Ночной дозор

… Артемий Градов

Поздний ноябрьский вечер давно перешел в ночь. В кабинете оперативников Ленинского районного отделения Ярославского управления УМБ было тихо, если не считать мерного тиканья настенных часов в деревянном корпусе, отсчитывающих секунды до полуночи. Артемий Градов сделал последний глоток остывшего чая из граненого хрустального стакана — не простецкого, а настоящего горного хрусталя, выточенного и зачарованного чудами на устойчивость к температурам и падениям. Вкус был терпким, без сахара, как и положено. Сахар расслабляет волю, а старший грозник должен быть собран всегда.

На столе лежала папка с отчетом по делу о незаконной порче социалистической собственности — хулиган из числа волшебников первого поколения учащихся в электрическом техникуме имени Ильина пытался оживить памятник Ленину на площади Труда, чтобы тот сходил в булочную. Получилось криво и несознательно. Памятник осел на одно колено, а его гранитная рука, протянутая в светлое будущее, теперь намертво сжимала фонарный столб. Дело закрыто, виновный оштрафован и отправлен на исправительные работы в Черногривский карьер. Все по форме. Все по закону.

Артемий откинулся на спинку стула, позволив себе минуту несвойственной ему расслабленности. Взгляд упал на семейную фотографию в простой железной рамке. Лидия, его жена, смотрела в объектив с тихой, покорной улыбкой. Слабая волшебница, чей дар едва тянул на бытовые заговоры по чинке одежды и подметанию квартиры. Он женился на ней потому, что Отдел кадров счел этот брак «стабилизирующим обстоятельством» для молодого перспективного опера. Женат — значит, осел, не склонен к авантюрам. Идеальный винтик системы. Он не любил Лидию. Он исполнял супружеский долг, как предписывает «Кодекс строителя волшебного коммунизма» — раз в неделю, по субботам, без излишеств.

Его дети. Геннадий, Светлана, Ольга. На фото они улыбались. Им было весело. Их учил, с ними играл, водил в зоопарк и на ёлку в Кремль их отец — точнее его магическая копия, двойник третьей категории, созданный по спецразрешению УММБ. Артемий-оригинал считал, что непосредственное общение с потомками размягчает дисциплину и отвлекает от службы. Клон справлялся идеально. Он был таким же педантичным, но умел изображать отцовскую теплоту. Дети, кажется, даже не догадывались. Геннадий в «Гамаюне» учился на «отлично» и уже проявлял способности к сложной ритуалистике. Светлана — будущий мастер метаморфоз, могла в восемь лет превратить кошку в тапок и обратно без потери свойств. Ольга еще мала, но потенциал очевиден.

Его мысли обратились к работе. Вспомнилось первое крупное дело — поимка цеховика простеца, который наладил подпольный выпуск метаморфированных джинсов. Какой-то ушлый простец из Дядьково нашел заброшенную избу полусумасшедшего волшебника-одиночки и уговорил того наколдовать партию штанов. «Подобия» были на славу — держались месяц, а потом рассыпались в прах прямо на людях. Нарушение Статута секретности, подрыв доверия к легкой промышленности. Простеца сдали в КГБ, волшебника — на обязательное лечение в магический стационар. Все по инструкции.

А вот дело посерьезнее. В прошлом году раскрыли сеть нелегальных изготовителей зелий сомнительного свойства. В заброшенной котельной за Которослью алхимик-одиночка варил зелье «красной уверенности» — аналог алкоголя простецов, но дававший не эйфорию, а непоколебимую веру в правильность любых своих, даже самых идиотских, поступков. Один слесарь, приняв флакон, попытался голыми руками остановить поезд на Ярославском вокзале, крича, что «так будет лучше для пятилетки». Дело едва не ушло в УСММ, но удалось замять. Нарушителя этапировали в спецлабораторию НИИЧаВО — пусть его таланты направят в полезное русло.

Артемий вздохнул. В его мире все было упорядочено, разложено по полочкам, регламентировано циркулярами МинМага. Не было места хаосу, непредсказуемости, глупой, иррациональной человеческой… жизни.

Тишину нарушил тихий стук в дверь.

— Войдите.

Дверь открылась, пропуская в кабинет ночную смену — грозницу Алину Кострову. Молодая, недавно из академии, с горящими глазами, полными рвения бороться с врагами магического социализма. На ее форменном мундире блестел новенький значок «Ударник магического труда».

— Товарищ старший грозник, смена заступила. Готов принять дежурство.

— В курсе текущей оперативной обстановки? — отрывисто спросил Градов, поднимаясь.

— Так точно. Все чисто. Никаких происшествий не зафиксировано.

— Бдительность, товарищ грозница. Расслабленность — враг №1.

— Не расслаблюсь, товарищ старший грозник!

Он кивнул, взял со спинки стула свой плащ, накинул его на плечи. Их взгляды встретились. Он протянул руку для официального рукопожатия при сдаче дел. Ее ладонь была теплой, живой.

— Удачи в дозоре, товарищ Кострова.

— Спасибо, товарищ Градов. Спокойной ночи.

Он вышел из кабинета в пустой коридор, дошел до отведенного для трансгрессии места — небольшой комнатки с укрепленными заклинаниями стенами. Четким, отработанным движением он представил себе каждую деталь своей квартиры: дверь в прихожей, вешалку из карельской березы, паркет с узором «в елочку». Он не думал о жене, спящей в спальне. Не думал о детях, в комнатах которых, он знал, тихо светились ночники в форме волшебных птиц. Он думал о точке в пространстве. Координатах.

Поворот вокруг своей оси — резкий, точный. Давящее ощущение сжатия — и вот он уже стоит в темной прихожей своей большой квартиры в доме 15 на проспекте Ленина. Полный порядок. Тишина.

Сняв плащ и аккуратно повесив его на вешалку, Артемий Сергеевич прошел на кухню, чтобы поставить кипятить воду для вечернего чая. Его двойник, отработав свою смену, давно растворился в воздухе. Теперь его очередь делать вид, что он здесь живет.

… Алина Кострова

Рассвет над Ярославлем был серым и влажным, будто город просыпался в мокром асфальтовом одеяле. Алина Кострова, несмотря на бессонную ночь, чувствовала себя собранной и острой, как отточенный клинок. Ее первая самостоятельная смена прошла без сучка без задоринки, и это наполняло ее легкой, почти детской гордостью. Она уже представила, как сделает устный доклад старшему грознику Градову – сухому, точному, и поймает в его глазах крупицу одобрения.

В дежурной комнате пахло старым деревом, машинным маслом от телефонов «Волга» и вечным запахом слишком крепкого чая. Алина как раз собиралась заварить новый, когда резко зазвонил прямой телефон – не внутренний, а городской, тот, что висел на стене в пыльном деревянном ящике.

– Отделение магической безопасности, Ленинский район, грозница Кострова, – подняла трубку Алина, стараясь, чтобы голос звучал низко и солидно.

В трубке послышались прерывистые, влажные всхлипы. Женский голос, сдавленный паникой.

– Там… там… мой сын… Володя… он не ночевал домой… – выдохнула женщина, и снова захлебнулась слезами.

– Успокойтесь, гражданка. Говорите четко и по порядку. Кто вы? Где живете?

Вызов поступил с улицы Чкалова, из типовой пятиэтажки «хрущевского» типа. Семья Тихих – отец и мать. Их шестнадцатилетний сын, Владимир, учащийся Электротехникума имени Льва «Громовержца» Ильина, не вернулся домой после занятий. Парень – волшебник, пусть и не сильный, потому родители, минуя милицию, сразу обратились к грозникам.

Алина занесла данные в толстый журнал учета, ее тонкие пальцы с едва заметными чернильными пятнами быстро выводили каллиграфические буквы. «Тихие», – мелькнула мысль. Не сквибы, как у британцев. Тихие. Люди с обостренным восприятием магии, но без дара ее творить. Жить в магическом мире, будучи лишенным его языка, – та еще доля. Но их сын – волшебник. Значит, дело действительно ее.

– Не волнуйтесь. Выезжаю немедленно, – сказала Алина, уже накидывая плащ. Ее сердце забилось чаще. Не банальное хулиганство с оживлением памятников, а настоящее дело. Пропажа человека.

Квартира на Чкалова встретила ее запахом капустных пирогов и старой пыли. Дверь открыла худая, испуганная женщина с красными, опухшими от слез глазами – Анна Петровна. За ее спиной, в тесной прихожей, маячила мощная фигура мужчины. Степан Игнатьевич. Его лицо было высечено из гранита недовольства, мелкие глазки буравчиком впились в Алину, оценивая, можно ли от этой хрупкой девчонки в форменном плаще ждать реальной помощи.

– Наконец-то! – рявкнул он, не дожидаясь приветствия. – Целая ночь уже прошла! Где вы шлялись? Моего сына, единственного кормильца на старости лет, кто-то похитил, а вы тут чаи гоняете!

– Степан, молчи, – шикнула на него жена, но он лишь отмахнулся, как от назойливой мухи.

Алина, игнорируя его выпад, шагнула внутрь.

– Прошу соблюдать спокойствие, гражданин. Расскажите все с самого начала. Когда в последний раз видели Владимира?

Пока Анна Петровна, запинаясь и смахивая слезы, рассказывала, что сын ушел утром в техникум и не вернулся, Алина провела беглый осмотр прихожей. Аккуратно стояли стоптанные мужские ботинки, висел старенький, но чистый пиджак. И тут ее взгляд упал на скромный, потертый портфель из кожзама, аккуратно прислоненный к ножке табуретки.

– Он приходил домой, – констатировала Алина, указывая на портфель. – Иначе вещи остались бы в техникуме.

Степан Игнатьевич фыркнул.

– Так это ясно! Значит, сбежал, шельмец! Улизнул на гулянку! Я ему всыплю, как придет…

– Его комната здесь? – прервала его Алина, уже направляясь в указанную дверь.

Комната подростка была удивительно стерильной. Постель заправлена так, что хоть рубль кати, на полках книги расставлены по ранжиру, никаких постеров, только портрет основателя НИИЧаВО на стене. Не комната, а казарма. Алину пробрала мелкая дрожь. Она вспомнила свой уютный, заваленный книгами и кристаллами уголок в общежитии Академии.

Алина открыла портфель мальчишки и нашла в нем дневник. Алина машинально в нем текущую неделю. «Русский язык. Диктант. 2 (два)». Красная, яростная двойка, выведенная рукой строгого преподавателя, будто прожигала страницу.

И в этот момент за ее спиной возник Степан Игнатьевич. Его тяжелое дыхание обожгло ей затылок.

– Что?! Двойка?! – его голос грохнул, как удар грома в маленькой комнате. – Так вот в чем дело! Сознания не хватило домой явиться! Получил двойку и сбежал, тряпка! Я его… Я ему…

Алина не успела даже развернуться. Запахло озоном и слепой, животной яростью. Она почувствовала, как воздух сгущается за ее спиной, и сработал рефлекс, отточенный тысячами часов на тренировочных площадках Академии. Она резко пригнулась и развернулась на каблуках.

Его огромная, корявая рука уже летела в ее сторону, неся в себе всю мощь униженного мужского самолюбия и годами копившейся злобы.

Время растянулось. Алина увидела перекошенное лицо Степана Игнатьевича, полное ненависти не к ней, а к миру, который посмел его ослушаться. Увидела застывший в ужасе рот его жены в дверном проеме. И ощутила на пальцах легчайший, почти невесомый холодок семи тонких золотых колец.

Они проявились лишь на миг – тончайшие ювелирные ободки с крошечными камнями: голубым агатом, хризопразом, розовым кварцем, аквамарином и морионом. В обычной жизни их не замечали, принимая за изящные украшения. Но в момент применения силы они наливались внутренним светом, становясь проводниками воли хозяйки.

Мысль сформировалась быстрее, чем он успел опустить руку.

– Kataplḗssein! – ее голос прозвучал не громко, но с металлической, режущей ясностью.

Не луч, не вспышка. Просто плотная, невидимая ударная волна чистой силы воли, сконцентрированная в мгновенном импульсе. Она ударила Степана Игнатьевича в грудь. Он не упал, а замер на полусогнутых ногах, его глаза остекленели, разум на мгновение отключился, подавленный внешним воздействием. Из его открытого рта вырвался короткий, бессмысленный звук.

Этой паузы хватило. Пальцы Алины сплелись в новый, молниеносный жест. Золотые кольца вспыхнули снова.

– Desmoí!

Светящиеся вихревые жгуты магической энергии вырвались из ее ладоней и с шипящим звуком обвили запястья ошеломленного мужчины, сковывая их за спиной. Он рухнул на колени, тяжело дыша, постепенно приходя в себя и пытаясь понять, что произошло.

– Вы арестованы за нападение на сотрудника Управления Магической Безопасности, – голос Алины был ледяным. Внутри все дрожало от выброса адреналина, но внешне она была абсолютно спокойна. – Имеете право хранить молчание. Все сказанное будет использовано против вас.

Она отвернулась от него, как от ничего не значащей помехи. Ее задача была найти мальчика. А этот человек теперь был просто элементом дела.

– Анна Петровна, – обратилась она к ошеломленной женщине. – Продолжим осмотр. Где ваш сын мог спрятаться, если бы очень испугался?

Она достала из поясной сумки «Прожектор-47» – латунный цилиндр, испещренный руническими письменами. Легкое движение пальца – и из него вырвался не луч света, а широкий, рассеянный поток сияния, не отбрасывающий теней. В его свете обычные предметы выглядели тусклыми и плоскими, но все, что было хоть каплю заряжено магией, начинало мягко светиться изнутри.

Алина водила прибором по комнате. Книги, учебники, линеечка – все было чисто. Поток скользнул по шкафу, по кровати… и зацепился за обычную, казалось бы, вешалку-стойку из темного дерева, стоявшую около стола. В свете «Прожектора» она светилась ровным, теплым, живым янтарным свечением.

– Это ваша вещь? – спросила Алина, не отводя прибора.

Анна Петровна, все еще дрожа, отрицательно покачала головой.

– Нет… Нет, не знаю. Первый раз вижу.

Сердце Алины упало. Она поняла. Поняла все. Испуг перед тираном-отцом. Двойка как последняя капля. Отчаянная, паническая попытка спастись, спрятаться, исчезнуть. Мальчик, чей дар был, судя по техникуму, невелик, нашел самый простой и самый страшный выход. Самометаморфоза. Обратимость которой в таких состояниях – под огромным вопросом.

Она подошла к вешалке. Она была теплой на ощупь.

– Володя? – тихо позвала Алина. – Владимир? Это грозница Кострова. Все хорошо. Отец не тронет тебя. Я обещаю.

Никакой реакции. Только ровное, бездушное свечение в магическом спектре. Он застрял. Его сознание, его страх оказались сильнее, чем его навык и воля к возвращению.

Алина отложила «Прожектор». Ее пальцы снова коснулись колец. Теперь нужно было не бить, а резать. Резать очень тонко. Она нащупала нужный резонанс, собрала волевой импульс в тончайшую нить. Золотые ободки на ее пальцах замерцали, как звезды в ненастную ночь.

– Paúsate tàs epōdás! – прошептала она, касаясь пальцами деревянной поверхности.

Это было заклинание не силы, а прекращения. Остановки, разрыва, аннулирования. Оно должно было перерезать нерв текущего заклятия, как скальпель перерезает напряженную мышцу.

Раздался тихий, сухой хлопок, будто лопнул мыльный пузырь. Янтарное свечение погасло. Воздух вокруг вешалки задрожал, поплыл. Дерево стало течь, меняя форму, уплотняясь, темнея. И через несколько секунд на полу, поджав колени к груди, сидел полный, испуганный паренек в очках. Он дико, по-звериному испуганно смотрел на Алину, потом на отца, который, все еще скованный, силился что-то выкрикнуть, потом снова на Алину.

– Не бойся, – сказала Алина, снимая плащ и накидывая его на дрожащие плечи мальчика. – Все кончено.

Она выпрямилась и посмотрела на Анну Петровну.

– Вам обоим необходимо обратиться к волшебному психологу в Институте народной медицины к доктору Скарабееву. Я выпишу направление.

Ее взгляд скользнул к Степану Игнатьевичу.

– А этого гражданина – я оформлю в участок. За нападение на сотрудника УМБ. И, что куда серьезнее, – за доведение несовершеннолетнего волшебника до попытки суицида путем неконтролируемой самометаморфозы. Статья серьезная.

Она помогла Владимиру подняться и вывела его и мать в другую комнату. Потом вернулась, чтобы конвоировать задержанного. Она делала свою работу. Четко, по инструкции. Но внутри все еще колотилось сердце, а в ушах стоял оглушительный грохот той тишины, что наступила после произнесения заклятий. Она спасла мальчика, что каждого ребенка от отца пьяницы и тирана не спасешь. Ах если бы было только возможно при помощи каких-нибудь волшебных великих чар сделать сразу всех людей добрее и ответственнее, ну или хотя бы вести опеку над детьми вот в таких семьях. Кажется у простецов что-то такое было. Надо будет обменятся опытом с коллегами.