. За пять минут она добежала, уже у самого входа с ужасом вспомнив: пропуск оставила дома. Как повесила с вечера на зеркало в прихожей, так там и висит до сих пор. И пока она столбом стояла перед медленно вращающимися дверями, на телефон в рабочий чат упало сообщение: «Презентация отменена по техническим причинам, можешь не спешить». Написала сама Милана, её непосредственная начальница, с которой Кася была в почти дружеских отношениях. Видимо даже на расстоянии ощутив растерянность и нарастающее расстройство подчинённой, Милана прислала уже в личку: «Возьми отгул, я потом подпишу, всё по-честному оформим. Отдохни сегодня и побалуй себя вкусненьким». И несколько смайликов – обнимашки, рука помощи, чашка кофе и целый парад булок и крендельков.

Кася, у которой пред глазами всё плыло от подступивших слёз, сумела написать ответное: «Спасибо». Позвонить и спросить о причине отмены презентации она не смогла, горло перехватывало от жгучей обиды и беспомощности. Ведь она столько сил и времени потратила на презентацию своего проекта – линейки новых ароматов для дома! Даже сумела выпросить комплект ароматических тестеров, сделанных специально по её запросу. И вот – всё насмарку.

Изображать «готовность к труду и обороне» Кася бы не смогла, Милана это прекрасно понимала, когда писала об отгуле. Ей ли не знать душевную организацию работников своего отдела! И уж тем более, Милана отлично понимала, каким ударом была отмена первой, выстраданной презентации для любого из них, а уж тем более – для самой молодой. Поэтому третье сообщение, на этот раз голосовое, не заставило себя долго ждать.

- Не раскисай, Касьянка, тяпни валерьянки! – В голосе начальницы, которому бы могли позавидовать ведущие полуночных каналов, сейчас слышалось искреннее сочувствие. – Может, и к лучшему оно! Может, представители компаний были все сплошь с похмелья или с насморком – одним на всех, и просто не сумели бы оценить твои вонявочки. – Здесь Кася слабо улыбнулась: «вонявочками» Милана называла всю продукцию их фирмы – от элитных дорогущих ароматов до вот такой домашней серии, которую так хотела представить девушка. А вот неугодные запахи конкурентов или с маркетплейсов начальница припечатывала «ноунейм портянка». – Звёзды не так сошлись, Меркурий ретроградит, Сатурн с кем-нибудь сношается. Плюнь и разотри отсюда и до столицы. Отдыхай сегодня, заслужено отдыхай, разрешаю даже в каком-нибудь баре, всё по-взрослому. Чмоки в щёки с разворота!

Кася чувствовала, как её губы и щёки предательски дрожат. Слова начальницы немного смягчили ощущение провала, но окончательно утешить не могли. Понурившись, девушка развернулась спиной к сверкающей стеклом и металлом громаде бизнес-центра и поплелась, куда ноги понесли. Телефон в кармане курточки вибрировал на беззвучке: наверняка звонил Валёк. И наверняка, уже в курсе происходящего и рвётся её утешить и предложить что-нибудь феерическое, чтобы отвлечь от печали. Но Касьяна по своей привычке предавалась горю одна, хотя немного грела мысль, что парню не безразличны её проблемы.

Она обошла застроенный новомодными стеклянно-бетонными громадами квартал и оказалась с той его стороны, где всё ещё стояли старые дома, обшарпанные, но удивительно уютные. Здесь же находилось и небольшое кафе, где Кася и Валёк частенько просиживали обеденный перерыв. Они и познакомились как раз у стойки, ожидая свои заказы, с которыми бариста работал одновременно и ловко, словно шоу показывал.

Эх, Валёк-Валентин, где и в какой пробке ты так не вовремя застрял?!

В кафе обнаружилось, что сегодня работает другой бариста, менее расторопный и весь какой-то скучный, без огонька. Кася пошла на новый круг печалей: тот, первый бариста, всегда умел не только заказ принять, но предложить что-то под настроение клиента. И всегда угадывал. Этот же, мельком глянув на заплаканную девушку, просто стоял и ждал, когда она определится с выбором. Поэтому она наугад ткнула в напиток с названием «Пчела летела» («медовый раф с согревающими специями» обещала подпись под названием).

И теперь, сидя на скамейке рядом с кафе, Кася добавила ко всем неудачам дня ещё и это – ни мёда, ни специй и сам кофе какой-то жидкий и невыразительный. И плюха птичья, спасибо, мимо пролетела. А то бы девушка начала подозревать, что её Бог за что-то метит. Взбодриться не получалось. Поскольку ещё и виды открывались совсем нерадостные. Напротив через дорогу от кафе стоял дом, весь затянутый сеткой унылого болотного цвета. Кое-где она провисала, кое-где уже появились дыры, в которые был виден облезлый, как у большинства здешних домов, фасад с заколоченными окнами.

Кася машинально скользила взглядом с этажа на этаж, благо сетка просвечивала как застиранная штора. Насчитала целых пять этажей и про себя вздохнула: очередная расселёнка, ждущая своей очереди на снос. Таких вот «домов с привидениями», стыдливо прикрытых сетками или даже растяжками с намалёванными фасадами, по городу было предостаточно. Ни отремонтировать, ни снести у градоправителей денег не было. Так и стояли немым укором и памятниками чьих-то жизней. Заодно служили полигонами для сталкеров всех мастей и подростков в поисках приключений.

Кася тихонечко вздохнула: будь она помладше лет эдак на десять, тоже бы полезла исследовать заброшку. Бывало с ней, рыскала в поисках острых ощущений по таким местам, о которых Вальку лучше не знать никогда. Воспоминания о парне немного подсластили совсем остывший раф. Девушка наконец-то вытащила из кармана телефон и обнаружила, что чат переписки просто уже трещит от неотвеченных сообщений. С десяток был от коллег по отделу, славших и поддерживающие открытки, и мотиваторы, и совершенно хулиганские нецензурные картинки, обещавшие всем не ценящим усердие Касьяны «вот такой вот болт с вибрацией». Это явно скинула Борька, она же Борислава, сидевшая по другую сторону общего стола – дизайнер от Бога и «матерщинница в пятом поколении», как она сама гордо всем сообщала.

Кася тихонько хихикнула, чувствуя, что с сердца начинает сползать нападавшая туда тяжесть. Ответив сначала на сообщения коллег, она, сделала глубокий вдох. И только тогда, как гурман, предвкушающий фантастический десерт, открыла чат с Вальком. Там было всё: от коротких «Где ты? Ты в порядке?» до скриншотов сайтов с продажей билетов на Мальдивы и почти заполненной регистрацией номеров там же.

Девушка ощутила, что лицу и шее становится жарко. Дёрнула массивную застёжку «молнии», расстёгивая куртку, чтобы немного унять охватившее её волнение. Валёк-Валентин, немногословный, он всегда выражал свои эмоции больше делами. Вот и сейчас, самостоятельно дозвонившись до её работы и выяснив, что к чему, уже предлагает радикальный способ утешить любимую. Касьяна шмыгнула носом, растроганная таким вниманием и заботой, и начала набивать ответное сообщение (так было проще общаться, чем звонить - Валентин отвечал бы односложно, как телеграф).

«Я уже в порядке, норм. Взяла отгул, Милана предложила. Сижу, пью отвратительный кофе и любуюсь ужасами нашего городка»

«Позвонить экзорцисту или мне сразу серебряные пули прихватить?»

От сообщения Валька веяло той убийственной серьёзностью, с которой он рассказывал самые бородатые анекдоты, и все начинали хохотать, будто он матёрым стендапером был.

«Не надо, тут и так – полная разруха и уныние»

Для подтверждения своих слов, Кася сделала снимок безрадостного здания, а потом, вывернувшись, и селфи на его же фоне. Через несколько секунд на экране выскочило: «Кофе в помойку, стройку под снос, тебя – обнять и не выпускать из рук».

Девушка рассмеялась, с настоящим облегчением и тут же выполнила первый пункт Вальковых указаний: бумажный стаканчик полетел в урну. С прищуром оглядев мрачную, безрадостную заброшку, она написала в ответ: «Со сносом проблемка, с обнимашками – тоже, ты далеко».

«Приеду – заберу, ты где?» - тут же прилетело в чат.

Видит Бог, Касьяне очень хотелось написать, чтобы он приехал, обнял и не отпускал. Но она прекрасно понимала, его работа весьма ответственная, и срывать его с места только потому, что у неё всего-то презентация отменилась…

«Не надо, я уже почти совсем в норме, - закусив губу, набрала Касьяна. - Вот честно-пречестно, чесночнее не бывает».

Ответное сообщение пришло через минуту, и Кася снова начала ощущать тяжесть уныния где-то в районе диафрагмы. Чат тенькнул, и она прочитала: «Говорил с Миланой, я у вас, забираю заказ для нашего офиса. Она всё равно выпишет тебе премию. Говорит, что ты «веригуд», а я «козёл бесчувственный». Так приеду, заберу?»

Почему-то вместо радости Кася ощутила усиление тоски. Ну вот, Валёк, оказывается, в фирму приехал, они могли бы увидеться и опять не сложилось! Сейчас только вечера ждать и маяться от скуки и переживаний.

Вздохнув и помотав головой, Касьяна решительно отстучала: «Не, не надо. Я ещё немножко попредаюсь сплину и домой пойду. Ещё презентацию подтяну, мало ли. А ты, кстати, не знаешь, что это за мракотень, напротив которой я сижу?»

Некоторое время назад Валентин сотрудничал с компанией, занимавшейся оценкой состояний домов старого жилого фонда, консультировал по поводу исторической ценности того или иного здания.

«Не попадался такой. Хочешь, посмотрю?»

«Я сама, ты не отвлекайся, тебе ещё потом через полгорода ехать. Увидимся вечером, крутяк».

«До вечера, кавайка».

И никаких лирических смайликов или гифок. И если обычно Кася спокойно это воспринимала: Валентина вообще было трудно назвать лиричным и романтичным. То сегодня лаконичность сообщения оставила какую-то неприятную душевную царапину. Что ему, трудно хотя бы дурацкое сердечко прислать?

Девушка убрала телефон в карман и снова уставилась на заброшку. Сетка драматично обвисла на уровне череды узких, как бойницы, чердачных окошек под самой крышей. Можно было бы подумать, что там – ещё один этаж, только содержали в нём преступников. Все окна были заложены кирпичом или забиты какими-то тряпками. И только одно – второе от левого угла – чернело беспросветным прямоугольным провалом. То ли кто-то всё-таки залезал туда, то ли для вентиляции оставили, чтоб здание изнутри совсем плесенью не заросло.

Штукатурка вокруг чердачного окошка была вся в сырых, многослойных разводах и потёках. У Каси вдруг возникла странная ассоциация: дряблая морщинистая кожа вокруг зло прищурённого глаза. К тому же и цвет стены был какой-то – не жёлтый, не бежевый, а болезненно-землистый, местами шелушащийся отвалившейся штукатуркой, из-под которой выглядывала сетка дранки. Как плохо зажившие коросты. Ещё и провисшая сетка добавила впечатление грязного сползшего бинта.

Кася зябко поёжилась и легонько пнула сама себя одной ногой по другой, пытаясь прогнать неприятные ассоциации. И снова, уже с неприязнью, посмотрела на заброшку. Взгляд невольно метнулся вверх, к череде узких вытянутых прямоугольников. Три забитых, слепых, почти сливающихся с фасадом. Четвёртый – зияет чернотой и словно бы смотрит вниз, через улицу, где жизнь продолжается и идёт своим чередом – рядом и совершенно недосягаемая…

Девушка обнаружила, что как загипнотизированная, не мигая, всё таращится в это окошко. Будто пытается рассмотреть нутро загадочного чердака. И ей и вправду показалось какое-то движение, всколыхнувшее совершенно непроглядную тень. Даже не так: словно темнота как бы плеснулась через один угол, трепыхнулась в другом.

- Дура впечатлительная! – подхватившись на ноги, самой себе высказала Касьяна и помотала головой. – Нет там ничего, наревелась, вот и мерещится всякое. – И уже прямо, с вызовом посмотрела на чердачное окно. Никаких шевелений или иллюзорного движения там не наблюдалось. – Голубь. Или летучая мышь. Всё, домой пошла, не сутулиться!

Это она сказала даже слишком громко, заставив оглянуться на себя какую-то немолодую женщину, спешившую мимо. Кася снова ощутила, что лицу и шее стало горячо, смущёно и невнятно пробормотала извинения и уже собралась уходить отсюда. Тут-то ей на глаза и попалось то, что сидя на скамейке она не могла разглядеть – закрывало ограждение проезжей части. На той стороне дороги, на растрескавшемся, заваленном листьями и прочим сором тротуаре что-то лежало. Напрягая зрение, девушка разглядела: игрушки. Детские старые игрушки: мягкие зверьки, куклы, машинки. И какие-то коробки. Словно кто-то вынес и выставил ненужные вещи, авось разберут. Ещё цветы, искусственные, конечно – где ж такие здоровенные ромашки не в сезон найдутся или кислотно-зелёные розы?

«На кладбище», - тут же подсказал Касе внутренний голос, и девушка снова ощутила тянущее неприятное чувство в диафрагме. Может, в стенах заброшки произошла какая-то трагедия, и сюда приносят всякие памятные вещи? И судя по игрушкам, это связано с детьми.

- А может, это детишки как раз играются, - сердито сказала себе под нос Касьяна, решительно поворачиваясь спиной к неприятному строению. – Мелочь любит всякие странные места для игр выбирать. Свалки, стройплощадки. Тебе какая разница?! – Она ни за что не хотела признать себе, что в ней поднимает голову позабытое любопытство. То самое, толкавшее её в подростковом возрасте на сталкерские вылазки и прочие небезопасные приключения

Кася уходила почти бегом, несколько раз оглянувшись через плечо и с неприятным удивлением выяснив, что заброшка высится над всеми остальными домиками этой части квартала. И пока девушка не повернула к зеркальным новостроям, прорезь чердачного окошка всё была видна. Как вертикальный, узкий чёрный глаз, недобро, пристально щурящийся ей в след.

----

Вместо того, чтобы идти домой, Касьяна отправилась в ближайший торгово-развлекательный центр. Сидеть до вечера и ждать, пока приедет Валёк, было бы невыносимо. К тому же по квартире витал запах одного из тестеров её проекта – манго, морская соль и чай. Сейчас этот аромат казался ей донельзя противным. Вот придёт Валёк, обнимет, и тогда девушка перестанет воспринимать тонкий флёр, как символ своего провала.

Так продолжала себя уверять Кася, выяснив, что в кинотеатре сегодня шли профилактические работы, и в единственном рабочем зале – всего-то на три ряда кресел, - демонстрировали очередной из «Астралов». Некстати вспомнилась мрачная расселёнка, и девушка решила просто побродить по бутикам, а пообедать на фудкорте. Стараясь отогнать мысль о том, что неудачи продолжают преследовать её, Касьяна с наигранной беззаботностью переходила из магазина в магазин, пока ноги не начали гудеть. За беспечностью она прятала так и не развеявшуюся глупую обиду на Валька, на его скупые сообщения, на то, что до сих пор не прислал новых, интересуясь, как она.

Укоряя себя за детское поведение, она, не вглядываясь в состав, взяла в одной из популярных забегаловок комбо-обед, устроилась за свободным столиком в углу (не любила сидеть посреди зала и ощущать, что за спиной кто-то ходит). Проверила мессенджер, но там самой активной была только Борька, как настоящий акын, комментирующая всё, что видела. От неё Кася и узнала, что начальница внезапно подорвалась в небольшую командировку и теперь в фирме «римские оргии и партийцы».

«Наверное понеслась втыкать нерадивым боссам фибро-палочки в ноздри по самые обонятельные центры за то, что кинули твою презентуху», - читала Кася, машинально отпивая из стакана фирменный напиток. Чуть не подавилась и поспешно от себя отодвинула. Скривившись, она уставилась на стакан, недоумевая, как вообще умудрилась взять такое. Это был бабл-ти[1], который девушка вообще терпеть не могла из-за шариков тапиоки. А этот был ещё и голубого цвета, что само по себе, на взгляд Каси, было весьма отталкивающе. Вкус тоже оказался непривычный: терпковато-виноградный и словно бы землистый, мускусный. Борислава про такое сочетание говорила «словно лизнул потную подмышку».

И ещё эти бултыхающиеся на дне шарики, синие, похожие на крупную икру. Один из них Кася успела проглотить – скользкий, холодный и как будто прилипший к стенке пищевода.

Девушка ощутила дурноту, поскольку в рассеянном освещении фудкорта стакан показался наполненным синюшным студнем. Она решительно отодвинула от себя весь поднос, сверля взглядом ёмкость с напитком. Поняла: ещё одна такая нелепая и неприятная ей случайность, и у неё начнётся истерика. В этот миг телефон зажужжал шмелём – пришло новое сообщение. Касьяна взяла гаджет в слегка дрожащие пальцы, очень надеясь, что это Валентин. Но нет, это опять Борислава делилась новостями.

«Ты слыхала, старую часть квартала к концу года с землёй сровняют и забубенят очередное фаллическое торжество, типа «Эвереста». Вот у нас город-то будет славен зеркальными фуяскрёбами до небес!»

Диафрагму снова словно сдавило, настроение стало раскручиваться обратно к слезам, когда до Каси дошло – к концу года исчезнет и кафе. Их с Вальком кафе! Да что же это за напасть такая?!

Не ведая, какую бурю она посеяла в душе приятельницы, Борька продолжала строчить в мессенджер: «Нашим угробоначальникам лишь бы что-нибудь снести. Ломать не дрочить, рука не устанет! А ведь там проклятый дом, его ж типа нельзя трогать, все небо со сдутый гондон покажется»

«Какой ещё дом?» - машинально набрала Кася, хотя уже догадывалась, о каком идёт речь.

Телефон почти сразу заплясал в пальцах на входящий вызов. Звонила, собственно, Борька и сразу с ходу обрушилась на Касю:

- Да ты в каком городе родилась, Кукуся?! Серьёзно, что ли, про дом с Никтошкой не знаешь?! Да зашибись! Все ж туда детьми бегали, кто после 90-х родился, хоть глазком глянуть, помощи у хтони попросить, просто рядом постоять и не ссыкануть от ужаса! Чё, правда не знаешь?! Ну так там такая история, ты чо!

- Борь, не надо! – запротестовала девушка, но приятельницу уже было не остановить.

- Не, ты слушай, пока умные люди говорят, я тебе щас ещё накидаю всякого. - Чат в ватсапе просто посинел от пересланных ссылок, а Борька вещала: - Квартал же когда построили? Вот, ещё до начала Великой Отечественной, как успели. А селили туда этих, списанных по состоянию здоровья. Инвалидов, короче. Но в дома получше заселились, само собой, всякие шишки. А увечных упихали в один дом, типа общаги, прикинь?! Пять этажей, отопления ноль, удобства на улице, и самый трэш – один подъезд на все квартиры! Для еле шевелящихся-то, нормально?! – Борислава возмущённо пыхтела, сопела, успевая так стучать по клавиатуре, что у Каси даже в затылке отдавалось это яростное клацанье. – Ну и как обычно, такие дела – то ли в самом доме горемыки как могли грелись, жгли прямо в квартирах. То ли зажигательная херня какая-то долетела. Полыхнуло. А ты же помнишь, да, какие там «бойцы спецназа» - дай бог, на четверых человек две ноги было! Короче, стены остались, а нутро всё и со всеми выгорело! А там квартир сорок, что ли, было, или даже полтос. И в каждой чуть не по десять человек заселили. Ну, вот такое массовое огненное захоронение получилось.

- И… что? – слабым голосом спросила Кася, когда приятельница замолчала на достаточно продолжительное время. Не хотела спрашивать – уж больно кошмарную историю та рассказала. Но вопрос сам слетел с губ.

-Так и то! Там хоть и жесть была такая, но выскребли, отштукатурили по новой – и снова народ заселили, но уже поздоровее – беженцев или вернувшихся с фронта с семьями. Само-то здание же уцелело, так? Так. А время-то какое, когда строить-то ещё успевать? Но там уже печки всякие, газовые колонки наладили, потом ещё электричество протянули… И через год, как люди заехали и обжились - всякий трэш начался! То скандалы, то пьянки, то тут полыхнёт, то там заискрит, а то и до резни доходило. Жильцы жаловались на всякую чертовщину – какие-то жуткие фигуры по ночным коридорам ползали, вроде как калеки или вообще обрубки людей…

- Боря, без подробностей! – взмолилась Кася, зная, что пока та не выговорится, остановить её невозможно.

- Я и так себя цензурирую, - слегка обиженно отозвалась дизайнер и с новым пылом продолжила. – Короче, пошли разговоры за полтергейст всякий. Но чинуши чо? Решили, народ после войны, нервишки расшатаны, водка опять же в доступе. Игнорировали, в другой жилплощади отказывали. Ну, и дофилонились: на Новый год там опять пожар вспыхнул, народ прямо из окон вниз сигал, пытаясь спастись. Да только окна почему-то не во всех квартирах смогли открыть, словно заколотили их. И подъезд, да, помнишь – один на весь дом! Вход сразу таким огнищем занялся, не подойти было! Короче, опять куча народу сгорело. А те, что уцелели – говорят, все как один в дурку попали, всё про каких-то чёрных недолюдей орали, про чёрные руки из стен, что по коридорам и комнатам ползали и нормальным людям выйти не давали. Тут уже до Столицы скандал докатился, комиссию прислали, кого к стенке, кого в застенки. Дом чуть не до конца 80-х прошлого века пустой стоял. А вот в остальном квартале ничего так, жизнь наладилась, и никакой тебе мистической мистики! А потом грянули лихие 90-е… - На заднем фоне послышалась мелодия одного из мессенджерей. - Блин, у меня тут один из клиентов макет требует срочно пересмотреть, а я тут с тобой лясы точу! Короче, дальше сама почитаешь. Всё, пошла арбаёбить, а ты давай, проникайся и, может, петицию подмахнёшь, я вот подмахнула, чтоб тот дом не трогали и весь квартал вообще. И ты б своему френду сказала, что ли, он же типа консультант по таким реликтам.

- Ну да, типа, - вяло отозвалась Кася, радуясь, что Борька наконец-то угомонится и перестанет накачивать её кошмарными историями прошлых лет.

- Ты там читай-читай, - словно услышала её мысли Борислава. – Дом на Чернореченской 13, чтоб не отвлеклась. Да он там один и остался от всей улицы-то! А почему, читай сама. Всё, арбаёбить и арбаёбить! – И прервала звонок быстрее, чем Кася успела хоть что-то на прощание сказать.

А девушка сидела и зябко ёжилась, про себя ругательски ругая приятельницу. И так настроение не аллё. Тут она ещё со своими страшилками! И тем не менее, какое-то болезненное любопытство подтолкнуло её пройтись по скинутым Борькой ссылкам. И чем больше она читала, тем больше внутри расползалось что-то вязкое и скользкое. Словно злосчастный шарик тапиоки решил разрастись в размерах. К концу чтения, Кася поняла, почему и дом считался проклятым, и от целой улицы – только один остался.

---

В те самые лихие постперестроечные квартирный вопрос начал портить даже самых стойких к этой болезни жителей города. Всем хотелось своего приватизированного жилья, где каждый мог городить всё, что заблагорассудится. И позабытая мрачная пятиэтажка, всё ещё крепкая стенами, снова привлекла внимание тех, кто хотел нажиться на этом самом вопросе. Старожилы квартала неодобрительно наблюдали за развернувшимися ремонтными работами. Пытались намекнуть рабочим, чтобы оставили всё, как есть и не будили лихо. Тогда-то и прокатилась череда «спонтанных возгораний из-за неисправной проводки» по всем домишкам Чернореченской, кроме той самой пятиэтажки. Люди намёк поняли и добровольно съехали подальше. Осиротевшие здания быстренько снесли, сровняли с землёй и за несколько лет застроили сверкающими бизнес-центрами, магазинами и трёхэтажной автопарковкой. Остальной квартал эти изменения не тронули. А тем, кто захотел заселить новоотремонтированный дом, вскоре пришлось несладко.

Новосёлам никто не рассказывал о двух разыгравшихся ранее трагедиях с массовыми гибелями. К тому же квартиры выглядели прилично, в отличие от прошлых лет – в каждой был свой санузел, газовая плита и даже стационарный телефон. Разобрали подштукатурённое жильё очень быстро, заселялись семьями, а в одной части – целый клан обосновался из представителей бывших советских республик.

Именно девчонка из этой восточной семьи, единственная уцелевшая, почти совсем обезумевшая, кое-как сумела поведать следователям, что же произошло в очередную роковую ночь. Нет, не разгорелся пожар, не грянул взрыв, который сровнял бы жуткий дом с землёй. По словам девчонки, она выбежала во двор, затаив глубокую обиду на родителей, которые в качестве новогоднего подарка преподнесли весть, что сосватали её. За богатого, но, само собой, не любимого. И пока девушка убивалась своим горем и слала проклятья на головы взрослых, те вдруг покинули праздничный стол – и отправились резать соседей по дому. А те – уже встречали с тем же самым…

Девушка не сразу и поняла, что за звуки несутся из-за закрытых окон и что за тени мечутся в освещённых зашторенных проёмах. То, что с первого по пятый этаж идёт массовое убийство – всяк всякого и всем, чем придётся, следователи установили позже. Девчонка, по счастью, не вернулась в дом, заглянула в одно из окон первого этажа – да тут же и тронулась головой. Сил у неё хватило добежать до дежурной части и переполошить милиционеров, коротавших ночь перед стареньким телевизором. Вид ли совершенно седой девчонки их убедил, или то, как она орала и рыдала, и при этом тянула опешивших служителей порядка за рукава за собой; но они не упихали её в «обезьянник» до утра. Пока один звонил, вызывая подмогу, другой побежал за не прекращавшей рыдать девахой, умолявшей то простить, то спасти, то грозившей самой себе язык откусить за «скверные слова».

То, что увидел дежурный, заглянув в окно первого этажа, заставило его проблеваться в сугроб так, что чуть сознание не потерял. В доме к тому моменту уже не было ни движения, ни звуков, хотя во всех окнах горел свет, а из тех, что оказались распахнуты, слышался бой Курантов по телевизорам. Так эти двое, белый как полотно милиционер и уже невнятно воющая девчонка, и стояли снаружи, благо, зима в тот год была почти тёплой и малоснежной. А подоспевшие полчаса спустя спасатели, пожарные и врачи «скорой» чуть ли не все повторили «подвиг» бедолажного дежурного. Такого ни один из них и в кошмарном сне не видел...

Читая статьи, Касьяна радовалась, что в те времена не было телефонов с фотокамерами и никаких чудовищных снимков, кроме снятой с разных углов пятиэтажки, не было. Нет, наверняка, были фотографии, сделанные следователями, но ни одна не просочилась в Сеть. Девушке хватало и собственного вдруг разыгравшегося воображения, и она точно знала, что вперёд всех проголосует за снос кошмарного строения!

А то стояло лишь по той же самой причине, по которой множились дыры на дорогах, лопались трубы в отопительный сезон и происходили прочие городские бедствия: полнейшая бюрократическая неразбериха. Хозяева здания внезапно исчезли с горизонта, к ответу никого привлечь не удалось, вернуть дом на Чернореченской 13 в городской фонд было хлопотно, а тут ещё то дефолт, то девальвация, то смена власти. Так что недоброй славы здание просто огородили забором и предупредили всех оставшихся в квартале жильцов держать детей подальше от заброшки. История «новогодней резни», конечно, всколыхнула городскую общественность. Были попытки самостоятельных расследований, кто-то сумел раскопать свидетельства о прошлых трагедиях. А дальше уже начиналось поле для домыслов: от вполне обоснованных выводов о каком-то психотропном газе (мало ли, что там в подвалах со времён войны осталось?); до совершенно диких, приплетающих полтергейст и прочих «восставших из ада».

Касьяна всё никак не могла остановиться и, даже сидя в трамвае, который катал её по кольцевому маршруту, продолжала читать выдержки с форумов городских сталкеров, экстрасенсов и прочих любителей потусторонней экстремальщины.

Одна из самых живучих городских легенд основывалась на то ли дневниках, то ли письмах, которые якобы отыскал самый дотошный из самоназванных исследователей. Эти бумаги как будто принадлежали одному из калек, выживших во время самого первого пожара (уж и неизвестно, как ему удалось оттуда выбраться). Несчастный попал в психиатрическое заведение, где и смог оставить эти самые заметки. Там он каялся в жутком грехе против одного из сотоварищей, которого в те недобрые годы выселили аж на чердак. И всё потому, что невольник чердака был уже и не человеком, а почти обрубком, искалеченным, обожжённым войной, не способным себя обслужить даже в самом малом. И что жить такому всё равно было бы в тягость. Прочие обитатели пятиэтажки знали об этом, но каждый держался за себя, тем самым заключая страшную круговую поруку. И вот якобы дух этого самого горемыки, скончавшегося ровно под Новый год, и устроил потом всем огненную месть. Как его звали, не было известно (как нигде и не значилось имя автора дневника). Но якобы тот самый автор не поленился схематично изобразить жертву человеческого малодушия: действительно, словно обрубок человека, с одной тощей чёрной рукой и перекошенным лицом…

Вот тут Касьяна, крепко зажмурившись, спешно перескочила по другой ссылке, потому что далее в статье шли «графические реконструкции», то есть рисунки, выполненные с отвратительной достоверностью. Другая публикации лишь в некоторых деталях расходилась с первой, больше посвятив внимание нюансам внутренней планировки «проклятого дома». Тут уже народ разгонялся на тему оккультизма, мол, углы и стены складывались чуть ли не в пентаграмму с козлиной мордой. Кася не стала дочитывать и эту статью, остальные листая уже в полглаза, пока в одной не ухватила знакомое слово: «Никтошка». Дурацкое словечко прозвучало от Борьки, и Касьяну снова, словно против воли потянуло прочитать подробности.

Это были своего рода исследования городского фольклора с упоминанием и легенды о погибшем на чердаке калеке; а также очередные свидетельства о том, что в последующих трагедиях был виновен его же мстительный дух. Опять всплыли какие-то документы – то ли выдержки из допросов, то ли дневников переживших второй пожар. На этот раз сообщалось, что перед началом каждого случая из чердачного окна под крышей якобы высовывалась жуткая чёрная рука. И как будто бы её появление было связано с неосторожными словами, призывавших на головы обидчиков месть. В этом месте «фольклористы» приводили не просто пересказ – даже скан документа допроса полубезумной девушки, чудом избежавшей массовой резни. Прочитать расплывчатый текст можно было с трудом, но форумчане не поленились «расшифровать» запись протокола. Ф. Мамедова (так звали уцелевшую) «прокляла своих жадных родителей» и именно после этих слов на стене рядом с одним из чердачных окон появилась тень в виде неестественно длинной руки.

На этом месте Касьяна даже фыркнула, ненадолго выпадая из тягучего очарования жуткой историей. Это как же разобиженная девица, сквозь слёзы, ночью что-то сумела разглядеть?! В те времена дворы освещались совершенно не так, как современные, и, судя по фото, дом был выкрашен в довольно тёмные цвета. Спор по этому пункту развернулся в комментариях к статье, и Кася даже похвалила себя за внимательность.

Но в следующей публикации «фольклористы» довольно убедительно разбирали свидетельства детей, которых никакие запреты взрослых не могли удержать от исследования пустого здания. Дети быстро придумали свои мифы – и заклинания для «призыва чёрного Никтошки». При соблюдении неких правил призыва, из чердачного окна под крышей как будто бы показывалась страшная тощая рука, и этому была масса свидетелей – как детей, так и взрослых. Правда, взрослые списывали всё на игру теней или усталость глаз. Дети же – свято верили, что рука существует. Чтобы Никтошка не потребовал кровавой жертвы, тоже следовало соблюдать какие-то игровые правила или произносить определённые слова. Тогда тварь из мрачной пятиэтажки могла выполнить какое-то желание, или, по словам тех же детей, «отомстить». Например, сделать так, чтобы контрольная по математике отменилась, потому что училка слишком вредная. Или у соседского мальчишки велосипед украли за то, что дразнился.

Касьяна даже умилилась, какие у детей наивные представления о мести оказывается! И вдруг ощутила некоторое сожаление, что сама, будучи подростком, жила в другой части города и не ходила «на слабо» к жуткому зданию. То, кстати, в начале 2000-х снова пытались «реанимировать», но дело закончилось только внешней отделкой – перекрасили стены в более светлый цвет. То ли деньги закончились, то ли опять какая-то пакость произошла. Затянули маскировочной сеткой, обнесли жестяным забором и забыли. По словам же авторов статьи, дети продолжали какое-то время совершать «паломничества» к пятиэтажке, чтобы призывать Никтошку или хотя бы просто пройти проверку на страх. Статью сопровождали рисунки, сделанные детьми. Картинки были неуклюжими, с нарушением всех художественных канонов. Но почему-то казались очень искренними. На всех изображалось одно и то же: схематичная коробка здания (у некоторых даже с попыткой трёхмерности) – и торчащая из-под крыши рука, тощая неестественно длинная, с паучьими пальцами. Словно там, на нарисованных чердаках, в скрюченном состоянии, находился великан-дистрофик.

Примитивные рисунки не вызывали того отвращения, как «графические реконструкции» из первой статьи. Но что-то пугающее в них было, хотя «фольклористы» уже громоздким заумным слогом разглагольствовали, что это всего лишь «форма передачи знаний о сакральном ужасе, который необходимо испытать каждому подростку в определённый период», бла-бла-бла. И что дети так настойчиво повторяют никогда ими не виденный образ, чтобы подтвердить свою причастность к этому самому «сакральному знанию». И дальше шли сравнения и с коридором из зеркал, и с призывом Пиковой Дамы и тому подобными «мифами», для которых находилось то или иное графическое выражение.

Касьяна пролистнула эти рассуждения. А потом – неожиданно вернулась к галерее и снова стала рассматривать рисунки. На одном задержалась, так как помимо кривого дома с торчащей растопыренной пятернёй (почему-то на сей раз из трубы), там был текст. Написанный типично детскими, квадратными буквами, поэтому легко читаемый. Кася и без сопроводительной подписи поняла, что это – то самое «заклинание призыва», безыскусное, легко запоминающееся. По крайней мере, девушке хватило одного прочтения, всего-то четыре неполные строчки.

Касьяна не успела прочитать комментарий авторов статьи, почему четвёртая строка обрывалась жирным многоточием: телефон завибрировал на входящий звонок. Увидев, кто звонит, Кася испытала сложную смесь удивления, радости – и тревоги. Звонил Валёк.

- Привет, кавайка, ты уже нормуль?

Мягкий глубокий голос Валентина обволакивал и почему-то парализовал, когда звучал именно из динамика телефона. Кася смогла только утвердительно угугкнуть. И Валёк, не дожидаясь более развёрнутого ответа, продолжил в своей «телеграммной» манере:

- Такое дело, срочная командировка. Уезжаю сейчас. Там всё серьёзно, не обсуждается. На неделю, может, две. Так что не жди меня. Я заходил к тебе, пиццу принёс. Ко мне можешь не ходить. Там клининг всё приберёт.

На каждую фразу Кася могла только кивать, словно бы парень мог её видеть. Валёк как будто и не сомневался, что она безропотно примет его слова, а те вколачивались в мозг, сердце и душу девушки тупыми гвоздями. Уезжает. Вот так раз – и уезжает, и даже не повидались. И звонит – чисто проинструктировать и сообщить, что пиццу принёс… А ей пицца ли сейчас нужна?!

Но Касьяна ничего ему не сказала, только продолжала кивать и даже снова угукнула, когда он на прощание спросил: «Ты точно нормуль?». Валёк добавил: «Вот и молодец» и отключился. Ни «обнимаю, целую, буду скучать, звонить, слать сообщения». Ничего из того «конфетно-розового бреда», как это называла Борислава, что бывает между молодыми людьми. За два года Кася привыкла к такой манере парня, считала даже оригинальной и знала: он со всеми так общался. Зато наедине – был просто огонь!

Однако сегодня она как никогда нуждалась в участии самого близкого ей человека. И пицца – он словно откупился от Каси, мол, жуй и молчи. Девушке захотелось шарахнуть телефон о поручень, потом – набрать Валька и наорать на него. А больше всего – реветь в голос от затопившей чёрной обиды: на парня, на сорвавшуюся презентацию, на весь мир, который явно решил её сегодня доконать этим парадом неудач!

---

В голове у неё словно что-то перемкнуло, управление телом взял какой-то удивительный внутренний автопилот. По крайней мере, Кася не помнила, на какой остановке вышла и как до дома дошла. И где и когда зашла в магазин и взяла упаковку пива, память тоже отказывалась воспроизвести. Уже стоя перед дверью своей квартиры, девушка с отстранённым удивлением рассматривала коробку-крафтер, из которой торчало шесть бутылочных горлышек. Куда ей столько?! Она и полбутылки не осилит, с её-то способностью хмелеть от одного запаха алкоголя. Касьяна не стала мучить себя ещё и этой головоломкой. Открыла дверь, перешагнула порог – и снова в диафрагму словно что-то тупое и тяжёлое упёрлось.

Коробка с пиццей стояла на виду – на прихожей. Сверху лежала уже подвявшая роза, и весь этот натюрморт едва не вынудил Касю взвыть дурным голосом. Вдруг остро вспомнилось, что Валёк всегда так поступал – оставлял подарки на прихожей, не дожидаясь встречи с самой девушкой. Исключением были Дни Рождения – они родились в один день, отмечали вместе, да ещё и в шумной компании приятелей и коллег с работы. Но тогда получается – за два года всего два раза?..

Касьяне вдруг нестерпимо захотелось схватить коробку, выйти на балкон – и запустить её в свободный полёт, как тарелку-фрисби. А розу… Розе девушка едва не свернула головку, но цветок, словно предчувствуя грозившую ему участь, кольнул в ответ в ладонь. Кася не выдержала, тяжёло опустила прямо на пол, грохнув дном коробки рядом с собой. Коротко переливчато дзинькнули все шесть бутылок. Кася уставилась на них с тем же отстранённым удивлением. В душе стало нарастать шальное желание – опустошить всю упаковку, заедая злосчастной пиццей, и там уже пусть будет трава по пояс! В конце концов, Милана, наверное, и второй отгул разрешит взять, если узнает, что Кася везде и всюду оказалась брошенной.

Мысль о начальнице вызвала очередное неприятное ощущение в душе. Кася уже устала удивляться широкому спектру смутных эмоций, азарт напиться вообще сошёл на нет. Хотелось просто свернуться клубком, заснуть беспробудным сном, а когда настанет пора вставать – чтобы всё снова было хорошо.

Девушка для начала решила подняться, оперлась о край прихожей – и вдруг уловила запах. Работая в фирме, выпускающей парфюмерию для дома, Касьяна, как и многие сотрудники, обладала довольно развитым обонянием. До профессионального «носа[2]» ей, конечно, было как до Луны пешком. Но уловить в привычной картине запахов посторонний – это она смогла. И пахло вовсе не пиццей. Точнее не только выпечкой и вянущей розой.

Кася слышала почти развеявшийся запах парфюма Валентина – немного резковатый, он всегда перебарщивал с духами. И сквозь этот всё ещё витающий в воздухе шлейф пробился другой – более звонкий и одновременно мягкий. Женственный. Женский.

Девушке очень хотелось сказать себе, что мерещится – от всех навалившихся событий и переживаний. Но она очень хорошо знала этот аромат, по нему изучала, что такое «пирамида запахов», и какая нота вслед за какой открывается. Она обоняла его каждый день – потому что Милана была на удивление консервативна, и всегда отдавала предпочтение этому сочетанию: мускус и ваниль.

«Ну и что! – отчаянно вопила какая-то часть Каси, ещё пытавшаяся сохранить мир прежним. – Валентин ведь заходил в фирму и…»

«И что?! Опрыскался женскими духами?! Духами Миланы?!»

В голове застучало, словно рядом сидела Борька, нещадно выбивавшая на клавиатуре: внезапная командировка Миланы – и у Валентина вдруг тоже. Визиты Валька в фирму – и всё время Касьяны не оказывалось на месте: Милана как бы невзначай отсылала сотрудницу с какими-то поручениями. И неожиданно остро, пронзительно вспомнилось: новогодний корпоратив, где Валёк, её Валёк, сдержанный и скупой на эмоции – принимает приглашение на «белый танец» от эффектной, что уж греха таить, Миланы! И эти странные взгляды Бориславы и других коллег, какие-то невнятные намёки, которые Кася игнорировала в ноль…

Клац. Клац. КЛАЦ!

Сканы билетов на Мальдивы. Бронь в отеле там же – это не за один же день делается, даже если пользоваться услугами визовых агентств. А Валёк прислал ей их почти мгновенно! Только вот не было видно граф с инициалами…

- Нет… Нет-нет. НЕТ!!!

Кася рванулась вверх, локтем зацепила коробку с пиццей, заметалась и чуть не упала, споткнувшись об упаковку с пивом. Едва не наддала по ней ногой, вымещая весь вал эмоций, которые мгновенно захлестнули её. Вместо этого, зачем-то прихватив крафтер, девушка бросилась вон из квартиры, даже не вспомнив о распахнувшейся от удара об пол коробке с пиццей.

Город их был с неожиданным ландшафтом – ровная часть вдруг вспучивалась невысокими горками или катилась вниз по их же склонам. Поэтому транспорт двигался затейливыми маршрутами, довольно длинными для не самого большого города. Касьяна, обожавшая лишний раз прокатиться на трамвае, знала и короткие пешие пути. Правда, по таким рисковали носиться только отчаянные подростки или кому совсем невтерпёж было побыстрее добраться из пункта «А» в пункт «Б». Кася уже давно не была той «прыткой козой» в «десантных ботах», как неодобрительно называла мать её похожие туристические ботинки кроссы. Опять же девушка была склонна к полноте (проклятие всей женской линии их семьи) и в последнее время совершенно пренебрегала спортом.

Но дикая, выжигающая нутро ярость в невероятном замесе с надеждой заставила её разом вспомнить все «козьи тропы» и за четверть часа промчаться чуть ли не на другой конец города – туда, где жил в своей квартире Валёк. И где Касьяна была всего пару раз – на совместных Днях рожденья…

Задыхаясь, не обращая внимания на исхлёстанное ветками горящее лицо (последние метров сто пришлось продираться через беспардонно разросшиеся кусты), девушка еле сумела сбавить темп. Кажется, те же кусты удержали её, не позволив вывалиться на тротуар. Стоя в прикрытии веток, загнано дыша, Кася смотрела – и отказывалась поверить глазам.

Двое стояли у машины Валентина, этот «городской танк» трудно было перепутать с каким-то другим автомобилем. И не просто стояли – целовались, никого не стесняясь и так, словно через секунду готовы были заняться сексом прямо на капоте. Нет, разлепились, но вовсе не для прощания: Валентин открыл переднюю дверцу машины со стороны пассажира и, галантно придерживая Милану за локоток, помог ей сесть. Не удержался, нырнул головой вниз – и сквозь лобовое стекло Кася снова увидела, как жадно они целуются.

Девушку затошнило. Казалось, все внутренности спаялись в один комок и теперь пробиваются к горлу. Она, не замечая, стиснула ручку коробки так, что та расплющилась, а на ладони остались глубокие красноватые следы.

Никогда. Валёк НИ-КОГ-ДА не позволял себе на людях чмокнуть Касю в губы хотя бы слегка. В щёчку, в нос, иногда – в макушку. Изредка обнимал, и то как-то «по-товарищески», одной рукой за плечи, и тут же отпускал. И только наедине – там было всё… Или, как вдруг остро и ясно поняла Касьяна, - ничего. Она-то всегда считала поведение Валька нарочитым, что он так демонстрирует свою «мачовость», и это (вот стыдобище-то!) ей казалось ужасно крутым! Что он так специально себя ведёт, чтобы не сильно компрометировать саму Касьяну на публике.

ДУРА!!! Наивная идиотка! Себя он уберегал от лишних разговоров, хотя наверняка многие догадывались, как обстоят дела на самом-то деле!

И что очень может быть, Кася – не единственная, к кому Валёк заезжал по определённым дням недели, чтобы скоротать время.

КЛАЦ! КЛАЦ! КЛАЦ!

Понимание (или хотя бы предположение) этого, ревность, обида, злость, свивающиеся в одно – выгрызали, выклацывали из сердца Каси, из души, из разума огромные куски. И Милана. Милана-то – всё знала, и как же мерзко было представить, что они с Вальком друг другу говорят при встречах, потешаясь над наивностью девушки! А может, это Милана и надоумила парня завести себе «подружку для утех», пока сама эффектная блондинка по каким-то причинам недоступна?! Или это вообще – их игра, приводящая потом обоих в предельно возбуждённое состояние?!

Мерзость! Мерзость!!! МЕРЗОСТЬ!!!

Девушка даже не пыталась остановить поток мыслей, ядовитых, кислотных, пропитывающих её быстрее, чем вода салфетку. Ей хотелось сейчас одного – выскочить прямо перед капотом машины Валька и со всей дури шарахнуть коробкой с бутылками по стеклу! А может, и не по стеклу - парень всё ещё не сел на место, дверца соблазнительно открыта, голова его как раз окажется на уровне замаха, и осколки вполне могут и в салон прилететь…

Эта фантазия оказалась настолько кровожадной да что там, кровавой, что Кася даже выпала из близкого к амоку состояния. Ощутила тупую боль в правой ладони, покосилась на руку. Пальцы никак не желали разжаться и отпустить ручку крафтера. Девушка даже попробовала ослабить хватку, вяло ухватив себя за запястье пальцами левой руки. Несколько секунд борьбы с собственным телом отвлекли её от того, что происходило у машины. Глаза она вскинула, только когда хлопнула дверца, раскатисто заурчал двигатель. Валёк выруливал со стоянки. Сквозь лобовое стекло Кася видела: по его лицу блуждала так непривычная, почти мечтательная улыбка. Такую она видела разве только после минут соития и то недолго…

ПРЕДАТЕЛЬ!

Машина, выезжая со двора, должна была проехать довольно близко к зарослям, в которых притаилась Касьяна. Снова возникла дикая – и очень привлекательная мысль швырнуть крафтер в приоткрытое со стороны пассажира окно. Касю даже затрясло, а челюсти она стиснула так, что зубы заныли. Машина проплыла мимо, чуть замедлившись на выезде. На пару секунд, этого бы хватило с лихвой.

То ли листва так надежно прикрывала девушку, то ли любовники были целиком поглощены предстоящей поездкой (командировки, как же! Их ждали курортные домики «райских островов»!). Они не заметили Касьяну. Зато она – видела обоих очень хорошо: и руку Валентнина, скользнувшего с рычага переключении скоростей на колено Миланы. И слишком откровенно расстёгнутую на груди блондинки блузку .

ПРЕДАТЕЛЬНИЦА!!!

А ещё запах – едкий, острый запах аммиака, прорвавшегося сквозь лживо-приятный, сладкий аромат мускуса и ванили[3]. От него у Каси окончательно перехватило горло, и она согнулась в приступе рвоты. А машина-«танк», заурчав громче и словно бы сыто, набрала скорость и покинула дворовую территорию. Касьяна, дыша урывками, осев на колени, только и смотрела в след мигнувшим на повороте габаритным огням. Позыв оказался сухим, но горло всё равно тупо болело, а давящее ощущение в районе диафрагмы давало дышать только урывками.

- Не прощу… - прошептала Кася, а взгляд её блуждал то на пустое место на стоянке, то к выезду из двора. – Не прощу… НЕ ПРОЩУ!!!

«Отомщу… - прошелестело в её голове сквозь полнейший хаос мыслей и образов. И потом добавило, вкрадчиво: - Отомсти… Позови!..»

Касьяна вздрогнула, словно последнее слово шепнули ей прямо в ухо. Глядя перед собой остановившимся взглядом, одними губами она произнесла:

- Чёрный Никтошка,

Выгляни в окошко…

Ещё одна волна дрожи была такой сильной, что девушка чуть язык себе не прикусила и удержалась от того, что закончить дурацкий стишок. Не потому, что испугалась ощущения холода, лизнувшего ей спину прямо под курткой. И не потому, что вдруг вынырнула из тёмного тягучего варева душевной боли, гнева и обиды.

Она просто понимала: отсюда её не услышат.

---

Высота более чем в двести метров – это будоражило сильнее любого афродизиака. Милана и Валентин весь номер вверх дном перевернули, не в силах насытиться друг другом. Виды из окна на Столицу дарили ощущение полёта – и от этого экстаз казался ещё острее. Мысль же о том, что несколько суток проживания в номере составляют чью-то месячную зарплату, ещё и сладко щекотала самолюбие обоих[4]. Но оба были уверены – они заслужили такую роскошь, как и отдых на райских островах.

Наконец, утомившись от любовных утех, они лежали на огромной кровати и молчали. Они умели понимать друг друга без слов, малейшими жестами задавая вопросы и отвечая на них. А может, это была удивительная химия феромонов, которая однажды и кинула их друг другу навстречу, связав крепче любых уз.

Эта связь, дикая, алчная, порочная – и подтолкнула их к тому, что они называли «игрой в дурачка». И у Миланы, и у Валентина были любовники – как однодневки, так и с более «длительным сроком годности». Впрочем, блондинка вскоре отказалась от лишних связей, она предпочитала иногда потомить себя и Валентина любовным голодом, чем удовлетворять его с кем-то другим. А вот сам Валентин не мог отказаться от «перекусов», и Милану это забавляло. Ей нравилось наблюдать со стороны, как её мужчина заставляет млеть других девушек и ведёт себя при этом как изрядный паршивец. Весь такой мачо и брутал, презирающий нежности на публике.

И когда он закрутил довольно продолжительный роман с её же подчинённой, Милане не было жаль Касьяну, хотя какую-то симпатию к ней и испытывала. Усердная, исполнительная сотрудница, по молодости ещё верящая, что сможет пробиться в парфюмерном бизнесе. Х-ха! Милана как увлекательнейший сериал наблюдала за встречами девушки с Валентином (да тот ещё и не стеснялся в красках описывать подробности) – и это её невероятно будоражило! Возбуждало именно то, что она-то, Милана, знала, как на самом деле обстоят дела, что Касьяна была просто очередным «перекусом». А блондинка изо всех сил изображала «команду поддержки», эдакую «крёстную фею».

И это была её, Миланы, идея - сорвать Касину презентацию и посмотреть, ринется ли та искать утешения у Валентина. Но та, тихушница, как и обычно, предпочла «перестрадаться» в одиночестве, чем сильно разочаровала блондинку. За что и поплатилась – это Валентин, сосредоточенный на манёвре с машиной, не приметил прятавшуюся в кустах горе-любовницу. Касьяна же так и не решилась на открытый скандал. А Милана так его предвкушала, специально ещё брызнула своими духами в квартире девушки, чтобы у той все логические связи сработали. Но на нет и суда нет. После возвращения с Мальдив блондинка намеревалась уволить Касьяну, потому что никакого заявления об отгуле, само собой, в глаза не видела и ничего не подписывала. А прогул – он и есть прогул.

- Надо будет нам новую игрушку поискать, - томно протянула Милана, водя пальцем по груди как будто бы придремавшего Валентина. – А то у этой твоей плюшки уже всё, «срок годности» закончился.

- Откровенно говоря, мне эта её щенячья преданность тоже уже достала, – не открывая глаз, мурлыкнул Валентин, не испытывая ни капли жалости к Касьяне. – Может, мне переключиться на эту твою матерщиницу в пятом поколении?

- Ой, фу! Ещё за уборщиц узкоглазых возьмись! – Милана привстала на локте и шлёпнула любовника по животу. – Нет уж, надо поискать что-нибудь такое же – наивно-невинное.

- Тебе кто-нибудь говорил, что ты та ещё стерва? – приоткрыв один глаз, усмехнулся Валентин. – А может, ты злая ведьма, питающаяся невинными душами?

- Тогда ты – из моего ковена! И никуда уже от этого не денешься, потому что знаешь, ка-ак это сладко.

- Хочешь сладкого прямо сейчас? Можем сделать совместное фото и отправить ей.

По тому, как загорелись глаза у Миланы, парень понял, что идея пришлась ей очень по вкусу. Однако без слов, оба решили, что лучше этого не делать. Играться с чувствами других – это одно. Но доводить «игрушку» до суицида в их планы не входило. И, во-вторых, компрометирующее фото может быть использовано и против них самих.

Блондинка издала протяжный вздох, потягиваясь, как сытая львица. И замерла, услышав странный звук – робкий цокоток? Прерывистый тихий скрежет? По голому телу побежали мурашки, как от сквозняка, хотя в номере, благодаря умной климат-системе, было очень комфортно. Милана привстала на локте, хмурясь и пытаясь определить, откуда донёсся нервирующий звук. А может, это как раз в технике что-то забарахлило?

- Ты чего? – полусонно протянул Валентин, похоже, ничего не слышавший и не заметивший.

- Скребётся что-то, - нервно бросила та, продолжая шарить взглядом по углам номера.

- Мыши-верхолазы, - усмехнулся парень и по-хозяйски похлопал блондинку по налитому заду. – Или совесть твоя.

- Я серьёзно. Вот, слышишь?!

Милана ткнула пальцем вверх, призывая любовника прислушаться. Валентин нехотя приподнялся, напрягая слух, и действительно: скр-скр-цок-цок-скр-р…

- С кондеем может чего? – пробормотал он и попытался вспомнить, где может быть пульт от климат-системы.

- М-может быть, - передёрнувшись всем телом, буркнула Милана и натянула на плечи угол покрывала. – Вызови техника.

- На тройничок потянуло? – ухмыльнулся Валентин, садясь на край кровати.

Блондинка бросила на него раздражённый взгляд и собиралась сказать какую-то резкость. Вместо этого сдавленно охнула, глядя куда-то поверх головы парня округлившимися глазами. Побледнела она так, что Валентин не стал упрекать её в попытке розыгрыша. Обернулся и вздрогнул: по светлым обоям с золотистыми искорками распласталась уродливая тень.

«Дерево без листьев», - пришло тут же на ум, хотя Валентин понимал: никаких деревьев на уровне шестидесятого этажа быть не может! А тень действительно напоминала узловатую голую ветку, растопырившую, как громадную пятерню, отростки потоньше. Сравнение с гротескной конечностью Валентину совсем не понравилось: тень-урод словно и вправду шарила по стене, щупала, искала…

- Что это?! – свистящим шёпотом спросила Милана. – Что ЭТО?!

- Не знаю! – огрызнулся Валентин, ощущая, как начинает нарастать страх. Но показать себя трусом перед Миланой гордость не позволяла. – Может, чей-то идиотский розыгрыш. Висят там где-нибудь промышленные верхолазы и, от нечего делать, театр теней устраивают.

Версия была так себе, но лучше, чем ничего. Валентин попытался набросить на себя покрывало, но Милана ни в какую не собиралась с ним расставаться. Парень даже удивился, как проняла эту великолепную стерву, не боявшуюся, казалось, вообще ничего, какая-то тень. Впрочем, признавал: ему тоже до чёртиков не по себе.

- Сейчас я в окно гляну, - нарочито небрежно сказал он. – И если там эти уроды действительно висят, сразу жалобу на них подам и заставлю дирекцию отеля компенсацию нам выплатить. Ты согласна, лапа?

Милана издала какой-то невнятный звук и жалобно улыбнулась. Пока Валентин шёл к окну – огромному, во всю стену, - она не знала, на что смотреть – на жуткую тень-ветку, так и продолжавшую как бы конвульсивно вздрагивать на стене, или на любовника. В тот момент, когда он уже взялся за ручку створа, ей изо всех сил захотелось завизжать: «Не открывай!».

СКР-РРРРРЖ-ЖЖЖ-ЦОК-ЦОК!

Звук прозвучал так неожиданно громко и резко, словно кто-то выкрутил невидимую ручку громкости на максимум. Бессловесный визг Миланы просто утонул в этом отвратительном, дёргающем нервы скрипе и стуке. А потом заорал и Валентин, когда по ту сторону окна, которое он успел-таки приоткрыть, появилось это – гигантская длинная, изломанная в нескольких местах рука, чёрная, словно обожжённая огнём! Её многосуставчатые пальцы провели по стеклу снаружи, а потом дробно застучали.

СКР-РРРРРЖ-ЖЖЖ-ЦОК-ЦОК!

-Отойдиотойдиотойди!!! – Милана кричала одно слово, пока в лёгких не кончился воздух, а потом, судорожно вздохнув, просто истошно завопила: чудовищные пальцы вцепились в край створа и стали тянуть, распахивая окно больше.

Валентин, надо отдать ему должное, попытался удержать створ, хотя от ужаса сам тоже орал что-то бессвязное. Но он не мог тягаться с громадной чудовищной конечностью и противоестественно гибкими, гнущимися под немыслимыми углами пальцами. Рывок – и окно оказалось распахнуто настежь с такой силой, что армированное стекло треснуло и брызнуло осколками. Валентин завыл на одной ноте, попав под этот град, крутанулся, нелепо вскидывая руки. Увидев, что весь он спереди – кровавое месиво, Милана снова заверещала, хотя горло уже было сорвано. Парень слепо метался перед окном, издавая булькающие звуки, а чёрная конечность судорожными рывками стала вползать внутрь.

Блондинка вскинулась, но запуталась в покрывале и неуклюже рухнула на пол. Пока она барахталась, высвобождаясь из ткани, кошмарная Рука, перебирая и шаря пальцами по мягкому ворсу ковра, дотянулась до ноги ополоумевшего от боли Валентина. Милана застыла, не в силах ни глаз отвести, ни отползти подальше. Часто хищно перебирая, пальцы оплели бедро парня, словно какие-то суставчатые змеи (свободные в это время продолжали шарить по воздуху и ковру). Валентин явно даже не заметил этого от болевого шока, а уж сопротивляться не мог тем более.

Схватившие его пальцы сделали какое-то судорожное движение – словно глотали или всасывали парня беззубым невидимым ртом. Валентин нелепо всплеснул руками, успел только хрипло взвыть, и его накрыла громадная ладонь.

Милана уже только беззвучно открывала и закрывала рот, глядя, как мнут и комкают тело её любовника. Словно кусок пластилина или бесполезную бумажку. Блондинку начало выворачивать, перед глазами поплыло. Всё же инстинкт самосохранения заставлял ей ползти прочь в направлении коридора. В голове стучала истеричная мысль: на этом этаже – никого, совсем никого, а они с Валентином так гордились этим! Единоличные владыки целого этажа! И никто, никто-никто-никто, не слышит их крики! Никто не придёт на помощь, ник…

Что-то жёсткое и одновременно подвижное обвило её за щиколотку и ощутимо дёрнуло назад. Милана упала на живот и заскользила пальцами по полу, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Вытаращенными до боли глазами она искала хоть что-нибудь, чем могла бы защититься. В руки попала её же босоножка – на высокой шпильке, сплошные ремешки и стразы. Милана мёртвой хваткой вцепилась в неё, не прекращая попыток высвободить ногу, но та словно в тиски попала.

Неожиданно блондинка поняла, что её уже никуда не тащат, только держат на месте. Мокрой от пота спиной она явственно ощущала стылый, могильный холод от накрывшей её – да и весь коридор тени. И ещё: по бедру расползалось что-то тёплое и липкое, и что-то негромко и влажно хлюпало по полу. Она, не смотря на почти полубезумное состояние, догадывалась, что это, но изо всех сил отбивалась от этой догадки. Осталось только отчаянное всепоглощающее желание -выжить.

Скр-рррж-жж… Цок-цок… Цап…

По спине Миланы проехалось что-то твёрдое, оставляя глубокую ссадину. Блондинка утробно взвыла и снова начала брыкаться, потому что видела по бокам от себя – слева и справа! – изгибающиеся огромные пальцы с нечеловеческим количеством суставов. Да сколько же вообще у этой мерзости пальцев?!

Женщина стала лупить туфлей, как попало, надеясь попасть по чудовищным отросткам. Её тут же приподняло и ощутимо приложило обратно об пол. А миг спустя – её перевернули на спину, словно беспомощную букашку.

Милана захлебнулась очередным воплем, вцепилась обеими руками в бесполезную туфлю и только могла – смотреть, смотреть, смотреть.

Чёрная рука нависала над ней, продолжая одновременно удерживать за ногу одним из пальцев-щупалец. Остальные вздыбились вверх, под потолок, шкрябали по нему костяшками, сдирая покрытие и разбивая светильники. Словно какая-то многоголовая тварь разглядывала голую задыхающуюся от ужаса блондинку, перемазанную в крови и останках того, что недавно было Валентином. У Руки не было глаз, но Милана всем существом ощущала мёртвый взгляд, исходящий откуда-то из центра громадной ладони. Там копилась тьма, непроглядная и невероятным образом зрячая.

Какая-то часть рассудка ещё слабо порадовалась, что чудовищная конечность находится в контрсвете, и то, что свисает с беспрестанно шевелящихся пальцев, видится тоже чёрным и невнятным. Хотя Милана с невыносимой ясностью понимала, что это за лохмотья. Валентин…

- Что… - попыталась она выдавить из себя, но сорванное горло издавало только слабое сипение. – Что тебе надо?!

Пальцы (их количество то и дело менялось, от чего блондинку начало тошнить по новой) замерли, словно прислушивались. Нет, они действительно слушали, точно так же как и ладонь – буравила Милану тяжёлым взглядом.

- Отпусти! – калеча остатки связок, вскрикнула Милана и снова задёргала ногой. – Ты уже взяла… взяло… его… - Тут красивые губы блондинки разъехались в безудержных рыданиях: всё-таки помимо взаимной жадной страсти между ней и Валентином была настоящая привязанность. – За-аа что-ооо?!

На несколько мгновений боль потери стала ослепительнее и ярче, чем весь этот кошмар наяву. Валентин мёртв, без сомнений, скомкан безжалостной Рукой. Мёртв! Это разрывало сердце блондинки, и неожиданно – принесло ответ.

Она резко умолкла, хотя слёзы продолжали бежать градом по её лицу, уставилась во тьму по центру громадной ладони. И прошептала:

- Да мы же всего лишь играли, как она…

И тогда все пальцы – уже десяток или больше, истончившихся до длинных ломанных спиц, – ринулись к ней всем скопом.

---

…голова трещала, живот подводило, тошниться - было нечем. Со вчерашнего вечера (дня? Утра?!) Касьяна ничего не ела. Только и был – стакан безвкусного рафа, а потом…

Девушка застонала, обхватила руками виски, пытаясь вспомнить, что же такое произошло потом. В голове бултыхалось липкое и вязкое болото, от этого бултыхания начинало тошнить ещё сильнее.

- А ведь почти и не пила… - простонала девушка, и звук собственного голоса заставил её почти прийти в себя. Вот что за противный навязчивый вкус лип к языку, забивал носоглотку – пиво. Какое-то там крафтовое из крафтовой коробки. Глоток, два, ну, полбутылки, не больше. Больше и не лезло, да и не умела Касьяна напиваться. Даже от горя. Даже от ослепительной ярости. Даже от…

Прямо в ухо, ввинчиваясь сквозь кости в мозг, раздалось низкое жужжание. Касьяна дёрнулась в одну сторону, махнула рукой, отбиваясь от источника звука. Стукнулась кистью о скользкую поверхность: да это же телефон! Её собственный, который она зачем-то под щёку подложила! Додуматься ведь надо было.

Касьяна привстала на локте, с мучительной гримасой глядя на не прекращающий гудеть телефон. Хорошо хоть на беззвучном режиме стоит, а то на входящие звонки она в своё время поставила «Имперский марш»! Заодно девушка определилась, где же она. По счастью, у себя дома – вот её диван, а она сама рядом с ним, на полу. То ли свалилась, то ли изначально так задумала.

Смартфон умолк, и на Касю обрушилось испытание внезапной тишиной, аж в ушах зазвенело. Она села, стискивая виски ладонями, зажмурилась, пытаясь восстановить вчерашний день, так и норовивший разлететься на осколки (почему-то непременно бутылочные). Точно! Она вчера била бутылки: одну вторую, третью… Пять. Одну за другой. А шестую, откупоренную держала в руке, временами прикладываясь к горлышку, хрипло смеялась, тут же начинала плакать, потом – кричала…

Где это было, и зачем она это делала?! И что за запах – у самого пола, навязчивый и приставучий? Вытеснивший даже пивной? И вызывающий одно желание – броситься к унитазу и попробовать протошниться.

Снова раздалось настырное гудение, к нему добавилось и мигание экрана, по которому прыгала стилизованная телефонная трубка. Мучительно щурясь, Касьяна попыталась с расстояния определить, кто звонит. Три шестёрки на конце номера и подпись: «Всадник Апокалипсиса».

- Борька… Твою ж в качель…

Кася знала приятельницу, та будет трезвонить, пока не разрядится телефон. К тому же, как раз Борислава и могла дать хоть какие-то разъяснения по поводу упрямо расплывающегося вчера. Может, это они с ней пиво пили и били бутылки? Тогда пусть хоть повод приведёт, свадьба была или похороны и чьи!

«Презентации твоей», - усмехнулся недоброй усмешкой внутренний голос за секунду до того, как девушка ответила на вызов. Острое ощущение пронзило солнечное сплетение до позвоночника. Кася начала хватать ртом воздух, поэтому и не смогла задать Борьке встречный вопрос.

- Блин, ответила, наконец-то! Жива, люлить тебя коржом! Жива, господи, ЖИВА!!! Господи, а мы уже не знали, что думать! Думали, что и ты! А ты!..

- БОРЯ!!! – взвыла Касьяна, доползая до дивана и опираясь об него спиной. Навязчивый кисловатый и одновременно сдобный запах снова стал лезть в ноздри. – Боря, для начала, заткнись. А потом говори. Я тут не понимаю, что со мной, как я дома оказалась… И почему это я не должна была быть живой?!

- Да тут такое! – снова начала заводиться собеседница, закашлялась, видимо, поперхнувшись от избытка эмоций и слов. – Полнейший Армагедец и рваная пилотка! В офисе пожар был!

- В каком офисе? – тупо переспросила Кася, глядя на настенный календарь – один из тех, что дарили всем сотрудникам фирмы. В голове что-то зашевелилось. А почему она, Касьяна, не на рабочем месте? Не в офисе?

- В нашем, едрить в кудыть! – Голос Борьки звенел, и явно не от восторга. – Кого там! Ночью пыхануло, аж два верхних этажа закоптило! Слава Богу, народ уже разошёлся, и пожарники быстро приехали, загасили всё, дальше не загорелось… - Тут дизайнер икнула, потом всхлипнула. – Тут всех на уши поставили, всех вызвонили, кроме тебя. Ты ведь как не вышла в офис, ну, после этой херни с презентацией, так и всё…

- А что с…

Запах, этот запах – подкисшего и словно бы с гнильцой, какая бывает, если в воде надолго забыть цветы. И едва уловимо - аммиачный сквозь расплывчатый запах розы. Касьяна сумела подняться, не отводя взгляд от календаря. Смотрела на давно поднадоевшую картинку (на фоне звёздной туманности стоят бутыльки аромадиффузоров и слоган витиеватым шрифтом: «Наши ароматы достигают звёзд»). Слушала, как пыхтит, кашляет и шмыгает Борислава, оставаясь на связи.

Презентация. Отменилась. Безвкусный раф. Птичий помёт. Бултыхающиеся в синем шарики тапиоки…

Воспоминания не выстраивались в цельную картину, так - коллаж образов, вырезки, слайды. А Борислава снова начала бубнить, без своего обычного напора.

- Тут такое было, такое!.. А ты не отвечаешь. Мы, то есть, я и подумали, что и ты, того…

Голос Борьки в трубке словно задохнулся. Потом она закашляла, сплюнула, ругнулась. Шмыгнула. Кася вдруг поняла, что приятельница плачет. Или приходит в себя от недавних рыданий. В груди девушки начало всё стягиваться даже не от предчувствия – понимания. Воспоминания, которое должно было вот-вот проявиться.

- Бориска, что-то ещё случилось? Кроме пожара? – Кася удивилась, насколько ровно звучал её голос. А ведь обычно она легко поддавалась чужим эмоциям, и сейчас, наравне с дизайнером, должна была бы уже всхлипывать, даже не зная причины.

- Вызвали всех, - словно через силу ответила та. – Всех, кто в тот день в офисе был, типа, свидетели или виновники… Начальство, само собой… А Миланы-то нет, свинтила Милана-то. И не отвечает на звонки, мы ей все тут обтрезвонились. – Борька замолчала, но судорожный вздох был слышен очень хорошо: бравая «офис-факер-леди» едва сдерживалась от слёз. Кася начала медленно обходить диван, придерживаясь одной рукой за спинку. Мимолётно отметила, что спала в верхней одежде, даже ботинок не сняла. Вот ноги-то, наверное, как две подушки сейчас…

- А тут из Москвы – встречный звонок, - прошмыгавшись, продолжила дизайнер. – Мне звонили, я ж типа замом числюсь, ага. Хотя зам Стас, но он тут вообще в истерике катался – выгорело ж всё, все документы, образцы, компьютеры… Мне, значит, звонят и спрашивают, знаю ли я Милану Игоревну Туманову, когда последний раз видела, то да сё. А я что? Что она мне сказала, то я и ответила, в командировке по делам фирмы. И тут мне и представляются, следователь по особо тяжким такой-то сякой-то, а Милка… А она…

«Мертва», - хихикнул в голове Каси всё тот же недобрый голос, когда девушка, наконец-то, обогнула диван и обнаружила источник запаха.

Пицца так и лежала на полу в коридоре, уже не просто заветрившаяся и прокисшая – блин теста был покрыт слоем чёрно-зелёной, скользкой даже на вид поросли. Роза тоже выглядела так, будто уже несколько дней валялась на полу, да ещё и в невысыхающей луже воды – коричневатая, с расползающимися листьями и бесформенным комком на месте бутона.

«Чёрный Никтошка,

Выгляни в окошко,

Помоги немножко…»

Касьяна, онемев, смотрела на разлагающиеся пиццу и розу, а в ушах голос – её голос – продолжал раз за разом повторять дурацкий стишок. И раз за разом – без четвёртой строчки.

-…предполагают, взрыв был, - сквозь это бормотание пробился голос Борьки, какой-то беспомощный и тоскливый. – Прямо в номере что-то шарахнуло, сказали. Хотя непонятно, тогда осколки бы наружу полетели, а они говорят – всё внутрь. И Валентин… - Тут Борька спохватилась, что проговорилась, снова раскашлялась.

- Тоже мёртв? – так же ровно и бесцветно уточнила Кася. Вопрос был даже не вопросом, она и так всё знала. Вспомнила.

- Д-да… Они ж с Милкой вместе… Кася, ты прости. Мы ведь знали, ну, все почти знали, или догадывались, что они – вместе, Валька с Милкой…

«И я – теперь знаю», - мысленно ответила ей Касьяна, не обнаружив в себе ни капли того разрывающего сердце отчаяния и горя, что погнали её к старой заброшенной пятиэтажке.

Борислава не могла слышать её мысли, но, видимо, по молчанию, всё поняла, и нервно затараторила:

- Кась, мы на твоей стороне были, слышишь? Все! И с презентацией твоей всё было нормально, я проверила вечером, ну, перед тем как из офиса ушла. Хотела тебе позвонить, а ты – трубу не берёшь, и не берёшь, я думала, ну, спать легла, расстроенная такая… А потом – вот это всё, и Милка – мёртвая… У меня в голове и помутилось, думала, ты тоже что-то узнала, и… А следак тот сказал, что не исключена версия жестокого убийства. Они ж там, Милка и Валька, они ж оба, их там… - Голос Борьки сорвался на совсем истеричное: - В клочья обоих! Следак так и сказал: в клочья! Вальку стеклом измолотило, а Милану…

«Пусть его сомнёт и размажет так же, как он меня растоптал! Пусть ослепнет от горя! А она! Она!.. Пусть её разорвёт от горя, пусть будет десятикратно больнее, чем мне! Пусть она переживёт такую потерю, какая и не снилась! Слышишь, Никтошка?! Эй, выгляни в окошко!»

-…дверь изнутри закрыта, никаких следов в номере, - продолжала частить Борислава, лишь бы заполнить невыносимое молчание со стороны Каси. – Через окно, но тут, говорит, уже версии, только версии. Это ж почти семьдесят этажей, кто б залез-то?! Склоняются к взрыву, а то как бы двоих людей – в такое месиво…

- Это я их убила.

Слова слетели с губ легко, без надрыва или вызова. Борька умолкла так резко, что Кася решила: телефон разрядился. Даже отняла трубку от уха и убедилась – соединение не разорвалось, тикают секунды продолжительности звонка и, оказывается, не прошло ещё даже десяти минут.

- Ты ходила к проклятому дому. – Голос Борьки звучал тихо и твёрдо, ни следа недавней истерики.

- Ну да, ты ж мне сама про него столько нарассказала… - Очередная догадка собрала, наконец-то, чудовищный паззл минувшего дня. – Ты специально мне про него рассказывала. Все эти ссылки, статьи. Ты хотела, чтобы я его призвала.

- Никто не докажет, что это ты! – горячо, понизив голос чуть не до шёпота, произнесла дизайнер. – Ты здесь была, в городе, а эти двое… Короче, ты никак не могла – пешком по небу, что ли?! – добраться до Москвы и в номер попасть! Они получили своё, Кась, слышишь?! Всё правильно! Считай, это карма!

«Кар-кар-кар!» - издевательски расхохотался внутренний голос, и Касьяна невольно вслух повторила, кривясь в больной улыбке: -Кар-кар-карма, м-мать! – И снова удивительно спокойно, без обвинений и намёка на панику сказала: - Молодец, Борька, подбила меня на убийство. Двойное.

- Это – справедливое воздаяние, - буркнула та и снова зашептала: - И это была не ты, а он! Он только выполнял твою просьбу! Никтошка! Считай, и нет его, никаких следов не найдут, ничего не докажут. Он же выдумка, детская фантазия, городская страшилка!

- Да какая разница-то? – Кася устало присела на подлокотник, ей уже хотелось закончить этот абсурдный разговор. – Они­-то мертвы повсамделишному. – Называть предавших её людей (покойников) по именам язык не поворачивался.

Борька засопела, выругалась в сторону, чем-то заскрипела, захрупала. Касьяна, прикрыв глаза, чтобы не возвращаться раз за разом взглядом к отвратительному «натюрморту» на полу, собралась уже нажать отбой, не прощаясь.

- Что ты ему пообещала? – неожиданно спросила Борька в последнюю секунду.

- Что – пообещала? – Кася хотела только одного – опрокинуться на диван и снова заснуть, и чёрт с ними с ботинками, курткой, дрянью в коридоре, мертвецами, местью…

- Никтошке нужно пообещать что-то за его помощь. Что-то такое, за что он и выполнит просьбу. Ты что, до конца не дочитала статьи?

Кася, полузапрокинувшись назад, упёрлась свободной рукой в диван и теперь широко открытыми глазами смотрела в потолок.

«Чёрный Никтошка,

Выгляни в окошко,

Помоги немножко,

Дам тебе…»

Вот как полностью звучал призыв, обрываясь многоточием. Баш на баш, Никтошка, ты мне, я – тебе, и отомсти немножко.

- Каська! – В окрике Бориславы слышалась напряжённость. – Что ты ему пообещала?! Давай, вспоминай, ну?!

«Эй, там, в окошке! Пива хочешь?! Нет?! А за здоровье твоё – н-нна! На счастье, хочешь?! Н-на-а!!!»

И пять бутылок, одна за другой, разлетаются о просевшее крыльцо. Пивная пена, брызги, бутылочные осколки – такой вот фейерверк. Но никто не высунулся в окна, посмотреть на дебоширку – ни в окна жилых домов по соседству. Ни в одно единственное, зияющее плотной чернотой окно под крышей заброшки.

Касьяна как со стороны видела эту сценку: себя, пьяную не от пива, а от невероятной злости, ненависти и отчаяния. Вот она пролезает через отогнутую жесть забора, чудом не ободравшись. Ныряет под обвисшую строительную сетку, взбирается на крыльцо, искрошившееся, перекошенное, покрытое пятнами мха или лишайника, больше похожими на чёрную плесень. Шальными глазами рассматривает слой граффити, обрамляющий наглухо заваренную входную дверь и стены вокруг той. Даже пинает пару раз: «Тук-тук, есть кто дома?». И сначала робко и неуверенно, а потом уже – истошным криком призывает Никтошку. Предлагает напиться пивом, а потом – бьёт бутылки, все кроме одной. Жадно пьёт, захлёбывается, снова пьёт, давится пеной и рыданиями. Почти сразу её вырвало, а когда приступ заканчивается, Кася оседает на самую нижнюю ступень. Плачет уже без слёз, вынимает из кармана телефон, не зная, то ли звонить кому, то ли туда же – к бутылкам. Как в чёрное зеркало, смотрит в его экран. Активирует и видит окно ватсапа – и последние чаты: Борька. Милана. Валентин. Стискивает телефон так, что будь посильнее, раздавила бы. И начинает бормотать те самые слова, которые несколько часов спустя воплотятся в две страшные мучительные смерти…

Телефон уходит в режим ожидания, снова становится зеркально-чёрным…

И в этом кусочке зеркальной тьмы Касьяна видит – над головой её отражения, высоко, на уровне пятого этажа, из чердачного окошка выползает Рука. Огромная, длинная, жутко изломанная в нескольких местах, чёрная, словно обожжённая страшным огнём. Ткнувшись пальцами, похожими на лапы паука в строительную сетку, отдёргивается, распластывается по стене. А пальцы – так и продолжали шевелиться, щупать, шарить, выгибаться под немыслимыми углами, и суставов там было гораздо больше, чем у человека.

Не мигая, Касьяна всё смотрит и смотрит на этот кошмар, и помертвевшими губами шепчет:

«Чёрный Никтошка,

Выгляни в окошко,

Помоги немножко,

Дам тебе…»

- Кася? Касьяна, что с тобой?! Каська, ответить, твою в качель!!! – Голос Бориславы звучит из невероятного далёка, из другой жизни, из другой Вселенной. Где всё в порядке, Милана и Валёк живы, и всё случившееся – нелепый розыгрыш. На улице – тёплый день начала осени, кофе очень вкусный, Борька, как всегда, собрала все самые дурацкие сплетни города. И вот-вот состоится презентация…

Это другой мир. Не тот, зеркально-чёрный, в котором сверху к Касе всё ближе и ближе опускается огромная рука чудовища, чьи пальцы шевелятся жадно, алчно, словно облизываются.

- Каська! Что ты ему пообещала?! Говори, можно ведь исправить! Можно же?! Ты же читала правила?!

Не читала – сама додумала, как в детстве, когда любые правила только так и создаются. Вот Кася и придумала, и сказала:

- А я – посижу вместо тебя, хочешь?

Касьяна вскинула голову от переставшего зеркалить дисплея. Из далёкого далёка выл Борькин голос: «Кася! Я уже к тебе!.. Ты где, Каська?!».

Никтошка навис над ней, закрывая всё – стену пятиэтажки, ряд чердачных окон под крышей, осеннее небо в прорехах сетки. Девушка не ощутила, как выпал из пальцев телефон. Не успела даже и слегка удивиться: как она снова оказалась тут, на просевшем крыльце заброшки?

Она смотрела в центр громадной ладони, в которой сгустилась непроглядная, непостижимым образом зрячая тьма. Многосуставчатые пальцы застыли, изломавшись под тошнотворными углами, словно прислушивались.

И когда смартфон, наконец, ударился о землю, - чёрная Рука упала вниз - на Касьяну.

---

…Борька изрядно перепугала и так напуганных коллег и усталого инспектора. Вынеслась из дежурной части, не обращая внимания на окрики в спину и даже – вот смеху-то! – трель свистка (ну кто в наше время в свитки свистит?!). Телосложением она была довольно крупная, стриглась коротко, выглядела как бывшая дзюдока[5] или фанатка иного какого «неженственного» вида спорта (хотя она ленилась даже гимнастику по утрам делать). Так что с её пути шарахались все - снесёт и не заметит.

Она бежала так, как даже в детстве не бегала. Хотя нет, один раз – было. И неслась она тогда, пигалица малолетняя, ровно оттуда, куда сейчас, взрослая, мчалась с целеустремлённостью спятившего локомотива. Пыхтела, как тот же состав, отмахивая рукой, в которой мёртвой хваткой сжимала телефон. На бегу подносила к уху и отчаянно орала:

- Каська! Отвечай, коза драная!!!

По широкой дуге обогнула бизнес-центр, возле которого ещё стояла машина пожарной части и растерянно топтались охранники БЦ. Борька знала, куда бежать. Знала, где должна была обнаружиться Касьяна. Потому что и правила – знала лучше приятельницы. Отдать Никтошке только то, что тот по-настоящему и взять не сможет: то чего быть не может, кашу из вчерашнего дня, куклу или игрушку, которую назвали человеческим именем и представили любимым братиком …

Борислава стиснула зубы так, что челюсти заныли. Она уже поняла, что Каська не прочитала те статьи до конца. И явно сглупила, что-то не так сказала! Только бы успеть, может, ещё можно всё переиграть!

Когда она вылетела на знакомую улицу – ошмёток Чернореченской, увенчанный мрачной пятиэтажкой, то чуть не рухнула. Организм, не подготовленный к такому рывку, выдал и колотьё в боку, и прыгающее чуть не в горло сердце и желудок, и такое хриплое дыхание, что будь кто на улице, срочно бы вызвали «скорую». Но никого не было – ни на стороне кафе, там, где ещё жил и теплился старый квартал. Ни на той.

Чувствуя, что из носа потекло – не кровь, нет, от бега и слёз мокрота совсем жидкой стала, - Борька, пошатываясь, вздрагивая, направилась к показавшейся неожиданно огромной заброшке. Строительная сетка медленно колыхалась, как от ветра. Но дело-то и было в том – никакого ветра не было. Во всём остальном квартале царил полнейший штиль, и звуки в нём разносились неожиданно далеко. Шаркающие шаги Борьки, казалось, и вовсе должны были привлечь внимание работников кафе и жителей ближайших домов.

Никто не выглянул ни в двери кафе, ни в одно из окон домов напротив.

Возле дорожного ограждения Борька застыла, глядя на размкошие от дождей коробки, набитые игрушками. Старыми, припылёнными, у каких-то нет рук-ног-лап-ушей, у машинок – колёс или кузовов. Когда-то любимые, а потом ставшие ненужной рухлядью, которую всё же жалко выбросить. Но можно и не выбрасывать – отдать в обмен.

Борислава смотрела и, внутренне холодея, заметила некогда морковно-рыжего зайца. На морде не хватало глаз и носа, мех давно свалялся и потускнел, а из лопнувшего на голове шва торчали клочья наполнителя. Она помнила каждую потёртость на его спине – заяц достался от старшего брата, а тому от кого-то ещё. Должен был перейти «по наследству» младшенькому брату Борьки… Но оказался – в этой вот коробке обменных. Борислава боялась подойти и проверить, осталась ли на спине игрушки записка: половинка тетрадного листа, на котором старательными квадратными буквами было написано «Сашка, мл. бр.».

Борька помотала головой и заметила боковым зрением какой-то блеск. Как назло – рядом с коробкой. Близоруко щурясь (работа за компьютером даром не прошла), она пыталась рассмотреть, что это. Отказываясь верить глазам, нажала вызов последнего абонента. Ещё до того, как экран смартфона возле коробки расцвел сигналом входящего звонка, Борька уже знала: Касьяна не ответит.

Уронив руку вниз, не отменив вызов на своём смарте, она стояла и слушала, как глухо жужжит поставленный на беззвучный режим телефон Касьяны. Но тот вскоре умолк, видимо, разрядился, и снова стал просто отблескивать чернотой дисплея. Словно кем-то выброшенное зеркальце.

Борька, зажмурилась на несколько секунд, и так, вслепую, сделала несколько шагов назад. По счастью, единственная проезжая дорога старой части квартала была пуста. Только ткнувшись пятками в бордюр тротуара, Борислава открыла глаза. За спиной тихо играла музыка из открытых дверей кафе, что-то шипело и звякало, обыденно и мирно. С шумом пролетела стайка голубей, заложив крутой и бестолковый вираж над кронами облетающих кленов. Борислава проводила птиц глазами – они не просто там мельтешили, а словно отворачивали от незримой границы, отделявшей единственный дом давно вымершей улицы от остального мира. Птицы инстинктивно знали, к чему не стоит приближаться даже таким безмозглым созданиям. А может, они что-то видели.

Борислава стояла, так и не поднявшись на тротуар, и смотрела на пятиэтажное здание напротив. Строительная сетка теперь не трепетала на несуществующем ветру. В коробке с игрушками на тротуаре возле заброшки ничего не рыжело. Борька медленно, зигзагами, подняла взгляд – с этажа на этаж, с первого по пятый, благо, сетка просвечивала. Она велела себе не смотреть и не смогла отвести глаз от последнего ряда окон – узких, словно бойницы, под самой крышей.

Все окна были заложены кирпичом или забиты какими-то тряпками. И только одно – второе от левого угла – чернело беспросветным прямоугольным провалом. Цвет стены вокруг был какой-то болезненно-землистый, местами шелушащийся отвалившейся штукатуркой. Проём выглядел зло сощуренным глазом в окружении дряблой нездоровой кожи.

И ощущение взгляда – нечеловеческого, голодного, пронзительного, - вынудило Борьку отвернуться. Втягивая голову в плечи, она поплелась прочь, так и не поднявшись на тротуар, словно что-то удерживало её преодолеть ещё одну границу в виде поребрика.

Границу между обычным миром – и тем, что буравило спину и затылок Борьки почти овеществлённым, исполненным отчаяния и злобы взглядом.

Борислава знала, кто смотрит на неё через узкую щель чердачного окошка, царапая изнутри чердак единственной неестественно длинной рукой с паучьими пальцами. Тщась выбраться, дотянуться, схватить – или вырваться прочь. И кричит, кричит немым истошным криком, который никому не дано услышать, кроме голубей. Или тех, кто однажды придёт к угрюмой, овеянной жуткими городскими легендами заброшке, чтобы прочитать дурацкий детский стишок:

«Чёрный Никтошка,

Выгляни в окошко,

Помоги немножко,

Дам тебе…»

Только теперь это будет Чёрная Никтошка, которая постепенно забудет прежнее имя и всю свою жизнь. И ей останется только одиночество, неутолимый голод и жажда вечной мести…

[1] Баббл-ти (баббл-чай) – чайный напиток с добавлением молока или фруктового сока и шариками из тапиоки или желе. Бывает самых разных цветов, подаётся с широкой трубочкой

[2] Нос – так называют профессиональных дегустаторов ароматов, способных различать до 10 000 ароматических оттенков

[3] Коварство парфюмерии с мускусом как раз и заключается в том, что при нарушенных пропорциях становится довольно отчётливо слышна именно эта аммиачная нота

[4] Речь идёт об одном из самых высоких отелей Москвы SayWow Hotel. Высота над уровнем моря составляет 275 метров (68 этажей), а проживание за стуки – около 7 тысяч рублей.

[5] Дзюдоки – практикующие дзюдо