Ночь за век

Сидит старая Равана, рукодельничает да песни поёт. Собирает тонкие тетрадки, в которые записаны древние знания, и сшивает их в большую книгу. Про что песня поётся, про то и рукоделие мастерится. Слово к слову — сплетается мотив. Буковка к буковке — нанизываются строчки. Крепко прошита кожаная обложка древней книги, да не все листы в неё вложены.

Вот взяла Равана тетрадку с записями своей пра-прабабушки Раваны. Про малых детей, про их обучение и лечение, про вкусную кашу из жёлтой тыквы, про куклу, сшитую из лоскутков любящей бабушкой, тоже Раваной, про новое синее платье. Училась пра-прабабушка в Смольном институте, почерк у неё ровный, разборчивый. Каллиграфический. Записи сделаны дорогими чернилами на тонкой белой бумаге, легко читаются.

Добавила другую тетрадь — там записи бабушки Раваны про дом и уют, про тёплую печку, про жаркую баню, про берёзовые дрова и морозную улицу. Не пришлось бабушке Раване обучаться в институте благородных девиц. Выпала ей в судьбе революция, за ней последовала гражданская война. Потом оставила след коллективизация. Прошла бабушка Равана курсы ликбеза, почерк у неё корявый, буквы ломаные. Одного хотела Равана — сохранить знания. Писала химическим карандашом на коричневой обёрточной бумаге. Главное — записать.

Есть обычные школьные тетради, в них написано про выпечку, про домашний хлеб и пироги с лесными грушами, про взвар из сушёных ягод и про чай из старинного самовара. Вот взяла тетрадку с записями про чужие судьбы. Про радости и горести. Про успехи и потери.

Сшивает Равана разные тетрадки в одну книгу, чтобы сохранить знания поколений.

Многому можно научиться по той книге, да не каждый поймёт, что там написано. Потому и передаётся книга из рук в руки, от бабушки к внучке, через поколение. Так ведётся у них в роду, и так же, через поколение, девочек Раванами зовут.

Только заметила Равана, что с некоторых пор на отдельных страницах проявляется чёрная метка. Длинная клякса — словно взмах малярной кисти, наискосок перечёркнутая тонкой белой линией.

Присмотрелась знахарка, а листы те про женскую долю. Судьбы разные — а доля одна. Одинокая.

Приходят к Раване люди, спрашивают совета, просят помощи. Никому не отказала мудрая женщина, каждому дала что нужно. Правда, не всегда легко решается чужая беда.

Так и теперь, пришла девица, попросила погадать на суженого.

Взяла ворожея тарелочку с голубой каёмочкой, наклонила слегка, покатилось яблочко наливное, показало путь и туман.

— Ой, девонька, — вздохнула знахарка, — ты ведь не с открытым сердцем. Прячешь что-то от людей.

— Верно, — созналась гостья, — прячу-то я прячу, да нет в том беды. Суженый мой на войне, а я, пока дожидаюсь его, пошла работать в театр, танцую да пою там, и тем на жизнь зарабатываю. Под чужим именем живу. Кличут меня сейчас Марьей Марьиной. А когда мой Иванушка с войны вернётся, я и из театра уйду, и имя прежнее возьму.

— Оно-то верно, — согласилась ворожея, — только рядом с твоим белым туманом клубится чужой, чёрный. И нет ему ни начала, ни конца.

Наклонила тарелочку сильнее.

— Гляди, тут разом выходит и разлука, и встреча. Одновременно. Тот туман стал очень густым, всё закрыл. А вот эта тонкая линия — вообще непонятно, к чему протянулась. Осторожна будь, никому ничего не обещай. И подарков из чужих рук не бери.

Ушла Марья, не ведая, что дома уже поджидает её письмо из деревни, с известием, что суженый Иванушка голову сложил во славу государя.

Ушла гостья, а туманный след в горнице завис.

Тогда забеспокоилась старая Равана о той, кому после неё предназначено читать эту книгу мудрости, о своей внучке, юной Раване. Хотела в её судьбу заглянуть. Только дрогнула рука, порвала исписанную страницу. Ведунья осторожно разгладила её ладонью, взяла иглу. То ли песня сбилась, то ли усталость пришла — уронила фолиант на пол, помялись листы. Снова терпеливо расправила листок за листком, бережно закрыла книгу.

Ничто не случается просто так, всему назначено своё время. Видимо, это знак: пришла пора передать древнюю мудрость младшей Раване.