Нить

Город всегда пах гарью и мокрым бетоном. Даже летом. Днем это можно было списать на машины, на заводские трубы, но ночью запах становился тяжелее, плотнее, словно город выдыхал все, что прятал днем.

Кайден привык к этому так же, как привык к гудящим трубам, к облупленной штукатурке в подъезде и к соседям, которые спорят до хрипоты за полночь, а наутро здороваются, будто ничего не было. Привык и к бару «Третий переулок», где он подрабатывал во вторую смену: липкий пол, хриплый джаз из старых колонок и клиенты, у которых в пьяных глазах плескались вечный недосып и пустота.

Он возвращался домой с рассветом. Оставлял его позади и сливался с пустотой квартиры, которую можно было пройти за двадцать шагов от двери до окна. Казалось, его душа была примерно такой же по размеру — что еще можно взять с сироты. Сирота… Слово, которое звенело пустым колоколом в его голове: ни родни, ни прошлого — только имя, которое он едва произносил вслух.

Холодильник вечно пустовал, на столе копились стопки конспектов. Он числился студентом-заочником, но на лекции давно не ходил: смысла не видел. Учеба не кормила, а жизнь требовала рук здесь и сейчас. Да и вообще, учиться, чтобы быть… кем? Кем-то? А надо ли? Или чтобы работать за те же копейки, которые он уже получал без всяких престижных корочек?

И только иногда, когда город выдыхал свой дым и становился особенно тихим, Кайден ловил себя на мысли: а может, все это неправда. Может, его жизнь должна быть другой. Особенной. Но он быстро отстранялся от таких мыслей. Боялся их, потому что именно с них, говорят, и начиналась та самая болезнь… И потому он заваливался на свою раскладушку, разворачивал сандвич, взятый из общего холодильника с работы, и погружался в привычное месиво серых мыслей о собственной ничтожности.

Он думал провести так остаток своей жизни. Если бы только не произошедшее в баре несколькими неделями позже.

Казалось бы, обычная ночь: дешевое пиво, тягучие разговоры за стойкой, споры каких-то студентов о политике и громогласный хохот грузчиков из угла.

Кайден мыл стаканы и вдруг заметил, как между людьми что-то промелькнуло. Он моргнул, и видение исчезло. Должно быть, просто зарябило в глазах. Такое ведь бывает, если работать по ночам, верно? Он хмыкнул и продолжил совершать идеально отточенные механические действия, но спустя секунду все повторилось — тонкие, почти прозрачные нити тянулись от одного человека к другому. Тонкие, словно паутина, и переливающиеся разными цветами. У пары за столиком они светились мягко, золотисто. У пьяного мужика, орущего на девушку, нить была чернильно-грязной, будто натянутый провод, готовый оборваться.

Страх сковал Кайдена, заставив замереть. Он что… Доработался до галлюцинаций? Или у него в голове выросла какая-нибудь киста от не самого правильного образа жизни? Слишком реально, слишком ясно они ему представлялись. «Хоть бы киста», — сглотнул он собственную мысль и моргнул вновь, но на сей раз эти неведомые нити не исчезли. Его спину под формой облизал холодок и искололи мурашки.

А потом произошло самое жуткое. Та ссорящаяся пара разошлась не на шутку. Все посетители устремили на них любопытные взгляды, но те двое, наоборот, и вовсе не замечали никого. Они давно перешли на оглушающий друг друга крик. И в какой-то момент терпение девушки лопнуло. Она влепила не менее звонкую, чем их перепалка, пощечину и попыталась уйти, как вдруг мужик резко схватил ее за руку. Он дернул ее так сильно, что за взвизгнула и едва не потеряла равновесие, и Кайден — не зная зачем, не понимая как — «дернул» за нить между ними. Не физически: просто в голове его щелкнуло, что та должна ослабнуть, и он совершенно по-детски представил себе, что тянет ее кончик. И нить, будто разом провернувшись, повинуясь ему, так и сделала — ослабла. Мужчина выронил ее руку девушки, поднял глаза, словно очнувшись, посмотрел на нее с каким-то непонятным смущением и извинился.

— Господи… — выдохнул Кайден, опуская излишне натертый стакан в раковину.

Всю ночь он чувствовал, что сделал что-то невозможное. Нечеловеческое. Болезненное. Странная смесь ужаса и восторга переполняла его обычно пустую чашу эмоций до краев. Он был болен магией. Взаправду.

После той ночи нити стали появляться везде. На улице, в трамвае, даже в институтской библиотеке, куда он все-таки зашел однажды. Они были у всех: плотные и теплые, тонкие и дрожащие, или вовсе черные, клубящиеся, как едкий дым.

Он старался не смотреть, но иногда не выдерживал. Его способность першила в горле, как сдерживаемый до слез кашель, и постепенно превращалась в потребность. Он чувствовал, как она меняла его изнутри, и чем сильнее он сопротивлялся, тем крепче был ее натиск. Но он пытался. Пытался сдерживать себя и не давать болезни разрастаться. Он почесывал эту потребность совсем чуть-чуть… В автобусе однажды он подтолкнул парнишку уступить место старухе. Около дома смягчил спор двух пьянчуг, и они даже чокнулись бутылками вместо драки на кулаках.

В эти моменты он чувствовал, будто впервые в жизни мог хоть что-то контролировать. Будто перестал быть маленьким винтиком в системе, которую не понимал ровным счетом никак. Это одурманивало. Вдохновляло. Делало зуд внутри сильнее и нестерпимее.

Но с каждым вмешательством в животе так же рос холод: магия все-таки не зря называлась болезнью. Она меняла умы и сознание, уничтожала психику и перекраивала личность так, чтобы человек становился ее жертвой и рабом. Маги чрезмерно опасны. И именно поэтому их забирали в клиники с белыми стенами, где уколы и таблетки уничтожали все их стремления и желания. Нет потребностей — нет выбросов магии, как-то так это должно было работать. Не идеальная система, но в качестве сдерживания неминуемых преступлений работала неплохо. Даже в новостях регулярно крутили сюжеты с очередными пойманными магами, где в конце под победную музыку показывали серые автобусы лечебниц и бесцветные лица заболевших. Те репортажи всегда заканчивались коротким словом: «безопасность».

И все же магия входила в жизнь Кайдена, как дурная привычка. Это было похоже на тягу. Каждый раз, когда он видел чужие связи, ему хотелось попробовать еще раз и проверить, насколько они послушны. Сначала он оправдывал себя: мол, он же помогал людям, в этом нет ничего плохого. Но чем чаще он дергал за эти нити, тем труднее ему было остановиться. Он научился чувствовать их под кожей, как пульс. Вечером, перед очередной сменой, он сидел у окна и смотрел на улицу. Прохожие тянули за собой эти едва видимые линии, и каждый шаг их представлялся движением по необъятной паутине. Кайден же будто был пауком. Он мог закрыть глаза — и все равно «слышать», куда они были натянуты.

Попутно с этим слухи о магах все больше и больше наводняли город. Посетители бара куда чаще стали рассказывать один другому что-то в духе:

— Слышал, в соседнем районе нашли магичку? Сидела тихо-тихо, а потом взяла и спалила комнату с собственной сестрой. А три дня назад деда загребли, совсем башкой поехал старый, он вообще голову начальника взорвал, прикинь!

Но Кайден даже не вел ухом. Нет уж. Ничего подобного с ним точно не произойдет. Его способности ведь не такие смертоносные.

Иногда он пробовал дотронуться мысленно до какой-то связи. Чаще — из любопытства. В магазине сделал так, что кассир не стал пересчитывать мелочь сварливого деда и улыбнулся ему, так что тот ушел довольным. На экзамене — чтобы преподаватель не задавал вопросы, на которые Кайден не знал ответ. Даже самые маленькие победы кормили его, и пьянящее чувство контроля все разрасталось.

Конечно, случались и промахи. Иногда все происходило слишком резко. В баре однажды он нечаянно потянул за нить между компанией тех самых завсегдатаев-грузчиков, и драка вспыхнула за секунду. Кайден тогда так испугался, что выбежал на улицу и с полчаса не мог заставить себя вернуться. В такие моменты сознание упрямо возвращало картинку новостей: «Еще один молодой человек с аномалиями…»

Кайден не хотел стать одним из них. Поэтому никому не говорил. Даже лучшему другу — Микки. Особенно Микки…

Тот умел появляться тогда, когда Кайден меньше всего его ждал. Дверь хлопнула, и в квартире запахло дешевыми сигаретами и уличным холодом.

— Ты опять забыл закрыть замок, — заявил он, словно у себя дома.

— Ага, — буркнул Кайден, не оборачиваясь; он сидел над тетрадью, где уже двадцать минут бессмысленно водил ручкой.

— Учишься? — с насмешкой спросил Микки, плюхаясь на стул напротив. — Тебе оно зачем? Все равно потом будешь натирать стаканы до седых волос.

Микки был из тех, кого по первому впечатлению называли «ушлыми». Всегда с прищуром, с кривой усмешкой, с привычкой говорить чуть громче, чем нужно. Казалось, он ничего не воспринимал всерьез — ни работу на складе, где задерживался через день, ни собственную жизнь, которая медленно катилась под откос. Но за этой бравадой в нем было что-то упрямо доброе. Например, Микки мог отдать последнюю купюру какой-нибудь попрошайке, а потом неделю питаться лапшой из пакетиков и водой из-под крана.

— Смотрел новости? — спросил он, щелкнув зажигалкой. — Снова кого-то забрали. Прямо с остановки. Шиза, а? Представь только: вот стоишь себе, ждешь автобус, и тут бац — тебя объявляют больным и под белы рученьки увозят!

Кайден внутренне сжался. Ручка замерла в его руке.

— Мало ли, может, и правда больной был.

— Ага, «больной». — Микки скривился. — Скажи это тем, кто потом орет из окон психушки. Ты ж слышал их хоть раз? Ночью, если в сторону окраины идти.

Кайден слышал. Высокие звуки, тонущие в ветре, похожие на вой. Но он никогда не решался подойти ближе. Казалось, если он приблизится, то неминуемо станет одним из них.

— Так и должно быть, — тихо сказал он, чувствуя, как внутри холодеет. — Они же опасные.

— Опасные? — Микки рассмеялся. — Да половина тех, кто в твоем райончике живет, опаснее. Ты вообще видел своих соседей? Но их же не забирают.

Кайден промолчал. Он знал: спорить с Микки бесполезно, он всегда цеплялся за противоречия и давил на самое непопулярное из них просто чтобы выделиться.

Чуть позже они сидели на кухне, пили чай из разных кружек: Кайден — из треснутой белой, Микки — из жестяной, которую он сам притащил когда-то. За окном шумел город: трамвай со треском сворачивал на поворот, где-то на соседней улице кричала сирена.

— Ты знаешь, — сказал Микки, откинувшись на спинку стула, — я думаю, эти психушки — часть глобального плана. Правительству просто нужны козлы отпущения. Чтобы люди боялись и во всем их слушались.

— Ты ходячая паранойя, Мик, — Кайден попытался усмехнуться. — Твою бы рожу выставлять на сайтах с теориями заговора.

— Да? А ты никогда не замечал, что у тех, кого забирают, часто нет ни родни, ни влиятельных знакомых? Там же первые в списках сплошные сироты, одиночки и нищие. Прям как ты, друг мой. Ну, или как я.

У Кайдена в груди что-то кольнуло.

— Хватит, — выдавил он. — Я не хочу это обсуждать.

— Ладно, — легко согласился Микки и тут же улыбнулся. — Но знай, если тебя когда-нибудь заберут, я продам твой хлам и куплю себе мотоцикл.

Они оба засмеялись, и напряжение чуть отпустило. Но Кайден все равно долго не мог успокоиться. Потому что даже в этот момент он ясно видел: между ними с Микки тоже тянулась нить. Яркая, прочная, со странным синеватым свечением. И чем сильнее Микки говорил — словами или поступками — «я не брошу тебя, друг», тем прочнее она становилась. И Кайден понимал, что именно эту нить он не имел права трогать. Никогда.

Вот только Микки будто чувствовал, что с другом что-то происходит.

— Ты стал странный, — сказал он однажды вечером, когда они сидели на крыше их дома. Там было прохладно, и ветер разносил запахи города: копченой колбасы с соседнего ларька, бензина, мокрого асфальта.

— Странный? — переспросил Кайден, притворяясь равнодушным.

— Ну… раньше у тебя глаза были уставшие. А теперь горят. И смотришь ты так, словно… как насквозь.

Кайден сжал перила. Он понял, что Микки догадался. Не впрямую — но близко.

— Ты просто мнительный.

— Может быть, — пожал плечами Микки. — Но не делай из меня дурака, ладно? Скажи, если что случилось. Я тебя не брошу, зуб даю! Даже несколько.

Они замолчали. И нить, связывающая их с Микки, стала еще ярче.

— Ты видел новые билборды? — спросил Микки спустя время, закуривая. — «Если рядом с вами человек ведет себя странно, сообщите по номеру».

— Да.

— Я вот думаю, — продолжил он, — они хотят, чтобы мы друг друга боялись. Чтобы все стучали.

— А ты бы сдал? — спросил Кайден.

— Если б был уверен, что человек больной? — Микки прищурился. — Не знаю. Наверное, нет. Я же не врач все-таки! А ты?

Кайден вновь смолчал. Могло ли быть так, что за каждым вопросом Микки стояло что-то большее, чем шутки или пустой разговор? Будто нарочно проверял его.

— А, забудь, — хмыкнул в итоге Микки и передернул плечами. — Пойдем, а то еще на самом деле заболеть не хватало.

Одним дождливым вечером Микки привел в бар рыжеволосую девушку с веснушками. Ему всегда нравились такие, как он говорил, они напоминали ему осень. Сначала они втроем сидели за стойкой, смеялись, но потом Микки ушел звонить, и Кайден остался с ней наедине.

Она рассказывала что-то про учебу, и Кайден видел, как ее нить к Микки тянулась едва заметно, совсем тоненько. Но от Микки к ней тянулась связь гораздо ярче. Он вдруг поймал себя на мысли: а что если чуть-чуть подтолкнуть их друг к другу? Усилить связь? Сделать так, чтобы она увидела в Микки того, с кем захочет прожить остаток дней?

Он не успел и подумать, как все внутри него потянулось к ней, и нить вспыхнула. Девушка внезапно замолчала и посмотрела в сторону, где стоял Микки. В глазах ее блеснуло что-то мягкое, теплое и однозначно влюбленное. Кайден похолодел. Он не хотел… или хотел? Это оказалось так просто. Одно движение — и чужая жизнь переворачивается. Когда Микки вернулся, девушка улыбалась уже иначе. И глядя на это, Кайден не мог унять жгучее чувство вины. Он переступил ту самую грань.

И с тех пор все проходило слишком легко. И слишком сильно. Одно легкое движение — и он мог даже внушить человеку чувство, которого в нем изначально не было. Создать нить из пустоты, связать двух людей или разъединить их, потому что так им станет лучше. Иногда Кайден даже сомневался про себя: если бы магия и вправду была болезнью, почему она приносила столько пользы?

Иногда он чувствовал себя почти героем. Иногда — чудовищем. Он действовал только из благих намерений. И уже не мог остановиться. Даже несмотря на то, что случилось с Микки. Впрочем… Он с новообретенной девушкой выглядели счастливыми. Мик даже курить бросил, настолько благотворно она на него повлияла.

И все же с той ночи Кайден стал подолгу ворочался в кровати. Казалось, что нити, которые он дергал днем, стали возвращаться к нему во снах. Они опутывали руки, шею, тянули в разные стороны, выжимая из глотки крик. Он просыпался в холодном поту. Страх стучал в висках и разгонял сердце за сотню ударов в минуту. Но не страх того, что его поймают. А страх потерять контроль.

Шло время. Город не щадил. На стенах появились новые плакаты — грубые буквы, призывы жаловаться «при малейшем подозрении». На главной улице поставили небольшие пункты «первичного осмотра» — люди в зеленых жилетах просили предъявить документы и спрашивали, нет ли у вас необычных симптомов. Камеры плодились на каждом углу. Мужчины в одинаковых плащах сидели в парках, делая вид, что кормят голубей, пока их взгляды скользили по прохожим слишком пристально.

И все равно, возвращаясь вечером в бар, он снова дергал за чужие нити. Потому что уже не мог иначе. Потому что чувствовал себя живым только в этот момент. Магия начала приносить плоды ощутимее, и это делало ее еще притягательнее. В конверте с стипендией оказалась сумма чуть больше ожидаемой. Постоянные клиенты стали оставлять больше чаевых. Коллега-сменщик делился своим сытным обедом и иногда даже его матушка заботливо передавала для Кайдена несколько плошек домашнего пирога.

Однажды поздно ночью к стойке пришел мужчина. Он заказал двойной виски, но не сделал ни глотка. Его глаза словно сканировали Кайдена весь вечер.

— Говорят, у вас тут кто-то «интересный», — и улыбнулся так, будто это шутка, но голос его звучал ровно, механически. — Надо быть осторожнее.

— У нас тут спокойное место, — отмахнулся он и кивнул на нетронутый мужчиной стакан. — Обновить?

Мужчина ухмыльнулся, оставил неприлично большую сумму на стойке и покинул бар раньше, чем Кайден решил, трогать его нить или нет.

После этого вечера Кайден начал замечать подобных людей среди посетителей чаще. Мужчины с одинаковой походкой и одинаковых плащах. Они сидели в машине и ждали, или гуляли по улице и останавливались слишком долго около тех, кто попадался им на пути.

Микки негодовал и сердился. Упрекал власть в излишней придирчивости к своему населению, несколько раз ругался с представителями службы по отлову магов, силясь выдворить их хотя бы из бара, а затем и вовсе стал проверять все двери и акустически слабые места в квартире на прослушку.

Кайден постепенно заражался его паранойей. Он ходил по бару как по минному полю: смотрел на людей, считывал нити, думал, насколько далеко можно дернуть, чтобы получить еще одну маленькую победу в свой карман и не привлечь непрошенное внимание. Каждый раз, когда он использовал силу, в животе росло чувство тошноты. Но все равно он продолжал.

Вскоре на работе усилилось давление. У одного из постоянных клиентов появились «внезапные» припадки, после которых он бредил, будто «видел огонь в глазах». Служба и полиция приезжали в бар. Им улыбались, говорили, что это лишь очередной перебор с алкоголем. Но на следующее утро начальство настойчиво просило показать видеозаписи. После они стали даже проверять телефоны у персонала.

Город задышал особенно тяжело. По радио вещали о новых рейдах, по телевизору мелькали репортажи с операциями по выявлению психических аномалий. В баре царил аншлаг. Люди шли, чтобы забыться, и забывались — при свете неоновых ламп, среди дешевого дыма и музыки. Кайден уже разорвал несколько угольно-черных нитей и принялся беззаботно натирать стаканы, как тут он увидел его.

В дверях возник тот самый мужчина, что не сделал ни глоточка виски. Он был в плаще и именным бейджем на шее. В глазах его лезвием сверкала холодная сосредоточенность. Он оглянулся, сделал пару шагов, как будто ища кого-то. Микки, который как раз спорил с каким-то клиентом, взглянул в его сторону и нахмурился.

— Мне кажется, нам пора уходить, — сказал он шепотом, когда Кайден подошел ближе.

— С чего бы? — нахмурился Кайден.

— У меня плохое предчувствие.

— Не глупи, — как можно тише произнес он, чувствуя, как все сжимается внутри от напряжения.

Они решили остаться. Возможно, из гордости. Возможно, из трусости. Возможно, из того, что бар был их маленьким островком жизни — и уход означал признать поражение.

Когда минутой позже в бар вошли несколько человек в таких же плащах, атмосфера изменилась за секунду. Телефонные экраны потухли, разговоры оборвались, даже смолкла музыка. Эти новые, пришлые, в отличие от первого мужика, не медлили. Они распространились по залу, как тени, выхватывая из замершей толпы то одного, то другого посетителя и безжалостно утаскивая их за собой.

Один из них остановился прямо у их стойки. Мужчина посмотрел на Микки — и, к удивлению Кайдена, его взгляд задержался именно на нем. Микки встал и выпрямился.

— Все в порядке, ребята? — спросил он, как обычно, слишком громко.

— Просто проверка, — ответил мужчина. — Прошу ваши документы.

Кайден почувствовал, как внутри все застыло. Ухмылка Микки искривилась сильнее обычного. Он хотел вмешаться, объяснить хоть что-то, сделать так, чтобы проверка прошла мимо. Но горло пересохло. Микки спрятал руку в кармане. «Ну все, сейчас проверят и отпустят», — думал он. Но вместо документов Микки вытащил из кармана согнутые в неприличном жесте пальцы. Мужчина, не изменившись в лице, попросил Микки пройти с ним. Микки усмехнулся, как всегда: криво, задиристо, чтобы спрятать страх.

— Ну что, парни, может, вы не того ищете? Я-то тут всего лишь…

Его голос утонул в жестком тоне одного из агентов:

— Пройдемте. Вопросов будет немного.

Подошли остальные. Они взяли его за локти. Ловко, без грубости, но в этой мягкости было больше ужаса, чем если бы они били дубинками.

Кайден смотрел, и у него перехватило горло: он видел, как тянутся нити от рук агентов к Микки. И эти нити были чернее ночи. Они опутывали его, связывали его друга так, как никого до этого. Эти агенты… Они действительно подозревали Микки.

«Они ошиблись. Ошиблись. Это я. Это я. Это я…» — стучало внутри. Мозг лихорадочно работал. «Сейчас подойду. Скажу все. Он не маг. Он просто пьет много, болтает лишнего». В горле — сухость, будто проглотил песок. В глазах — резь, мир будто задымился. Он слышал, как сердце билось так сильно, что могло выдать его с потрохами. «Подойди. Скажи. Сделай что-то. Не смей молчать!» Но вместе с этим: «Они заберут нас обоих. Никто не вернется. Я не вернусь».

И в этот момент Микки посмотрел прямо на него.

Короткий взгляд — ироничный, но уже с щербинкой страха. Подмигивание, которое должно было сказать: «Не переживай, я справлюсь. Пустяки». Но в уголках губ дрогнула тень. В глазах мелькнуло: «Не оставляй».

Он хотел окликнуть их. Хотел.

Но ноги приросли к полу.

Дверь захлопнулась. И внутри Кайдена все оборвалось.

Эта ночь разделила его жизнь на «до» и «после».

Нити, что он дергал раньше в свое удовольствие, теперь казались ему не инструментом, а скальпелем, которым он перерезал их с Микки связь. В груди гудела постоянная, равномерная боль. Он снова и снова видел взгляд Микки: наигранная усмешка, невысказанная просьба, страх предательства. Этот взгляд раздирал его изнутри.

Он почти не спал. Ходил по квартире, мыл руки до красноты, как будто можно было смыть водой память. Ходил на работу и делал вид, что все как обычно, пусть теперь каждый посетитель казался ему подозрительным. Он отвечал клиентам через щелку зубов, как если бы боялся, что в любую минуту кто-то спросит: «Вы знакомы с Микки?» И если раньше он умел искусно вытягивать нити, то теперь он не мог даже из себя вытянуть лишнее слова. Черт, он даже не смог позвонить девушке Микки и все рассказать.

Магия разрушила их жизни. Через пару дней Кайден твердо решил поставить точку. Ни малейшего магического толчка, ни единой мысли о нитях, ни даже взгляда на них. Это была попытка искупить вину, извиниться перед миром за предательство, пробить себе дорогу к нормальной — пустой, но честной — жизни.

Дни тянулись. Кайден пытался начать все заново: учил лекции, делал заметки, заслуживал зачеты своим скудным умом, а не магией. Ушел из бара, устроился на дневную подработку на тот самый склад, где работал Микки, фактически заменив его, и от того чувствовал себя еще паршивее. Он звонил Микки лишь поначалу, но когда таблетки совсем задурманили голову друга, то перестал звонить вовсе.

Прошло несколько недель. Но забвение так и не наступило. Магия начала скрестись в нем все сильнее в безнадежном поиске выхода. Старые привычки тянулись к нему. Иногда он возвращался к ним, как наркоман к игле: один взгляд, и нить подсказывала ему решение проблемы. Именно поэтому он при любом удобном случае просто закрывал глаза.

Но однажды ночью в подворотне у его дома произошел скандал. Двоим парням нужны были деньги, и один достал нож. Женщина, что шла мимо, замерла от неожиданности. Они обступили ее, зажали в угол, и сердце Кайдена сжалось. Он видел, как задрожали нити между ними: нить ножа — черная и грубая; нить страха — тонкая и трепещущая; нить женщины — истонченная и прозрачная. Он мог уйти. Он мог сделать вид, что это их дело, не его. И сделал выбор, который был громче всех его обещаний себе, — он вмешался.

Его магия вырвалась наружу без предупреждения, как птица, вырвавшаяся из клетки. Он не думал, только действовал в порыве. В голове был лишь стук, только желанная цель: остановить нож. Рука его мысленно охватила нить ножа и разом ослабила ее, словно туго натянутую струну. Лезвие дрогнуло, мужчина замер. Воздух сжался, как прозрачный купол. Женщина упала на колени, задохнувшись от страха. И тут вся улица вдруг напомнила о себе, словно одна качнувшаяся паутинка встрепенула собой всю сеть разом: послышались лай собаки, визг шин, чей-то далекий неуместный смех.

Кайден подбежал, спугнув преступников, и упал на колени рядом с женщиной. Руки его тряслись, на лбу выступал пот. Он чувствовал абсолютную опустошенность и бесконечную усталость, и вместе с тем — странное облегчение: он сделал что-то важное.

Женщина благодарила его дрожащим голосом, но Кайден почти не слышал слов. Все звуки будто доносились из-под воды. Он смотрел на свои руки и понимал: в этот раз он не просто дернул за чужую жизнь ради собственной выгоды или мимолетного облегчения. Он сделал это потому, что иначе было бы невозможно. И этой невозможностью он, казалось, должен был гордиться.

«Используй силу во благо» — звучало бы уместно, как клише, вот только он больше не был уверен, что «благо» обязано быть связано с вмешательством магии. Ведь то, что он сделал, исходило из инстинкта. Он спас, как это случилось в день пробуждения его способности.

Когда он помог женщине подняться, она едва держалась на ногах. Ее нить теперь была не такой прозрачной — та словно чуть окрепла, набравшись сил из пережитого. И в этом Кайден видел не победу магии, а победу самой жизни.

Он шел домой по пустынным улицам и чувствовал, что город стал другим. Нити вились вокруг — напряженные, рваные, натянутые, как струны перед грозой. И каждая из них будто знала его имя.

В подъезде пахло сыростью. Кайден сел на ступеньку перед своей квартирой и закрыл лицо руками. В памяти снова вспыхнули глаза Микки — живые, отчаянные. Его лучший друг был там, за белыми стенами, и уже терял самого себя под таблетками и уколами. Кайден наконец-то принял истину — никакое отрицание не избавит его от магии. Но еще яснее он понял другое — он обязан вытащить Микки. Потому что он не сможет иначе. И это решение никак не подвязано на магии. Напротив, он может обойтись и без нее. Потому что магия разрушила их обоих, а вернуть друга можно было лишь тем, что магия никогда не умела дарить — верностью и простым человеческим выбором.

И с этой мыслью он встал, впервые зная, куда и ради кого он должен идти.