Ночь всех ночей

Я видела – две стаи чёрных птиц слились в одну.
Пусть сердце моё – камень, пусть идёт ко дну,
Но сколько не ищи других дорог-путей
Мы встретимся с тобой в ночь всех ночей.

Моросил косой осенний дождь. Агнесса стояла на пороге, укутавшись в шаль, и смотрела, как капли, срываясь с покатой крыши крыльца, разбиваются о бетонную дорожку. Кап-кап-кап.

Слышно было, как ветер шумит в кронах елей за опустевшими огородами. Как стучит по деревянному вороту провисшая колодезная цепь. Как кто-то из соседей колет дрова. Тук-тук-тук.

Глупости. Деревня который год стоит пустая. Какие соседи?

Агнесса тихо отступила в дом. Пока стучат вдалеке - не страшно. Не голодные. Но время поджимало.

Она плотно закрыла просевшую от сырости дверь, зажгла свечу в красном углу и достала из шкафа коробку с лентами. Выбрала алые и села плести косицы.

Хлопнула калитка. Агнесса отложила ленты, подошла к окну и осторожно отодвинула занавеску. Во дворе пусто. Она проверила второе окно – тоже никого. Вряд ли они так осмелели, рано ещё. Разве что… И тут она увидела, как по бетонной дорожке со стороны улицы к дому шагает Матвей.

Всплеснув руками – да ведь слишком рано! – Агесса кинулась в сенцы. Едва успела снять наговор с чёрной нитки, как клямка дёрнулась, открывая дверь, и нить лопнула, задетая грязным резиновым сапогом.

– Добрый день в хату! – Матвей, местный почтальон, ввалился в сенцы, стряхивая капли с брезентового плаща прямо на вязаный половик. – Ты что тут, уснула? Я как дурень стучу по забору. Хоть бы собаку завела себе!

– Не убудет от тебя до крыльца пройтись. Чего приехал? – Агнесса успела взять себя в руки и, нахмурившись, стала напротив, загораживая ход из сенцев в дом.

Матвей выглядел ровно таким, каким она запомнила его во время последней встречи. Растрёпанные русые волосы, лёгкая щетина на впалых щеках. Худое, обветренное лицо. Поношенный дождевик поверх старой почтальонской формы.

– Так вот же, уведомление тебе, – он достал из водонепроницаемой сумки небольшой листок. – На заборе не оставить – дождь.

Женщина покосилась на бумажку.

– На тумбу положи, – кивнула на стоявшую у двери потертую тумбочку. А сама всё приглядывалась. Матвей или нет? Вроде он. Но рано, слишком рано. В таких делах не стоит торопиться. Почтальон был чересчур таким же, каким она его помнила. Она заправила за ухо выпавшую прядь. – Ещё чего надо? Или всё?

Матвей потоптался, помял в руках давно потерявшую свой изначальный цвет шапку.

– Нелюдимая ты, Агнешка. В дом бы позвала. На чаёк, погреться. Дождь вон какой на улице.

– А как же письма? – она дёрнула подбородком в сторону его сумки. – Письма кто будет разносить?

– Не убудет от писем, если подольше в сумке полежат.

“Конечно, в заброшенной-то деревне кому письма нести?”, – подумала Агнесса и утвердилась в догадке, – “Морочат.” Она улыбнулась и медленно спрятала руку в карман юбки.

– Слышь, Матвей?

– Ну?

– Какое число сегодня?

– А?

– Ну, ты ж почтальон. Какое число?

– Двадцать седьмое.

Агнесса резко достала руку из кармана и бросила полную пригоршню соли прямо в лицо лже-почтальону. Тот дёрнулся, зашипел, заизвивался, и через пару секунд исчез, оставив после себя на полу лохмотья.

Ведьма ткнула ногой в тряпки. Из-под изношенных вещей с писком вырвалась мышь и, метнувшись туда-сюда по сенцам, нырнула в подпол.

Морочат. Ишь ты! Она хмыкнула и поправила на стене бумажный календарь с заведомо неправильной датой. Двадцать седьмое, как же.

Времени оставалось всё меньше.

Перетянуть чёрную нить было делом быстрым, и скоро Агнесса вернулась к лентам. Три косицы, пять, десять… Наконец, тринадцать. Дождь бросил в стекло пригоршню капель. Тикали на стене старые часы.

Она вздохнула и посмотрела на разложенные на столе алые шнурки. Двенадцать дворов, двенадцать замков. Надо успеть до полуночи. Успеть повесить на каждый двор, разбуженный колдовской силой, заговоренную алую ленту. Замкнуть лихо. Двенадцать косиц и одна про запас… Как так сталось, что некому следить за порядком в заброшенной колдовской деревне? У неё не было ответа.

Повезло, что был хотя бы один помощник – Матвей. Тот, который настоящий, не морок. Ещё когда деревня была полна людей, Агнесса завела дружбу с весёлым, шумным, настырным сельским почтальоном. Тот разносил письма и уведомления по нескольким деревням, но никогда не упускал случая поболтать у её забора. А когда дела пошли наперекосяк, он взялся замыкать две окрестные опустевшие деревни, из тех, что остались без ведьм, и вдобавок всегда старался прийти ей на подмогу, покончив со своими делами. Дворы помнили его, подпускали к себе легче, чем Агнессу.

В любом случае, до того, как придёт настоящий Матвей, надо многое успеть.

Она собрала косицы в холстяной мешок и привязала к поясу. Наполнила карманы солью. Повесила на шею карманный фонарь на верёвке. В сенцах переобулась в валенки с калошами, закуталась в тёплую телогрейку. Взяла старый, заострённый с одного конца осиновый посох, что стоял в углу, рядом с кочергой. Смахнула с тумбочки на пол песок, в который превратилась почтовая квитанция, намотала на голову шаль, перекрестилась и ступила за дверь.

Деревня, сырая и молчаливая, обступила со всех сторон, стоило Агнессе выйти на улицу. К вечеру ветер усилился и быстро гнал по небу хмурые серые тучи. Она глянула на запад. Где-то там начинало заходить солнце. Горизонт на пару секунд блеснул тёплым розовым светом, но и тот через пару секунд сожрала голодная серая хмарь. Агнесса поежилась, поплотнее запахнула телогрейку и ступила на деревенскую дорогу.

Все двенадцать дворов стояли на одной улице. На деле, конечно, дворов в деревне было больше, но каждую осень просыпались двенадцать. Предсказать, на какие заброшенные дома и огороды в этот раз падёт выбор страшных сил, было сложно. Нет никакой очередности из года в года, как ни старалась Агнесса найти закономерность в происходящем. Со временем поняла, что проще искать по факту, чем пытаться предсказать. Она внимательно оглядела уходящую вдаль, к лесу, улицу. Со стороны всё выглядело тихо-мирно. Но, справедливости ради, и солнце ещё не село до конца.

У Агнессы было совсем немного времени – пока светило опускается за горизонт – чтобы поймать хотя бы часть дворов в тот момент, когда колдовская марь уже проявится, но не успеет войти в полную мощь. А Матвей, как обычно, вряд ли придёт раньше заката. Чем быстрее она будет действовать, тем лучше. Ведьма достала руки из тёплых карманов, хлопнула в ладоши и трижды топнула ногой.

Не сразу, но дорога ответила. Старая, деревенская: асфальт давно потрескался, кое-где раскрошился. В выбоинах стояли лужи. Немного с опозданием, будто отвечая не на топот Агнессы, а на другой, более сильный толчок, зеркальная поверхность воды в ближайшей луже задрожала. Потом в следующей, потом ещё дальше. Агнесса пошла вслед за рябью.

Наконец у одной из покосившихся, ржавых калиток, поверхность воды затихла. Агнесса остановилась, вопросительно приподняла бровь.

Лужа помедлила, а потом взорвалась фонтаном брызг.

Первый двор.

Агнесса не стала заходить через калитку. Не первый год, не лыком шиты. Сначала она обошла вдоль забора. Потом через другой, спокойный двор, прошла к огородам и осмотрелась там. Свет в доме не горел. В сарае тоже. Пугала не было. Да что там пугало, даже тыкв на заброшенном огороде было не видать. Колдовство совсем слабое. Она смело зашла через калитку, проверила засовы на дверях и ставнях, замок на сарае. Со спокойным сердцем вышла на дорогу, повязала на ворота первую алую косицу.

Притопнула еще раз, и, дождавшись, пока рябь всколыхнёт мелкие лужи, пошла к следующему двору.

Таких, безобидных, в этот раз оказалось больше обычного. Агнессе везло, за время заката она успела обойти восемь дворов - и даже соль из кармана не пришлось доставать. Оставалось четыре. Неужели получится успеть, пока ночь не вступила в свои права?

Было бы неплохо. Ведь когда то, что просыпается в ночи, набирает силу, всё усложняется в разы.

Думая об этом, Агнесса завернула к девятому двору. Прошлась по старой, засыпанной листвой дорожке. Вроде бы та же история: тёмные окна, запертые двери. Но что-то изменилось. Она застыла на месте, пытаясь сориентироваться. Звук? Нет. Редкое постукивание всё ещё не выходило за пределы леса. Запах? Точно, запах. Дым.

Она посмотрела в сторону поля. В ненадёжных сумерках удалось разглядеть белые столбы, то тут, то там поднимавшиеся к небу. Стоги занялись. Старые стоги всегда отзывались первыми, когда в деревне просыпалось колдовство. Тот самый дым без огня, который бывает только в ночь всех ночей. Сизый, удушливый, холодный дым.

А она стоит посреди живого двора.

Агнесса сглотнула и прислушалась к своим ощущениям. Чувство опасности нарастало, как звук приближающегося автомобиля. И в тот момент, когда воображаемому водителю пора было бы или бить по тормозам или резко свернуть с дороги, чтобы не снести застывшую, как истукан, ведьму, Агнесса быстро сыпанула щедрую горсть соли за левое плечо. Нечто, пытавшееся подступиться из тени, зашипело и яростно защёлкало зубами прямо у неё над ухом. Ведьма бросилась бежать.

Оставив на заборе обрывок юбки, она захлопнула калитку прямо перед ощерившейся, полной игольчатых зубов пастью неведомой голодной твари. Накинула на петличный столб калитки косицу. Отступила на три шага.

Угрюмая, обиженная тень накрыла двор. Из темноты не доносилось ни звука. Слышно было только собственное прерывистое дыхание. Испугалась, как девчонка. Позорище. Хорошо, что никто не видел.

Она нервно усмехнулась своим мыслям – да кто тут может увидеть?

Чтобы успокоиться, Агнесса перевязала шаль. Подняла посох, легкомысленно оставленный у забора и упавший в пожухлую траву, когда она захлопнула калитку.

Осталось три двора. Солнце село. Ну что ж.

Она осторожно двинулась дальше по улице.

Древняя сила наполняла деревню неспешно и неумолимо, как река в половодье укрывает заливной луг. Сначала к шепоту ветра добавилось странное эхо. Потом на самой грани слуха появилось тихое хихиканье. К этому всему добавилось пронзительное ощущение чужого взгляда в спину. Агнесса подавила горячее желание обернуться. Нельзя оборачиваться.

Теперь и лужи ей были не помощники. На зеркальной поверхности воды мелькали странные лица. Бледные, с широкими ртами, с огромными тёмными глазами. Агнесса старалась не смотреть в воду, обходила её стороной. Зацепишься с такой тварью взглядом – вытащишь в явь, а как будто без того хлопот мало.

В одном из домов дальше по улице горел свет. Вот он, десятый двор. Ведьма вздохнула и перехватила посох поудобнее. Старый добрый осиновый посох. Хорошая вещь для обхода деревни холодным осенним вечером. Где ж носит Матвея-то.

Ко двору она приближалась неспеша, издали стараясь разглядеть что к чему. И только подойдя почти вплотную, заметила, что колдовской мертвенный свет пробивается и через ставни следующего дома. И, чуть подальше, ещё одного.

Вот же проклятье. Три двора сразу. Не обойти по одному, не присмотреться. Придётся разбираться с трёмя за раз. Успели они срастись? Нет? Как проверить? Как лучше быть?

Агнесса в раздумьи закусила губу и впилась ногтями в дерево посоха.

И в этот момент услышала стук.

Бум-бум-бум.

Деревом по дереву.

Звук шёл не со стороны дворов. Со стороны дороги. С того её конца, что, как Агнесса знала, проходил через оставшуюся деревню и терялся где-то под сенью густого хвойного леса.

Она повернулась лицом к звуку.

Бум-бум-бум.

Совсем близко. Ведьма сжала зубы, и попыталась дышать потише, чтобы не мешать себе вслушиваться. Любое движение могло стать решающим.

Но тут ветер разогнал тучи. Холодная октябрьская луна бросила пригоршню света на мокрую улицу. В разлившемся небесном серебре Агнесса наконец увидела Матвея.

Правда, в этот раз он выглядел незнакомо. Строгий костюм-двойка, туфли, галстук. Но русая шевелюра всё так же растрёпана, всё так же с диковатым прищуром смотрят тёмные весёлые глаза. Она знала - карие. А ещё знала – в этот раз не морок.

– Здорово, Агнешка! – сказал он и подошёл ближе. Длинная палка, которой он вёл по трухлявому забору, сделала “Бум!”

– Прибью, – сказала Агнесса.

– Что у нас тут? – проигнорировал её фразу бывший почтальон, вглядываясь в дома поблизости. – Это что, тройня? Ого!

– Где тебя носило? – Агнесса испугалась, это было неприятно, так что, чтобы немного успокоиться, она решила поворчать на Матвея.

– Дела, – не посчитал нужным объясниться Матвей и воткнул палку в землю рядом с собой. Потом стал деловито закатывать рукава пиджака, стремительно теряя в официальности.

Агнесса молча наблюдала за его ловкими движениями, не зная, ругаться или радоваться.

– Мне твой морок присылали.

– Знаю. Почувствовал.

– И как оно?

– Противно.

– Как противно?

– Как когда в коровью лепёшку наступишь, – хмыкнул он. – Агнесса, что за вопросы. Хочешь, сделаю с тебя морок, попробуешь?

– А ты можешь?

– Не знаю.

Она молча смотрела, как он развязал галстук, скрутил его в улитку и спрятал в карман.

– Ты чего разоделся-то?

– А?

– Говорю, чего в нарядном? И без куртки? Холодно же.

– Мне не холодно, Агнешка.

Матвей снял кожаные ботинки, поставил у забора. Прокомментировал: чтоб, мол, не замазать. Закатал брюки до колена. Взял в руки свою палку.

– Ну, идём. Тройня – не шутки, надо поскорей разобраться. Скоро полночь.

– Матвей? – Агнесса задумчиво смотрела на старого приятеля.

– Чего?

– Что не так?

– Да нормально всё! Вот эти бабы, вечно надумают, – он сплюнул в серую траву. – Идём, говорю! Время теряем.

Подкрепляя слово действием, Матвей развернулся и уверенно пошёл к первому двору.

Агнесса постояла немного, задумавшись. Бывший почтальон всегда был тем ещё петухом, но в этот раз всё было слишком уж странно. Она посмотрела на ботинки. Совсем новые.

“Мне не холодно, Агнешка”.

Она наклонилась и подняла ботинок. Посмотрела на подошву. Так и есть. Неношеные.

Костюм, галстук. Неношеные ботинки.

Она тяжело вздохнула. Но сразу взяла себя в руки. Не время раскисать.

– Агнешка!

Ведьма досчитала до трёх и пошла следом за Матвеем.

Они начали с крайнего двора.

Почтальон небрежным жестом откинул петлю, что держала калитку. Привычно, ничего не боясь, прошёл мимо палисадника. Стукнул палкой по закрытой ставне, из-под которой лился зеленоватый свет. Ставня слегка приоткрылась и хищно лязгнула. Но на этом всё.

– Эй, хозяева! – Матвей пошёл дальше, босиком по холодной земле двора, помахивая палкой и то и дело постукивая ей то по колодцу, то по стволу подвернувшегося фруктового дерева. – Есть тут кто живой? Или неживой? Вам письмо-повестка-журнал ”Мурзилка”!

Агнесса вздохнула и постаралась не отстать.

– Повестка? Серьёзно?

– А что?

– Никто не выйдет.

– А ты бы и рада была, да?

– Нет.

– Нет? Да ладно, тебе ж страшно, Агнешка. Страшно? Ну скажи, страшно ведь, да!

Ведьма покачала головой.

– Ааа, врёшь! Слышь, подруга, ну что ты упрямишься! Меньше тебя не станет, если скажешь правду! Боишься? Ты ведь боишься! Боишься до дрожи, до мурашек, до козявок, до чего там ещё девчонки боятся. Признавайся!

– Не шуми, Матвей, – Агнессе показалось, что она услышала посторонний звук. Они понемногу обходили сарай, скоро будут огороды.

– Чего?

– Тихо!

– Ты мне рот не…Ох, чтоб меня!

Они как раз завернули за угол, чтобы увидеть, что три двора всё-таки срослись. При чём в самом худшем варианте – огородами.

Чёрная сырая почва словно разворочена гигантским плугом. Робкий свет полнолуния не дотягивался до дна глубоких рвов, которые, как следы гигантских когтей, расчерчивали землю. По всему участку тут и там в беспорядке валялись тыквы, большие и маленькие, разных форм и размеров. А посреди всего этого возвышалось огромное пугало. Оно было размером с дерево, даже немного поднималось над кривыми яблонями, что окружали огороды. Ветер шевелил повисшие на перекладине лохмотья. Вместо головы на основание была надета… Агнесса прищурилась – да, всё так, большая тыква.

Матвей замер на краю перекопанной земли. Ведьма остановилась рядом.

– Слышь, Агнешка, глаза у него есть?

Она старательно вглядывалась в неровную поверхность насаженного на кол овоща. Потом покачала головой.

– Плохо видно. Но вроде ещё нет.

– Снять бы, пока не появились. Идём.

Он хотел было шагнуть вперёд, но вдруг остановился. Помедлил.

– Ты чего? – Агнесса, уже успевшая ступить на влажную почву и завязшая по самую щиколотку, обернулась. Матвей задумчиво разглядывал чернозём.

Ему неприятна сырая земля, подумалось Агнессе. Оно-то и понятно, но не хотелось бы, чтобы он разобрался, почему так странно себя чувствует, до того, как они покончат с пугалом и замкнут эту клятую троицу.

– Идём, Матвей! Чего стал? – поторопила она.

Почтальон сощурился, поджал губы и ступил на вскопанную землю, как в воду нырнул. Убедившись, что ничего не случилось, перехватил палку покрепче и уверенно зашагал к пугалу.

– Я буду голову сбивать, а ты прикроешь, – бросил он ей, проходя мимо.

– Ишь, раскомандовался!

– Не шуми, Агнешка. Ты ж не допрыгнешь.

Агнесса покосилась на высокое пугало. Что верно, то верно.

Идти по вспаханной сырой земле было тяжело. Ведьма засунула посох под руку и подоткнула за пояс юбку. И, стараясь не потерять равновесие, поспешила за Матвеем.

Луна на время спряталась за тучи, и потому она не сразу поняла, откуда донёсся звук. То ли стук, то ли треск. Где-то впереди выругался Матвей. Звук повторился, и только тогда до Агнессы дошло: тыквы. Это трескались и раскалывались на части тыквы. Похоже, пугало учуяло гостей и позвало подмогу. Агнесса услышала рассерженное, злобное шипение.

– Агнесса, беги!

Под звуки лопающихся плодов они добежали до возвышения, на котором стояло пугало. Матвей сразу бросился на шест, ловко, по-обезьяньи вскарабкался на перекладину, перекинул ногу, зацепился и попробовал сдвинуть голову-тыкву.

– Крепко сидит! Мне нужно время! Агнешка!

Агнесса стала спиной к шесту, бросила посох под ноги и набрала полные горсти соли в карманах. А потом жестом широким, как будто жито сеяла, сыпанула соль в наступающую, полную хищных звуков и шорохов темноту.

Луна вышла из-за туч. Ведьма вздрогнула: лучше бы не выходила. Серебряный свет упал на море извивающихся, влажных тёмных тел, которые укрыли землю во все стороны вокруг. Между безобразными щупальцами, хвостами и слюнявыми пастями истекали соком лопнувшие, развороченные внутренностями наружу тыквы. От соли кожа существ пузырилась, исходила чёрным дымом. Они шипели, отступали, в ярости размахивая длинными когтями.

В отвращении Агнесса сделала шаг ближе к пугалу. И почувствовала, как плеча коснулось полотнище, что висело на перекладине. Будто потревоженное ветром.

“Но ветра нет…” – подумала ведьма. Медленно обернулась.

Чтобы встретиться взглядом с двумя сияющими колдовским огнём глазами тыквы.

— Матвей!!! – что было сил позвала она.

Почтальон сообразил без лишних слов, и уже перекинул ногу, чтобы спрыгнуть на землю, но не успел. Одна из рук-перекладин вдруг извернулась и, как змея, метнулась в его сторону.

Агнесса схватила посох, размахнулась, но поняла, что не успевает. Занося длинный осиновый кол, она увидела, как расщепившаяся на два острых длинных когтя рука пугала пронзает Матвея насквозь.

Она закричала и воткнула осиновый кол прямо в пылающий глаз тыквы.

Пару секунд ничего не происходило. Ведьма слышала, как глухо ударилось о землю тело почтальона, но не могла отвести взгляд от огромных пылающих глаз, исходящих липким тыквенным соком.

А потом голова пугала взорвалась.

Сила взрыва была такой, что Агнессу отшвырнуло до самой улицы. Падая, она снесла спиной гнилой забор, ударилась об асфальт и потеряла сознание.

Когда ведьма открыла глаза, вокруг было тихо. Шумел ветер, шуршал по пожухлой траве дождь. Агнесса почувствовала, что замёрзла и промокла насквозь. С трудом, постанывая, она поднялась и заметила, что небо на востоке понемногу светлеет. В зыбких предрассветных сумерках были видны последствия взрыва: все три двора сравняло с землёй.

Прихрамывая, Агнесса подошла к границе участка. Земля была укрыта досками, стеклом, кирпичом и обрывками ткани. Она схватила длинную палку, что валялась поблизости и, опираясь на неё, как на трость, подошла к тому месту, где незадолго до полуночи стояло пугало. Пусто. Потом она обошла огороды, сад, все три участка. Осмотрела улицу. Никого.

Сначала она ходила тихо, потом осмелела и попробовала звать, но Матвея нигде не было. Наконец, Агнесса сдалась. Решила вернуться днём, взять с собой вилы и топор, чтобы раскидать доски и, что уж там, найти тело. Похоронить по-человечески.

Серый свет понемногу заливал уставшую от колдовской ночи деревню. Ветер понемногу стих, как это обычно бывает перед самым рассветом. В наступившей глухой тишине звучали только шаги Агнессы и стук редких капель, падающих с неподвижных деревьев на шершавый асфальт. Поднимался туман.

Агнесса подошла в своей калитке, с облегчением откинула петлицу, прошла по знакомой дорожке. Поставила у входа подобранную на огородах палку, взялась за клямку, чтобы открыть входную дверь и тут поняла, что палку эту уже видела. Это Матвеева. Та самая, которой он стучал по забору, когда пришёл на помощь среди ночи. В носу защипало, Агнесса сердито хмыкнула и вдруг почувствовала, что за спиной кто-то есть.

Резко повернулась.

На дорожке стоял Матвей.

Он выглядел ужасно. Взрывом разворотило половину лица, содранная со щеки кожа висела лохмотьями. Правая глазница была пуста. В груди - дыра.

И ни капли крови.

Агнесса отвела руку за спину и положила руку на клямку.

– Здорово, Агнешка, – мертвец довольно ухмылялся. – Пригласишь в дом?

– У тебя ноги грязные, – по привычке огрызнулась Агнесса, обмирая от страха и пытаясь тихо открыть дверь. Как назло, клямка всё никак не поддевала засов, соскальзывала.

– Что, даже солью меня не посыпешь? – Матвей облизнул губы и ведьма заметила, что язык его начал деформироваться в жало.

Это было ожидаемо. Неправильно похороненный мертвец почти всегда превращается в упыря. Удивительно было то, что ему удалось сохранить разум в течение ночи. Агнесса даже понадеялась, что ей удастся найти тело и упокоить старого друга до того, как злые силы возьмут его в оборот. Но, видимо, взрыв ускорил процесс.

– А толку тебя солить? – нельзя показывать страх. Она знала, что нужно делать. Для начала – открыть дверь.

Ведьма всё давила и давила на клямку в надежде услышать стук крючка, поддевшего щеколду.

– Знаешь, Агнешка, ты всегда была такой недотрогой, – он опять облизнулся.

– Зря ты это делаешь, Матвей.

– Ты бы знала, как я мечтал о тебе.

– Я знала.

– Ты думаешь, я не слышу, что ты пытаешься открыть дверь? – зубы его немного заострились по концам. Зрачок в оставшемся глазе стал овальным. – Тебе не убежать в этот раз, красавица.

– А я и не бегу, – ответила Агнесса и наконец услышала заветный щелчок. Дёрнула дверь кнаружи и, вывернувшись, заскочила в сенцы. Попыталась закрыть за собой дверь, но Матвей неожиданно быстро оказался рядом и удержал ту рукой.

Агнесса отступила на несколько шагов. Почтальон стоял в дверном проёме.

– Иди ко мне. Поздно убегать.

– Я не бегу, – повторила Агнесса и сдёрнула с себя телогрейку. Размотала шаль: растрёпанные каштановые волосы упали на плечи. – Входи в мой дом, Матвей.

Он захрипел от предвкушения и, шатаясь, сделал шаг вперёд.

Чёрная заговоренная нить лопнула. Острый осиновый кол, прикрепленный к натянутой лучине, высвободился, выстрелил и с хрустом вошёл Матвею в грудину.

– Прости, – прошептала Агнесса, глядя, как старый друг, скорчившись, оседает на порог.

На деревню медленно опускался туман. Он укутывал старые дома и деревья плотным саваном. Не шумел ветер, не стучал дождь. Большое белое одеяло укрыло сном колдовские дворы.

Чуть позже Агнесса заберёт мёртвое тело с порога. Обмоет и положит в сенцах на лавку. Постирает костюм, найдёт забытые у клятой троицы ботинки. Причешет Матвея и положит в последнюю постель.

А пока она сидела у двери и нежно гладила его по волосам, глядя в молочное полотно тумана. По лицу, оставляя на грязных щеках похожие на шрамы полосы, текли слёзы.

Вдалеке запели петухи. Наступил ноябрь.