Ночной пассажир

1

— Добрый вечер.

Голос вывел его из мутных, сбивчивых мыслей, будто кто-то толкнул изнутри. Сознание, уставшее от ночного гула и раздражённого холода, не сразу уловило смысл, но само звучание — мягкое, с лёгкой хрипотцой и едва заметной женской усталостью — вернуло его в реальность ночного города.

— Добрый, — ответил он машинально.

— Свободны?

— Да, конечно. Куда ехать?

— Вот спасибо!

Женщина, на вид лет тридцати, невысокая, хрупкая, с длинными волосами, села на заднее сиденье. На ней было лёгкое пальто — совсем не по погоде. И всё же снег на её волосах таял странно медленно, будто задерживался, не спеша превращаться в воду. За окном мороз, дыхание превращалось в пар, а она выглядела так, словно не замечала холода.

Он отметил про себя: тонкие запястья, усталые движения, взгляд, скользнувший по зеркалу и тут же исчезнувший. Что-то в ней показалось ему странно знакомым — может, запах духов, старомодных, с ноткой ванили, или просто тишина, которая повисла после её короткого «спасибо».

Старая «Тойота» заурчала, фары прорезали темноту улицы. Мотор дрожал, но ехал. Женщина устроилась удобнее, прикрыв глаза. Он невольно улыбнулся — такие пальто он видел только в старых фильмах про шестидесятые: лёгкие, не по сезону, но почему-то красивые.

Машина была хоть и видавшей виды, но всё ещё на ходу — надёжная, как он любил говорить: «Раньше делали с душой, не то что сейчас.» В этом была доля истины — сколько бы лет ни прошло, старые «тойоты» не подводили. Ни одна из этих надутых современных машин с сенсорными панелями и пластиковыми улыбками не могла сравниться с простотой и живучестью его железа.

Он следил за ней, как мог: техосмотр вовремя, масло, фильтры, тормоза — всё по регламенту и даже больше. А вот салон... ну, салон уже не спасёшь. Такси есть такси — неделя-другая, и внутри опять как в свинарнике: пыль, следы от обуви, обрывки чеков.

Но его это мало волновало. Работа помогала не думать. Не слишком сильно, но всё же давала иллюзию порядка, будто дорога и чужие голоса могли утопить мысли, которые грызли изнутри.

А всё равно, в коротких передышках между заказами, он невольно скатывался обратно — в себя, в тягучие, тёмные раздумья, где ни звуков, ни света. В такие моменты он просто замирал, глядя в пустоту перед собой, ставя мысленно точку. Одну за другой. Чтобы удержать мозг от расползания, чтобы не дать этому хаосу снова вырваться наружу.

— Так куда едем? — спросил он, бросив взгляд в зеркало. Сквозь мутное стекло видел, как женщина устраивается на заднем сиденье, поправляет пальто, будто стараясь не встретиться с ним глазами.

— А вы знаете... — тихо сказала она, чуть наклонившись вперёд.

— Что? — он глянул в зеркало.

Их взгляды встретились — на короткий миг, но будто зацепились. В её глазах было что-то странное, глубокое. Он почувствовал, как по спине пробежал холод.

— Мне нужно в другой город. Вы сможете? — спросила она ровно, будто ничего не произошло.

Он отвёл взгляд, сглотнул, будто возвращаясь в реальность, и включил поворотник.

— Ну... да, наверное... — он замялся, чувствуя, как где-то внутри что-то сжимается. Надо перестать накручивать себя. Просто работа. Просто клиент. Он справится. Он должен справиться. Всё, что у него осталось — эта машина, дорога и редкие заказы. Без них он просто никто.

Он кивнул, пробормотал, будто самому себе:

— Сейчас уточню у диспетчера... А какой город-то?

— С диспетчером не нужно, — мягко перебила она. — Я уже всё согласовала.

Он нахмурился.

— Странно... у меня нет новых заказов.

— Значит, еще не добавили, — сказала она спокойно, глядя в окно.

Он быстро пробежал взглядом по приложению: лёгкий свайп по экрану, ещё один — пусто. Все заказы выполнены, свернуты, названия перечёркнуты. Ничего нового.

И тут дзынкнуло — коротко, резким звоном.

СМС.

Он нахмурился. В последнее время диспетчерская система глючила, но чтобы вот так — напрямую? Открыл сообщение, прочитал:

«Заказ в другой город. Диспетчер - согласовано.»

Он перечитал ещё раз, будто пытаясь уловить подвох. Что за странная формулировка? И почему через СМС, а не через приложение? Ни адреса, ни номера клиента, ни привычной отметки с маршрутом. Только короткая, сухая фраза.

На миг мелькнула мысль — может, это ошибка? Или розыгрыш? Но потом он пожал плечами. Загородный так загородный. Ничего страшного. Если не дальше пятидесяти километров — час, полтора, и свободен. В конце концов, заказ есть заказ. В его положении глупо разбираться, откуда он пришёл — главное, что деньги будут.

Он снова взглянул в зеркало — женщина спокойно сидела, глядя в темноту за окном, будто и не замечая, что он всё это время сомневается.

Мотор снова ожил, мягко зарычав, когда он включил передачу. Улица впереди была пустая, редкие фонари мигали в тумане. И всё же где-то глубоко внутри что-то шевельнулось — лёгкое, неприятное ощущение.

Он нажал кнопку в приложении, отметив, что готов к поездке. Программа тут же запросила точку назначения.

— Так куда едем? — спросил он, слегка обернувшись.

— Пока за город, — спокойно ответила она. — А дальше я покажу.

Неопределённость опять. Сначала «другой город», теперь — «пока за город». Но он ничего не сказал. Просто выжал газ. Двигатель отозвался низким гулом, стрелка оборотов поднялась. Он проверил зеркала, включил левый поворот и мягко перестроился в поток, которым жил ночной город.

Неон, вывески, круглосуточные киоски, редкие тени пешеходов в капюшонах — всё это проплывало мимо, отражаясь в мокром асфальте и стекле. Город гудел и дышал, как огромный организм, который не спит никогда.

Маршрут простой: пара поворотов, кольцевая, затем шоссе. Он мог бы ехать вслепую — руки делали всё сами. Включил радио, потер глаза, ловя резкий прилив бодрости, и машинально взглянул в зеркало.

Женщина сидела спокойно, почти неподвижно. Фонарь на обочине скользнул по её лицу — и на мгновение его осветило слишком ровно, словно кожа не отражала свет, а приглушала его. И глаза… огромные, блестящие, будто светились изнутри слабым отражением какого-то собственного света.

Он сразу отвёл взгляд. По спине прошёл холодок. Не страх — просто то ночное чувство на взводе, знакомое всем, кто работает сменами, когда тишина в салоне начинает давить сильнее, чем шум двигателя.

«Довезти её, — подумал он. — Просто довезти. Потом кофе. Сигарета. И домой. Главное — дорога ровная, голова ясная. Без лишних мыслей».

2

— Остановитесь у того магазинчика. Мне нужно освежиться.

Тон у неё вдруг стал лёгкий, почти игривый. Лукавая улыбка и быстрый кокетливый взгляд в зеркало выбили его из равновесия настолько резко, что он едва не выпустил руль. Слишком резкая перемена — всего минуту назад она была спокойной, отстранённой, почти холодной.

Проехали они уже больше часа. Её невинное «за город, а там я покажу» на деле оказалось бесконечным «едем прямо».

Он не возражал — бак полный, заправок вдоль трассы достаточно, а длинная поездка сулила хороший заработок. Мысли о тревоге и странностях ночной смены давно улетучились, вытесненные приятным ожиданием приличных денег. Он уже мысленно прикидывал сумму.

Но что-то в ней всё равно настораживало.

Не страх — именно настороженность.

Та, что появляется от пассажиров, которых инстинкты считывают не сразу.

Она не казалась опасной. Совсем наоборот — спокойная, тихая, вежливая. И всё же… не подходила к машине, к дороге, ко всему, что вокруг. Словно чужой элемент, который организм пытается отторгнуть, сам не понимая почему.

Он пару раз пытался сформулировать, что именно в ней не так, и каждый раз мысль рассыпалась.

«Ночь. Усталость. Накручиваю себя», — отмахнулся он.

В конце концов, заказ есть заказ. А в конце заказа — деньги. Это главное. Всё остальное не имеет значения.

Машина мягко замедлилась, фары выхватили небольшой круглосуточный магазин на пустой стоянке. Снег усилился, крупные хлопья падали в свете фонаря.

— Спасибо, — сказала она тем самым новым тоном, в котором смешались лёгкость и что-то ещё, неприятное, как горчинка в слишком крепком кофе.

Он сделал вид, что не заметил перемены.

— Я недолго, — добавила она и уже тянулась к двери.

— Конечно, — он кивнул, глуша мотор и погасил фары. Снег забарабанил по крыше сильнее.

Она вышла, аккуратно прикрыв дверь, и быстрыми шагами направилась к освещённому входу магазина.

Он остался один в тишине, чувствуя, как внутри медленно поднимается то забытое ощущение, от которого он пытался уйти всю дорогу.

Ночной магазин на обочине — один из тех, что теряются среди тысячи похожих: стеклянная витрина, несколько стеллажей со сладостями и напитками, сонный продавец за кассой, кофе-машина, пара хот-догов, туалет в углу. Она направилась прямо туда, и он наблюдал за её силуэтом через светящуюся витрину.

Когда дверь машины закрылась, в салоне будто сразу стало легче дышать.
«Перекур», — подумал он.

Обычно он себе такого не позволял при пассажирах. Но сейчас… слишком уж странно чувствовал он себя рядом с этой женщиной. Казалось, пауза нужна, иначе он просто не соберётся.

Он вышел из машины, поёжился от ночного холода.

Чирк зажигалки — тепло в пальцах. Первая затяжка. Та самая, которая одновременно туманит голову и, наоборот, собирает мысли.

«Вот бы ещё кофе…» — мелькнуло у него.

Но потом: позже. После смены, после заказа. Тогда и сигареты будут, и кофе, и нормальный вечер. Завтра ещё подумает, а сейчас — работа.

Когда она вышла из магазина, в её походке появилось что-то новое, едва уловимое. Не торопливость и не уверенность — скорее ощущение, что она уже знает, что он сделает дальше.

— Поехали.

Голос прозвучал так внезапно, что сигарета просто выпала у него из пальцев, упав в снег и сразу погаснув.

— Да… конечно, — он постарался выглядеть так, будто не вздрагивал и не нервничал. Как школьник, пойманный за чем-то запрещённым. Глубоко вдохнул, оправил куртку, машинально вытер лицо ладонью — дым от пальцев бил в нос — и сел за руль, чувствуя, как в нём что-то сжалось.

Самое странное — в её словах не было ни намёка на просьбу или вопрос.
Только твёрдое «поехали».

И он, как по команде, подчинился.

— Вы не хотите кофе?

Он уже было потянулся к двери, собираясь вернуться за руль, но она легко, почти невесомо добавила:

— Так будет лучше. Передышка вам не повредит. — Она подмигнула, но движение вышло каким-то слишком точным, почти механическим. — Ваше время я компенсирую.

Не дожидаясь ответа, она направилась обратно к магазину. Всё, что он мог — молча проводить её взглядом и затем наблюдать через стекло витрины: как она выбирает что-то на полке, поправляет волосы, легко касается пальцами скулы. Движения были слишком точными, будто заранее разученными.

«Почему я вообще согласился?» — мелькнуло в голове.

«Я веду себя как мальчишка. Сколько я возил пассажиров куда хуже… и ничего. Даже в драку впутывался. А тут? Хрупкая женщина, лёгкое пальто, одно слово — и я уже бросаю сигарету в снег и бегу следом. Что за чертовщина?»

От этой мысли у него заломило виски, будто холод стал гуще. Но усталость, длинная ночь и напряжение понемногу накрывали его, притупляя инстинкты. Он чувствовал, как разум оседает в лёгкий ступор — будто кто-то мягко, аккуратно подталкивает его туда.

Она стояла у кассы, выбирая что-то у продавца. Через пару мгновений в её руках появилось два бумажных стакана.

«Значит, кофе будет не один», — отметил он, чувствуя, как растёт внутреннее напряжение.

Через минуту она вернулась к машине. Открыла дверь, протянула ему стакан — спокойно, будто так и должно быть. Ни просьбы, ни вопроса. Просто поставила перед фактом.

Он машинально взял.

Хотя внутри сразу включился протест: он никогда не принимал напитки от пассажиров. Профессиональная осторожность, инстинкт выживания — всё кричало, что так делать нельзя. Слишком много странностей. Слишком много несостыковок в её поведении.

Но стоило поднести стакан ближе, как запах перебил сомнения: лёгкая ваниль, чуть сливок — именно тот вкус, который он пил годами, не меняя.

«Угадала?» — подумал он. И внутри неприятно сжалось.
Словно кто-то тихо поддел его изнутри — не больно, но настораживающе.

Кофе пили уже в дороге.

Они пили кофе по дороге. Она — так же спокойно и ровно, как делала всё остальное, будто это был обычный вечер и обычная поездка.
Он — маленькими глотками, стараясь разобрать собственные мысли.

«Откуда она могла знать, какой кофе я люблю?»

Мысль засела, царапнула, и чем дальше он ехал, тем настойчивее она становилась. Не тревога от усталости — нет. Совсем другое. Что-то, что давило изнутри, будто кто-то тихо, осторожно подталкивал его к грани.

Он попытался отмахнуться, переключиться на дорогу, удержать себя в привычной собранности. Но ощущение странности крепло — медленно, вязко, не давая выдохнуть.

— Алиса, — сказала она вдруг. — Меня зовут Алиса.

— Пётр Карвакин, — автоматически ответил он. И тут же удивился — почему назвал полное имя? Обычно представлялся коротко: Петя, Пётр… без фамилии.

Он уже собирался добавить отчество, но она опередила:

— Я знаю.

У него внутри всё будто подпрыгнуло. Усталость, напряжение, тревога — в один миг вспыхнули, как сухая бумага.

«Вот, — мелькнуло, — я же говорил!».

— Смотрите на дорогу, — спокойно сказала она. — Тут плохо чистят.

Пётр резко отвёл взгляд от зеркала, даже не заметив, как снова вцепился в её огромные светлые глаза. Перед ним действительно была почти белая трасса, тонкие полосы швыряло ветром, а руль ощутимо повело. Он крепче упёрся ладонями, выровнял машину.

Образ «приятной пассажирки» рассыпался окончательно.

Слишком странная.

Слишком уверенная.

Слишком… неправильная.

Инстинкт шептал одно — избавиться от неё.

Причём быстро.

Но вокруг — только трасса. Белая пустота. Ни машин, ни домов, ни остановок.

— Вы меня боитесь? — спросила она ровно.

— Нет, — соврал он. Голос дёрнулся, выдал его. Он сам слышал в нём дрожь.

Она улыбнулась — медленно, без тени тепла. Даже в темноте было видно, как блеснули её почти белые зубы.

— Другие боятся. Очень.

— Я просто высажу вас у первой остановки и отменю заказ.

— Не получится, — сказала она мягко, но так, что у него по спине прошёл холодок. — Мы не можем вернуться.

Воздух в салоне словно стал плотнее, как бывает перед грозой. Пётр почувствовал лёгкое покалывание в висках, будто кто-то стоял слишком близко за спиной.

- Дар принят.

Он почувствовал себя человеком, которому зачитывают приговор.

— Девушка, вы меня не пугайте. Что вы там… придумали? Сейчас я отменю заказ, напишу диспетчеру и…

— Прошу, — перебила она.

Всего одно слово. Спокойное. Ровное.

И он послушался — словно эта команда давно ждала момента.

Пётр потянулся к телефону, разблокировал, вошёл в приложение и…

Ничего.

Ни сигнала. Ни сети.

Экран завис на слове: «Ожидание…» с тремя мигающими точками.

— Какого…

— Мы должны доехать до места назначения. Дар принят, — произнесла она. Слова не столько прозвучали, сколько вибрировали где-то глубже, чем слух. Как если бы его собственная мысль вдруг заговорила не своим голосом.

Он резко взглянул в зеркало — Алиса сидела неподвижно, глядя куда-то в тёмное окно. Даже не моргала.

«Спокойно. Спокойно, Петь…»

Вроде бы у неё нет оружия. Ведёт себя странно, но не агрессивно.
Довезти. Высадить. И всё.

— Так же, как в ту ночь, — сказала она тихо.

Пётр ударил по тормозам.

Не потому что хотел — потому что тело само дёрнулось.

Машину повело вбок.

Колёса скользили по снегу, руль вырывался из рук.

На секунду он увидел вспышку — воспоминание, как будто кто-то сорвал плёнку: голоса, крики, удары, тот самый чужой силуэт, его собственные руки, сжимающие что-то… слишком крепко.

Машина занеслась, резанула боком, и их развернуло к обочине.
Глухой удар.

Писк аварийного зуммера.

Снег застучал по стёклам.

Пётр сжал руль так сильно, что побелели костяшки. Лицо уткнулось в ладони — он даже не вспомнил, как поднял руки. Дыхание сбилось.

«Как она узнала? Почему она так себя ведёт? Что вообще происходит?»

Он пытался вытащить себя из этих мыслей, но они сгустились, навалились, перекрывая всё. Он сидел, уткнувшись лбом в руль, сжавшись, как от удара.

И Алиса молчала.

Тихая. Неподвижная.

Сидела рядом в темноте — как будто знала, что будет дальше.

3

Мокрый подвал пах плесенью и ржавой водой. Лампочка под потолком мигала, выхватывая из темноты силуэт девчонки, прижатой к стене. Он держал её за горло — слишком крепко, слишком долго, не слушая ни слов, ни захлёбывающихся попыток выдохнуть. Под пальцами чувствовалось, как её шея дрожит, как ногти царапают руки. Он знал, что нужно отпустить. Он не отпустил.

Картина рванулась и погасла — как если бы кто-то сорвал плёнку воспоминания и швырнул его обратно в реальность.

«Прочь. Прочь отсюда. Сейчас же. Уйти, убежать — и всё исчезнет. Это просто усталость, просто перегруз. Выйду — и все пропадёт. Машина? Машину потом заберу. Разберусь. Я всегда разбирался. А сейчас — просто уйти… прочь».

Он дёрнул дверь, почти выпав наружу и, скользнув на снегу, опустился на колено. Мороз резанул лёгкие, воздух обжёг лицо. Он поднялся, хватая ртом холод, будто только что вынырнул из глубины.

«Этого не может быть… я просто не успел. Просто не успел. Я пытался...».

— Я не мщу, — сказала она ровно. — Я только довожу начатое. Тень всегда возвращается к тому, кто её породил.

Пётр вздрогнул — голос прозвучал слишком близко.
Он резко обернулся и увидел её.

Она стояла у машины, будто появилась из темноты. Лёгкое осеннее пальто, без капюшона, будто мороз её не касался. Волосы тихо колыхались в ветре, смешиваясь с падающим снегом. Но главное — глаза. Огромные, слишком яркие в полумраке. Они светились странным холодным синим, как отблеск льда.

Он попятился. Снег хрустел под ногами, он едва сохранял равновесие, размахивая руками, лишь бы отдалиться. Но это почти не помогало — её силуэт будто скользил вслед за ним, не торопясь, но неизменно сокращая расстояние. Как в кино, где камера идёт вперёд, и лицо актёра всё ближе, ближе… А её улыбка — тонкая, спокойная, чужая — делала ужас плотным, настоящим. Сердце сбилось с ритма, кровь глухо ударила в виски.

Что-то внутри него оборвалось. Не логика, не рассудок — а та самая тонкая нитка, которая удерживает человека от паники. Она лопнула тихо, почти беззвучно. Он развернулся и бросился бежать — куда угодно, лишь бы прочь. Снег засыпал следы мгновенно, ветки тёмных деревьев врезались в лицо, воздух хлестал по горлу. Последняя мысль о брошенной машине растворилась в панике. Был только страх. Глухой, животный. Страх, от которого не спрятаться, не укрыться. Страх перед тем, что видит тебя, как бы далеко ты ни убежал.

— Мы ещё не закончили.

Её голос раздался прямо за спиной.

Пётр вздрогнул так резко, что ноги подломились. Он рванулся вправо, почти падая, даже не смея обернуться — голос был слишком близко, будто прошептан у самого уха.

Он бежал дальше, вслепую, сквозь тьму, снег и хрип собственной груди. Но ощущение того, что она идёт следом, не покидало его ни на секунду.

Мир качнулся, смазался, будто кто-то толкнул его в бок — не физически, а самой реальностью. Боль ударила внезапно. Пётр рухнул в снег. Холод сразу пробрал его до костей. Он попытался подняться, но ноги отказались слушаться. Боль разливалась по телу тяжёлой волной. Перед глазами мелькнула вспышка, и всё на мгновение исчезло.

Он снова услышал смех — тихий, будто далёкий, но отчётливо направленный к нему. Пётр попытался встать, но снова упал. Снег попадал в рот и на лицо. Руки он почти не чувствовал, как и большую часть тела. Куртка намокла, тепло уходило слишком быстро.

Несмотря на боль, он продолжал ползти вперёд — медленно и упрямо. Каждый вдох давался с трудом, холод резал горло.

— Дары приняты. Ответ неизбежен!

Пётр оглянулся. Она стояла неподвижно и смотрела прямо на него. Снег ложился на её волосы, но не таял. Её глаза светились синим, и в этом свете не было ни намёка на человеческое выражение.

В следующую секунду его левая рука будто вспыхнула болью — резкой, обжигающей. Пётр едва успел понять, что происходит, как новая волна боли вернула его обратно в реальность, ударив так сильно, что мир поплыл.

Он закричал — хрипло, сорванно, как раненое животное. Тело дёрнулось, перевернулось на спину. Он поднял взгляд на свою левую руку — только потому, что тело само подсказало: там что-то не так. Слишком лёгко. Слишком пусто.

Руки не было.

Плечо и обрубок ниже него были разодраны рваным, неровным краем, не похожим ни на порез, ни на укус. Кость была видна белым осколком среди мяса. Кожа обуглилась по краям, словно её выжгли чем-то горячим или прошили током. Обрывки ткани куртки и мышцы дрожали от каждого толчка пульса.

Из раны текла густая, почти чёрная кровь. Она мгновенно парила на морозе.

Каждый удар сердца отдавался в культе тупой, разрывающей болью, словно в рану забивали раскалённые клинья. Пальцы другой руки сжались сами — и не отпускали

— Ты заплатишь цену. Назначенную цену!

Голос становился то ближе, то дальше, будто звуки приходили со всех сторон сразу. Но ему уже было всё равно. Мысли путались, страх перемешивался с паникой и болью. Единственная чёткая мысль звучала внутри:

«Это конец».

Он умрёт здесь.

На снегу.

В тёмном лесу.

Как те, кого он не смог спасти… или… спас?

Боль вспыхнула снова, пронзила голову. В сознании мелькнули обрывки — чужие крики, образы, сцены, такие яркие, что он не мог понять, его ли это память или чужая. Всё хаотично перемешивалось, расплывалось, падало в пустоту. Он видел отрывки, но не мог собрать картину.

Потом боль оборвалась.

Он замер.

Свет вокруг будто погас. И вдруг — тишина. Не настоящая, нет. А та, что появляется перед чем-то необратимым.

Боль ещё была, но словно осталась в нескольких шагах позади.

— Ты помнишь их лица?

Пётр едва слышно выдохнул:

— Помню.

Голос, который прозвучал в ответ, был чужим. Грубым, глухим, будто поднимался из глубокой ямы или хрипел сквозь заваленные землёй лёгкие. Он выходил из его рта, но Пётр не чувствовал, что говорит. Губы двигались сами, звук рвал горло, а внутри стояла пустота — холодная, неподвижная.

Кровь всё ещё стекала с его обрубленной руки, оставляя тёмные следы на снеге, но сердце почти не отзывалось на боль. По лицу разлилось странное выражение — ровное, холодное, полностью лишённое человеческого страха или боли. Оно выглядело так, будто внутри него уже не было человека, только оболочка, через которую кто-то пробуется наружу.

Тень, зависшая над ним, качнулась, словно колеблясь.

— Нет! — её голос сорвался, превратился в визг. Визг отчаянный, почти рвущий воздух, как предупреждение, как ультиматум.

Она дёрнулась, заметалась вокруг него, хаотично, судорожно, будто ища выход. Её форма рвалась, вытягивалась, рассыпалась на клочья, которые в панике пытаются отпрянуть в стороны.

Каждый раз, когда она бросалась прочь, её словно что-то возвращало обратно — коротким дёрганым рывком, как будто удар об невидимую стену. Она дрожала, пыталась выскользнуть в темноту между деревьев, раствориться в ночи, но с каждой секундой становилась всё слабее.

Тёмная масса скользила по снегу, отступала, но какая-то сила тянула её назад, к Петру, не позволяя уйти.

На его лице появилась странная, пугающая улыбка.

Внутри него что-то щёлкнуло — коротко, как ломается предохранитель. Мир вокруг потемнел, но это был не мрак ночи. Это было что-то, пришедшее изнутри.

Глаза были закрыты, но веки дрожали.

Когда он их открыл, зрачки исчезли — вместо них была ровная, нечеловеческая серая пелена.

Лицо стало неподвижным, чужим, будто маска лежала на чём-то, что давно перестало быть человеком. Он напоминал труп, который заставили смотреть и улыбаться.

Тень дёрнулась — и застыла. Пётр вдохнул резко, глубоко — будто его лёгкие вдруг ожили.

И ночь вокруг него провалилась.

Полностью.

Он открыл рот — и тот стал шире, чем у живого человека. Слишком широкий, неестественный, бездонный. Воздух вокруг потемнел, будто его втягивали внутрь.

Тень издала тонкий, отчаянный шёпот:

— Нет… пощади…

Но пасть, в которую превратились его губы и лицо, уже тянула её внутрь.
Тянула жадно, словно гигантский чёрный пылесос.

Тень выгнулась напоследок — и начала исчезать в нём, превращаясь в струи чёрного дыма, которые втягивались в бездну.

Темнота осела внутри него тяжёлой, вязкой пустотой. Не болью — тишиной.

Пётр ощутил, как что-то собирается в груди, медленно, как вода, заполняющая пустой сосуд.

Он вдохнул — и этот вдох был чужим. Не его.

Мир погас, а потом снова включился — будто кто-то щёлкнул выключателем.

— Доброй ночи. Свободны?

Пётр вздрогнул — не испугался, просто слишком резко вышел из полудрёмы. Он быстро поправил куртку, провёл ладонью по лицу, стирая следы усталости и холодного стекла, к которому только что прислонялся. Повернулся к клиенту.

— Да, конечно. Куда едем?

— Васильевского, пятнадцать.

— Без проблем, сейчас отмечу заказ.

Он не успел договорить — телефон в держателе коротко пискнул. На экране всплыло новое уведомление: «Васильевского 15», а ниже — вся подробная информация заказа. Он автоматически нажал «Принять».

Дверь открылась, и в салон села молодая женщина. Не высокая, тихая, одетая в простую, слегка поношенную куртку. Пахла чем-то зимним — холодным воздухом и дешёвым шампунем. Пётр краем глаза отметил: взгляд спокойный, движение аккуратное, будто она старалась не беспокоить пространство вокруг себя.

Он включил освещение над панелью, проверил зеркала — и вдруг заметил на ладони тёмную, плотную полосу. Машинально решил, что это слюна — на холоде бывало, — но что-то сразу не сходилось. Полоса была слишком густой, почти чёрной, с маслянистым блеском, который вёл себя странно: свет на ней не отражался, а будто тонул.

Пётр нахмурился и медленно провёл по следу пальцем. Тёмная полоска тянулась за движением, как густая смазка, с неохотой отлипая от кожи. Запах оказался едва заметным, металлическим. Ничего особенного — но внутри всё равно кольнуло. Тепло, сила, страх — всё вперемешку. Будто он коснулся не грязи, а чего-то живого и неправильно знакомого.

Он резко отогнал эту мысль.

Усталость, ночь, нервы — с кем не бывает.

Пётр выдохнул и посмотрел в зеркало. Пассажирка сидела тихо, уткнувшись в телефон. Свет экрана освещал её лицо холодным оттенком, делая его ещё более бледным и уставшим.

На мгновение ему показалось, что она не читает, а слушает — прислушивается к чему-то в салоне.

Он пожал плечами, отогнал наваждение и завёл свою старую «Тойоту».

Васильевского, пятнадцать.

Он выдохнул и включил передачу.

Артем Стрелец 22.11.2025г.

Подписывайтесь на канал t.me/gss_sagittarius

– все новости о новых книгах появляются там регулярно!