Новоселье

Наступало раннее июньское утро. Солнце вроде только недавно закатилось за горизонт, а уже выглянуло снова, отправляясь на свой дневной маршрут. В роще зачирикало, заугукало, захрустело, затрещало, заворчало; тихо плескался речной прибой, гундосили над водой комары, на них охотились вертолёты-стрекозы, а над спокойной, коричневой от глины рекой время от времени раздавался упругий тугой свист и треск механизма.

Удилище Ерошинского спиннинга круто изгибалось, выстреливало приманкой на леске на середину реки, шелестела катушка и… пенсионер Ерошин снова и снова вытягивал пустую блесну. Клёв не шёл. Напрасно старик вставал такую рань, напрасно ёжился от утренней влаги и кормил комаров, напрасно выпил заначенную на чёрный день чекушку… Впрочем, чекушка — дело наживное, жалко, что клёв не шёл.

Ерошин никогда не верил в сказки про ведьм, пусть и жила у них в деревне одна ведьма. Жила до прошлого года на Яблоневой улице, точнее, теперь уже на Пролетарской. Прошлой осенью померла. Суеверные глупые старухи сокрушались — как теперь без Валентины Петровны?

Ерошин совершенно не верил во все эти антинаучные бредни, пусть сам к науке не имел никакого отношения. Но ссориться с Валентиной Петровной, обвиняя её в шарлатанстве, на всякий случай не хотел. Старик вообще старался жить «на всякий случай». На всякий случай плевал через левое плечо, хоть это и дурацкое суеверие; на всякий случай ходил на Пасху в храм, пусть и знают все, что религия — опиум для народа, чтобы с нищих дураков последнее собирать; оставлял горбушку чёрствого ржаного домовому, хотя это уж как-то совсем… Вот и Валентину Петровну стал назвать «Валькой-шарлатанкой» лишь после её смерти.

А только можно верить или нет, но после кончины Валентины Петровны всё будто стало не так. И осень залила дождями урожай, и зима выдалась особенно лютая, но малоснежная — озимые с садами подморозило, и весна так себе, и лето — что попало. Ни охоты, ни клёва, ни грибов, по реке какая-то гадость зелёная шла, замор карася случился, на полях стояло месиво и посевная затянулась. Люди смурные сделались, пить мужики, вроде, стали чаще. Случались и раньше плохие года, но тут как-то сложилось всё одно к одному.

Бабки без устали судачили, мол, всё оттого, что без путёвой ведьмы такой непутёвой деревне не выжить. Гневается здешнее потустороннее начальство на людей, потому что люди правильно жить не умеют: на машинах ездят, а не на лошадях, воду химическую из крана берут, а не чистую из колодца, проводами опутали деревни да сёла, а писем, как раньше, не шлют, «в интернетах да спутниках сидят, деньгу ищут там» вместо того, чтобы сидеть к корням поближе, на земле, и на земле же трудиться. Вот была у них ведьма — мирила людей и природу. Не стало ведьмы — какая может быть жизнь у таких пропащих людей?

Старухи даже настоятеля храма чуть костылями не побили за то, что он назвал колдовство большим грехом, а ведьму — большой грешницей. Плюнул тогда настоятель, а бабки продолжили молоть языками. Мололи, сам верили и других пытались убедить. Но люди в деревне жили в основном занятые, работящие, им не до сказок. Отмахивались, называя всё вздором. И Ерошин отмахивался, но глубоко в душе хотел, чтобы в деревне вдруг да объявилась хоть какая-то ведьмочка, пусть самая завалящая. Так, на всякий случай!

Нет, в колдовство Ерошин по-прежнему не верил, но долгие семьдесят пять лет непростой его жизни научили старика верить хотя бы во «всякий случай».

* * *

По улицам дремлющей в ранний час деревни пыхтел-старался тентованный грузовичок с «пучеглазыми» фарами. Автомобиль был синего цвета, по крайней мере, когда-то с конвейера он вышел синим. Теперь же краска выгорела, местами облупилась, колёсные арки покрылись ржавчиной, бампер ходил ходуном и напоминал нижнюю губу активно жующего человека. Совершенно точно грузовик использовался по назначению много, беспощадно и в самых проблемных условиях. Скрипел и бренчал он всем, чем только мог скрипеть и бренчать. Металлически стрекотал движок и выхаркивал через пробитый выхлоп на дорогу сизый дым. Дым расползался, стелился по траве и характерным запахом разбавлял благоухание природы. А пахло здесь и лесом, и рекой, и навозом, и травой, и печным дымом несмотря на лето. Запах отработанной солярки удивительным образом вносил особую, чужеродную, но странно приятную нотку в эту деревенскую композицию.

Управлял автомобилем мужчина лет пятидесяти, чем-то похожий на свой грузовик: такой же пучеглазый, облезлый, побитый жизнью, только не синий (по крайней мере, не сейчас), а эффект ржавчины придавала ему рыжая клочковатая щетина, да ещё кепка удивительно смахивала на ту странную капсулу над кабиной автомобиля.

Рядом с водителем сидела девушка под тридцать. Немного полноватая, смугловатая, с чёрными как смола курчавыми волосами до плеч, синеглазая, круглолицая, она была не то чтобы красива, скорее интересна. А лицо её выражало тоску и недовольство.

В первые минуты девушку очаровала деревенская пастораль: палисадники за разномастными заборами — деревянными, плетёными, пластиковыми, из профлиста, дома — белые мазаные, кирпичные, бревенчатые и бог ещё знает какие, на окнах резные ставни, ставни-решётки, даже ставни в американском стиле, навевающие мысли о старых вестернах, дворы преимущественно аккуратные, улицы зелёные, всюду клён, орешник, рябина, сирень, черёмуха, дикая яблоня. Девушка ещё никогда здесь не бывала, но ей предстояло тут жить, вот только найти свой будущий дом никак не удавалось. Шофёр тоже никогда не бывал здесь, потому улиц не знал, а навигатор упорно водил их за нос. И спросить дорогу в такой час оказалось не у кого.

Шофёр и спутница искали улицу Пролетарскую, но на карте навигатора её не оказалось. Были улицы: Ленина, Яблоневая, Ясеневая, Съездовская, Ворошилова, Малиновая, Клары Цеткин, но Пролетарская словно играла в прятки. И если девушка не знала бы точно, решила бы, что они ошиблись деревней.

Нашлась одна не обозначенная на карте улица, но при ближайшем знакомстве назвать это улицей не поворачивался язык. Скорее уж широкая и длинная тропа, ведущая к пастбищам, загаженная и истоптанная коровами, а на обочине вместо нужного дома номер «28» стоял, пьяно привалившись к остаткам гнилого забора, мрачный, словно могила, серый уличный туалет.

— Суда? — спросил в который раз мужчина. Он говорил именно «суда».

— Точно нет, мне же нужен дом, а не уборная. — Голос у девушки был сочный, низкий, бархатистый.

Водитель мотнул головой, усмехнулся и развернул машину.

— Ишь, «уборная», — смеясь, повторил он слово, которое почему-то развеселило его.

Ещё через полчаса шофёр съехал на обочину, заглушил мотор и решительно сказал:

— Я всю солярку с вами сожгу. Идите и спрашивайте у прохожих, куда ехать!

— А зачем вам дизель? — спросила девушка. — Ну да, расход поменьше, так и цена на топливо высокая. Газовое оборудование, опять же, не поставить…

— Метан-то можно поставить, — сказал мужчина, проникаясь чем-то вроде уважения к девушке, — да мне без надобности, я солярку всегда могу с… скидку на солярку получить по знакомству. А вы, девушка, водитель?

— Да есть у меня старенький «паджерик», тоже, кстати, дизельный.

— Добрая машина, надёжная! — завистливо одобрил водитель. — Японские тачки вообще живучие. Чего ж вы на нём не поехали? Прицеп зацепили и всего делов.

— Во-первых, всё в прицеп не влезет, — стала терпеливо объяснять девушка, — во-вторых, я не ездила никогда с прицепом да и нет его у меня. А вообще, не поверите, но мама чуть костьми легла на пороге. Сказала, как на месте обоснуюсь, так папа мне машину сам пригонит и самолётом домой вернётся, а мне, нечего тысячу километров наматывать.

— Ну, будь у меня дочка, я бы тоже не пустил… — пробормотал водитель и с хрустом поскрёб щетину. — Так, может, это, и вам солярки надо будет? Если что, я всегда поспособствую. Живу я недалёко, могу и суда завезти.

— Нет, спасибо, я лучше на заправке, я не хочу лить что попало. — Нина сдобрила свой отказ обаятельной улыбкой и объяснила: — Я как-то заправилась не в том месте и потом были проблемы с двигателем.

— И ничего не что попало! — обиделся мужчина за ворованную солярку. — Я вот лью в свою и ничего, без проблем, урчит, как кошечка!…

«Астматичная кошечка», — подумала девушка, а шофёр всё возмущался:

— …потому, что японские тачки капризные очень! — закончил он длинную лекцию о двигателях внутреннего сгорания. — Короче, красавица, идите-ка и спрашивайте дорогу у прохожих.

— А вы видите хоть одного прохожего? — иронично спросила девушка и окинула взглядом пустынную улицу девушка.

— Ну а я что сделаю? Время-то теряем! Я ещё не спавши даже.

Девушка пообещала немного добавить за зря сожжённую солярку и за потерянное время, пусть и не было такого уговора, и мужичок сразу повеселел. Спросив позволения, он закурил и фальшиво засвистел популярную мелодию.

— Что же вы, девушка, в такую рань путешествуете?

— Так уж вышло, — не стала вдаваться она в подробности.

Откровенно говоря, не хотелось рассказывать о том, как знакомые её папы, дальнобойщики, сперва вызвались подвезти её до деревни вместе с вещами, раз уж им по пути, как тягач сломался в дороге, как знакомый и его напарник потратили больше суток на ремонт, как вместе с вещами дальнобойщики высадили девушку в ближайшем городке, сказав, что тут обязательно помогут, дали номер грузовой компании и поспешно уехали нагонять график. Жаловаться на людей, которые вроде бы ей помогли, девушка не хотела, пусть даже их поступок оказался весьма… некрасивым.

И водителя этого старого грузовичка девушка тоже прекрасно понимала. А не припозднись он на работе — сидеть бы ей на вещах на улице, ожидая рассвета.

— Ничего, сейчас обязательно местные вылезут, — уверенно сказал шофёр. — Кто на работу, кто на рыбалку, кто опохмеляться. Я ж сам в деревне живу, мне ли не знать. А вы сама из далёка?

— Из Красноярска, — ответила девушка, вздохнув, — переезжаю короткими перебежками.

— Городская, значит. Хороший город. Люблю наши сибирские города. И вообще люблю Сибирь… О, глядите, плетётся какой-то рыбачок по тропинке. Я же говорил.

В красной панаме, в сереньком пиджаке, в сереньких брюках, в моряцких прогарах, надетых на несвежие портянки, шагал по тропинке пожилой «рыбачок». На плече он держал спиннинг, в руке болталось пустое ведро. Старик шёл пружинисто, но не очень ровно.

Машину рыбак заметил сразу и сразу же направился к ней. Незнакомая машина в деревне — это всегда что-то интересное, к тому же хотелось поболтать минут пять, а лучше десять.

С доброжелательной улыбкой, девушка выпрыгнула из кабины и поздоровалась:

— Доброе утро! Меня Ниной зовут. Вы дорогу не подскажете, а то мы совсем заблудились?

Старик напустил на себя важный вид и так увлёкся этим, что абсолютно забыл не то что представиться, а даже поздороваться.

— Ну, если знаю, то подскажу.

— Нам нужна улица Пролетарская. Есть же такая?

— Есть, как не быть? — охотно сообщил рыбак.

По запаху «свежачка» Нина догадалась, что ставить вопросы надо чётко, потому что старик в аварийном режиме и рассуждать не может. Спросила, есть ли улица — он ответил, что есть.

— И где же она? Навигатор её вообще показывает.

— И не покажет.

— Почему?

— Так нет её!

— Дед, ты же сказал, что есть! — крикнул из-за руля водитель.

— Так есть, я тебе и говорю!

— Ты же сейчас сказал, что нет! — взревел шофёр.

— Так я тебе, дураку, говорю, что нет…

Нина решительно встала между автомобилем и стариком, жестами призывая молчать.

— Тише, тише. Что вы, в самом деле? Вы, дедушка, скажите, улица Пролетарская — она где находится и как туда попасть? Если она, конечно, есть.

— Есть такая улица, говорю, а на карте её нет, потому как название сменили совсем недавно. Слышь, что расскажу…

— Простите, пожалуйста, вы потом расскажете, в другой раз, — мягко прервала Нина, — а сейчас нам бы на Пролетарскую проехать.

Старик скривился, но девушка смотрела на него с таким теплом, с каким не смотрел никто уже добрых лет сорок. Может, только лошади, когда им мякиш подаёшь, да и те, сволочи, норовят укусить. Нина кусаться не пыталась, рыбак решил помочь.

— На карте, говорю, нет, потому что переименовали недавно, лет пять как… Вы давайте назад, до Ленина доезжайте, по Ленину в Пролетарскую упрётесь…

— Батя, а как раньше она называлась, Пролетарская эта? — догадался спросить шофёр.

— Так Яблоневая же, — ответил дед таким тоном, будто не знать этой вещи попросту стыдно. — Была Яблоневая, стала Пролетарская лет как пять… По Ленина езжайте и упрётесь. Только Ленина тоже нет.

— Самого нет или улицы? — устало усмехнулся водитель. — Опять переименовали?

— Ага. Там теперь Проходная. Так улица называется.

— А на карте она всё ещё называется Ленина, — поняла Нина, поглядев в навигатор. Улица Ленина, которой теперь не было в реальности, но которая оставалась на карте, упиралась в Яблоневую, которая тоже на карте пока существовала, но в реальности уже лет пять как называлась Пролетарской. — Мда-а… Оперативно работают, ничего не скажешь…

— Говорю тебе, тут как стали всё переэтовать, — замахал руками старик, — так всё перепуталось в селе. Ни тебе это самое, ни то-сё, ничего. Да я сам иной раз никак! Ни Пролетарской, ни Ленина. Нет больше Ленина!

— Это мы знаем, — не удержалась от смешка Нина.

— Ленина нет, но дело его живёт, да? — поддержал водитель.

— Дерево? — не расслышал подвыпивший пенсионер. — Ну, может и ждёт…

— Спасибо вам! — сказала Нина, спешно запрыгивая в машину. — Мы уже битый час тут мотаемся, а вы так помогли. Как вас звать? Я вас потом отблагодарю.

— Ерошин я, Марк Семёнович, — гордо представился старик.

— Ого, солидно, — похвалила Нина, от чего старик приосанился ещё больше. — Ну, Марк Семёнович, ещё увидимся.

— А вы гостить к кому-то или как? — Ерошин спрашивал уже на ходу, потому что водитель медленно стронул машину и недовольно поскрипывал зубами, чтобы не послать старика подальше. Некрасиво — помог ведь.

— Я жить тут буду, — ответила Нина. — Пролетарская, двадцать восемь.

Дед остановился и раскрыл в изумлении рот. Видя, что старик ничего больше спрашивать не собирается и не преследует их, водитель придавил газ и направил грузовик к несуществующей улице Ленина.

* * *

Жизнь почти уже восьмилетнего Валерки Рощина давно превратилась в череду постоянных привыканий. Сперва пришлось привыкать к тому, что отец постоянно уезжает на вахты то на Запад, то на Север, то на Юг, а теперь вот подался в Якутию. Когда отец уезжал, сперва становилось тоскливо, ведь папа вечно придумывал интересные занятия. Но постепенно без строгого отцовского надзора Валерке начинало легко дышаться и проказничать. Когда отец возвращался, приходилось привыкать к тому, что он снова дома. Опять строгость, опять правила, но и папины классные выдумки. И только стоило привыкнуть к полной семье, как отцу наступала пора уезжать.

И это ещё не всё. Валеркина мама работала телефонным диспетчером на станции скорой помощи в соседнем городке, потому что в деревне никакой станции скорой помощи не было, да и работы приличной тоже. Она дежурила то днём, то ночью, и чтобы не тратить много на проезд, по три дня жила у своей сестры тёти Маши в городке, а по три дня дома. Валерка на это время оставался с дедом.

В первый день маминого отъезда он привыкал к тому, что мама уехала, а вместо неё дед. На второй день становилось лучше, потому что с дедом проще, на третий день хотелось, чтобы мама задержалась у тёти Маши ещё хоть на денёк. Но мама неизбежно возвращалась, и всё начиналось заново: в первый день Валерка привыкал к маминому присутствию, во второй радовался, что мама опять дома, в третий старался не разреветься от того, что она вновь завтра уезжает.

Такой вот круговорот. Если бы Валерка в свои малые годы что-то знал о моральной усталости и эмоциональных качелях, он непременно бы сказал: «Как же я морально устал от этих эмоциональных качелей». Но таких слов он не знал, потому говорил просто и понятно: «Задолбало, блин, на фиг».

Сейчас — утро третьего дня без мамы. Поросёнок Борька с аппетитом чавкал и булькал пятаком в корыте, глупые куры клевали зерно, заодно топтали и клевали друг друга, довольный лохматый двортерьер Жорик лакал позавчерашние дедовы щи и хрумкал утиными косточками, земля на огороде жадно впитывала воду, на листиках блестели алмазные капли воды. И всё это сделал он, Валерка: и полил, и накормил. Конечно, ничего особенного в такой работе для деревенского ребёнка нет, но мальчик всё равно немного гордился собой. Он ощущал себя настоящим хозяином — мудрым, умелым, который стоит, сунув руки в карманы шорт, и глядит на плоды своих трудов с чувством полного удовлетворения.

Но завтра вернётся мама с первым автобусом, тут и кончится его хозяйствование. Увидь она сейчас Валеркину работу — раскритиковала бы: и крупу на кур сыпать не надо, а то расклюют друг друга, и очистки поросёнку почти сырые добавил, и капусту надо было полить обильнее, а клубнику ни в коем случае не из шланга, а то вода цвет побьёт, и Жорику нельзя грызть трубчатые кости от утки.

Можно подумать, без мамы куры друг друга склевали, поросёнка начало пучить, капуста усохла, ягода пропала, а Жорик издох от костей. Да Жорик, когда ещё жил щенком на улице, таким питался, таким!… И на прошлый Новый Год стащил несколько игрушек, сожрал их, а потом…

В общем, ещё ни разу ничего не случилось без мамы, пока та по три дня шляется на работе.

Хорошо, дед с самого утра свинтил на рыбалку, оставив короткую записку: «Ушол на рыб. ва-ка ты на х-стви», а то замучил бы наставлениями. «Ушол» он на рыбалку… Писать бы научился, старый!

Поучают, поучают, а сами… Валерка даже затрясся от обиды и негодования.

Да, что и говорить, завтра стартует новый привыкательный марафон. Но сегодняшний день Валерка проведёт так, как запланировал. Правда, ничего он пока не планировал. У Валерки не было списка дел, у него было щекочущее под ложечкой ощущение, что нужно сделать и то, и то, и это, и ещё неизвестно пока что. Это ощущение сродни голоду, только приятное, и утолить можно не едой, а приключениями. Но деда дождаться надо, ведь любопытно, какой у него улов. Да и ворчать будет, если удрать без предупреждения.

* * *

Пока Валерка ждал своего деда, дед разносил по деревне новость: в дом Вальки-шарлатанки въехала новая жиличка Нина.

Кто-то удивлялся, кто-то разводил руками, мол, наверняка у старухи была родня, вот и досталось наследство, потому что ни одна молодая девка в своём уме ни за что не купит дом в этакой дыре. С другой стороны, даже если получила наследство, зачем молодой девке ехать сюда жить?

Впечатлительные старухи чуть не до драки спорили: одни утверждали, что дом святой, намоленный, другие, что дурной ведьмин глаз там всё испортил.

— И зачем ей такой нехороший дом?

— Нехороший? Это у тебя нехороший — грязь да бардак!

Новость распространялась, как приставучая вирусная зараза, склонная к быстрой мутации. Переходя из уст в уста, Нинино имя перемусоливалось как только возможно. Из родственницы Валентины Петровны Нина превращалась в квартирантку, из квартирантки в «бизнесменшу», которая собралась открыть не то магазин, не то пункт выдачи товаров, не то платный туалет. Кто-то говорил, что это внебрачная дочь Петровны и что она будет продолжать её дело.

— Да не будет молодая этим заниматься! Не верят они в такое!

— А чтобы шарлатанить верить-то и не надо.

— А всё одно магазин будет. И будет продавать в три дорога.

— Это спекуляция.

— Ещё и шарлатанка к тому же!

— А Валька-то шарлатанкой не была, заговорила мне болячку, вот тут болячка была…

— Не задирай ты юбку-то на людях, дура!

— И эта настоящая. Только злющая, поди, раз молодая. И жадная.

— Всё врёт!

Так, не успев даже выгрузить свои вещи, Нина стараниями пустозвонов заработала не лучшую репутацию, всего лишь приехав в дом, полученный по завещанию от далёкой родственницы по маминой линии — Валентины Петровны Казначеевой.

С разгрузкой вещей у Нины тоже пошло всё не как надо. С погрузкой в городке проблем не возникло. Ей помогли, пусть и не без труда, двое подгулявших парней, возвращавшихся с вечеринки. Сам водитель не помогал, ссылаясь на больную спину.

— Нельзя мне, нельзя! Сорву — опять на месяц слягу, — говорил он.

Вот и теперь, когда дом был уже найден, образовалось препятствие:

— Вы, девушка, за солярку обещали накинуть — это спасибо. А если спину сорву, лечение оплатите? А жену мою, пацанов моих покормите? То-то.

— И что ж я не подумала, как будем разгружаться? — вздохнула Нина, повесив руки.

— И я не подумал, уж простите, на деньгу повёлся, — виновато признался мужчина.

Не особенно было похоже, что у водителя больная спина. Он и двигался нормально, и даже спокойно присел на низкое брёвнышко перекурить. Но при всём при этом предпочёл терять время в ожидание помощников, чем самостоятельно помочь вытащить из кузова несколько разобранных шкафов в коробках, немного посуды и техники, получить за это пару лишних бумажек и спокойно отправляться домой. Кто его знает, может, и правда спина больная.

— А если разобрать коробки и по дощечке перетаскать всё, а? — робко предложила Нина. Шофёр неопределённо помотал головой.

На счастье, улицы оживали, и Нина надеялась встретить кого-то, подходящего в помощники. Но пока мимо проходили одни лишь женщины и старались не смотреть на приезжую. В прямом смысле: очень старались не смотреть, но бросали испуганные, подозрительные взгляды искоса. Нина чуть не расхохоталась, когда мимо неё с деловым видом трижды прошла одна и та же старушка, только платки на голове меняла для маскировки — то красный, то синий, то серый. Двое мужчин вообще зыркнули на Нину враждебно и чуть не строевым шагом двинулись дальше.

— Приветливая деревенька, — буркнул водитель.

— А главное, новости быстро расползаются, — поддержала Нина. — Ходят, партизанят.

— Ну, если по дощечке, — сжалился над Ниной наконец водитель и поднялся с брёвнышка.

— А давайте ещё полчасика подождём? Вдруг и правда спину повредите?

— Вы, девушка, детишек тогда высматривайте, — подсказал водитель. — Детишки всегда придумают, кого привлечь, а то и сами гурьбой помогут.

— Так-то оно так, но каникулы сейчас, детишки до обеда дрыхнуть будут.

— Деревенские-то до обеда? — рассмеялся шофёр.

— И правда, — сказала Нина, выходя на дорогу.

И как раз в этот момент на улицу, воровато крадучись, из проулка высыпала тройка ребят: два мальчика лет восьми-девяти и с ними совсем небольшая девочка.

— Эй, малышня! — крикнул шофёр, замахал рукой и пошире улыбнулся.

* * *

В городе или в деревне, в каникулы или во время учёбы детям всегда есть занятие. Это подросткам вечно нечем заняться, а у детишек такой беды нет. А уж летом! Сделаешь, что родители велят, и — свобода! Речка, лес, велосипед один на пятерых, костры, плоты, палатки. А ещё можно снимать на телефон такие вещи, которые лучше не показывать родителям. Валерка вообще мечтал снять настоящее кино. Этакий крутой деревенский боевик, блокбастер (что бы ни значило это слово). Чтобы потом люди смотрели и удивлялись: «Как? Это снял мальчик? Невероятно!» Ещё мечтал о компьютере. Потому что без компьютера фильм не смонтировать. И вообще, разве компьютер бывает лишним?

Другие ребята идею с фильмом поддерживали и постоянно придумывали новые сюжеты для роликов. Например, однажды Димка на камеру целовал серую бородавчатую жабу. Не затем, чтобы превратить в принцессу, а за банку газировки. Любой газировки, какая окажется в магазине, но только чтобы в банке, чтобы по-крутому. Это был его каскадёрский гонорар.

А каков получился спуск на самодельной телеге со склона в реку!

Дощатый колымагин пол дрожит, поперечины вот-вот не то лопнут, не то совсем оторвутся, колёса выписывают «восьмёрки» — мчится самодельный болид по крутому берегу, налетает на кочку, подскакивает…

Оля пропахала носом остаток пути до реки — метра три — и чудом ничего себе не сломала и даже не сильно расшиблась. Вся компания обрабатывала Олины ссадины и успокаивала ревущую смелую девочку. Ей обещали вечером жареных на углях сосисок. Пришлось скидываться на сосиски, зато у Валерки появилось ещё одно отличное видео для будущего кино.

И пока жарились сосиски, ребята выдумывали для Оли «отмазки» перед родителями. Идеи сыпались как из рога изобилия: на Олю нападали бандиты, медведи, собаки, она падала с дерева, когда погналась за белкой, её кусала щука, щипала утка, неизвестно откуда взявшийся камень падал ей на лицо, когда она засмотрелась на ласточек. Детская фантазия забрасывала Олю в самые опасные уголки тайги и отправляла её на самые безумные приключения. Оля с опаской всё это выслушивала и цеплялась за своего старшего брата Максима, ища спасения. Вдруг этим дуракам взбредёт в головы провернуть с ней всё это?

Вечером уставшей после работы матери Максим сказал, что Оля упала с багажника велосипеда. Мама проверила, хорошо ли обработаны ссадины, для порядка пожалела дочь и расспрашивать ни о чём не стала.

Валерка чувствовал, что сегодняшний день принесёт что-то интересное. И плевать на ворчание деда — новый день зовёт!

— Ещё маленько и я пошёл, — бормотал Валерка, ходя по двору и пиная камни.

— Валерыч! — издалека окрикнул его Максим. — Ты чё там тусуешься?

Мальчишка вприпрыжку шёл по улице, за ним скакала сестрёнка Оля и канючила, чтобы брат не бежал как угорелый. Максим торопился рассказать другу свежую новость.

— Здорово, Макс, — мальчишки поздоровались за руки. Оле в качестве приветствия Валерка потрепал белобрысую чёлку. — Деда жду с рыбалки, потом гулять.

— А не дождёшься, Семёныч уже пьяный с бабками сплетничает, — засмеялся Максим.

— А про чё сплетничает? — Валерка оживился. Если дед набрался с утра, то до обеда можно дома не появляться — деда пушкой не разбудить. Главное, улизнуть до его прихода, иначе тот и спать не ляжет, и не отвяжешься от него «с его маразмами», как говорит мама.

Валерка убрал в дом самое ценное — алюминиевые чашки, закрыл дверь, перестегнул Жорика на длинную проволоку, которая позволяла лохматому сторожу бегать по всему двору, и запер дом на ключ. Ключ спрятал, отогнув половицу ветхого порога.

— Про новую тётку сплетничает, — рассказывал Максим.

— Какую тётку? — спросил Валерка, ловко, как спецназовец, перемахивая забор.

— Так ты не знаешь?

— Откуда? Чё за тётка?

— Коро-о-оче… — нарочно тянул Макс.

— Тётенька новая в Казначихин дом вселилась, молодая, — выдала Оля, — а у твоего дедушки открылась эта… эта…

Максим зарычал на сестру, но та и ухом не повела, сидела у забора и деловито рвала сочный подорожник, складывая его аккуратными стопками.

— Да ладно? — удивился Валерка. — В натуре, к Валентине Петровне вселилась? А чё у деда там открылось? Не язва?

— Провидческий дар открылся, — хихикнул Максим.

— Чего? — обалдел Валерка.

— Семёныч говорит, он только на днях думал, типа, что к шарлатанке в дом кто-то заедет, и тут девка заехала, а баб Дуся говорит, что дед твой алкаш старый.

— Она ведьма, — сказала Оля. Подорожник девочка сложила в кармашек синего платья и теперь глядела на мальчишек своими огромными светлыми глазами.

— Баб Дуся ведьма? — не понял Валерка. А сам подумал, что ведь и у него было предчувствие, и вот, пожалуйста.

— Да девка эта ведьма! — всплеснула руками Оля и затараторила: — Бабушки говорят, что она ведьма, раз в Валентинины Петровной… ный… нуй… — девочка запуталась, — в её дом заехала. А дедушка твой говорит, что она эта, шар-таланка. И родственница Валентины Петровны, вот.

— Шарлатанка, — поправил Максим. — Это тот, кто людей обманывает.

— А я думала, это талантливая ведьма, которая в шар глядит и руками водит, — разочарованно сказала Оля и переключилась с подорожника на ярко-жёлтые одуванчики.

— Короче, Семёныч твой видел, как её, девку эту, на грузовике с вещами привезли, а она дорогу у него спрашивала и адрес Казначихин назвала. Она, прикинь, не знала даже, что Пролетарская на картах до сих пор Яблоневая.

— Ха-ха! — засмеялся Валерка злорадно и с некоторой гордостью. С улицами тут у многих приезжих возникали забавные трудности. — Интересно, родня она ведьме или дом купила?

С Валентиной Петровной у жителей деревни складывались непонятные отношения. Она никогда не ругалась, никого не обижала, если с ней поздороваться — вежливо отвечала, могла и поболтать просто так. Но на общих гулянках не бывала, с тётками на лавках не сидела и всё какими-то «тёмными делишками с тёмными силами» промышляла. Дети и верили и не верили в дар этой странной женщины. Они и не задумывались, существует ли на свете колдовство, просто в одну минуту оно было для них реально, а через полчаса — уже нет.

— Да какая молодая баба в своём уме в нашей пырловке будет дом брать? — покрутил пальцем у виска Максим.

— Ну да, — согласился Валерка. — Надо поглядеть на бабу эту. Точняк?

— Реально, надо!

— Ты, Максик, шар-ла-тан-ка, — обиженно засопела Оля.

— Чё? — вспыхнул Макс и сжал кулак. Бить Олю он бы не посмел, если только дать под зад, и замахнулся лишь для острастки. Оля не напугалась, а поджав губы, пригрозила:

— Тока тронь, я маме скажу. И что ты людей обманываешь тоже скажу. Сам сказал, что на реку идем снимать кино, а сам ведьму собрался смотреть. Шар-ла-тан-ка.

— Шарлатанка — это женщина или девка, и вообще, так называют тех, кто себя за колдунов или там знахарей выдаёт, а сам фиг чё умеет, — объяснил Валерка. — А Макс не шарлатанка и не шарлатан, он просто балабол.

— В бубен дам! — возмутился Макс и засопел ну совсем как Оля. Брат с сестрой очень походили друг на друга.

* * *

Поняв, что новая ведьма, если она вообще ведьма, не страшная, а очень даже приятная девушка, ребята решили помочь ей и всё сообразили за секунду. Валерка деловито объяснил:

— Все по работам сейчас и по вахтам разуехались, ща одни пьяницы да тётки дома, а им только бы опохмелиться. Ну, не тёткам, а пьяницам, — уточнил Валерка. Не то чтобы женщины никогда не пили самогонку. На деревенских гуляньях-то было можно увидеть и такое, когда мужики уже лежат кто где — под столом, на лавке, на грядке, — а женщины всё застольничают и песни поют, и никто из них не валяется, и по утрам никто не стонет и не похмеляется, это только мужикам подавай рюмку да миску ухи.

— Эти вас оберут на выпивку, а мы за дёшево или за бесплатно поможем, — пообещала Оля. — Дядь водитель, а вы чего не помогли?

— У него спина больная, — заступилась за водителя Нина. — И не надо бесплатно, труд заслуживает награды.

Сперва дети хотели позвать Петю по прозвищу Пятак, но решили — ну его. Ребят пугали его причуды и взрывной характер, особенно когда Пятак трезв. Валерка, Максим и Оля обошли несколько дворов, и десять спустя минут к дому Нины явились двое крепких мальчишек лет по шестнадцать. Они без особого труда перетаскали всю мебель с машины внутрь. Нина честно рассчиталась со всеми, и даже маленькая Оля получила немного наличных.

— Стало быть… — сказал водитель грузовика, замявшись. — Ой, да давайте я вам эти коробочки хоть занесу, мне аж неловко стало!

— Нет-нет, эти я сама! — воспротивилась Нина. — А вам спасибо огромное, вы мне очень помогли, — искренне поблагодарила Нина и отсчитала шофёру его плату. — Ни гвоздя ни жезла!

Мужчина удивлённо вскинул брови, услышав пожелание, милое сердцу любого настоящего шофера, кивнул, завёл грузовик, обдал стоящих на обочине сизым тяжёлым дымом и укатил в даль, посигналив на прощание.

Подростки ушли, остались Валерка, Макса и Оля. Две последних коробки, которые Нина не доверила никому, она взяла сама и бережно понесла домой.

— У вас там советский хрусталь, — даже не спросила, а констатировала Оля, которая помнила, как мама вечно носится с советским хрусталём, доставшимся ей от бабушки.

— Почему именно хрусталь? — удивилась Нина. — Там компьютер.

Услышав заветное слово, Валерка обомлел, глядя на коробки. Ведьма? Колдовство? Хрусталь? Какая чушь! Там… компьютер!… С мышкой, с клавиатурой, со значками непонятными на экране!

— Вы ещё не ушли? — обрадовалась вышедшая во двор новая хозяйка. — Вот и хорошо. Вы мне расскажите, где у вас тут магазин и куда обращаться по поводу… М-м-м… Вы не знаете, наверное, но куда обращаться, чтобы интернет подключили? Линия-то есть, я вижу.

— Магазина тут два, — ответил Максим и подробно объяснил, как их найти.

— А за интернетом к дядь Жене, он в администрации сидит, узлом завидует, — тоскливо сказал Валерка и нахмурился, пытаясь понять, действительно ли он сказал «завидует» вместо «заведует»?

— Спасибо, ребятки. Остальные разбежались? Ну да ладно. Сегодня у меня всё равно кроме «бичпакетов» ничего нет, а завтра вас, помощников, приглашаю на шашлыки. Вернее, на гриль. Хотите?

— Хотим! — в один голос закричали ребята.

— И тех двоих зовите, а то нечестно будет.

— Не, не пойдут они, — уверенно сказал Максим, — они пиво пойдут пить в клуб, раз денег заработали.

— Ну, ребятишки, тогда жду хотя бы вас завтра до обеда. Но только если родители отпустят, поняли? А сейчас давайте, дела у меня, дела.

Оставшись одна, Нина огорчилась. Получается, она своими руками дала малолеткам деньги на пиво? И не пойдёшь ведь отбирать обратно, и лекции читать о вреде пьянства тоже не станешь.

— Да уж, воистину деньги — зло, с которым приходится мириться, — наполовину всерьёз сказала она себе.

Дом Нине нравился. И стоял он хорошо — под сенью старых-престарых клёнов, в тени, чуть в отдалении от перекрёстка за прочным плетёным забором. Бревенчатый, потемневший от времени дом с шикарной печью, но и с отоплением, и с водопроводом. Тут и чердак, и погреб. И пусть дом заброшенный, пусть осиротевший, пусть печь закоптилась, шифер потрескался, а пакля снаружи торчит кое-где из щелей между брёвен — это всё поправимо. Зато и электричество есть, и интернет будет. Работай, радуйся жизни и тишине. Шумный город Нина не любила. И вот — случай. Можно осесть, наконец, в деревушке и жить до пенсии. Будет куда родителей привезти отдохнуть.

Первым делом Нина повыметала из углов мусор, паутину и пауков. Покрытая с головы до ног пылью, чихающая, она глядела на горку, наметённую ей: после Валентины Петровны не осталось ни табуреточки, ни тарелочки, ну просто ничего кроме, единственно, мусора. То, что пара стёкол выбита снаружи, а дом не заперт, многое объясняло. Стащили даже чугунную ванну и старый унитаз. Спасибо, что осталась раковина и уличный туалет — на первые дни сойдёт.

Потом несколько часов Нина распаковывала разобранную мебель, собирала её, двигала, расставляя вдоль стен. И вот у неё появилась широкая кровать, пара столов — для кухни и большой комнаты, стулья, шкаф, комод, кухонные тумбы, кое-какая посуда и техника. Компьютер Нина распаковала последним. Было забавно и жалко вспоминать, какими глазами смотрел этот Валерка на коробки с компьютером и монитором.

«Узлом завидует», — вспомнила Нина и в голос расхохоталась, вообразив, как бедный Валера скручивается от зависти узлом. Что ж, иногда, если позволят их родители, можно и пустить детишек поиграться. Ничего этой железке не сделается, да и стоит она всего лишь денег.

Нина залезла в карман, вынула кожаный мешочек и высыпала из него на ладонь горстку не то золы, не то дорожной пыли. Подула, и в воздух взметнулась искрящаяся взвесь. Сверкающие золотом частички разлетелись по дому, и жильё из брошенного, затхлого, нежилого, вдруг стало превращаться в обжитое, свежее и уютное. Стены теперь не похоронно чернели старым деревом, а красовались благородной чернотой прожитых лет и пакля уже не торчала между брёвен, а лишь слегка выглядывала. Печка смотрелась не запущенной и закопчённой, а больше напоминала крепкого трудягу в разгар работы, которому и умыться некогда. Потускневшие окна заблестели, словно только вышли со стекольного завода, пробоины затянулись.

Всё, чего касалась пыль, преображалось, оживало, словно душа вселялась в каждый предмет, в каждую дощечку и тряпочку.

Пыльца осела в центре большой комнаты, ссыпалась в серую кучку, метнулась по полу, будто от сквозняка, прошлась по другим, небольшим комнатам, вернулась обратно, юркнула за печку. Из-за печи раздался довольный голос:

— Кайф! Ты печку не забудь истопить хоть разок, Нинуся! Всё, я отдыхать до ночи.

— Не забуду, ворчун ты мой старый, спи, — ласково засмеялась Нина.

* * *

Лунный рожок заглядывал в ведьмино окошко лукавым глазом. В доме не горело ни лампочки, ни свечи, только угли в печи гудели и щёлкали, красные отсветы от углей плясали на стенах. Стояла жара. Ведьма сидела на полу, утирала пот со лба и отдувалась, а за печкой довольно покряхтывал кто-то и чем-то гремел.

Блестящие плоские камешки, тщательно отполированные, лежали перед ведьмой и бледно светились изнутри. Ведьма неразборчиво шептала. И луна, и камешки создавали такое свечение, что лицо смуглое ведьмы казалось иззелена-бледным. В кудрявых волосах, очень напоминающих сейчас извивающихся змей, сверкали огоньки болотной зелени.

Стук в дверь.

— Войди, — властно, но миролюбиво сказала ведьма.

Дверь, скрипнув, приоткрылась сама собой. В комнату проник холод. Но не замогильная покойницкая стынь, а душистая, хвойная прохлада леса, свежесть реки, резковатая болотная затхлость, весенний буйный цвет и аромат раннего снега.

Нечто разместилось напротив ведьмы. Существо нельзя было разглядеть, но его присутствие ощущалось как-то иначе, нежели зрением.

— Мир дому, хозяева, — пробасил пришедший. Голос расщеплялся, двоился, троился, множился, будто в унисон говорил целый хор.

— И тебе мир, — вежливо ответила ведьма. — Назовись, раз пришёл.

— Мы к тебе, ведьма, все разом пришли, — ответило существо.

Из-за печки донеслось:

— Ну, здорово, братки! И чего вы, лесные да речные всякие, да луговые, да болотные по ночам шастаете, от работы отвлекаете? Вы ходили бы днём, когда домовой отдыхает. Эх, тоже мне…

— Уж не обессудь, хозяин, — сказал пришедший, — мы тоже больше по ночам ходим. Вот, познакомиться с ведьмой пришли. Прошлая была сильная, да людей мало любила. Неоднозначная фигура. А ты какая?

— По справедливости стараюсь жить, — ответила ведьма, и кинула камушки. Камушки забегали жучками по ковру, засуетились и успокоились, сложившись в причудливый орнамент. — Впрочем, обо мне не мне судить.

— А глаз за глаз и зуб за зуб — это справедливость? — засмеялся многоголосый гость.

— Нет в этом никакой справедливости. – В голосе ведьмы послышались жёсткие нотки.

— Уж прости старикам их неловкую шутку, — сказало существо без тени сожаления. — От тебя пахнет прошлой ведьмой. Ты её родня?

— Скорее уж седьмая вода на киселе, но её кровь во мне есть.

— И капля крови может всё решить, — задумчиво произнёс ведьмин гость. — Испытать тебя надо, ведьма.

— Что же, задания для ведьмы придумывать будете? Экзамен устроите? Квест?

— Вот ещё глупости. Будем смотреть, как ты живёшь и колдуешь, ведьма.

— Меня Ниной звать, так, на всякий случай, — сказала ведьма с ехидцей.

— Мы запомним, ведьма, — ответило существо. — Оставайтесь с миром, хозяева.

И, не дождавшись ответа, существо скользнуло в приоткрывшуюся дверь. За ним ушёл аромат раннего снега, весенний буйный цвет, резковатая болотная затхлость, свежесть реки и душистая, хвойная прохлада леса.

Гудят, трещат угли в печи. В доме жара. Ведьма кидает светящиеся камушки. По комнатам грохочет-хозяйничает её верный домовой.