Ночи Рештáна: Яд песков

Кто не станет волком, того волки загрызут[1].

Острая вспышка боли заставила Мáлика резко сесть. В пересохшем горле замер так и не родившийся крик. Жадно хватая ртом воздух, хали́ф[2] держал руку на правом плече, пытаясь унять судорогу, прекратить еженощную пытку.

В висках пульсировало. Хлопковая простыня неприятно липла к мокрой от пота груди — Малик давно не укрывался ничем иным. В отличие от раскаленных дней, ночи в Рештáне были холодными, но халифа мучил жар. Последние месяцы превратились для него в тягучую пытку. Болезнь лишила правителя сил, покоя и сновидений, но пробудила в его разуме безумные кошмары, иллюзии, приходящие наяву, и неутолимую жажду крови.

С наступлением сумерек его одолевал странный недуг: лихорадка, приступы ломоты в теле. Будто незримая рука Луноликого[3] скручивала сухожилия, вонзала ледяные иглы в напряженные мышцы, пробуждала безумное желание умереть или убить.

Некто управлял телом Малика, загоняя его сознание в глубины кошмара, откуда он наблюдал, как собственные пальцы сжимают рукоять шамшира[4], ноги ведут по дворцовым коридорам и покоям; этот Некто наслаждается звуком стали, скользящего по полу и стенам лезвия, впитывает страх окружающих. В ночные часы безумный халиф оставлял за собой рассеченные тела караульных, попавшихся на его пути, а наутро ничего не помнил. Лишь подсыхающая на пальцах кровь говорила о случившемся.

И только Дэ́ва оставалась подле супруга, расслабляя его мышцы своими нежными, сильными пальцами, втирая целебные мази и успокаивающие масла в смуглую кожу, виски, где пульсировали вены; расчесывала короткие волосы Малика, пока лекари не обрили халифа и не нанесли серебряными иглами татуировки. От макушки и почти до кончика носа, по рукам и груди пролегли символы молитвы, которые должны были защитить его душу и разум от страшной болезни и власти Луноликого. В чернила добавили сильное и вместе с тем опасное для жизни лекарство.

Приближенные считали халифа одержимым тьмой. Их шепотки передавались от одного визиря[5] к другому, заставляя Малика поверить в этот непрекращающийся кошмар.

Ледяной порыв ветра всколыхнул шелк балдахина, и халиф перевел взгляд темных глаз на пустующее рядом место. Смятая простыня, подушка Дэвы скользнула на пол, но самой жены в постели не оказалось.

«Где же она?»

Воспоминание о прошлом, как светлый призрак, возникло перед глазами Малика.

Тогда в честь его восшествия на престол устроили празднество.

Воздух в покоях был густым и сладким от аромата розовой воды и амбры. Юный, полный сил халиф, еще не успевший ощутить всю тяжесть правления, наслаждался танцем-наложниц. Они появлялись из-за резной ширмы одна за другой, разодетые в шелка цвета заката. Золотые украшения с изумрудами, сапфирами и рубинами украшали их руки, шеи. Девушки, одна прекраснее другой соблазнительно извивались, показывая гибкость тел в такт мелодии уда и дарбука. Они улыбались, их глаза, подведенные сурьмой, блестели, силясь поймать взгляд Повелителя, от которого зависели их судьбы.

Золотые подносы ломились от яств, дурманящий разум медовый напиток золотился в кубке.

Малик наблюдал за наложницами с интересом. Они были прекрасны, эти дивные создания из Дворца Слез, но ни одна не заставила его сердце дрогнуть. До тех пор, пока не вышла она — Дэва. В ее глазах читалась дерзкая уверенность. Каждое движение ее рук, соблазнительный изгиб бедер были обращены к халифу. Цвет ее наряда глубокого винного цвета, отличался от светлых оттенков соперниц, шелк облегал фигуру, обнажая в дерзких прорезях бронзовую, гладкую кожу. Дэва танцевала так близко, что Малик почувствовал исходящий от нее легкий, пьянящий аромат жасмина.

Она не опускала глаз. Ее томный взгляд, покорил халифа. Малик, привыкший к подобострастию, ощутил странное волнение.

Позже, он приказал привести девушку в свои покои.

Дэва вошла к нему не с опущенной головой, в ней не было ни покорности, ни… страха.

— Не боишься меня? — спросил Малик, откинувшись на подушки.

— Страх — удел слабых, Повелитель, — ответила наложница спокойным голосом.

Ее взгляд, слова заставили Малика усмехнутся от подобной дерзости. Она не льстила ему, а говорила, как с равным. И когда пальцы Дэвы, коснулись его висков, чтобы снять напряжение дня, Малик почувствовал не просто расслабление, а желание обладать этой наложницей. Связать себя с ней самой крепкой цепью.

Малик ступил на мраморные плиты, и те обожгли холодом его босые ступни. Идя по полу, словно по иглам, халиф вышел на айва́н[6]. Мрачные облака прикрыли диск луны, оставив лишь кусочек, чей тусклый свет падал на гладь длинного бассейна. Только в воде мужчина почувствовал, как боль отступает, и смог немного вздремнуть в овальной чаше.

От светлых плит исходило едва заметное свечение, исчезая под сложенными горкой атласными подушками, бронзовым подносом с давно остывшим пряным вином и лежащим без дела мечом. Дэва любила отдыхать рядом с повелителем, опустив ноги в бассейн. Между колонн, укрытых завесой полумрака, кто-то был. Малик слышал голоса и женский смех, такой знакомый, будоражащий разум.

Шагнув к подушкам, халиф поднял шамшир и плавно вытянул клинок из ножен. Сталь блеснула, притягивая к себе лунный свет.

Бесшумно ступая по плитам, халиф замер в коридоре. Две тени отделились от испещренной зазубринами колонны. Люди прижимались друг к другу, как позволено лишь женатым. Мужские руки скользили по полуобнаженному женскому телу, затянутому в золотистый шелк. Пальцы ласкали вздымающуюся грудь, гладили бедра. Мужчина в черном будто желал навеки соединиться с ней и не отпускать. Их губы слились в поцелуе.

Облака больше не скрывали луну, позволив Малику разглядеть Дэву в объятьях Ифрáта. Тьма и безумие захлестнули разум халифа, отобрали волю и оставили только знакомую жажду с горьковатым, отдающим железом привкусом на губах.

Его рука молниеносно вскинула шамшир. Где-то из глубины своего сознания Малик наблюдал за происходящим. Вновь Некто управлял его телом, разрезая пространство перед собой мечом. Халиф сражался с братом, обнажившим против него клинок, видел его зловещую улыбку на прекрасном лице в обрамлении темных, смазанных дорогим маслом кудрей.

— Убей его, Ифрат! Убей! — кричала Дэва, пока Малик не оттолкнул брата ногой и не оборвал голос предательницы, вогнав шамшир в женскую грудь.

С каким удовольствием он это сделал! Темная сторона ликовала, упивалась каждым звуком, запахом. С чавканьем халиф выдернул клинок из тела жены, и его лицо обдало горячими брызгами. Малик направил окровавленное острие на своего главного врага, и будто сквозь вату услышал собственный крик: «Стража!» — похожий на рев

Прижимая ладонь к груди, словно его ранили, Ифрат посмотрел на Малика и увидел монстра, чьи глаза заволокла черная пелена. Лицо, перепачканное в крови, стекающей на татуированную грудь, скалящийся рот. Халиф надвигался на него, готовый прикончить. Где-то раздались голоса приближающихся стражников.

— Не сегодня, Малик. Однако я вернусь, чтобы отомстить, — процедил Ифрат и, свистнув, побежал по коридору, скрывшись в одной из арок.

Далекий топот не остановил халифа. Он кинулся за братом, убивая оказавшихся перед ним подручных Ифрата. Топтал их тела, слизывал брызги крови с губ и не мог насытиться. Однако правитель упустил время… Брат исчез, воспользовавшись тайным ходом. Дэва открыла для него эту дверь и впустила во дворец. Змея, которую халиф пригрел на своей груди.

Стоя в окровавленном наряде на балконе с видом на Рештан, Малик наблюдал, как тьма ночи отступает. Приближался рассвет, и кто знает, что он принесет халифу. Больше он никому не позволит к себе приблизиться.

«Если на то будет воля Солнцеликого».

****

«Уже мало кто вспомнит Лажвардовый[7] город Рештáн, настоящее сокровище Востока, чьи кобальтово-синие минаре́ты[8] возвышались над домами, а дымящиеся бадги́ры[9] служили морякам ориентиром. Ураганы и песчаные бури разрушили город, не оставив после себя ни камня. Теперь о нем рассказывают лишь сказки, с замиранием представляя волшебство, что там происходило».

Базар в Рештане оживал поздним вечером с наступлением долгожданной прохлады и сумерек, когда в небе загорались искры звезд. Будто Луноликий взмахнул своей темной дланью, и из его рукава просыпались серебряные монеты, замерев в небе. В такие ночи небесная синева становилась лиловой, а облака напоминали размытые водой образы.

Торговцы натягивали пестрые шатры, зажигали многочисленные фонари, и широкие улицы заполняли товары, разложенные на грубо сколоченных столах, а то и прямо на земле. Багровые стены домов скрывались за свернутыми коврами, ворохом тканей и холщовыми мешками, набитыми ароматными специями. На ветру развевались прозрачные отрезы шелка и атласа, а на укрытых черным бархатом столиках переливались украшения: черненое серебро для мужчин, красное золото для женщин, стояли яшмовые и малахитовые шкатулки с драгоценными камнями.

Воздух наполняли соблазнительные ароматы сочных дынь и арбузов, сменяющиеся запахами приготовленной на костре рыбы, кальмаров и кебаба, пряных томатов и свежеиспеченной питы. Разрезанная на половинки хурма истекала карамельным соком.

Если отойти от прилавков с едой и окунуться в базарный водоворот рядов и людей, окажешься в завесе дыма от кальянов. Путники и местные завсегдатаи в тюрбанах, фесках восседали на мягких коврах, круглых подушках, перебирали четки и курили. Их руки обвивали ребристые змеи-шланги, соединяющиеся с пухлыми колбами, внутри которых булькала синеватая вода или белесое молоко.

Люди пили крепкий кофе, закусывали сладостями, лежащими на медных подносах: карамельной пахлавой, рахат-лукумом с корицей, пригоршнями сухофруктов, цукатов и орехов. Цитрусовый дым кальянов овевал их, смешиваясь с паром, поднимавшимся от глубоких чаш, в которых бурлило терпкое карминовое вино, разбавленное ключевой водой и сдобренное медом со специями. Напиток источал дивный аромат, заманивая испить чашу-другую.

Ночи в Рештане были поистине холодными, а согревающий напиток и бишт[10] из верблюжьей шерсти на плечах как нельзя лучше способствовали длинным беседам собравшихся. Среди них сидел и Сказитель.

Черный платок сполз с его тюрбана, скрывающего пышные седые волосы, и замер складками на груди, укрыв серебряную рукоять ятагана. Он полулежал, опершись боком о широкую подушку и положив локоть на круглый низкий столик. Выпуская кольца ароматного дыма, Сказитель вел мрачный рассказ о несчастном юноше, отравленном любимой женой. Слушатели ловили каждое его слово, а проходившие мимо замирали, напрочь позабыв о делах, по которым пришли на базар.

Склонив голову, Сказитель внимательно наблюдал за толпой, пока не заприметил фигуру в парандже. Подведенные тушью глаза сверкали, будто два сине-серых лазурита над черным шелком.

— Вместе с ядом на юношу обрушилось невиданное проклятье. И с наступлением ночи он впадал в безумие. Однажды его жена взмолилась Луноликому, прося о помощи. Тогда с неба упала звезда, превратившись на женской ладони… — Сказитель сел и вытянул правую руку, показав гостям каплевидный лунный камень, — …в слезу, которую поместили в пузырек с ядом. И нашептал Луноликий, чтобы девушка добавляла молодому супругу по две капли в течение года, и тогда ее терпение будет вознаграждено, и она сможет избавиться от ненавистного супруга. Так девушка и поступила, добавляя яд в еду и питье ничего не подозревающего юноши… — Взгляд Сказителя встретился с синими глазами женщины, и до конца истории старик неотрывно смотрел на нее.

Когда Сказитель умолк, по толпе прокатился вздох, будто все и не дышали, завороженные его голосом. Люди вновь заспешили по своим делам, сетуя на увлекательную историю, заставившую их позабыть о собственной жизни.

Сказитель поманил оставшуюся слушательницу к себе. Женщина в черном приблизилась и устроилась рядом на запыленном, некогда бордовом, а теперь блеклом ковре, скрестив ноги. Край платка упал, открыв ее лицо: нежная бронзовая кожа мерцала в свете ламп, словно присыпанная золотистой пудрой. Пухлые губы цвета персика расплылись в улыбке, обнажив ровные белоснежные зубы.

— Вот ты и вернулась, маленькая птичка. — Сказитель коснулся двумя пальцами губ, а затем — покрытого чалмой лба. — Да улыбнется тебе Солнцеликий и принесет удачу.

Мужчина потер свою пышную бороду. Девушка склонила голову набок, обвела базар заинтересованным взглядом и лукаво посмотрела на Сказителя:

— Все эти люди так внимательно слушали тебя, что, вероятно, позабыли собственные имена. Как и в моем детстве, ты умеешь заворожить. Это настоящее волшебство.

Мужчина потер загорелые узкие щиколотки с бугристыми венами. Поправил пышные шаровары, и с его босой ноги слетел бабу́ш[11].

Женщина помогла ему обуться.

— Я всего лишь простой человек, но Солнцеликий наделил меня даром, и я делюсь им с теми, кто готов слушать. Однако что привело тебя на базар, моя госпожа?

Лицо женщины помрачнело, она опустила взгляд и провела кончиком пальца, расписанного узорами из хны, по ковру.

— Магия твоих историй. Возможно, сегодняшняя стала последней, которой мне довелось насладиться.

Сказитель погладил бороду:

— До меня доходили слухи о том, что наш повелитель принял решение жениться во второй раз. На дочери главного визиря. Это так?

Гостья кивнула, и печаль исчезла с ее лица, озарив его улыбкой. Во взгляде не было страха или сожаления, лишь покой.

— Если не я, то кто еще спасет нашего правителя от него самого?

Сказитель поджал губы и тяжело вздохнул. В его черных глазах появилась усталость. Он вмиг постарел.

— Я знавал одну птичку, она отличалась от других своим по-человечески мудрым взглядом. Когда другие пели, она слушала и наблюдала. А затем повторяла еще лучше, чем остальные. И голосок этой птички был усладой для окружающих. Но помимо дивного голоска, у нее был и острый клюв, который мог пробить плоть до крови и оставить шрам на всю жизнь. Запомни эту притчу, дитя. Наблюдай, слушай и действуй. Даже слабый противник может победить, имея лишь небольшое преимущество.

Женщина кивнула и устремила взгляд на холм, где возвышались башни дворца. Туда, где жил халиф. Начинало светать.

— Я буду молиться за тебя Солнцеликому и заговаривать своими историями его ночного брата — Луноликого. А теперь ступай. — Сказитель приник лбом к ее раскрытой ладони, пропахшей кофе, оставляя на женской коже шепот молитвы.

***

Малик стоял на широком мраморном балконе, возвышаясь над городом и с жадностью вдыхая его ароматы. Скоро базар закроется, люди разойдутся, и вместе с ними исчезнет запах пряностей, от которого в носу появляется нестерпимый зуд, а от жареной баранины и свежеиспеченной тандыр нан[12] с чашей медового напитка горло сжимает спазм.

На земле Рештана, словно разбросанные зернышки сезама, возвышались дома жителей.

Порыв теплеющего ветра всколыхнул занавес, и по балкону разнесся легкий перезвон колокольчиков.

Малик поднял взгляд над башнями и куполами и прищурился от блеска водной глади.

Много раз море затапливало ту часть города, но каменные столпы и стены устояли. Позже их облицевали белыми и синими изразцами, украсили колонны и арки резьбой.

Широкий купол с круглым отверстием-окном в центре защищал от непогоды, сквозь него на базар проникало достаточно света и воздуха. Резные деревянные лотки с полупрозрачными навесами простирались вдоль каменных стен, облицованных мозаикой.

Жизнь на базаре старого города постепенно замирала.

Именно отсюда в разные стороны начал разрастаться Рештан. Окруженный горами и морем, он был почти неприступной крепостью, которая годами укреплялась и расширялась благодаря халифу. Народ здесь жил разный, от бедных до богатых, и все они любили и ценили своего правителя. Благодаря Малику процветала торговля и у людей побогаче всегда находились лишние монеты, чтобы кинуть в деревянную миску бедняку.

Земля обильно плодоносила. Даже в дворцовом саду выращивали ароматные лимоны и сочные апельсины, рубиновый гранат и тающий во рту инжир, которые по особым дням раздавали народу. Это давало людям надежду, что халиф помнит о них, хоть и редко показывает свое лицо. За синей гладью залива, теснились чужие берега. Там, где море становилось свинцовым и бурным, лежал Сорфмаран, царство подводного народа и ужасных чудовищ.

А чуть севернее, за горами, за ядовитыми испарениями болот раскинулся Кёнеграйх. Оттуда шли корабли с товарами, а с ними и слухи один страшнее другого.

Малик чувствовал не только запах пряностей и хлеба, но и этот далекий, сладковато-гнилостный запах возможной угрозы. Халиф тщательно изучал донесения купцов и капитанов. Он, как никто другой знал цену покоя.

Лавочники шумно торговались с покупателями, сказители собрались под шатром у сабиля[13] из светлого мрамора с девятью чашами, по которым, журча, стекала питьевая вода.

Мелкие воришки сновали между людьми в надежде украсть кошель, но, заслышав рассказ известного во всей округе Сказителя, замирали с раскрытыми ртами, полностью захваченные очередной сказкой.

Халиф под присмотром верного телохранителя Ди́лсиза[14] и сам тайно наведывался на базар или еще дальше, к холмам пустыни на другой стороне города – только так он мог почувствовать себя живым: стоя на закате или встречая рассвет среди золотисто-пепельных равнин и песков.

Уйти от опостылевших слухов, бродящих по дворцу, опутывающих разум каждого, кто их услышит. Особенно наложниц.

Девушки жили в вечном страхе перед своим повелителем. Трясущихся от ужаса, их поили вяжущим средством: снадобье делало язык ватным и лишало голоса на несколько часов. Глаза же закрывали плотной широкой лентой, не позволяющей увидеть лицо своего господина. Некоторых и вовсе опаивали сонным чаем, и, очнувшись, они ничего не могли вспомнить, однако легкое жжение между ног говорило о произошедшей близости. После соития наложницу омывали, переодевали, и лекарь осматривал ее спустя месяц, однако ни одна девушка так и не смогла забеременеть. После ночи с халифом некоторые из наложниц лишали себя жизни, и их тела находили у подножия высокой стены со сломанными шеями, разбитыми головами. Другие подкупали евнухов, добывали себе горькие настои. Никому не хотелось вырастить в своем чреве дитя монстра. В глазах придворных халиф был отражением Луноликого.

К счастью для девушек, халиф был равнодушен к плотским утехам и большую часть времени наложницы оставались предоставлены самим себе.

Однажды, бредя через внутренний сад, Малик свернул в галерею, ведущую к его покоям, и почти столкнулся с одной из наложниц. Девушка выскочила из-за поворота, запыхавшаяся, вероятно, убегая от калфы[15]. Ее упругие, вьющиеся локоны цвета темной карамели рассыпались по плечам доходя до пояса, на слишком широких бедрах звенел золотой поясок.

Узкое лицо с большими карими при виде Малика исказилось. Повелитель ощутил исходящие от наложницы волны страха. Всхлипнув от ужаса, девушка вжалась в резную колонну, будто надеясь слиться с мрамором или вовсе обернуться статуей.

Весь ее облик загнанного зверька, аромат страха — взбудоражили разум Малика. Тьма в глубине его сознания пробудилась. В висках застучало, и он почувствовал, как пальцы непроизвольно сжались в кулак. Ему хотелось ощутить холод рукояти шамшира, а затем встряхнуть наложницу, вырвать крик из ее вздымающейся груди и… оборвать жизнь навсегда.

Халиф видел как дрожит вена на женской шее, зрачки пульсируют в ожидании казни. Она — трепещущий мотылек, а он тот огонь что сожжет ее не оставив и крупицы пепла.

Вдруг из полумрака возникли двое евнухов. Не поднимая взгляд на Повелителя, они схватили наложницу под руки и, прижав ладонь к ее рту, потащили обратно во Дворец Слез.

Только когда их шаги затихли, Малик перевел дух, разжал онемевшие пальцы и провел ладонью по лицу, смахивая маску кровожадности. Холодная ярость отступила, сменившись привкусом железа во рту. Халиф прижал ладонь к холодной стене и медленно, как сквозь сон, поплелся в свои покои. Только ледяная вода бассейна могла смыть с него это липкое, отвратительное чувство — желание убить.

Когда солнце поднялось довольно высоко, Малик опустил занавес и скрылся в полумраке и холоде апартаментов. Он шел к бассейну и чувствовал во рту привкус крови.

Почти всегда он ощущал не только ее вкус, но и запах. Халиф курил кальян, пил много кофе с приправами, чтобы перебить этот отвратительный привкус железа.

Сегодня в тронном зале, терпение Малика подверглось настоящему испытанию.

Под высоким куполом, расписанным звездами из сусального золота, царила гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом одежд и сдержанным кашлем. Дымчатые струи ладана поднимались от массивных золотых курильниц, но Малик чувствовал не приятный аромат, а вонь, исходящую от собравшихся визирей: страх, пот и старость.

Халиф восседал на троне, чувствуя тяжесть парчового облачения. Каждый мускул его тела был напряжен. Лицо выражало непоколебимое спокойствие.

— Следующий вопрос, — бесцветным голосом произнес Малик. Его отстраненный взгляд, скользнул по лицам собравшихся. Он видел в них — предателей, прячущих свои истинные желания за маской покорности, лицемерия.

Визирь по финансам, низко кланяясь, приблизился к халифу:

— Повелитель, казна требует пополнения. Налоги с торговых кораблей из Сорфмарана поступают не в полном объеме. Купцы ссылаются на сильные штормы.

«Лжец, — в сознании Малика зазвучал хриплый голос. — Жирные крысы, они обворовывают тебя, забирают золото и прячут в свои глубокие сундуки».

— Увеличить пошлину для сорфмаранских судов, — прозвучал безжизненный ответ. Халиф медленно перевел взгляд на визиря. — Груз — в казну. Пусть их король пришлет официальный протест.

В зале пронесся сдержанный вздох. Решение было жестким, почти провокационным, но произнесено с такой ледяной решимостью, что никто не посмел оспаривать слова правителя.

— Но, повелитель, это может вызвать… — начал было другой визирь и внезапно умолк, встретившись взглядом с Маликом.

Глаза халифа, казалось, смотрели сквозь него.

— Это вызовет уважение, — твердо сказал Малик. — Следующий.

К трону робко подошел начальник городской стражи.

— Халиф, в квартале красильщиков снова волнения. Говорят, колодец, откуда они берут воду, отравлен. Люди боятся, что это… проклятье Луноликого.

«Он чудится им повсюду. Да они и собственной тени испугаются» — внутри Малика что-то дрогнуло. Ему вдруг представилось, как он сходит с трона и своим мечом «очищает» не только визирей от пустых страхов, но и людей в городе. На мгновение его пальцы сжали резные рукояти трона.

— Прикажи лекарям обследовать воду, — выдавил он, заставляя себя сидеть неподвижно. Каждое слово давалось с трудом. — Виновных — арестовать. И пусть мулла прочтет проповедь о милости Солнцеликого. — «Милости, которой больше нет ни для них, ни для меня».

Он видел, как визири переглядываются. Они ловили каждое его слово. «Стая гиен, выжидающая, когда лев оступится, чтобы мгновенно перебежать к Ифрату».

— Если нам все… — Малик внезапно замолчал, почувствовав острую судорогу в плече. Боль, знакомая и ненавистная, пронзила его. Сжав зубы и не позволив себе даже вздрогнуть, халиф махнул рукой. — Прием окончен.

Он встал на ноги. Движение было резким, почти механическим. Придворные, словно фрукты с прилавка торговца, упали в почтительных поклонах.

Малик прошел мимо них, чувствуя, как маска спокойствия трескается. Он шел к своим покоям, к бассейну, к тишине, где можно было освободиться от тяжести одежды и снова сойти с ума, наедине с собой, оставив государственные дела визирям, которые уже поднимали головы, провожая его взглядами, полными страха и ненависти.

Раздался стук, и из распахнутых дверей вышел главный визирь. Аскар поклонился, мгновенно уловив раздражение правителя.

— Эти подлые шакалы жаждут власти, денег. Чтобы длань коррупции захлестнула дворец. Им мало того, что я смотрю на их воровство и козни сквозь пальцы. Эти выродки мечтают о моей смерти, я знаю.

— Солнцеликий милостив ко всем нам. — Аскар возвел карие глаза к потолку и поднял руки ладонями кверху в молитвенном жесте.

— Призраки прошлого всегда будут меня преследовать. — Халиф отмахнулся от его утешений и посмотрел на курящийся ладан в бронзовой чаше, подвешенной к стене. Дым скручивался, напоминая расползающихся в воздухе змей.

Визирь покачал головой и, приблизившись к столику, плеснул в серебряную чашу давно остывшее вино. Халиф отвернулся от Аскара, и чаша с вином осталась нетронутой. Малик опустил ноги в бассейн и устроился на широкой подушке. Вода приятно холодила ступни, мышцы расслаблялись, он почти не чувствовал покалывания в теле. Разум прояснялся.

— Как ваши головные боли, мой повелитель? Мне кажется, сегодня вы просыпались не так часто.

Покои Аскара находились неподалеку. С тех пор как на правителя было совершено покушение, он старался всегда находиться поблизости. Спокойные ночи стали единственным желанием визиря, кошмары халифа мучили не только самого Малика, но и его слуг.

В моменты, когда разум халифа охватывала тьма, высвобождая приступы дикой ярости, попавшиеся на пути слуги оказывались разрубленными на куски, и наутро их тела находили в коридорах, белый мраморный пол заливали багровые лужи вязкой крови.

Аскар просыпался от душераздирающих криков людей, замирал от ужаса в своей постели и в полумраке комнаты глядел на закрытую дверь. В любой момент шамши́р повелителя мог рассечь дубовую створку и принести с собой смерть. До слуха визиря доносились шаги бродящего по своим владениям халифа, скрежет меча, чье остро заточенное лезвие оставляло царапины на мраморных полах и стенах. С годами они превратились в неровный узор, который можно было стереть, лишь разрушив дворец.

С тех пор покои Малика и прилегающие к нему коридоры закрывались, всем живым воспрещалось под страхом смерти входить туда. Только лучники неустанно блюли безопасность своего господина, следя за его передвижениями с башен и стен, окружающих эту часть дворца.

Правитель соскользнул с подушки и с головой погрузился в прозрачную воду, проплыв вдоль дна до каменной чаши. В водной синеве отражались проплывающие облака.

Казалось, будто халиф застрял между двух миров, стоит протянуть руку — и пальцы коснутся чего-то мягкого, воздушного, что унесет его отсюда, подальше от ненавистного брата, ночных кошмаров и заговоров чиновников. Малик вынырнул. Над ним уже нависал Аскар, но мгновенно опустился на колени, хрустнув суставами. Негоже слуге стоять выше хозяина.

— Повелитель, ваш брат взял себе жену, и она в положении. Вы знаете, чем это вам грозит. Совет визирей не первый месяц просит вас одуматься и поступить так же. Официальный брак и наследник – это единственная возможность сохранить престол. Поймите, ваш брат ни перед чем не остановится. Он уже оплел своей паутиной разум жадных и продажных визирей, они сделают все, чтобы Ифрат взошел на престол. Никто из них не оглянется назад, не вспомнит ваших заслуг перед страной. Они боятся, и страх подбивает их на предательство.

Халиф неотрывно смотрел на воду, его лицо, словно маска, не отражало ни единой эмоции. Остекленевший взгляд, казалось, принадлежал бесчувственному голему, а не живому человеку из плоти и крови.

— Я женюсь, будет свадьба и брачная ночь, но как долго проживет моя супруга и сможет ли она понести — известно лишь Луноликому, он со мной в ночных бдениях и кошмарах. Направляет мой разум, — бесцветным голосом проговорил халиф.

— Так тому и быть… — Аскар развел руками, понимая, что этот проблеск даст правителю недолгую отсрочку и поумерит пыл Ифрата. — Эта благая весть успокоит визирей.

— Она не должна быть благородных кровей, — чуть погодя добавил Малик.

Он знал, что бесплоден, с тех пор как не стало Дэвы. Никто из лекарей не осмелится сказать правителю о его проблемах. Всех наложниц осматривали и находили здоровыми, даже слишком, но никто не сумел подарить ему и лучика надежды.

Аскар понимающе кивнул. Ни один из чиновников не отдаст свою дочь за монстра, разве что те, кому власть дороже родной крови. Он и сам отослал свое дитя подальше от дворца. На несколько долгих лет выторговав крупицу душевного покоя.

— Я подберу вам девушку из гарема. Не слишком сообразительную, но привлекательную. Не беспокойтесь, повелитель. — Аскар приложил ладонь к сердцу, поклонился и, шелестя подолом халата, удалился, оставив халифа одного.

«Что станет со страной, если на престол взойдет его неблагочестивый брат? Мы окончательно погрузимся во тьму, а эти глупцы никак этого не поймут. Страх и алчность затмили их разум. О Солнцеликий, спаси нас!» — молился визирь, бредя по коридору и глядя на испещренные порезами стены.

[1] Арабская пословица.

[2] Наместник, заместитель (араб.)

[3] Брат-близнец Солнцеликого. Хранитель темных чертогов, куда попадают души грешников.

[4]Шамши́р – изогнутый наружу меч, который утончается и обостряется от основания к кончику.

[5]Визи́рь – титул министра или чиновника высшего ранга.

[6] Терраса или открытая галерея с плоским покрытием, поддерживаемым колоннами или столбами.

[7] Лазури́т, лазуревый или синий камень, которым были отделаны башни минаретов.

[8]Башня (круглая, квадратная или многогранная в сечении).

[9] Архитектурный элемент, служащий для вентиляции зданий и поддержания нормального температурного баланса в них.

[10]Ниспадающий верхний плащ (накидка).

[11] Бабу́ши — кожаные туфли без задников, обычно из тисненого сафьяна (могут иметь как скругленные, так и острые, иногда загнутые кверху носы).

[12]Хлеб в виде лепешки, приготавливаемый в печи – тандыре.

[13] Фонтан.

[15] Служительница дворца в гареме.