Ночная смена

Меня зовут Клер Моро. Я медсестра в частной клинике «Аделин». Наше крохотное отделение числится как сомнология. Официально — исследования сна: полисомнография, СРАР-терапия, мониторинг парасомний.

В приёмной — плакаты с улыбчивыми людьми и графиками фаз REM. На дежурном посту — мониторы камер наблюдения, журнал событий, тревожная кнопка, селектор.

Палаты с двойными дверями, приглушённый свет. ЭЭГ, ЭКГ, сатурация.

Место для меня освободилось внезапно: неделю назад здесь, во время ночной смены, погибла сестра Орели. По документам — «несчастный случай с аппаратурой», но ходили слухи, что она просто бесследно исчезла.

Перед моей первой ночной сменой старшая сестра Элоиза Жирар отозвала меня в коридор и сказала тихо, глядя прямо в глаза:

— Клер, главное правило здесь — ночью, если тебя позовут по имени, хоть пациент, хоть врач, никогда не отвечай.

Я хотела спросить «почему?», но Элоиза всем видом показала — объяснений не будет.

Интерн Перрен ушёл после полуночи. Дежурный врач, доктор Леруа, сидел в ординаторской, проверял истории.

В 01:10 я делала первый обход.

Палата № 3 — мадам Дюваль, бессонница, инъекция с витаминами и седативным в минимальной дозе. Всё спокойно.

Палата № 5 — Мишель Рено, эпизоды сомнамбулизма; я проверила мягкие фиксаторы на кровати.

Палата № 7 — Арман Шартье, рекуррентные ночные удушья, маска СРАР, сатурация 96%.

Дверь палаты № 2 приоткрыта на ширину ладони. Там лежал отец Бенуа, священник с нарколепсией. Я знаю, что всегда закрывала двери, «синдром открытой дверцы» — наш частый пунктик споров.

Закрыла дверь. Вернулась на пост. Пришла санитарка Линетт, принесла чай. Мы поговорили о пустяках. Когда Линетт ушла, динамик на пульте мягко щёлкнул, и я услышала шёпот, ровный:

— Клер.

Я отключила динамик. Правило есть правило.

В 02:05 в коридоре мигнул свет, и включилась аварийное освещение — кратковременно. Меня предупреждали, так иногда бывает. Проводка старая, а менять не решались.

Новый обход. В палате № 5 Мишель лежал свободно — фиксаторы сняты. Не мной. Я сразу позвала Линетт. Та поклялась, что не трогала. Тогда я закрепила их снова. На прикроватной тумбе обнаружила сложенную вчетверо бумажку.

— Кто оставил? — строго я спросила у Линетт.

Та лишь пожала плечами.

Я положила бумажку в нагрудный карман.

В 02:23 динамик щёлкнул вновь.

— Клер, — повторил тот же ровный шёпот. — Пожалуйста.

На панели мигал индикатор «Палата № 7». Я пошла туда. Арман спал, маска на месте, поток стабильный. В углу, в слабом свете улицы, лившимся из окна сквозь жалюзи, кто-то стоял. Тень. Контуры — как у человека в халате.

— Доброй ночи, — обалдело сказала я. — Кто вы?

Сердце глухо ухнуло.

Фигура не шевельнулась. Я подошла ближе. Это была вешалка с халатом. Нормально для ночной усталости так ошибиться… Я включила на три секунды ночной свет: так мы делаем, чтобы убедиться, что тени — лишь тени. Ничего необычного.

Вернувшись на пост, я развернула бумажку. Написано угловатым почерком: «Не отвечай».

Я пожала плечами и автоматически сунула листочек обратно в карман. На столе заметила — мои ключи. Странно, я была уверена, что они в кармане.

В 02:40 снова открыты двери: № 3, № 2, № 5. Три сразу, на одинаковый угол. Я проверила петли и доводчики — вроде исправны. На полу в коридоре — едва различимые следы. Как будто кто-то прошёл в мокрой обуви, которая сразу высохла. Линетт принесла швабру, протёрла.

Я позвонила в охрану. Дежурил Патрис. Он пришёл, прошёлся по коридору, заглянул в техническую. Сказал: «Датчики чистые, ничего не фиксирует. Камеры пишут, пусто».

— Тогда скинь мне логи, — попросила я.

— Скину утром, — отмахнулся он.

В 03:05 у мадам Дюваль внезапно упала сатурация до 84, затем снова поднялась. Я поправила датчики, проверила дыхание. И услышала в коридоре шаги. Не Линетт — у неё особый ритм, она всегда шаркает. Эти были точные, мерные, уверенные, как у врача.

Я выглянула: коридор пуст.

Вернулась на пост. Динамик щёлкнул. Давнишний голос стал ещё тише:

— Клер, мне нужен воздух.

Индикация — «Палата № 7». Я побежала туда. Арман сидел на кровати, маска приподнята, шипит поток. Он указывал на горло. Я сняла маску, проверила язык — не запал, посмотрела параметры. Сатурация — 95, давление — в норме.

Я снова закрепила маску. Уложила пациента обратно. Арман поднял глаза, и я ощутила странный холодок в позвоночнике. Его взгляд был не на меня, а словно сквозь. Он шевельнул губами:

— Клер.

Я не ответила. Нельзя отвечать на имя.

В 03:20 индикации тревоги пошли залпом: «вызов медсестры» из трёх палат, «нарушение геркона», «пауза записи» на регистраторе. Бросилась проверять: в палатах кнопки вызова были нажаты тремя пациентами одновременно. Но… Дюваль спала. Отец Бенуа спал. Мишель спал и… фиксаторы снова сняты. Я нагнулась, чтобы застегнуть, и заметила на его запястье браслет — не наш стандартный — белый, без маркировки. На нём — моё имя. K. Moreau. Пластик тёплый, как кожа.

В 03:33 в ординаторской не было доктора. На столе стояла чашка кофе, ещё тёплая, и раскрытая карта больного. Тихо мигала строчка на дисплее компьютера: «Авторизуйтесь, сестра Моро».

Чепуха какая-то.

Я вернулась на пост. Динамик уже не щёлкал переодически: он держал канал открытым. Дыхание в микрофоне было частым, как после беговой дорожки. Голос не шептал, а говорил, очень вежливо, с лёгким акцентом:

— Клер, подойди к двери аппаратной. Я не войду, пока ты не откроешь.

— Кто вы? — спросила я.

— Тот, кто зовёт по имени, — сказал голос. — Это правило. Ты же знаешь.

Я знала.

И всё равно пошла. Аппаратная была заперта. В замочной скважине — ключ. Мой, с ярлычком «К.М.». Я не оставляла его там. Я провернула, открыла. Внутри — пусто. Я огляделась, глупо хихикнула, заглянула под стол.

Дверь аппаратной начала закрываться тихо, как на доводчике. Хотя его тут отродясь не было. Я дёрнулась, чтобы удержать, и услышала за спиной незнакомый голос:

— Клер, можно задать вопрос?

Я не ответила. Почти бегом, холодея от страха, вернулась на пост.

В 03:50 на изображении с камеры в коридоре появились люди. Мы — я и Линетт — стояли у входа в аппаратную, как две статуи. Но нас на самом деле там не было: я-то уж точно на посту. «Мы» на экране синхронно повернули головы в сторону камеры. Губы беззвучно шептали: «Клер». Линетт, настоящая, вошла на пост, увидела экран, побледнела и перекрестилась.

Я позвонила Патрису. Он не брал трубку. Я вызвала доктора Леруа — в ответ тишина.

В 04:05 — индикатор, палата № 2. Бросилась туда. Отец Бенуа сидел на кровати, широко раскрыв глаза и, не глядя, жал кнопку вызова, словно ему заклинило палец.

— Сестра, — сказал он. — Вы нарушили правило.

Я молчала.

— Вы же знаете, — продолжил он спокойным голосом, словно на исповеди. — Им нужны имена, как ключи. Без имени они только трогают двери.

Я услышала шаги в коридоре, они замерли на миг у двери палаты, и прошли дальше, затихли.

Хор шёпотов:

— Клер. Клер. Клер.

Я сжала кулаки, чтобы не отвечать.

В кармане завибрировал телефон. На экране — «Старшая, Элоиза Жирар». Я ткнула ноготком в дисплей, поднесла телефон к уху.

— Клер, это Элоиза, — сказала трубка её голосом. — Слушай меня внимательно. У тебя в кармане листок бумаги. Там текст. Сделай, как там написано.

Я вытащила из кармана листочек. Тот самый. Строки изменились: «Если позовут снова — не отвечай. Если ответишь — будешь следующей за Орели».

Когда я вернулась на пост, на панели уже мигала индикация — «Палата № 7». Я побежала.

Арман лежал без маски. Рядом — кто-то в халате. Я увидела профиль — доктор Леруа. Он стоял ко мне боком, и очень тихо, почти беззвучно, повторял:

— Клер.

— Доктор? — отозвалась я, забыв про правило.

Он повернул ко мне лицо и улыбнулся чужой улыбкой. Сказал, уже своим обычным голосом:

— Наконец-то.

Меня словно ударило током. Я попятилась, споткнулась, ударилась плечом о косяк двери и выскочила в коридор.

В коридоре стояли люди. Наши пациенты — в больничных сорочках, с браслетами на запястьях. Они смотрели на меня и, не открывая рта, произносили моё имя.

Я зажала уши. Я не хотела отвечать. Но когда мое имя прозвучало совсем близко — ровным, спокойным, моим собственным голосом — я не выдержала и ответила...

***

Утром новая смена нашла отделение в полном порядке. Только сестра Моро пропала.

Доктор Леруа утверждал потом в полиции, что спал в ординаторской. Линетт и Патрис так же в один голос заявили, что ничего необычного не видели, и Моро всю ночь была на месте.

Только на посту дежурной сестры в журнале смены появилась аккуратная запись чужим угловатым почерком:

«Моро, Клер. Переведена в наблюдение. Не отвечать».

***

Ночью они опять откроют двери «на ширину ладони». И кто-нибудь обязательно отзовётся, когда его позовут по имени.