Новогодний винегрет

Сизый дым поднимался к потолку, свивался там в тугие двойные кольца, и тотчас разбивался на нити плотного тумана. Пахло остро — табаком с примесью какой-то травы. Старуха курит что-то забористое, даже у тигирийских охотников нет такой дряни. Трубка с длинным мундштуком и вырезанной из кости чашей в виде женской головы, опустилась. Отчего-то смотреть куда-то ещё кроме белого лица в морщинистой руке казалось невозможным.

— Я здесь уже целую вечность…

— Ищи, дитя…

Мир огромен, невозможно найти то, чего не видел. Чего не знаешь. И о чём даже не догадываешься. Этот мир задаёт неразрешимые загадки. А старуха напротив похожа на ключ. Строптивый, сломанный ключ. По позвоночнику прострелило ледяным разрядом. Снова. Снова всё сначала.

— Иначе не вернёшься, — и снова она обхватывает мундштук губами, сморщенными как сушеная груша.

Мутные, водянистые глаза под нависшими веками, тощие седые волосы до впалой груди кажутся слишком знакомыми. Тил была здесь не раз. Просила помощи. И каждый раз в путь её отправляло хриплое: «ищи». Сколько минуло времени? Реки, океаны бесценных мгновений, наполненных изнуряющей охотой, вечной борьбой, напряжением опасности, когда даже дыхание превращается во врага. Проклятая земля. И на вершине над этим миром Та, что правит, Та, кого все боятся. Демоница ледяных пустошей, стремящаяся покорить каждого, кто попал в этот мир. Тысячи её соглядатаев везде. Тил убивала их сотнями, но их не становилось меньше. Она не искала, этот мир нашёл её сам, и теперь в этом хаосе надо узнать, что вернёт её домой. Загадка без ответа.

— Скажи, ведьма, что мне искать? Я не понимаю! ТЫ обманом заманила меня сюда!

— Ты просила помочь. Я предложила испытание… У всех оно выходит по-разному, — старуха выдохнула прямо в лицо пряным дымом, — ищи своё. Что определяет твою суть, дитя?

Верно. В той, прошлой жизни, когда у Тил было другое имя и другая жизнь, была лавка со старинными книгами. Старуха предложила выбрать. Тил тогда открыла одну, обтянутую кожей, потёртую, пахнущую тленом. Ради забавы. Казалось, так просто: прочесть, забыться. А старуха курила тогда трубку ровно, как сейчас. Дым обволакивал, увлекал, обещал интересное приключение. И… Усыплял, приговаривал к забвению меж ровных строк.

— К Пустоши твои испытания! — Если убить ведьму сейчас, может, можно вернуться назад? Рукоять ножа сама заползла в ладонь. Холод пробежал по пальцам, забухало сердце, разгоняя выстуживающий гнев. — Я искала! Ничего не работает! Верни меня назад!

— Когда найдёшь, — продолжала старуха невозмутимо. Её не убить. Тил пыталась. Колола, рубила, даже сожгла хижину до тла, и, возвращаясь сюда, она каждый раз, надеясь найти пепелище, видела хлипкие стены, циновку на полу и сморщенную старую ведьму с трубкой. Эта старуха мертва, но воскресает раз от раза.

— Ты создала этот мир, ведьма, — прошипела Тил, — и заманиваешь в него людей! Скольких ты погубила, падаль?

— Я не создаю, девочка, я лишь храню и наблюдаю. Сотни миров. Тысячи жизней. Пытаюсь помочь. Им и тебе. Они не нашли себя, — невозмутимо ответствовала старуха, — потеряли себя в своём мире и не нашли в новом. С тобой будет то же. Ты так и не нашла главного… Кто ты здесь? А кто ты там?

— Мерзкая падаль, — гнев уже не остановить, они проходили это, и не раз, но ярость эта со временем стала иной, холодной, расчётливой, пугающей, слова рождались, как ледяные стрелы - колкие, холодные, — верни мою жизнь!

«Падаль. Падаль. Падаль» — повторили стены. Проклятый мир, проклятый дом! Здесь всё живёт, алкает крови! И всё можно убить. Уничтожить. Лишить голоса. Даже строптивый ключ. Кожа похолодела, и, казалось, покрылась ледяной чешуёй, как бронёй. Не достаточно ли Тилл впитала этого мира? Гниющего, холодного, кровожадного? Он изменил её, сожрал наивную искательницу приключений и выковал новую. Деву-охотницу в доспехах из льда.

— Забери её, — и ведьма рассмеялась. Хрипло, с подвываниями. Она знает, что наделала, видит и чувствует. Ведьма. — Сама… Если сумеешь. Но ты так и не поняла главного. Что вернёт тебя домой?

Тилл снова взглянула на чашу трубки в виде белой женской головы. Это её лицо. Новое лицо демоницы Пустоши.

— Я возьму, — Тил неожиданно успокоилась. По циновке побежала волной паутинка ледяных игл, постепенно подбираясь к старухе, — я заберу все жизни, что ты сюда затянешь. Даже больше. И вернусь назад. Уничтожу тебя там, раз не могу здесь… Слышишь? Каждого, кто войдёт в твою проклятую лавку, я уничтожу! Спасу от тебя…

В хижине похолодало и, показалось, стены начали искажаться, рушиться вниз крохотными осколками. С тонким ледяным звоном раскрылось за спиной ледяное крыло, слепленное из оброненных слов, затем второе. Старуха даже отложила свою трубку, которая тотчас покрылась ледяной коркой. Взглянула на возвышающуюся над ней пленницу книжного мира, деву-охотницу, демоницу.

— Нашла… — обречённо вздохнула старуха, опуская взгляд. — Да не то.

— Я возьму всё! — Стены хижины сжались, сложились, как бумажный лист, открывая вид на безжизненную Пустошь. — В каждом из твоих миров.