Новогодний поезд

Эмма резко открыла глаза, услышав знакомое название станции, захлопала ресницами, и завертела головой. Пряди волос заскользили по куртке, шурша о ткань и также мешая разобрать невнятный бубнёж из динамика. Следующая? Или уже, и нужно выходить? На всякий случай подхватила рюкзак, вывернулась со своего углового места и бросилась к двери. В электричку как раз неповоротливо забиралась крупная женщина в необъятном пуховике и с массивной сумкой. Эмма бросила взгляд ей через плечо и спросила:

- Это Ставище или следующая?

- Ста...Ставище, - женщина, тяжело дышала, отдуваясь, затем сместилась к стенке и Эмма поспешила выйти, пока не придавило дверями, и услышала вслед: - ...Почуйки.

Девушка обернулась, но двери уже схлопнулись, и электричка начала неторопливо набирать ход. Пришлось отойти от путей. В стороне горело всего три фонаря на всю платформу (да и платформа была совсем коротенькой). В стороне виднелось приземистое здание невнятного цвета и простой формы, будто облезлый да вросший в землю детский кубик, в котором горел ряд окон - должно быть, местное подобие вокзала. Для села средней руки большего и не полагается.

Снег хрустел под ногами, морозец - пока не сильный - покусывал за разогретые в электричке щёки почти ласково. Под фонарём Эмма принялась рыться в маленькой сумочке через плечо, доставая телефон. Сверилась: ехала точно в Ставище. Огляделась. Кроме здания вокзала вокруг ничего не было видно, будто во всём мире, в бескрайней космической черноте осталась лишь короткая платформа с тремя фонарями, серый кубик да уходящие в никуда рельсы. Вправо и влево.

Сигнала сети на телефоне обнаружилась едва одна полосочка. Девушка сосредоточенно прикусила нижнюю губу и запустила приложение для поиска такси. Прыгающая точка в синем круге на карте неуверенно завертелась, не в силах установить объективное местоположение. Чертыхнувшись, Эмма закинула на плечо увесистый свой рюкзак и потопала к вокзалу. Вдалеке, едва различимый, послышался гудок поезда, но его тут же унесло налетевшим порывом ветра.

Эмма дотопала до здания, мельком взглянула на окна, притягательно сияющие жёлтым, но залепленные хаотично рекламными плакатами: еда и напитки легко соседствовали с рекламой канцтоваров "успейте к 1 сентября" и даже автомобиля. Правда, посередине этого калейдоскопа гордо топорщилось закрутившимися от старости уголками расписание, прилепленное грязным скотчем. Вот только заголовок давно выцвел, остались лишь столбики с временем прибытия и отправления, да незнакомые названия других станций.

Дверь оказалась тяжёлой, железной и какой-то оплывшей - то ли от бесчисленных слоёв краски, лущившихся по углам, то ли от намёрзшей корки льда. Девушка потянула за изгиб ручки и ойкнула от обжёгшего пальцы холода. Правда, наградой стало повеявшее в лицо тепло, в компании с острым колбасным духом и звуками.

Помещение может и служило когда-то вокзалом, но теперь здесь расположился полноценный сельский магазин: небольшой ряд витрин холодильников с молокопродуктами, изгибающийся в обширный отдел с алкоголем, полки с бакалеей, выстроившиеся вдоль свободных стен и под прилавками блоки бутылок с водой, растительным маслом, а справа громоздились коробки, увенчанные широким лотком с хлебом. Полнотелая румяная женщина за прилавком, облокотясь на верх витрины, неспешно отставила пластиковый стаканчик с прозрачной жидкостью, а два мужичка, постарше и помладше, перестали наперебой рассказывать какую-то историю. Все уставились на Эмму. Она шагнула, и тяжёлая дверь словно втолкнула её в магазин.

- Здравствуйте. Это Ставище?

Продавщица переглянулась с мужичками, и сказала глубоким красивым голосом:

- Тебя как занесло сюда, рОдная?

Эмма постаралась изо всех сил не нахмуриться: развязная панибратская манера речи в сёлах её немного пугала.

- Ставище дальше, - смилостивилась королева сельпо, не дождавшись ответа, - Можно было б до Кожанки доехать, да там и подвёз бы кто-то.

- Та пешком дойти раз плюнуть, - гоготнул старший из мужчин, поглажвая серые усы с обильной желтоватой проседью.

- Слышь, красавица, провести тебя может? - опомнился младший и развернулся всем корпусом от прилавка, да только сила притяжения была уже явно не на его стороне, потому его повело вдоль холодильника и он едва удержался за край полки, уронив банку с консервированной кукурузой. Завязалась возня: старший друг бросился придавать ему вертикальное положение, продавщица начала ругать “пьяных остолопов”, а в середине тирады повернулась и, не меняя тона, выдала:

- Обойдёшь вокзал слева, там дорогу увидишь, иди, не сворачивая, до перекрёстка с трассой, там тебе ещё налево. Авось кто подберёт на трассе... Ну или дойдёшь уж как-то.

Эмма кивнула, навалилась на тяжёлую дверь и поспешно выскочила наружу. Нужно было спешить, пока излишне доброжелательные пьянчужки не увязались с ней. Кто знает, что у каждого из них в голове. Что ж, зато, оказывается, это и правду вокзал! Кто бы мог подумать... Девушка обнаружила за углом обещанную дорогу, даже вполне себе укатанную, по которой и пошла быстрым шагом.

По левую сторону неприметно подступил лес, справа поля пестрели смесью белого и чёрного то ли кто-то там по снегу бегал взад-вперёд, ну или тени так контрастно легли... Луна периодически пряталась в тучи, и свет становился рассеянным и призрачным, словно бы едва заметно сияла сама заметённая снегом земля. За полем показался ряд деревьев по правую сторону, и Эмма подумала, что, должно быть, за ними как раз трасса. Ноги начали уже ощутимо подмерзать - хоть кроссовки и утеплённые, а всё ж обувь скорее для городской зимы, нежели для дальних прогулок по заснеженной дороге. Шея же, напротив, от быстрой ходьбы вспотела и хотелось размотать шарф, да здравый смысл подсказывал не делать этого.

Вот лес подступил вплотную с обеих сторон, кусты протянули отяжелевшие от снега ветви, отсекая обочину, и Эмме пришлось выйти на самую середину, надеясь только, что никакой лихач под новый год не будет тут нестись во весь опор. Впрочем, опасаясь, что вполне могут разгулявшиеся пацаны сесть и за руль, Эмма поминутно оглядывалась через плечо. То ей казалось, что вдали слышен звук мотора, то в скрипе снега под ногами чудились какие-то голоса. Затем дорогу впереди перешла косуля. Девушка встала, как вкопанная, провожая взглядом изящно переставляющее стройные ножки дикое животное. Такого она никогда не видела “в природе”, рука сама потянулась за телефоном, чтобы сфотографировать. Косуля повернула голову, глянула вполне спокойно огромными глазами, и скрылась за густыми прутьями свесившей голвые ветви ивы. Эмма выдохнула, стряхивая с себя оцепенение, и тут дорогу длинными вальяжными прыжками пересёк крупный заяц. Здоровенный! За ним бежал ещё один, чуть поменьше, и они скрылись в том же направлении.

Первое, что подумала Эмма: справа пожар. От чего ещё могут бежать звери ночью, посреди зимы? Но дымом не тянуло, лес был наполнен звуками, но едва слышными, обычными: поскрипыванием сосен, какими-то щелчками, шорохами. Девушка на всякий случай ускорила шаг, ощущая, как рюкзак всё сильнее давит на уставшие плечи. Оглянувшись в очередной раз она увидела, как через дорогу шустро перебегает лисица. Силуэт, в частности, роскошный хвост, невозможно было спутать. Лисица юркнула под ветви, только у обочины осталась цепочка небольших следов. Эмма подошла к левой обочине, вглядываясь в густой мрак под сводами ветвей. Куда они все бегут? Зачем?

Девушке показалось, что вдалеке, за деревьями, виднеется отсвет. Может, там дома? Может, это уже край обещанного Ставища? Но она не выходила ещё к трассе. Кто знает, можно ли так срезать путь? Направление-то верное, влево, и на трассе следовало повернуть влево... Эмма переступила замёрзшими ногами, громко и рассудительно сказала: “Это совершенно необдуманное и глупое решение!”. Слова показались мелкими на фоне спокойной величественной природы, мельче снежинок.

Эмма шагнула с обочины, выбрав место, где кустов было поменьше, и ноги тут же провалились в снег до середины голени. Снег набился под джинсы, ту же коснулся ног над кроссовками и промочил верх носков. Девушка беспомощно оглянулась, и решила, что пройдёт совсем немного, раз уж залезла сюда. Если что - пару десятков метров, и вернётся на дорогу. Понять бы только, в самом ли деле там светится что-то.

Через пару десятков метров ясность не наступила. Но огонёк вроде бы и действительно мерцал. Эмма ускорила шаг, проклиная рюкзак, набранные продукты, пижаму, пусть она-то как раз была самой лёгкой, потому что флис почти ничего не весил. Про тёплое прикосновение флиса думать было приятно, и Эмма не заметила, как прошла ещё немного, и впереди действительно показался просвет между деревьями и какая-то постройка. Наконец-то, село!

Ускорив шаг, Эмма старалась не обращать внимание на то, что щиколотки совсем онемели от намокших холодных джинсов. Ей показалось, что слева и справа среди деревьев мелькают тени, но слишком хотелось поскорее выйти на хорошую дорогу, желательно между домами, приветливо мерцающими золотистыми окнами, чтоб можно было и разузнать, куда идти дальше, и, может, даже погреться пять минут, пока ей будут рассказывать, как найти в Ставище свежепостроенный новомодный коттеджный городок. Там её ждут друзья, тепло, новенький дом, баня и праздник, который перечеркнёт все неприятности этого вынужденного приключения.

Лес расступился, и Эмма оказалась на краю поля. По краю топорщили ветки кусты вербы, а где-то вдали действительно мерцала полоска огней, видимо, деревня, и не маленькая. Вот только очень далеко. Эмма разочарованно застонала, остро ощущая враз и холод, и усталость, и тяжесть рюкзака, и что силы совсем иссякли. Вот слева на поле выскочила быстрая фигурка - то ли снова лисица, то ли на этот раз собака - не понять.

- Ну ты-то куда? - устало спросила девушка, понимая, что нужно иди, иначе просто замёрзнет тут насмерть. Отличная новогодняя ночь. И новогоднее утро, стало быть, когда её тело найдёт кто-нибудь из местных.

“Не найдёт” - насмешливо подсказал внутренний голос - “Вон сколько животных вокруг, и многие, наверняка, не прочь перекусить холодной ночью, раз уж ты сама сюда пришла”.

- Эт-то ещё что такое? - раздался скрипучий голос, и Эмма дёрнулась с такой силой, что оступилась и отлетела в заснеженный куст, запуталась в ветках и испуганно забарахталась, стряхивая на себя комья снега. Когда она смогла кое-как вывернуться из лямок зацепившегося за ветки рюкзака и выпрямиться, она обнаружила на краю поля старика. Он был одет... как Дед Мороз. Девушка заморгала, надеясь, что тающий на ресницах снег просто искажает картинку. Но длинное красное пальто, белая борода и шапка не оставляли сомнений.

- Иди-ка сюда, - он приблизился, помахал рукой в огромной красной рукавице. Ты замёрзла должно быть? Вон какая вся...

- Какая? - машинально спросила Эмма, подхватывая рюкзак и выбираясь из куста.

- Синяя, - старик засмеялся, потом принялся гулко и продолжительно кашлять, качая головой и прикрывая рот рукавицей. - Пошли, - прохрипел он, едва кашель отпустил.

Девушка послушно поплелась вдоль борозды по полю, в каком-то немом оцепенении. Какая уже разница, пусть отведёт её в дом, где шумит гулянка, может, там есть дети, а раз так - её не обидят там. Не должны. Она и не заметила, как они подошли к домику. Вернее было бы сказать - это высокая будка, более всего походящая на маленькую сторожку, в которой обычно сидит женщина в ярком жилете, присматривающая за железнодорожным переездом. Окошечко там было всего одно, крошечный балкончик-крыльцо и... железная дорога.

Эмма резко остановилась.

- Ты что? - старик обернулся, перестав слышать шаги за спиной, - Пойдём, согреешься.

- Как это, а? - Эмма всплеснула руками, - Железная дорога должна была быть далеко слева! А эта - справа?

- Лево, право... - проворчал старик, - Это всегда неточно. Как повернулся, так и поменялось всё. Идёшь, нет?

Он обогнул бетонные перила, поднялся по лестнице и остановился на балкончике, глядя сверху вниз. С такого ракурса он выглядел внушительно и почти по-настоящему. Каким и хотелось вообразить Деда Мороза, опираясь на сказки и детские представления. Эмма поспешила вслед, запнулась, переставляя едва гнущиеся ноги по ступенькам, и старик подхватил её, направив прямо в открывшуюся дверь.

Девушка вошла и замерла, оглядываясь. Снова поморгала. Дурная привычка какая-то. Но что ж делать, если реальность сегодня упорно не хочет сочетаться с логикой?

Она стояла в просторной, нет - большой! - комнате. В дальней части пылал громадный камин, и кончики языков пламени отливали всеми цветами радуги, словно вспыхивали разноцветные искры. Вся стена та была выложена камнем: ноздреватым, золотисто-песочным, который выглядел древним и, в то же время, знакомо-уютным. Там, у камина, нашлось место для широкого и вполне современного дивана, пары кресел, приземистого столика, заваленного газетами, конвертами, письмами и открытками. На боковых стенах, справа и слева, тяжёлые тёмно-зелёные шторы обрамляли окна, упиравшиеся аж в высокий потолок. Пол был устлан множеством пёстрых шерстяных циновок, и тут Эмма опомнилась, обнаружив, как циновка под ней впитывает ручейки тающего снега с её одежды и обуви. Старик тем временем прошёл к буфету возле окна справа, деловито вгляделся в черноту за стеклом, вытащил кружки и принялся что-то наливать, насыпать, бурча при этом под нос и покашливая.

Эмма впитала, наконец, достаточно тепла, чтоб заставить себя двигаться. Она спустила рюкзак, подвигала ноющими плечами, стянула с себя шапку, стараясь, чтобы капли от растаявшего снега скатились вниз, а не впитались в ткань; сбросила куртку и повесила на старомодную деревянную вешалку в углу.

- Во-от, - старик обернулся, держа в руках две громоздкие глиняные кружки, - Поставим-ка их сюда... - он устроил посуду на пустой каминной полке, - Тут от жара травяной сбор вмиг и запарится. Ну, что ж ты стоишь, доча?

- Слушайте, я не знаю, - устало произнесла Эмма, - Мне нужно в Ставище. В новый коттеджный городок. Я заблудилась, и теперь вообще не понимаю, в какую сторону идти.

“И идти так не хочется” - додумала девушка, но, видно, это было и так красноречиво написано у неё на лице.

- Ты это брось, - строго сказал старик, стягивая с себя красное пальто и бросая его, не глядя, на одно из кресел. Вслед полетела и шапка, а рукавицы остались небрежно лежать на буфете, словно яркое украшение. Под одеждой оказался обычный сухощавый дед - совсем не Дед Мороз. Он был одет в велюровый серый спортивный костюм, и только густая окладистая белая борода выглядела по-прежнему сказочно, да ещё и блестела капельками от растаявших снежинок.

- Вон, видишь? - он указал на часы, старинный “домик”, устроившийся под самым потолком, над камином. Циферблат потемнел от времени, но стрелки были хорошо различимы, и одна указывала на одиннадцать, а другая уже отсчитала двадцать минут. Эмма с ужасом поняла, что новогоднюю ночь проведёт отнюдь не в комфортном коттедже на вечеринке с друзьями...

- Я б тебе и рад помочь, - развёл руками тем временем дед, - Но у меня дело. Некогда. Вот пройдёт полночь, тогда и пожалуйста. Найдём твой городок... коттеджный... - старик снова зашёлся в приступе кашля, да таком сильном, что пришлось ему схватиться за спинку кресла. Тут уж Эмма подскочила, поддержала под локоть, помогла сесть. Делать хоть что-то было точно предпочтительнее, чем горевать о провалившихся планах. Она хотела взять воды, но вспомнила про кружки на камине и схватила одну, попутно понюхав содержимое. Пахло травами, пряно и сладко, как летний луг, веяло теплом. Старик принял дрожащими руками кружку, сделал несколько глотков, опустил веки. Лицо у него было в таких морщинах, словно земля, изрезанная фьордами или древняя карта, растрескавшаяся от давящих сверху веков.

- Лекарства, может, какие-то у вас есть? - встревоженно спросила Эмма, - Чем помочь?

- Нет... - старик мотнул головой, - Надо успеть только. Всё должно сойтись. - Он внезапно выпрямился в кресле, посмотрел строго: - Что у тебя есть, доча?

- А? - Эмма отступила, - Что у меня есть?

- Что-то должно быть, неспроста такая встреча.

- Бананы, - растерянно начала перечислять девушка содержимое своего рюкзака, содержащее закуски к праздничному столу,, - Сухофрукты, яблоки, сыр, орехи...

- Хорошее дело, - дед одобрительно кивнул, - Неси.

Девушка взяла рюкзак и принялась доставать продукты. Аккуратно подвинув конверты и газеты, она выложила на стол всё перечисленное в кулёчках и рассмеялась, вспомнив только теперь про собственноручно испечённый мясной пирог, которым гордилась целое утро. Словно бы вечность тому назад. Повинуясь повелительному жесту, она отступила к камину, когда дверь вдруг распахнулась, словно от порыва ветра, и в дом стали входить все те, кто мелькал рядом с Эммой, пока она брела по снежному лесу. Зайцы и косуля, три лисицы, белки, целая стая птиц! Они врывались в дом, хватали что-то из угощений со стола, а затем выскакивали, уворачиваясь от вновь входящих, вбегающих и влетающих. Эмма вскрикнула, когда на пороге возникла пара волков, но старик сидел всё так же спокойно в кресле, посмеивался в бороду, и девушка лишь молча наблюдала, как волки отхватили часть пирога, однако не весь, и растворились в ночи. Остаток достался припозднившейся лисице и паре ворон. Дверь закрылась также неуловимо и самостоятельно. Наступила тишина, оглушающая после суеты и мельтешения.

- Хорошо, теперь, хорошо, - пробормотал старик.

- Так ты всё же Дед Мороз, - словно бы с укором сказала Эмма.

- Что ты, - дед отмахнулся, - Нет никакого Деда Мороза. Сказки всё. Помоги-ка мне, пожалуйста.

Девушка подскочила, помогла встать. Дед был хоть и сухощав, а всё же опирался очень увесисто, так что они медленно и неустойчиво побрели к двери слева от камина. В какой-то момент дед жестом потребовал остановки, указал на окно:

- Запомни это место.

- Уж так запомнила, что забыть бы, - ворчливо отозвалась Эмма, скручивая мягкие светлые пряди волос и убирая их под воротник свитера, - Поле между Ставищем и этим... Вот, кстати, и не помню название села.

- Я не о том, - старик потянулся, оттянул зелёную штору в сторону и там, возле самого проёма окна, на стене обнаружилась широкая красная рамка со стеклом, обрамляющая красную же рукоятку

- Стоп-кран? - не веря своим глазам, уточнила Эмма.

- Стоп-кран, - подтвердил дед. - Идём, идём, очень хочу прилечь, а времени так мало... Это хорошо, что ты мне встретилась, видно, так и нужно было.

- Не поймите меня неправильно, но я бы предпочла находиться сейчас в другом месте.

Они добрели до второй комнаты, которая оказалась такой же огромной спальней. Интерьер, правда, был очень сдержанный: величественная кровать с маленькими тумбами по бокам да кушеткой в изножье, письменный стол у окна. Строгая бежево-серая цветовая гамма, на стенах целая выставка картин в узких белых рамах - зимняя природа, морские пейзажи, горы в рассветной дымке.

Старик лёг на самый краешек большой кровати и выглядел там печальным и маленьким. Эмма же тихо рассматривала картины. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но она сдерживалась, давая возможность старику отдохнуть.

- Как тебя зовут, девочка? - первым нарушил он тишину.

- Эмма, - девушка обернулась к кровати, - А вас?

- Степан... Степан Николаевич, - старик снова зашёлся в безудержном кашле, роняя голову на подушку, и девушка поспешила вернуться в гостиную за чашкой.

- Николаич, что тут у тебя происходит?! - пробегая через гостиную, услышала она незнакомый голос, и обернулась к двери.

В дверном проёме обнаружился высокий молодой мужчина в строгой синей форме с серебряными пуговицами и серебряной же отделкой вдоль карманов и лацканов кителя. На груди мерцал, словно осыпанный бриллиантами, значок с поездом. В тёмных вьющихся волосах мерцали снежинки, только выражение лица не подходило к образу: оно было растерянно-сердитым. Он закрыл за собой дверь, стряхнул снег с плеч руками в белоснежных перчатках.

- Степан Николаевич нехорошо себя чувствует, - Эмма настороженно сощурилась. Если крошечная будка внутри могла оказаться большим домом, то кто знает, сколько сюда приглашено гостей и какие сюрпризы могут возникнуть.

- А вы... мадам... кто такая? - он неловко замялся, испортив всю строгость образа.

- Мисс, если уж пользоваться такой терминологией, - Эмма взяла с каминной полки почти горячую глиняную кружку и пошла к двери спальни, - Я тут оказалась случайно.

Мужчина последовал за ней, дождался, пока она поможет старику сесть и взять кружку и только тогда кашлянул, привлекая внимание.

- Генри! - обрадовался старик, тут же отставляя кружку на тумбочку, - Мне тут совсем чуть осталось закончить...

- Серьёзно?! - мужчина разгневанно фыркнул и широкими шагами принялся мерить комнату, - Ничего не готово, Николаич! О чём ты думал? Ты видел время?

- Брось, тут осталось-то... - старик повёл рукой, неловко толкнул кружку, и Эмма едва успела её поймать. Несколько капель золотистого чая выплеснулось на светлый деревянный пол. Старик смутился и как-то весь сжался.

- Не кричите на него, - вступилась девушка, - Разве можно так ругаться, когда человек себя плохо чувствует?

Генри резко, скрипнув подошвами по полу, обернулся, уставился пронзительным взглядом тёмных глаз. Лицо у него было немного хищное, острое, словно бы сокол обрёл человеческий облик.

- Кто вы вообще такая? Николаич, кто это?

- Гостья моя, - старик прижал руку к груди, насупился, - Время, время и мне покататься в экспрессе...

- Точно, время же! - Генри бросил взгляд на наручные часы, - Без пяти!

- Доча, - Степан Николаевич внезапно с силой сжал руку Эммы, - Я тебе показал стоп-кран, иди скорее, дёрни.

Эмма ничего не понимала, но старику хотелось помочь как-то, потому она вышла из комнаты, слыша, как стремительно следует за ней Генри. Она отвела бархатистую зелёную ткань в сторону и открыла стеклянную дверцу в красной окантовке. Стоп-кран представлял собой красную ручку на небольшом рычаге, удобно ложащуюся в ладонь.

- Погоди! - услышала она, обернулась и невольно потянула ручку, к которой, как оказалось, прикладывать усилия совсем было не нужно: прохладная рукоятка мягко скользнула вниз, что-то гулко ухнуло и заложило уши. Генри, который почти дошёл до двери, замер с ужасом на лице, а свет резко поменялся с тёплого золотистого от ламп и камина на холодный белый.

- Ну паровозный гудок тебе в ухо, ну что ты наделала! - мужчина схватился за голову. Эмма отпустила и стоп-кран, плавно вернувшийся в исходное положение, выпустила штору и шагнула, не в силах отвести взгляд от окна. За окном стоял день - ясный, ослепительно-солнечный, отражающий пронзительную белизну поля, подсвечивающий контрастом тёмный лес. Вдалеке виднелись домики и заборы, белый дымок клубился над крышами...

- Что вообще произошло? Я не хотела ничего такого... - Эмма отвернулась от окна.

- Извини, - Генри вздохнул и опустился на край широкого дивана, закрыл лицо руками, - Конечно ты тут ни при чём. - Он убрал руки, посмотрел устало, - Я сам виноват. Надо было Николаича отстранить. Думал - последний новый год его порадует.

- Нельзя сердиться за то, что человек болен, - Эмма подошла, села рядом. - Я вот ничего не понимаю, но и то вижу, что он нуждается в помощи. Я могу побыть с ним, пока... ты же можешь что-то сделать?

- Нет, - Генри покачал головой, прикрыл глаза, - В полночь он должен принять экспресс, а уж выйдет вместе со всеми, теперь это очевидно.

- Куда выйдет?

- Послушай, - Генри развернулся вполоборота к ней, сощурился, - Я тебе всё объясню. Я не могу тебя отпустить, потому что это всё нарушит. Поэтому слушай.

В новогоднюю ночь те, кто покинул землю, могут вернуться ненадолго в родные края. Это ночь, когда сменяется время, когда открыты дороги и возможно всё то, что сдерживают законы физики, математики и прочих наук триста шестьдесят пять дней в году. Людям легче, когда они могут что-то вообразить - так возник экспресс. Новогодний поезд. Он идёт ровно в полночь, преодолевая любые расстояния, и останавливается на станциях. Они есть в разных точках земного шара... И в то же время их нет.

- Эээ... Как это?

- Не перебивай. Ну, ладно. Ты же не думаешь, что экспресс с той стороны прибудет на городской вокзал? Нет, так нельзя. Перед самым новым годом те, кто имеет власть над пространством и материальным миром, создают вокзалы - и вокзалы приманивают поезд, притягивают, как путеводная нить, такими же нездешними рельсами.

- Так их много? Вокзалов? - Эмма слушала, стараясь не перебивать, но вопросы теснились в голове так хаотично, что требовалось громадное усилие, чтоб сдерживаться.

- В разных культурах есть те или иные легенды о призрачных вокзалах, - пожал плечами Генри, - можешь почитать потом. Вряд ли кто-нибудь считал, сколько их. Мы с Николаичем отвечаем только за наш.

- Так это призраки людей, которые жили здесь? В каких границах? Область, страна?..

- Опять ты всё сводишь к понятному-материальному, - мужчина рассмеялся, - Ты не сможешь загнать бескрайнюю вселенную в рамки одного маленького мира. Есть души - призраки, сущности, как хочешь назови - которые просто верят в новогодний поезд, и хотят побывать на земле. Сколько их - никто не считает, откуда они... Вот!

Генри потянулся и выхватил одну открытку со стола. На ней была изображена цветочная цифра восемь и витиеватая подпись, поздравляющая с праздником весны. Эмма приняла открытку, недоумённо повертела в руках. Штемпель был старым, открытка отправлена более тридцати лет назад. На обороте несколько скупых строк, написанных летящим почерком, чёрными чернилами. И вдруг под каким-то углом мелькнуло иное. Девушка присмотрелась, медленно поворачивая открытку, и вдруг разобрала слова:

“Дорогой Поезд, я хочу навестить своих близких в новогоднюю ночь, возьми меня с собой”

- Дорогой Поезд, - протянула девушка, - Это странно.

- Не важно, что они пишут. Не важно, на чём. Это, - Генри указал на картонный прямоугольник, - Как и всё это, - повёл он рукой в сторону заваленного бумагами столика, - Случайным образом пришло сюда, потому что кто-то из призраков пожелал сделать надпись. Для людей эти письма и открытки потерялись на почте. На самом же деле, они попали куда следует - и поезд заберёт всех, кто написал нам.

- А потом? Ну, - девушка помахала рукой, - После полуночи?

- Время в твоём понимании - это расстояние, ещё и отложенное на плоскости, - Генри откинулся на спинку дивана, умолк на мгновение, прислушиваясь, уловил похрапывание из соседней комнаты, вздохнул и продолжил: - А вообще-то время куда объёмнее. Один миг имеет глубину. Возьми любое расстояние на плоскости - вокруг него будет глубина величиной в бесконечность - в любом направлении вокруг этого отрезка. Миг, когда экспресс откроет двери и миг, когда он умчится, для тебя будут едва различимы. Но для тех, кто желает побыть здесь, это бездна возможностей.

- Почему бы им тогда не остаться, раз такая уж бездна возможностей, - удивилась Эмма. У неё затекла спина и она откинулась на диване, подсунув под бок удобную подушечку, - Жили бы как раньше.

- Как? - тихо уточнил Генри, - Глядя на неподвижно застывших в этом мгновении своих потомков? Рассматривая незнакомцев? Не в силах ничего сказать им, повлиять, изменить? Максимум, что удаётся призракам - перелистнуть раскрытую книгу, качнуть шарик на ёлке или поколебать пламя свечи...

- А как же эта бездна возможностей? - почти жалобно спросила девушка.

- Не знаю, - развёл руками Генри, - Я не был на их месте.

- А ты вообще... живой? - Эмма отпустила подушку и стремительно коснулась плеча, затянутого в синюю ткань. Плечо было вполне материальным. Генри не двигался, снисходительно улыбаясь, ждал, пока тонкие пальцы пробегут по ободку серебряной пуговицы, нашивкам, блестящему значку с поездом. Коснуться открытой части руки Эмма так и не решилась, вернулась к своей подушке.

- Я живой, но я не часть этого мира, - Генри покачал головой, - Как Николаич, и этот дом, и железная дорога - мы не отсюда, потому можем больше, чем доступно местным жителям. Но и ограничены по-своему.

- Слушай, а если... - девушка дёрнула плечом, - Призрак не верит в экспресс? Или не знает о нём? То ему и не вернуться на землю?

- Каждому по вере его, - фыркнул Генри и хитро улыбнулся, - Не пытайся узнать лишнее, всему свой час.

- Я и так теперь знаю больше, чем остальные люди... Это вообще какое-то нарушение?

- Слушай, это ж не закон какой-то, - мужчина встал, прошёлся по комнате, осторожно заглянул в спальню и отошёл к окну, - Никто никого не принуждает.

- И всё-таки кто-то организовывает этот поезд, и чтобы его... приманивали вокзалы. Да? - Эмма тоже встала, разглядывая умиротворяющий зимний пейзаж за окном.

- Порядок свойственен всем мирам, так или иначе, - Генри пожал плечами, - Всё хаотичное рано или поздно стремится к некой последовательности, а такие сложные процессы, как новогодний поезд... да и другие... они возникают от упорядочивания где-то на уровень выше. Вот ты: случайно здесь оказалась?

- Да, я сошла с электрички не на той станции, заблудилась ночью в лесу... - Эмма недоверчиво покачала головой, потому что сейчас казалось, что прошло уже так много времени, что это было вчера или... - Кстати, какой теперь день? Новый год впереди или позади или как?...

- Никакие случайности не бывают просто так. Но некоторые связи мы не видим - даже мы - а некоторые и не нужно искать. Ты потянула за стоп-кран, это такая лазейка как раз на случай экстренного происшествия, чтобы не подводить всех тех, кто так ждёт новогодний поезд. Стоп-кран отбрасывает всех в этом доме на полсуток назад. И меня здесь быть не должно. Я должен быть в поезде, когда он отправится, но теперь что уж...

- Извини, - Эмма вздохнула, - Я же не знала.

Генри пересёк комнату, снял форменный китель, оставшись в простой белой футболке, порылся в буфете и извлёк, внезапно, тарелку с круассанами, пару чашек исходящего паром кофе и тарелку с сыром. Эмма заставила себя перестать зачарованно пялиться на эту магию и принялась складывать бумаги со стола стопками прямо на полу, возле кресла. Раз письма уже дошли, значит миссию свою выполнили.

Угощались нехитрым обедом, негромко, но оживлённо болтая. Эмма немного рассказала о себе и жизни в современном городе, и собеседник слушал её с огромным интересом, потому что не так уж много путешествовал по земле, даже когда не был занят делами, связанными с поездом. В свою очередь Генри рассказывал, что Степан Николаевич “работал” создателем станции не одну сотню лет. И вроде бы выходцем он был, действительно, откуда-то из этих мест. Только на протяжении года обретался в иных измерениях, а под новый год всегда возвращался сюда, с любовью и неизменным восторгом создавая вокзал, приманивавший поезд. Кстати, животные всегда выходили сюда под новый год - они-то призрачный вокзал уже знали, видели, не боялись и пользовались возможностью погреться, а то и получить какое-то подношение, вроде того, как Эмма отдала всё содержимое своего рюкзака. Степан Николаевич всегда припасал для животных много угощений. Да, видно, в этот раз сил не хватило...

Помолчали. Генри собрал посуду и унёс в буфет. Солнце принялось клониться к закату, отдавая дань короткому зимнему дню.

- Что нам теперь делать? - спросила Эмма негромко.

- Нам нужно всё сделать самим, - Генри стоял, барабаня по столешнице буфета пальцами, - Это, значит, вообразить вокзал, придумать его, все детали... Слушай, а у тебя нет ноутбука с собой, может, в интернете какие-то картинки найти? Нам нужно придумать, чтоб он был уникален, чтобы не было такого больше в мире, но можно опираться на фотографии тех вокзалов, что существуют.

Эмма покачала головой. Ноутбук остался дома - к чему он в новогоднюю ночь, место в рюкзаке было отдано пирогу и фруктам.

- Вот было б чем нарисовать, - она потянулась к стопкам конвертов, вынула наугад письмо, в котором одна сторона листа оказалась чистой, - Я хорошо рисую.

Генри порылся в волшебном буфете и вернулся к столу с несколькими коробками - здесь были краски, кисточки, цветные карандаши и даже акварельные маркеры. Эмма улыбнулась, спустилась с дивана на пол, чтоб удобнее устроиться за низким столиком, попросила стакан с водой и принялась рисовать. Когда-то она работала иллюстратором приключенческой серии книг, и, хоть это было довольно давно, навыки не потерялись, тем более, необыкновенная история, в которую она сама попала, придала вдохновения. В наступающих сумерках Генри зажёг снова лампы, а на столике появлялись всё новые наброски, влажные от свежей акварели: вот вокзал снаружи, величественный и немного готичный, с башенками и высокими стрельчатыми окнами; вот просторный холл с начищенными до зеркального блеска полами, с колоннами и арками, в ажуре сияния множества свечей; вот удобные кресла в зале ожидания: кто знает, зачем зал ожидания призракам, но, почему бы и нет? Поглощённая работой, Эмма краем глаза замечала, как Генри иногда заходит в спальню, относит то кружку бульона, то пару книг, слышала его негромкий приятный голос, когда он читал старику. Казалось, время течёт неспешно и уютно, а то и вовсе остановилось. Генри забрал у неё почти все листы и исчез снаружи, а Эмма всё рисовала. Потом она захотела выйти посмотреть, но мужчина прикрыл дверь перед самым её носом, сказав, что ещё не время. И тут Эмма вдруг подумала вслух:

- Так что же это получается, я скоро приду?

- А? - Генри стряхнул снег с рукавов кителя, - Куда?

- Сюда... - девушка нахмурилась, - В начале двенадцатого я приду сюда, меня приведёт Степан Николаевич... Или нет? Я не понимаю!

- Нет, - мужчина тяжело вздохнул и взялся снова за ручку двери: - Раз Николаич тебя не приведёт, блуждать тебе одной по лесу. Придётся мне отвезти тебя... куда там? Коттеджный городок? Сейчас придумаем какую-то машину и доедешь, не переживай.

- Постой, - Эмма ухватила его за руку, - А что будет со мной... тут, я имею в виду?

- В полночь время сойдётся в одной точке, - Генри успокаивающе накрыл её ладонь своей, - Всего миг, и мир станет цельным, и ты будешь тоже одна, единственная.

- Где?

- С друзьями.

- А я буду это всё помнить?

Он не ответил, сощурился только, снял её ладонь со своего рукава и вышел в ночь. Где-то там, в темноте, замёрзшая, другая Эмма мерила шагами скрипучий снег, всматриваясь в неверные лесные тени.

Девушка вернулась в дом, проведала старика.

Степан Николаевич сидел, подложив под спину подушку, и с тоской смотрел в окно. Он был очень слаб, но понимал, что времени до нового года осталось совсем немного, потому рассказал, как “наколдовать” в буфете нужные предметы, потому следующие полчаса Эмма неустанно носила на крыльцо всякие угощения для животных, которые приходили и исчезали почти бесшумно, при этом никто ни на кого не нападал и не проявлял агрессии. В какой-то момент, глядя с балкончика, как несколько довольных волков вальяжно удаляются в сторону леса, она ощутила неведомое ранее удовольствие. Это было сродни радости, когда все близкие дома, у всех всё в порядке; или как волнуешься, накрывая на стол, но все оказываются довольны, сыты; да просто от осознания, что всё делаешь правильно.

Поведя озябшими плечами - куртку накидывать не стала, так выскочила, - Эмма посмотрела вправо. В начавшемся снегопаде громадная постройка выглядела мистически. Вокзал был создан, вокзал высился тёмной массой, раздвигая своими тенями лес, раскинувшись во всю ширь поля и неизвестно на сколько - в сторону домов. Теперь их огоньков не было видно, и хотелось посмотреть, что же там вышло, и было боязно от этой пустой и тёмной громады, словно здание стало заброшенным, ещё не успев даже побыть в этом мире.

- Эй, что-то случилось? - Генри шёл привычным широким шагом от леса, и танец метели словно расступался перед стремительным движением. Казалось, ему нисколько не холодно, хотя тёмно-синяя форма была совсем тонкой, а на плечах и волосах лежал снег. - Почему ты здесь?

- Всё в порядке, - девушка улыбнулась, когда он подошёл к лестнице, - Угощала зверей.

- О, как здорово, - мужчина поднялся, открыл дверь, галантно пропуская Эмму вперёд и тряся головой, чтоб снег осыпался с волос, - Что ж, и я успешно справился. К слову, твой коттеджный городок довольно далеко отсюда, дойти пешком было бы крайне проблематично. Ты бы в следующий раз поосторожнее с прокладкой маршрута.

- Да, я не очень подготовилась, - Эмма смущённо потёрла горящие после холода щёки, - Мы собирались отмечать у подруги, но в последний момент планы поменялись, подвернулся этот вариант, и все решили, что в новеньком доме с баней, современной техникой и кучей свободных комнат будет веселее и комфортнее. Просто не повезло выйти не на той станции.

- Не повезло... - эхом повторил Генри, а затем, будто опомнившись, махнул рукой: - Иди сюда. Я так понял, Николаич научил тебя пользоваться буфетом. Загадай себе какое-то платье. О холоде не беспокойся - точно не замёрзнешь - пусть будет что-то праздничное. Негоже встречать новый год и поезд... так.

- Как? - обиженно уточнила Эмма, хотя тут же прикусила язык: на светлых джинсах в самом деле остались разводы от снега, свитер был скорее удобным, чем красивым, а уж о причёске и говорить нечего. Платье для празднования в Ставище должна была привезти ей подруга, ведь Эмма заранее оставила у неё свой наряд, не зная, что планы изменятся.

Вздохнув, девушка отправилась к буфету, решив не ограничивать свою фантазию. Оставалось ещё минут пятнадцать: недостаточно для шикарного туалета, но вполне хватит, если под рукой такая волшебная штука, в которой можно и платье сочинить, и косметику, и, пожалуй, флакончик духов.

Когда из спальни показался Генри, ведущий тяжело ступающего, но полностью облачённого в свой красно-белый наряд старика, Эмма была уже полностью готова и вполне довольна собой. Платье из мягкой, льнущей к телу ткани глубокого винного цвета стекало до самого пола, корсаж был украшен мелкими сверкающими фианитами, как россыпью снежинок, На открытые плечи Эмма накинула прозрачную и тонкую, как паутинка, шаль, также искрящуюся крошечными серебряными всполохами. Волосы девушка собрала в высокую причёску, выпустив лишь несколько светлых вьющихся прядей на шею.

Судя по лицам обоих мужчин, образ удался, и девушка довольно улыбнулась. Часы над камином показывали без семи минут двенадцать. Степан Николаевич без предупреждения потянул Эмму за руку и крепко обнял, обдавая ароматом того самого травяного чая - ароматом тёплого летнего луга. Девушка растроганно зажмурилась, а спустя несколько мгновений наблюдала, как старик столь же крепко сжимает в объятиях Генри. Никто не сказал ни слова, но в эти пару минут, казалось, пронеслась целая небольшая жизнь - от знакомства, общения, общих дел, тёплых бесед, и до этого мгновения, которое неуловимо сквозило прощанием.

Все вместе они вышли на улицу, где острый холод мгновенно бросился на обнажённую кожу... и вдруг откатился, как уходит морская волна. Эмма удивлённо ахнула, закрывая за собой дверь домика. Оглянулась в последний раз, понимая, что не вернётся сюда больше, даже забудет всё, наверняка.

Мужчины уже спустились с крыльца, и вдруг здание вокзала вспыхнуло тысячью огней! Эмма снова замерла, не в силах охватить одним взглядом, и выхватывая лишь детали - знакомые по собственным рисункам, и в то же время невероятно реальные, объёмные, настоящие. Дух захватывало от представшего зрелища, а Генри со Степаном Николаевичем уже поднимались по широкой мраморной лестнице к массивным деревянным дверям с узорчатой ковкой. Двери услужливо распахнулись сами по себе, и девушка поспешила нагнать спутников. Ей хотелось смотреть одновременно во всех направления, увидеть всё - пусть это продлится совсем недолго, пусть даже невозможно запомнить сложившийся в единое целое интерьер с разрозненных листочков акварели, но само осознание того, что этот вокзал придуман ею, наполняло душу бескрайним восторгом.

- Идём, скорей! - поторопил обернувшийся Генри и протянул руку. Степан Николаевич теперь пересекал огромный холл, сверкающий мраморными полами, зеркалами и свечами, совершенно самостоятельно, шагая уверенно и с достоинством. Генри же поймал ладонь Эммы, положил себе на локоть, и они поспешили следом, а девушка почувствовала себя невероятно: величественно и легко, словно законная королева бала. Впрочем, это ведь всего лишь прибытие поезда? Нет, она отчего-то была уверена, ощущала всей душой, что вроде бы простое “прибытие поезда” - на самом деле, громадное событие на стыке смены времён, в сквозном портале между мирами.

Они вышли через вторые двери с противоположной стороны на широкую платформу. Больше не были видны ни лес, ни поле, только потрясающе громадное и глубоко-синее небо полное звёзд, да рельсы, возникающие из черноты с одной стороны и теряющиеся, казалось, между созвездий - с другой.

Совершенно внезапно да во всю мощь грянул вальс - вначале неторопливый, но набирающий обороты, сильный, невероятный, какой не повторить никакому земному оркестру - он заполонил собой пространство, казалось, повсюду, смешался со звёздами и рельсами, а в следующий миг - Эмма не успела даже ничего заметить - перед платформой уже стоял поезд - массивный, чёрный, неистово пылающий золотым сиянием окон.

Один вдох - и двери раскрылись, выпуская людей. Они не толкались и не бежали, но стремительно выходили из вагонов, заполняя собой платформу. Одежда разных эпох мельтешила и смешивалась в калейдоскоп цветов и стилей, а лица, лица: радостные, удивлённые, восторженные, спокойные, но ни одного сердитого или недовольного. Степан Николаевич стоял ближе к дверям вокзала, посередине, и приветственно махал рукой в большой красной рукавице. Люди текли к нему, вокруг него, вливались в сияющий зал, и не было этому потоку ни конца, ни края. Генри склонился к уху девушки и тихо сказал:

- Чувствуешь, как время уходит в глубину?

- Да, - кивнула Эмма, не в силах даже понять, какое у ней сейчас выражение лица. Должно быть, что-то глупо-восторженное, но она ничего не могла с собой поделать. А Генри внезапно потянул её за руку, приобнял за талию, и в такт кипящей музыке закружил по платформе. Девушка хотела сказать, что не умеет танцевать вальс, однако, ничто не мешало ей кружиться, ноги сами становились туда, куда было нужно, и пара удивительным образом не сталкивалась с призраками, продолжавшими выходить из поезда. Девушка подняла лицо, и звёзды кружились над ней в ритме вальса, раскрывая, казалось, бездну миров, призрачно мерцавших вверху, и со всех сторон, и даже - под ногами!

На миг она почувствовала, как Генри чуть сильнее сжал её ладонь, изменил направление движения, и они, также кружась, двинулись к зданию вокзала. Казалось, прошло несколько мгновений, а два человека уже стояли посреди огромного пустого зала, сияющего тысячью огней, и через раскрытые двери что в одну, что в другую сторону, стала видна лишь темнота. Эмма глубоко вздохнула, пытаясь унять быстрое дыхание бешеное сердцебиение, глянула на спутника. Генри улыбался мягко и немного печально, глядя на неё. Наверное, это последний миг, поняла девушка. Нужно было что-то сказать, продлить его, “уйти в глубину”, как говорил Генри.

- Где Степан Николаевич? - спросила она чуть громче необходимого и деловито заозиралась.

- Ушёл вместе со всеми, - Генри выпустил её пальцы, сделал полшага назад, церемонно поклонился: - Спасибо, Эмма. Если бы не ты, вероятно, в нынешнем году вокзала могло вовсе не быть. И новогодний поезд не пришёл бы в эти края, и несчётное количество душ не проведали бы этот мир.

Было тихо. Эмма не сказала бы, в какой момент прекратился вальс, или когда исчезли прочие звуки, но сейчас навалилась оглушающая тишина, и огни стали гаснуть, неторопливо, по очереди, то тут, то там, потому свет словно бы плавно стекал в пустоту раскрытых дверей.

- Я не хочу, - сказала Эмма, почему-то шёпотом. Но в этой тишине даже шёпот звучал звонко и отчётливо.

- Чего ты не хочешь? - также шёпотом спросил Генри. Они стояли близко, но, казалось, та бескрайняя пустота уже забралась между ними и теперь растёт с каждым мгновением.

- Забывать это. Отпускать. Не хочу, чтоб эта ночь исчезла навсегда, - теперь Эмма почувствовала, что на глаза навернулись слёзы, и изо всех сил стиснула кулаки, стараясь удержать свою печаль в рамках.

“Ты не сможешь загнать бескрайнюю вселенную в рамки одного маленького мира” - вспомнилось вдруг. Казалось, её печаль сейчас - вселенная, а рамки - это держать себя в руках и говорить так, будто все окружающие чудеса - в порядке вещей. Тем более, когда они вот-вот исчезнут для неё навсегда.

- Ладно, поступим так, - Генри перестал шептать, но голос его звучал тише и сокровенней шёпота. - Я дам тебе кое-что. И если ты сможешь преодолеть правила своего мира и вспомнить... Полагаю, я предложу тебе работу, и она тебе точно придётся по вкусу! - мужчина в синей форме задорно улыбнулся, в тёмных глазах его блеснули вспыхнувшие огоньки последних свечей, горевших в зале...

Раздался смех, звон, мир наполнился звуками.

- Давай!

Эмма ошарашенно повела рукой и обнаружила в ней высокий сверкающий бокал, с которым сталкивались другие бокалы, звеня и искрясь шипучим золотистым напитком.

- С новым го-о-одом! - закричала Алекс, её крик подхватила вся компания радостными восклицаниями и улюлюканьем, все вокруг враз задвигались. Быстрая музыка заполнила комнату - на широкоэкранном телевизоре также веселилась пёстрая толпа, вспыхивали фейерверки и бенгальские огни.

Эмма пригубила шампанское, автоматически улыбаясь, и отступила к дивану, присела на подлокотник. Всё шло своим чередом, но что-то кольнуло, словно невыполненное дело, позабытое обещание, что-то...

Девушка огляделась, помахала подруге, и обнаружила, что держит в левой руке картонный прямоугольник. Поднесла к глазам, силясь рассмотреть в полумраке и хаотичных отсветах от телевизора. Открытка. Старая открытка, поздравление с праздником весны. Где она её взяла? Эмма не смогла прочитать надпись чернилами на обороте, и не могла объяснить себе, почему это вообще её интересует. Она отыскала на диване свою миниатюрную сумочку и опустила туда открытку. Подумала, и застегнула сумочку, чтоб находка наверняка никуда не делась. А точно ли находка? Вроде бы её кто-то дал...

Это очень важно, и она непременно разберётся. После.

Девушка поднялась с подлокотника, отставила бокал и решительно влилась в быстрый и яркий танец. Только на миг промелькнула мысль: эх, сейчас бы вальс...