Ноги в горячем песке

Первое, что ощущаешь, когда прилетаешь в Среднюю Азию (Туркмения, Узбекистан — неважно) — это температурная разница. В любое время года. Говорят, раньше такой жары не было. Ну, раньше и деревья не такие большие были. А в Туркмении деревья растут не везде. Именно туда и переехала наша семья в 1982-м. Умер дорогой Леонид Ильич, английские войска высадились на Фольклендах, а мы приехали в Туркмению.

Прилетели мы в небольшой городок на берегу Каспия, однако жить нам предстояло в другом городе. Туда надо было ехать через пустыню на военном «уазике» с солдатиком-шофером в смешной панаме. Отец был военным, и начальство выделило ему штабную машину, чтобы встретить семью, то есть мою маму с моей недавно родившейся сестрой и, собственно, меня.

Дорога показалась мне очень длинной. Жара стояла невыносимая, к тому же меня в детстве в транспорте жутко укачивало: везде и всегда. Но, видимо, свой запас тошноты я оставил в самолете, в паре серых бумажных пакетов (предложила улыбчивая стюардесса) и поэтому всю дорогу я пялился через мутное стекло на унылый желтый пейзаж, который иногда разбавляли дохлые ишаки на обочине и перебегавшие дорогу вараны. К такому я не был готов и, глядя на курящего сигареты «Родопи» отца на переднем сидении, готовил в голове список вопросов типа: «Ядовитые ли эти большие ящерицы?», «А почему так жарко?», «А тут везде песок?» и «Чьи эти мертвые ишаки?».

В том городке мы прожили недолго, я успел лишь отучиться в первом классе и отца перевели в другой туркменский город — побольше, с трудным названием Чарджоу. И туда уже мы ехали на поезде. Поезд в Азии — всегда экстрим и приключение, даже в Советском Союзе. Не стал исключением и наш. Оказалось, что поезд почтовый, и мы останавливались на каждом полустанке или как сказала мама: «Каждому столбу кланяемся!». Меня это очень рассмешило, и я представил, как на станции все проводники и машинисты выходят и кланяются столбам у станции.

Ехали мы прямо по Каракумам. Сказать, что было жарко — ничего не сказать. В вагоне было грязно, некоторые стекла были выбиты и ночью дул ужасный сквозняк. К слову, в пустыне по ночам довольно свежо. Наше купе не было исключением в плане дыр в окнах. Благо, дырка была небольшая, и папа заткнул ее грязной подушкой. Так и ехали всю дорогу, с подушкой.

На некоторых станциях в разбитые и открытые окна вдруг начинали засовывать какие-то тюки и живых баранов. Проводники в засаленной форме кричали, бегали по вагону и выбрасывали несчастных баранов назад на перрон. Я, несмотря на строжайший запрет, слонялся по коридору и заглядывал в никогда не закрывающиеся двери купе нашего вагона. В одном сидели степенные бородатые старцы в полосатых халатах и тюбетейках, обмотанных чалмой, на коричневых морщинистых головах. У некоторых на халатах я заметил военные ордена. Они всю дорогу пили чай с лепешками и говорили, разумеется, не по-русски. Кипяток набирали в «титане» — большом баке, печь которого проводник топил дровами. Тогда один из стариков угостил меня куском желтого то ли сахара, то ли леденца. Я поблагодарил и смущенно убежал в свое купе, показав маме угощение. Она с сомнением посмотрела на леденец, из которого почему-то торчали нитки, и выбросила его в пакетик с мусором. Я с сожалением вздохнул, так и не узнав вкус знаменитого набата — кристаллического сахара с виноградным соком. Позже, я, конечно, вдоволь его наелся, как и всех остальных сладостей, которыми славится Средняя Азия, и поплатился зубами.

А пока я улегся на верхнюю полку и принялся читать новую книгу, которую мне подарил папа. Она называлась «Водители фрегатов», я до сих пор помню все истории, что в ней были описаны. Морские путешествия Магеллана и капитана Кука будоражили воображение. Наверное, с тех пор я стал мечтать о поездке в Индию (об этом мечтал юный Джеймс Кук, когда он пробрался на один из кораблей в порту).

Незаметно я заснул, несмотря на жару, возню и крики в вагоне, и постоянные остановки. А ночью я упал с полки.