Новогодний бунт

«Что ж, коллективное помешательство — это уже диагноз, — заключил прораб Азаров, медленно водя взглядом по лицам бригады, теснившейся в пыльной бытовке новостройки. — И, кажется, заразный». Молодых выскочек он не жаловал. Они были как сквозняк в только что остеклённом окне — непредсказуемые, назойливые и совершенно неуместные.

— Мы, в общем-то, серьёзно, товарищ прораб, — начал, запинаясь, один из них, юнец-маляр. Но взгляд у него был такой открытый и честный, что Азаров невольно скривился, будто проглотил дольку лимона.

— Что за поколение? — Небось, вчера диплом получил, а уже революцию устраивает. Или просто ещё не поняли, что прораб — это не школьный учитель? И потом — что значит это их «серьёзно»? Бунт что-ли?

— Мы имеем на то полное право! — воскликнул парень, бросая взгляд на своих товарищей. — Это наше коллективное мнение!

Товарищи загудели в знак согласия, но на всякий случай отодвинулись назад.

Вот как… Право, говорите? Азаров предупреждал начальство, что все эти советы трудового коллектива, инициативные группы и петиции к добру не приведут, — но его не слушали. А те твердили: «Голос рабочих! Меняем устаревшие порядки!» — сколько лозунгов наваяли эти умники из управления, что на бетонной пыли ни разу не стояли? А Азаров-то знал. Слышал его кто-нибудь? Нет.

Твердили одно:
— Нельзя отставать от прогресса, Азаров! Вы, бесспорно, специалист от Бога, но вы не в курсе, чем дышит современный трудовой коллектив!

А между тем, если кто и ведал, чем он дышит, так это Азаров. Он был и каменщиком, и мастером, и начальником участка, и — по версии белых воротничков из конторы, выдумывающих новые способы доказать свою сомнительную полезность, — полным невеждой в вопросах социального партнёрства!

— Горько пожалеете, — предрекал Азаров после первого же собрания инициативной группы, где вся строительная мелочь, все вечные подмастерья, мечтавшие хоть о какой-нибудь надбавке, избрали-таки себе представителя. Самого нахального — парнишку Смолина с неугомонными, хитрыми глазками.

— Брось, — успокаивали его строители ветераны, прошедшие огонь и воду. — Поиграют в демократию и разбегутся сами, в соплях и слезах — между собой не сговорятся.

Прораб не верил, но спорить не стал. Он что, профсоюзный лидер, чтобы препираться? Бетон не спорит. Он схватывается. Настоящее дело отходит в сторону и наблюдает, как торжествует правота.
Или заблуждение. Но тогда никто и не узнает, что оно было.
— Они хотят премию, — в одном лишь Азаров себе не отказал и поделился с начальником и другом. Не со зла, не в обиде, а просто от изумления.

Начальник, кажется, тоже был озадачен.
— Разве так положено? — усмехнулся он. — На что только народ не способен!
И больше к теме не возвращался. Может, понял всё с полуслова, а может, и забыл. Азаров не спрашивал, хоть и любопытствовал, что же на самом деле думает шеф. Ответ лежал на поверхности, но признавать его не хотелось. Всё это было нелепо, но в этой нелепости и заключалась свобода. Ни одному из старых мастеров, отстроивших пол-города, и в голову не пришло бы премию к празднику требовать. Какая премия? Получил расчёт — и гуляй. Да вы с ума посходили!

А этим вечным ученикам, не нашедшим лучшего способа, чем сплотиться по признаку неопытности, — пришло. И они заявили о себе. Отважные? Возможно. А возможно, и правые.
Они оказались куда смелее старожилов — истинных асов своего дела! Эти зелёные, не сыскавшие себе применения лучше подсобных работ, штукатуры, маляры и плиточники — совершили то, что для уважающих себя профессионалов было немыслимо. И Азаров видел в этом дурные предзнаменования.

—Итак, вы говорите вполне серьёзно? — лицо Азарова с каждой секундой становилось мрачнее. Дурацких выходок он не терпел, но если бы сейчас они хором признались, что всё это розыгрыш, он вздохнул бы с облегчением.
Парнишка вновь обвёл взглядом своих, ища одобрения. Плиточники хмыкнули, маляры зашумели, разнорабочие засопели… да, они избрали того, кто будет говорить от их имени, и явно гордились этим.

— Так точно! — звонко отчеканил Смолин. — Коллективное мнение просит вас рассмотреть возможность выплатить нам новогоднюю премию!
И добавил уже вполголоса:
— Как знак уважения и поощрения перед праздниками.

И как было не счесть их безумцами? Само собой, под Новый год, по немой договорённости, работы почти нет. Опытные строители пользуются отсутствием большого начальства и не слишком усердствуют с планами да отчётами. По их примеру и остальные, из числа сметливых, тоже дают послабление своим подручным… и так по цепочке, покуда последний сторож не начинает дремать на посту — не из лени, а из солидарности.
Всем это известно, хоть и не произносится вслух.
Но являться с таким заявлением? Требовать денежную премию?.. на стройке? Да ещё перед самым Новым годом?
Азаров даже с опаской взглянул на свою кружку с чаем — не подмешано ли чего? Сначала раствор замеси, а потом премию проси. Или обезумели окончательно, или полагают, что он под кайфом.

Но чай был прежним. Крепким, горьким, горячим…
— И чем же вы, о мои верные работникчи, её заслужили? — поинтересовался Азаров, специально перефразируя. Он вправду недоумевал. Работа — вот единственное по-настоящему утомительное дело, после которого и полагается зарплата. А требовать сверху — не положено. Таков порядок.

Смолин заёрзал. Верно, в его простодушном мирке всё решалось запросом. Может, на прошлой работе он привык так добиваться своего, и теперь старые привычки воскресли. Азаров никогда не интересовался прошлым этого парнишки — к чему? Люди приходят и уходят, а то, что остаётся, либо забывается, либо обрастает такими байками, что не отличишь правду от вымысла.

Но отступать было несолидно. Не перед товарищами.
— Мы… — крякнул Смолин, — мы просим премию не просто так. А как знак признательности от руководства за год труда. Как наше право.
Азаров вздохнул. Он об этом и говорил, предостерегал! Не нужно потакать этим юнцам. Не стоит заигрывать с ними в партнёрство, меняя суровый лик на нечто панибратское. Бывало, новички трепетали перед прорабом, а теперь вон — стоят и требуют премию, не потому что выбились из сил, а потому что верят в своё право и в то, что начальство им что-то должно. Умудрились вписаться в акционеры, ничего не скажешь.

— Право у вас одно, — произнёс Азаров ровно. — Быть здесь и работать. Здесь, а не на бирже труда.
Они заробели — и правильно. Такими и должны быть новички. Им положено уважать опыт и мастерство, а не выдвигать ультиматумы.
— Мы полагаем, — тонко продолжил Смолин, для которого отступление было уже немыслимо, — что внося посильный вклад в общее дело, в возведение этих самых квадратных метров, мы вправе рассчитывать на ответную благодарность в материальном выражении!

Азаров кивнул.
— Вот это уже иной разговор. Работали вы, конечно, спустя рукава, на подхвате, но ведь всё же помогали. Каждый подсобник — это лишняя пара рук. Каждый маляр — закрытый квадрат. Каждый плиточник — уложенный метр.
— Но новогодняя премия — это очень специфическая благодарность, — заметил Азаров. — За какие именно заслуги она должна быть начислена?
Собравшиеся зашевелились. Кажется, они и сами не верили в успех и не продумали, что будут делать в случае неудачи. Как все, попавшие в толпу, они превратились в массу, и эта масса заволновалась, загудела. Пришли они сюда на отчаянной смелости. А теперь растерялись.

— Это… — Смолин на секунду запнулся, и в его глазах вспыхнул торжествующий огонёк. — Это наш моральный стимул!
Стимул… Стимулом бывает лишь аванс да расчёт. Всё остальное — общее. Особенно работа. Она сантиментов не выносит, но чтобы понять это, нужно отпахать лет двадцать: где бы ты ни был — ты несёшь график в себе и с собой.
— То есть вам просто нужны деньги на праздник? — уточнил Азаров. — Не потому что не хватает, а потому что уверены в своём праве их получить.
— Мы не уверены, мы его имеем! — выпалил кто-то с задних рядов и тут же сробел. Азаров даже не разглядел, кто.
Впрочем, не суть.
— Почему именно новогодняя? — это занимало его больше. — Разве вы Дед Морозу письма писали?

Сам Азаров терпеть не мог весь этот новогодний ажиотаж. Всё это показное веселье, обязательные тосты, коллеги, пытающиеся перепить друг друга… Он был создан, чтобы строить. Сначала учился, потом, набравшись опыта, руководил. Он работал. А они просто хотели отметить как следует. Выпить, закусить, купить детям подарки подороже, посмеяться…
Смешные, наивные, счастливые в своей простоте.

Азаров рад был бы сказать, что эти дни ничем не отличаются от прочих. Но он видел: все старые рабочие в этот период или «болеют», или находят срочные дела. Кто-то, конечно, идет на утренник к ребёнку, а кто-то забивается в самый дальний угол…
— Потому что… по праву нашего трудового участия в годовом цикле! — выпалил Смолин, явно отрепетировав фразу.
Азаров усмехнулся. По праву участия в цикле! О, сколько витиеватых формулировок слышал он за годы. Лучшие кадровики, юристы и тренеры по тимбилдингу плодили эти обороты. А этот инициативный лидер, дрожащий от важности, выбрал самую несуразную. По праву участия в цикле!

— И все вы этого хотите? — спокойно спросил Азаров. Решение созрело в нём быстро и легко. Он не был гендиректором, не был владельцем, но был прорабом на объекте и в отсутствие большого начальства мог вершить суд над подобной мелочью.
Они подтвердили. Единодушно, пусть и сбивчиво.
— Премию? В качестве поощрения? — переспросил Азаров.
— Новогоднюю премию. В качестве праздничного премирования от компании, — твёрдо сказал Смолин.
Азаров помолчал. Он мог вспылить. Мог накричать или ледяным тоном разогнать их по местам. Так, чтобы это самое слово «премия» выветрилось из памяти до сдачи объекта.

Но Азаров не считал себя тираном, а деспотизм ради деспотизма претил ему.
Он мог быть и понимающим. Простить их и распустить без последствий.
Но тогда в чём смысл быть прорабом? Вседозволенность? Даже самый либеральный начальник такого не позволит, это ему хорошо известно.

Он мог быть великодушным — в конце концов, кто хватится, если паре десятков подсобников выдадут по тысяче рублей из чёрной кассы? Тем более в дни, когда работа и так замирает.
Но потом они явятся с новой просьбой. И ещё… Пока великодушие не иссушится, как у всякого уважающего себя руководителя.

Он мог бы стать занудой и начать вещать о важности графика, о том, что требовать что-либо у самой работы — наивно, ибо работа — это договор, это обязательства и сроки.
Но Азаров не причислял себя к таковым. Для этого он был слишком практичен и слишком любил, когда всё идёт по плану — а такое ни один местный философ на стройке не оценит.

Зато он был прорабом, и это давало ему свободу толкования.
— Итак, всем вам требуется новогодняя денежная премия в качестве поощрения? — переспросил он в последний раз. Это был их последний шанс.
Шансом воспользовались, и через миг Азаров услышал довольный гул — инициативная группа решила, что победила. А почему бы и нет? Она и вправду победила. Хотели премию? Получат.

А то, что премия эта будет выплачена натурой — а именно, правом первого выбора и разборки списанного, но ещё годного строительного инструмента со склада, — так это для развития хозяйственной смекалки! Азаров нарочно выбрал самый древний и пыльный склад — всё-таки не просто деньги же раздавать. И акт на списание подготовил, чтобы всё было официально.

— Не перетрудитесь с выбором, друзья мои, — вздохнул Азаров. — Приятного приобретения. А мне — план составлять.
Оставив их рыться в грудах старого железа, он покинул открытый склад. Наедине со сметами и спецификациями. В поощрении, дарованном компанией.

***

— На тебя поступила жалоба, — бесстрастно сообщил начальник.
Азаров даже не удивился. Он ждал этого, хотя бы ради подтверждения собственной правоты. Хотели поощрение в денежной форме? Получили поощрение. Он лично позаботился, чтобы они смогли обзавестись личным инструментом. О методах стимулирования речи не было.

— Предвидел, — кивнул Азаров. — И не раскаиваюсь. Мне в голову не пришло бы просить особой благодарности за простое выполнение обязанностей. Им пришло. А за любую инициативу надо отвечать. Тем паче, наш отдел кадров настаивает, что следует прислушиваться к коллективу и развивать корпоративную культуру.
Он едва сдержал усмешку, но тут же сделал лицо серьёзным. Он не знал, как отнесётся шеф.

— Взрослых людей на свете нет. Ни среди начальников, ни среди работников, — вздохнул начальник, разрывая листок в руках — ту самую жалобу. — И, быть может, они даже мудрее нас в своём простодушии

— Значит, разбирательства не будет? — уточнил Азаров.

— Сгинь с глаз, — отмахнулся начальник, — поощритель проклятый!

— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — откланялся Азаров с полуулыбкой и поспешил удалиться, пока незримое одобрение шефа не сменилось более осязаемыми последствиями.