Новая Орда

Глава 1

Посланец

Осень нынче выдалась слякотною, холодной – с конца сентября нескончаемой пеленой шли дожди, а на Покров даже выпал со всей щедростью снег. Выпал, правда, не здесь, на границе Верховских земель что по реке Оке, а севернее, к Твери ближе. Полежал, побелел, да вскорости весь растаял.

Нынче же, в середине ноября, погода установилась теплая, причем даже не особенно влажная - сквозь разрывы жемчужно-белесых облаков, то тут, то сям проглядывало лазоревыми заплатками небо. Блестело и солнышко, не все дни, конечно, но выходило, вырывалось из облачного плена, улыбалось радостно, словно бы наверстывая упущенное за длинную и хмурую осень.

- Ох ты, Господи, чай, весна! - прищурившись от попавшего в глаз озорного луча, сдвинул на затылок шапку кудлатобородый широконосый мужик лет тридцати – в справном кафтане доброго немецкого сукна, какое опытный глаз ни за что не перепутает с местным, в юфтевых, испачканных в бурой болотной грязи сапогах, при висевшей на широком поясе сабле.

Мужик стоял, упираясь рукой в могучий ствол дуба, выросшего на небольшом холме, и старательно всматривался вдаль, словно бы поджидал кого-то. Рядом, у дуба, на небольшой, уже успевшей порасти свежей зеленой травкой, поляне, паслись две стреноженные лошади, одна – с черной мохнатой гривой, другая – куда более изящная и, судя по виду, никогда не ходившая под ярмом. Боевой скакун, верно!

Хозяин скакуна – молодой статный красавец с чувственными, чуть скривленными будто бы в вечной насмешке, губами и тоненькими усиками, с ухмылкой покосился на своего напарника, или, вернее сказать, слугу:

- Весна? Ты так любишь весну, Оженя?

Мужик неожиданно озадачился:

- Да не так, чтоб уж очень, господине Яндыз. Однако ж, дед-то мой крестьянствовал, это потом уж батюшка в воины попал… А я уж совсем в люди выбился!

- Хм… в люди… - тонкоусый прищурил левый глаз. – Да неужели?

- А так и есть! – Оженя убежденно стоял на своем, да и разговор этот меж этими двумя не впервые уже заводился, все больше – Оженею, а Яндызу было приятно, хоть и насмешник, а все ж…

- Так и есть! – повторив, напарник-слуга пригладил растрепавшуюся бороду, ловко прикрыв рукой скользнувшую на лице улыбку – о, он-то знал, что господину эта беседа – заместо меда. – Так и есть! Был – никто и звать никак, а ныне – при самом царевиче состою! Шутка ли?

Белолицый красавчик расхохотался и хлопнул напарника по плечу:

- Хитер ты, оглан, хитер!

Оженя ухмыльнулся:

- Чего ж хитер-то? Все, господине, знают, что ты – самого Тохтамыша-царя сын, пусть и не старший… пусть и при Москве, при Васильи-князе… пока…

Пока, пока…

Верно сказал, гяур, собака! И верный слуга – преданный, хоть и урус, да таких еще поискать, эх, Оженя, до чего ж ты прав-то, до чего прав! Знает, шайтан, чем уесть… и как о старом думать заставить… и о новом мечтать!

Качнув головой, Яндыз нервно сплюнул: все так и есть, чего уж. Он, чингизид, сын самого Тохтамыша, нынче вот – в служилых человечках у князя московского! Докатился, позор-то какой! А куда было деваться, ежели такая резня пошла – еле ушел, еле ускакал от братца двоюродного Булата! Не предупредила бы верная нянька, так и не было б уж давно в живых царевича! Спасся тогда, повезло, а вот няньке – нет. Отрезанную голову ее прислали беглому чингизиду с нарочным – намек яснее ясного.

Ах, Булат, Булат, братец… Ничего, у покойного батюшки Тохтамыша – да будет ему вечная жизнь на небесах – сыновей много осталось, а Булат – не самый удачливый хан. Ну и что, что на престол Орлы уселся? Сел, да не сам, старый эмир Едигей его посадил – лиса та еще и шакал, каких мало! Захочет – другого хана посадит… ежели до него самого другой братец – Джелал-ад-Дин (змей ядовитейший!) прежде не доберется – а дело, по слухам, к тому идет.

А еще хитрый волчина Керимбердей – тоже брат – в Кафе прячется, видать и он что-то замышляет, а как же – всей Великой Ордой повелевать кому ж неохота? Вот и Яндызу – охота, а как же, разве ж он не чингизид?

Ничего, посмотрим еще, чья возьмет, да как кости судьбы лягут – московский князь, конечно, нищий (после того как его какой-то лесной ватажник-атаман потрепал), но войско у него есть, а раз есть войско…

- Господин! – Оженя встрепенулся, посмотрев через голые кусты на черневшую узкой грязной лентой дорогу. – Кажись, едет кто-то… Вона, за вербами.

- Не «кажись», а едет, - щурясь от вновь вышедшего из-за синей тучи солнца, царевич прикрыл глаза рукой. – Не слышишь, что ли, как грязь под копытами чавкает?

Слуга поспешно согласился:

- И правда. А вон и всадник… Ага – один… Послать воинов, господин?

Яндыз резко мотнул головой:

- Нет! Я встречу его сам.

- Но…

- Коня мне, и живо!

Махнув рукой, Оженя со всей поспешностью бросился исполнять приказанье, знал – царевич в гневе может и плеткой по спине приласкать, с него станется.

Миг, и Яндыз, подгоняя коня, уже мчался к дороге – молодой, красивый, в легкой походной кольчужице с небольшим серебристым зерцалом, он сидел в седле, как влитой.

На кольцах кольчуги, на усыпавших рукоять тяжелой боевой сабли камнях-самоцветах играло солнце.

Не сбавляя хода, царевич перемахнул широкой овраг и оказался у самой дороги, однако дальше уже не поехал, осадив коня сразу за вербами. Остановился, застыл, как вкопанный, подбоченился гордо. Не дело чингизида к кому-то там спешить - пусть тот, кому надо, сам с подобающей честью подъедет! Ну да, сам… а как же?

Думая так, лукавил молодой царевич Яндыз, сам перед собой лукавил – как раз именно ему-то больше всего этот вот всадник, неприметный такой человечишко, и нужен был в первую голову! Именно яму, Яндызу – не Василию-князю. Впрочем, и Василию – нужен – но… У царевича насчет своей московской службы имелось собственной, в корне отличное от княжьего, мнение, о котором Яндыз, впрочем, предпочитал благоразумно помалкивать, ибо, кроме броской внешности и отваги, природа наделила его еще и умом.

Юный чингизид не сделал более ни одного движения, просто застыл в седле, словно статуя, а приблизившийся всадник, заметив – попробуй, такого не заметь! – сразу же заворотил лошадь к вербам, едва не ухнув в огромную черную лужу, в которой отражалось веселое смеющееся солнце.

- От так осень, ядри ее… - выругавшись, путник встретил взглядом с Яндызом и, спешившись, поклонился:

- Не скажешь ли, батюшка воевода, далеко ль отсель до Смоленска?

Яндыз скривил губы:

- По заполошью – к вечеру будешь…

Царевич нарочно произнес лишь половину тайных слов, наслаждаясь замешательством посланца, и, лишь увидев в его глазах явную готовность убежать прочь со всех ног, небрежно добавил:

- Ежели на Соловья-разбойника не нарвешься.

- А Соловушка-то в Смоленске чай?

- Соловушка-то в Смоленске, а вот ты кто?

Яндыз говорил по-русски чисто и правильно, словно это язык был для него родным… впрочем, вторым родным – точно. В Орде такое запросто!

- А я Кузьма, Якшам Кудяма-гостя приказчик, смоленские Ордынцем кличут.

Все правильно, все без подвоха… вроде бы…

Царевич все же окинул подозрительным взглядом округу. И сам себе ухмыльнулся – чего так переживать-то? Какой тут подвох, когда с одной стороны – купцы - ордынские гости, а с другой… с другой – под его, Яндыза, командованием нынче три с половиной сотни не самых последних рубак, набранных Василием из Верховских княжеств! Уж там никогда не поймешь, чья земля – то ли русская, то ли литовская, одно словно – пограничье, никакой толком власти нет, и повадки у всех соответствующие. Нет, вообще-то эти парни Яндызу нравились – по сути, он и сам был такой же, как они – изгой, и всего за душой – верный конь да острая сабля. Воин!

- Что-то ты припозднился, приказчик Кузьма, - не сходя с коня, покачал головой царевич.

Посланец похлопал глазами и снял с головы порядком-таки замусоленную шапку, кажется, беличью, а может, и из собаки, кто его знает? Вообще, Ордынец одет был простенько, неприметненько, как при его делах и положено – армячок, грубого сукна полукафтанье, сапоги дегтем – чтоб воду не пропускали – смазаны.

Яндыз не удержался, съязвил, нос поморщив:

- Ну и запах же! Ты, Кузьма, словно бы не в приказчиках – в углежогах. Так что скажешь?

- А… - приказчик опасливо огляделся по сторонам и, никого не заметив, привязал коня к вербе.

- Ты глазами-то не стреляй - я заплачу, как уговаривались. Ну? – сощурив карие глаза, чингизид пытливо взглянул на собеседника.

- Припозднились нынче мы, - поспешно, но как-то издалека начал тот. – Растаяло все, поплыло – дороги нету, вот и пробирались шляхами еле-еле, да чрез болота – по гатям, а гати те…

- Хватит про гати, - не выдержал Яндыз. – Дело говори! Какие из Орды вести?

- Дак я и говорю, - посланник несколько раз поклонился и дернулся, отчего стал напоминать тряпичную куклу, коей по праздникам тешили народ кощунники-скоморохи, потом шмыгнул носом, и, понизив голос, поведал о том, что к каравану уважаемого сарайского купца, работорговца Якшан Кудяма, прибились какие-то непонятные люди, и вовсе ни на каких торговцев непохожие.

- Чем непохожие? – тут же перебил царевич. – Повадками? Одеждой? Обликом?

- Да нет, - Кузьма махнул рукой. – По одежке да облику – татарва и татарва, чего ж…

Тут Яндыз покривился, подумав – а не рубануть ли по наглецу саблей? Почему б и нет? Какой от такого малахольного толк? Сколько времени уже говорит – а толком-то еще ничего не сказал... но, и не признал в тохтамышевом сыне татарина – значит, и возможные, подосланные братцем Булатом убийцы, не признают… хотя, они ведь и просто выспросить могут – кто есть кто при князе московском Василии?

Между тем, приказчик, по всей видимости, угадал во взгляде молодого «воеводы» нечто такое, что заставило его, наконец, говорить внятно и четко:

- Двое их, один – старик в белой чалме, Асраил-хаджи, главный. Второй – молодой - Каюм-бек – в помощниках, но тоже по нраву гордый. Не купцы оба – точно. С ними слуги – все дюжие молодцы, один к одному, оружны, товаров никаких не везут, и сам господин Якшан Кудям их почитает.

- Та-ак, - выслушав, задумчиво протянул царевич. – И что, больше ты про них ничего такого не знаешь?

- Точно не знаю, - Ордынец неожиданно усмехнулся. – А поразмыслить могу – есть, с чего, господине.

- Ну-ка, ну-ка! – наплевав на весь свой гонор, Яндыз тут же спешился и нетерпеливо потер руки – посланник-то оказался с головой – а ведь этакой тюрей прикидывался. – Говори, с чего там поразмыслить?

- Хозяин мой, Якшам Кудям, путь за Окою-рекой сменил, раньше все северами ходили, Смоленским шляхом, а теперь, вишь ты, по иному – на Тракайскую дорогу свернули, смекай, господине, куда?

- Да в Литву, нервно расхохотался «воевода». – Куда еще-то?

- Еще я вызнал – путями разными – эти двое, Асраил-хаджи с Каюм-беком, богатые подарки с собою везут, да не просто богатые а… У меня знакомец в Новом Сарае, златокузнец, так он много чего про каменья да золото порассказывал.

- Так что везут-то?

- Шлем с золотой вязью работы изысканной, к нему – доспех наборный, пластинчатый, тоже весь в узорочье – истинно ханский! Такой только одному подарить можно…

- Витовту! – Яндыз зло щелкнул пальцами, что в тишине прозвучало выстрелом из ручницы, согнав усевшихся на вербе ворон.

Лениво захлопав крыльями, серые птицы, взлетев, закружили, закаркали, словно бы недовольные шумом.

- К Витовту едут – да! – оглянувшись, прошептал посланник. – Мыслю – хан Булат к нему послал или сам Едигей-эмир… Да не важно, кто, важно – зачем?

Царевич удивленно моргнул:

- Вижу, ты и об этом поразмыслить можешь?

- Могу, - Кузьма быстро кивнул. – Да тут и размышлять нечего! Ясно все – помощи у Витовта просить эмир хочет. Против Джедал-ад-Дина…. Или против Керимбердея – все одно. Нет уже у эмира былой силы, а Булат-хан – так, тряпица…

- Вороны… - зримо представив братьев, зашептал Яндыз. – Как же я вас всех ненавижу, как…

Подняв голову, царевич посмотрел в жемчужно-серое небо… и вдруг вздрогнул, отпрянул, едва не упав в грязь. Показалось, будто сквозь облака сморит на него отрезанная голова старой няньки. Если б не она…

- Вороны! – сплюнув, ощерился Яндыз. – Вороны…

Постоял, поругался, и, как ни в чем не бывало, вновь повернулся к посланнику:

- А что за караван, сколько в нем охраны?

- Больше, чем обычно, - негромко пояснил Ордынец. – Из-за тех двоих. Сотня будет.

Царевич презрительно прищурился и ухмыльнулся:

- Путь ваш мне обскажи обстоятельно – где обычно ночуете, сколько караулов, да где…

- Обскажу, господине, что знаю, - Кузьма неожиданно улыбнулся… так, как, наверное, улыбался бы серийный убийца, вонзая нож в сердце очередной жертвы. – К Якшану-купцу у меня тоже свой счет есть. Ты его не трожь, господине, а? Пусть моим будет.

- Пусть.

Первое желание Яндыза было – убить! О, знал он хорошо обоих, правда, виду не показал – зачем? Асраил-хаджи, Каюм-бек – все с Булатом к власти пришли, он – к большой, они –к той, что поменьше. Асраил – хитер и коварен, Каюм-бек – решителен, храбр… и глуп. Ну, зачем сабле мозги? За нее хозяин думать должен. Если б не та задержка на охоте, если б не посланный старой нянькой вестник, вполне возможно, полетела бы с плеч голова несчастливого царевича Яндыза, срубленная острым клинком Каюм-бека! Его воины – отъявленные головорезы, надо принять в расчет… так и сотни Яндыза не в чистом поле найдены! Тем более, их ведь и больше, так что… Убить! Убить! Придушить смрадных гадов, срубить обоим головы, как они ему хотели когда-то… убить… убить…

Убить? Нет! Сперва пытать надо! А потом к Василию-князю доставить – вдруг да выйдет что-то в Орде замутить в своих интересах? Вдруг, да получиться? И тогда он, Яндыз, очень может быть…

О-о-о! Пришпорив коня, чингизид застонал, закусил губу, прогоняя только что взлелеянную самим собою мечту. Прогоняя не потому, что мечта эта несбыточная, а лишь по одной причине – не упустить, не сглазить! И тогда да поможет Всевышний!