Ноченька.

Ноченька

Вечер не обещал откровений. Всё было как обычно: я вернулся с работы абсолютно разбитый. Усталость была такой густой, что мысль об ужине — вернее, о необходимости его готовить — казалась неподъёмной. Кое-как попив пустого чая, я рухнул в постель. В комнате стояла плотная, осязаемая темнота.

Но сон не шёл. Тело ныло от изнеможения, а ум продолжал лихорадочно бодрствовать. Я ворочался, вставал курить, снова ложился, измеряя лопатками жёсткость матраса. В какой-то момент желание уснуть превратилось в пытку: что-то в самой атмосфере дома мешало мне провалиться в забытье.

Я прислушался. Сначала — привычные звуки: на кухне настойчиво, с равными интервалами капал кран. Будильник на тумбочке едва слышно тренькал пружинками, словно ворчал на время. Где-то за окнами, в другом мире, шуршали шинами редкие машины. А здесь, совсем рядом… кто-то плакал.

Я присмотрелся, позволяя глазам привыкнуть к сумраку, и замер. Там, под подоконником, свернувшись маленьким тёмным комочком, сидела Ночь. И она тихо, почти беззвучно всхлипывала.

Забыв про усталость, я сел на кровати и снова закурил. Сон смыло волной странного, холодного спокойствия. Появилось ощущение той предельной ясности, которая бывает только после долгой бессонницы. Стало пронзительно грустно и одиноко.

Ночь постепенно успокоилась. Мы сидели вдвоём в пустой комнате — каждый в своём одиночестве, но всё-таки вместе — и смотрели в пустоту перед собой.

Должно быть, я погрузился в какое-то подобие транса, потому что не заметил, как она начала говорить. Её голос не звучал — он проникал сразу в мысли, и я передаю её рассказ так, как запомнил его тогда.

«…Дом Солнца стоял прямо напротив нашего. Мы дружили с самого начала, а как иначе? Родители всегда были неразлучны, вот и мы с Солом — так я его называла — росли как одна семья. Где он, там и я; куда я, туда и Сол. Только спали мы в разных домах.

Многие называли меня Ноченькой, но только у него это выходило так, будто это имя — наш общий секрет. Больше всего на свете я хотела слышать это снова и снова. Хотела, чтобы он звал меня по имени каждую секунду нашего вечного детства.

А потом наступил мой день рождения. Были гости, подарки, суета, но я ждала только его. Без Сола даже самый яркий праздник казался мне сумерками.

Я подошла к окну и увидела его во дворе. Родители Сола что-то горячо объясняли ему, размахивая руками, и в груди у меня шевельнулось нехорошее предчувствие — тяжёлое, липкое. Я бросилась к двери, чтобы встретить его, но он уже стоял на крыльце.

Я улыбнулась, но тревога не исчезла, она пробежала по коже ледяными мурашками. Сол молчал. Он просто протянул мне свёрток.

Развернув его, я ахнула. Это была накидка — вещь невероятной, неземной красоты. По самому её подолу шла ярко-оранжевая полоса. Поднимаясь выше, она тускнела, переходя в нежную серую дымку, которая постепенно сгущалась, превращаясь у воротника в глубокую сине-чёрную бездну. А по плечам были рассыпаны сотни крошечных, ослепительно ярких звёзд. Я тут же накинула её на плечи и не снимала до самого конца праздника.

На следующее утро я, всё в той же накидке, выбежала во двор и замерла в оцепенении. Между нашими домами вырос забор. Высоченный, сложенный из грубого, холодного камня. Я бежала вдоль него, пытаясь найти край или хотя бы дверь, но преграда казалась бесконечной. Я начала звать Сола.

Он отозвался сразу. Он тоже был там, за камнями, и тоже не понимал, что произошло. В отчаянии я принялась ковырять кладку пальцами, и слышала, как он делает то же самое с той стороны.

Наконец мне удалось расшатать и вынуть небольшой камень. Образовалось крошечное отверстие. Я позвала его и прильнула к щели, надеясь увидеть любимые глаза.

В ту же секунду страшная боль обожгла лицо. Я ослепла от невыносимого, яростного света. Закричав, я отшатнулась, закрывая глаза руками. В ушах гудело, а ладони чувствовали, как пульсирует обожжённая кожа. Когда боль немного притупилась, я услышала его испуганный голос: "Что случилось?"

Конечно, я соврала, что всё в порядке. Но дышать от боли было почти невозможно. По какому-то наитию я решила просунуть в отверстие руку — просто чтобы коснуться его. И снова волна жара. Отдёрнув руку, я увидела, что она стала пугающе красной, кисть не сгибалась.

Я заплакала. От ужаса, от непонимания, от жгучей боли и осознания того, что я больше не могу его видеть.

И тут я услышала: "Ноченька!.."

Это стало последней каплей. Я сорвалась с места и побежала вдоль забора. Куда — неважно, лишь бы подальше от этой боли. Домой я так и не вернулась.

Это было бесконечно давно. Мы оба выросли. Теперь никакой забор нас не удержит, но мы всё равно не можем быть вместе. Я ухожу, а Сол ищет меня и всегда идёт следом. Я чувствую его тепло у себя за спиной, а он… он, наверное, чувствует мой холод».

Ночь замолчала. Я продолжал сидеть на кровати, глядя в окно на пустую улицу. В комнате заметно посвежело. Тени под подоконником больше не было — Ночь ушла.

Я встал, чтобы закрыть окно, и замер. Далеко на горизонте уже занималась ярко-оранжевая полоса. Она плавно перетекала в серую дымку, которая выше становилась густо-синей, и там, в вышине, ещё дрожали последние, самые стойкие звёзды.

Был ли это сон? Судя по переполненной пепельнице — нет. Но судя по тому, что усталость исчезла, уступив место странному покою, — это была самая важная встреча в моей жизни.