Ножницы

– Анюта, а мы с прибытком вернулись!

Свекровь, гулявшая с нашей дочкой Катей, проталкивала в дверь коляску и улыбалась довольно. Мне стало нехорошо. Мама мужа, приехавшая к нам погостить из далекого северного поселка, «прибытком» считала чаще всего вещи с помойки. Ну, не с самой помойки, конечно. А те, что жильцы нашего дома выставляли рядом с мусорными контейнерами: одежду, обувь, посуду, книги. Я и сама так делала иногда. А вот моя свекровь Ирина Федоровна совершала обратный, так сказать, процесс: все чужое ненужное тащила в квартиру. Потому что «зажрались вы в своем городе» и «кто ж такие вещи на помойку выбрасывает». Муж шутил, что обратно маму придется отправлять в грузовом вагоне, потому что она набрала всякого «нужного» с десяток баулов. И в какой-то момент мы просто запретили ей что-то приносить в дом, клятвенно пообещав купить все, что нужно и хочется. Ирина Федоровна отругала нас за такую нехозяйственность и расточительность, но спорить не решилась. И вот пожалуйста – снова она с «прибытком»!

Я вытащила из коляски годовалую Катю и стала раздевать, а свекровь победно помахала перед моим носом чем-то маленьким.

– Смотри! Ножнички маникюрные, дорогие, зингеровские. И новые совсем, блестящие.

Сердце как-то болезненно толкнулось в груди. Ножницы… Откуда она их взять могла? У мусорок обычно оставляли крупные более-менее вещи. Впрочем, могли в один ящик и мелочевку всякую сбросить. Но неужели свекровь с внучкой в коляске у помойки тусовалась?

– Мама, где вы их взяли?

– Анюта, не поверишь! В лифте лежали. Я коляску-то завозила, а колесо на что-то наткнулось. Нагнулась – а это ножницы. Да хорошие какие!

– Ну их же потерял кто-то!

Я собралась было разразиться тирадой о том, что «растеряше» ножницы необходимо вернуть и вдруг задумалась. Не знаю ни одного человека, который таскал бы с собой ножницы, пусть и маникюрные. Пилку женщины носят, да. Но ножницы?! Да даже если и так, то ведь наверняка в чехольчике каком-то, не просто так, чтобы руку ими не пропороть, когда в сумку лезешь. И в этом случае как их потеряешь-то? Или в чехольчике, или… Кстати, и пол в лифте металлический, если они из сумки вывалились, наверняка ведь звякнули… С каждой минутой размышлений версия с тем, что ножницы кто-то потерял, виделась мне все более несостоятельной. А если не потерял – значит, специально бросил. Но зачем?!

Свекровь моя такими вопросами вообще не задавалась. Пока я в задумчивости снимала с Кати уличные одежки и одевала дочку в домашнее, та уже помыла ножницы мылом и вытаскивала из морозилки водку, которую мы хранили исключительно для медицинских целей. Полила ножницы водкой, объяснила: «Для дезинфекции». И триумфально уволокла к своим сумкам.

Вроде бы инцидент был исчерпан, но чертовы ножницы почему-то не давали мне покоя. Вечером, когда и дочка, и свекровь уже спали, я поделилась своей тревогой с мужем. Тот лишь усмехнулся:

– Анечка, ну ты же знаешь, что вы, женщины, чего только в своих сумках ни носите! Ты не такая, да, но другие вполне могут. И без чехла могут. И потерять могут. Если тебя это так напрягает, повесь объявление внизу у лифтов, что найдены ножницы. Объявится владелица – вернешь, мама не посмеет в этом случае возражать. А не объявится – пусть мама забирает и к себе увозит. Понимаю, что ты уже устала от нее, но всего три дня осталось потерпеть, помнишь?

С объявлением муж хорошо придумал. И успокоил отлично, напомнив, что через три дня у мамы поезд. Поэтому спала я хорошо. А утром первым делом распечатала объявление и повесила на первом этаже у лифтов. В этот день за ножницами никто не явился. А вечером, выкупав Катю и отдав ее свекрови на «поиграться», вдруг услышала из детской:

– Ты мой котенька-коток,

Подстрижем мы ноготок,

Чтобы длинным он не рос,

Не царапал коте нос.

Чуть не опрокинула чашку с чаем, кинулась в комнату и увидела, как свекровь подстригает Кате ноготочки на ножках. И не специальными детскими ножничками, а теми, что она в лифте нашла. Мало того, что чужими и неизвестно откуда взявшимися, так еще и с загнутыми острыми концами!

Увидев меня, свекровь вздрогнула. А Катя дернула ножкой и вдруг заревела – бабушка, видимо, ее уколола. В каком-то диком бешенстве я вырвала у Ирины Федоровны дочку и заорала:

– Вы совсем рехнулись что ли! Всяким дерьмом, с улицы принесенным, к моему ребенку прикасаться!

Та виновато потупилась:

– Аня, ну не кричи. Ну мне показалось, что у малышки ноготочки уже длинные, подкоротить надо. Тебя тревожить не хотела, вот и воспользовалась своими.

– Они не ваши! Я объявление повесила, придет хозяйка – ей и отдадите.

– Хорошо-хорошо, только не ругайся!

Конфликт замяли. Кате, к счастью, ножницы серьезного вреда не причинили, чуть укололи только. И за ними так никто и не пришел, поэтому свекровь радостно увезла их с собой. Когда я снимала объявление о находке, ко мне подошла тихая и какая-то неприметная бабушка-соседка. Я ее частенько видела в подъезде и около дома, но ни имени не знала, ни квартиры, в которой она жила.

– Что, соседка, никто за своими ножницами не пришел?

Я вздохнула:

– Никто… Так неловко вышло…

Бабушка усмехнулась:

– Неловко – это точно. Выброси эти ножницы, а лучше – сначала святой водой облей, а потом в землю закопай. И квартиру бы освятить надо, а вам всем – молебен за здравие заказать.

Я изумленно уставилась на соседку:

– Вы о чем? При чем тут святая вода и молебны?

Та укоризненно головой покачала:

– Эх, молодежь, ничего-то вы не знаете. Вообще никакие вещи с земли подбирать нельзя, никакие! Злые и несчастные люди все свои беды на кольцо, на деньгу или вот на ножницы наговаривают и выбрасывают. Кто найдет – тот все горе-злосчастье себе заберет, а свое счастье – хозяину вещи отдаст. Ножницы – вообще самая для колдовства вещь подходящая, самые страшные проклятья на них нашептать можно.

Скомкано попрощавшись, я вернулась домой. Муж взял отгул, чтобы маму проводить, и сейчас играл с Катей. Я не привыкла от него что-то скрывать, поэтому пересказала разговор с соседкой. И, конечно, ни одному ее слову он не поверил. И призвал меня не слушать всякую чушь.

Я постаралась выбросить из головы и ножницы, и странный неприятный разговор. Да и не до того стало: серьезно и тяжело заболела Катя. И практически тут же позвонила перепуганная соседка свекрови: Ирина Федоровна в очень тяжелом состоянии. Мне на помощь приехала моя мама, муж рванул к своей.

Кате никак не могли поставить точный диагноз, ребенок словно угасал. Врачи, больницы, врачи, больницы… Муж тоже ничего оптимистичного не сообщал. Проблемы с сердцем у мамы, а какие – не ясно, повез ее на диагностику в областной центр. Однажды ночью, измученная страхом за дочь и тревогой за свекровь, я зачем-то рассказала маме про ножницы и про разговор с соседкой. И моя совершенно здравомыслящая и интеллигентная мама вдруг рявкнула:

– Ну Ирка! Ну жадная дура! Ладно вы молодые, городские, ни во что не верящие, но она-то деревенская, хоть какие-то обычаи должна помнить!

Мама тут же позвонила моему мужу, велела срочно отыскать ножницы, которые свекровь у нас в лифте нашла. Обжечь их на пламени церковной свечи, сказать над ними: «Верните наше, забирайте свое». И зарыть подальше от человеческого жилья. А свекрови заказать сорокоуст за здравие. Муж мой явно от такого напора и такой информации обалдел, но к маме моей он с большим уважением относился, поэтому пообещал все сделать. От моих вопросов мама отмахивалась, мол, всё потом, а сама с утра кинулась по церквям Кате заказывать молебны за здравие и свечей церковных притащила – квартиру «чистить». Я за ее действиями наблюдала с испуганным недоумением. И так же испуганно недоумевала, когда церковная свеча над Катиной кроваткой вдруг начала трещать, чадить, «плакать» черным воском, а в итоге вообще потухла.

– Видишь?! Видишь, какое дерьмо Ирка и к вам в дом принесла, и к себе?!

Мама была в тихом бешенстве, а я от ужаса и непонимания разрыдалась.

Наконец, уже не помню какая по счету свеча стала гореть ровно. Мама как-то выдохнула и объяснила:

— Я молодая была, тоже ни в Бога, ни в черта не верила. И никто мне не объяснял, чем неожиданные находки и странные подарки обернуться могут. Жизнь научила, да так жёстко...

Как-то гуляли мы с тобой в сквере, тебе два года было. Много там других мам и бабушек с детишками прогуливалось. И вдруг смотрю: идет по аллее старушка. Таких раньше "божьими одуванчиками" называли. Чистенькая, светленькая, с благостной улыбкой. В руке у нее — здоровенная сумка. И она из сумки этой всех встречных детей одаривает. Кому яблочко, кому конфетку, кому игрушку. И одни берут, а других взрослые прямо оттаскивают. Ты бодро так вперёд топаешь, а я на странную реакцию родителей засмотрелась и отстала. И вдруг смотрю — бабка тебе плюшевого медвежонка даёт. Ты в него ручонками вцепилась — не разжать. И кричишь радостно: "Тося, Тося". Книжка любимая была у тебя про медведя Тошу, а этот игрушечный уж очень на нарисованного был похож.

Не успела я до тебя добежать, как старухи и след простыл. И поблагодарить некого, и вернуть игрушку некому. Хотя какое там "вернуть"... Ты к груди его прижимаешь, как самое большое сокровище... Я посмотрела на тебя, и так сердце сжалось вдруг почему-то...

А через неделю ты начала болеть. ОРЗ, как тогда говорили. Потом бронхит. Потом двусторонняя пневмония...

Мама вдруг всхлипнула.

— И везде, везде ты этого Тошу с собой таскала. Только когда с пневмонией попала в реанимацию, медведя мне отдали. Сижу я с ним под дверью реанимации, бездумно в руках кручу. И вдруг развязывается красная лента у медведя на шее, а на ней написано черным: "Спи спокойно, Машенька, пусть Миша охраняет твой вечный сон".

Словно взорвалось что-то у меня в голове. Где чертова бабка взяла этого чертового медведя?! У какой Маши отобрала?! И почему эта Маша спит вечным сном?!

Тут папа твой прибежал, с работы сорвался. Я ему что-то быстро буркнула и рванула в сквер. Не надеялась, конечно, старуху там застать, но может хоть людей поспрашиваю, которые там часто бывают. Меня, наверное, за сумасшедшую приняли. Ко всем мамам и бабушкам с детьми подходила, про бабку спрашивала, рыдала, что дочка болеет. Одна мама меня пожалела и просветила. Что старуха и фрукты, и сладости, и игрушки с могил собирает. С могил мертвых детей. И раздает живым. Кто знает — десятой дорогой её обходит. А кто берет... Тут моя собеседница сделала зловещую паузу и закончила шепотом: "Тех мы больше и не встречаем здесь. Но слухи ходят, что дети и болеют, и умирают после таких "подарочков". Вот и вы подтверждаете".

Мама промокнула глаза платком.

— Ох, дочуня... До сих пор как вспомню — так вздрагиваю. Чего мы тогда только ни натерпелись. Хотела я этого "покойницкого" медведя там же в сквере выбросить, но набежали неравнодушные, сказали, что нельзя. Что тебе полегче сейчас станет, потому что игрушка далеко. Но надо и в церковь, и молитвами отчитывать, и квартиру чистить. Все сделала. Спасла тебя. А теперь — нате вам. Свекровь твоя дура с ножницами этими...

Теперь мы с мамой уже вдвоем плакали. Но слезами облегчения. Потому что, если знаешь причину, то можно хотя бы попытаться все исправить.

Девочку мою мы спасли. И вымолили, и отмолили. Свекровь пережила инсульт, но уже почти восстановилась. Мы с мужем, два "Фомы неверующих", теперь стали внимательней к таким вещам относиться. И когда дочку чем-то угощают — либо не берем, либо берем и сразу выбрасываем. Все подарки и угощения — только от своих. И пусть меня считают чокнутой — все равно. Второго такого ужаса в своей жизни я не хочу.

Кстати, свекровь тоже стала осмотрительней. А в нашем подъезде, как раз в тот день, когда мы с дочкой из больницы вернулись, женщина умерла. Куском мяса подавилась и задохнулась. Мне об этом та самая бабуля поведала, что про ножницы говорила. И на мой огорченный вздох только рукой махнула:

— Не жалей. Зло всегда возвращается туда, откуда его послали. О своих думай лучше. Все по заслугам получают, Бог не Ермошка, видит немножко.

Уж не знаю, умершая ли эти ножницы в лифте бросила или нет, но даже думать об этом не хочу. У нас все хорошо. И пусть так и будет.