Новый Ковчег

– Брось, это не может быть так плохо! – ободряюще подмигнул я неестественно бледной Юле. Крио гель уже доползл до пояса и сводил судорогой мышцы. – Поспишь пару месяцев, проснешься отдохнувшей и готовой к новой жизни!

Юля, черноволосая девушка лет двадцати пяти с восточным разрезом глаз, вымученно улыбнулась.

– Наверное, я просто привыкла быть по другую сторону решетки…

– Тут не отдыхают, – флегматично протянул Вадим, долговязый рыжий мужчина с интеллигентным лицом. – Это ментальное насилие. Насаждение чужого травматического опыта.

Юля глубоко вздохнула и прикрыла глаза.

– После того, что случилось... Вы реально боитесь чего-то еще?

– Когда это вы стали такими нытиками? — фыркнул я. – Я вообще считаю, нам ещё крупно повезло.

– Повезло? – ледяным голосом повторила Юля и повернула ко мне пылающие глаза. – Чтоб тебе так повезло!

Я осекся и отвернулся к криокапсулам напротив. Они сиротливо стояли колоннами вдоль стены – готовые к работе и пустые.

– Юль, прости, не подумал, – пробормотал я.

– Да ладно, – коротко пожала она плечами, глядя в сторону.

Дверь тюремного медблока отъехала в сторону и вошла Анна Васильевна в белоснежном халате.

– Смотрю, все уже на местах, – сказала она грудным голосом. Ее собранные в пучок волосы переливались серебром, а морщинки на круглом лице казались вырезанными из воска. – Напоминаю, что по пути на Каллисто вам придется выйти из симуляции дважды за три года. Сознанию нужен якорь в нашей реальности.

Она остановилась передо мной, проверила зрачки, быстро пробежала пальцами по датчикам жизненных показателей на шее и уткнулась в планшет.

– Ну что, жив еще? – модмигнул я.

Ее пальцы чуть дрогнули над планшетом, она подняла на меня сочувственный взгляд:

– Пульс сильно упал. Без прямого кардиостимулятора стазис не выдержишь. Вам бы всем наркоз… Но, как ты знаешь, остались только легкие седативы.

– Да я в порядке, не нужно крайностей – сказал я на всякий случай, прекрасно зная, что она не послушает.

– Леш, пару секунд потерпеть – и запустится симуляция, – успокаивающе сказала она.

Кожаные ремни стянули запястья; ноги совсем окочанели и отнялись. Она отточенным движением сняла колпачок автоиньектора, расстегнула верх моей рубахи. Посмотрела на меня с какой-то родной теплотой и перекрестила.

– Считай до пяти, – посоветовала она и подсоединила инъектор к катетеру у основания груди.

Стимулятор вонзился в грудь холодным клинком: сердце сдавило, словно костлявой рукой. Я дёрнулся, но ремни крепко держали.

Раз.

Внутри что–то взорвалось – боль развернулась ржавой пружиной, поползла по сосудам.

Где-то в стороне зашипели насосы, и верхняя часть крышки с гулом поехала вбок, запечатывая капсулу.

Два.

Дыхательный гель пополз вверх. В висках застучало, глаза наливались давлением; я зажмурился, но темнота не приходила.

Три.

Жидкостная вентиляция заполнила всю капсулу. Гель хлынул в ноздри. Подступила паника.

Четыре.

Я захлебнулся, судорога выгнула тело, из горла вырвался последний воздух. Последнюю секунду, продлившуюся вечность, я умирал.

Пять.

Свет сжался до атома, и накатила долгожданная чернота, нежно укрывая сознание.

***

Я разливала чай по маленьким кружечкам из старого сервиза, когда в дверь позвонили.

– Так поздно? – удивленно посмотрела я на отца. – Ты кого-то ждешь?

Папа растерянно покачал головой, отложил в сторону хлеб, намазанный клубничным джемом и с трудом поднялся:

– Я открою.

Он прошаркал в коридор. Щелкнул замок, дверь привычно скрипнула.

– Пошел внутрь, быстро! На пол!

Дверь хлопнула, послышалась возня, глухой удар.

Я замерла, чай полился мимо кружки.

В комнату ввалился отец, запнулся и повалился на пол. Следом ворвались двое: лица прикрыты бейсболками, в руках лучевые пистолеты.

Чайник грохнулся на стол. Крышка скатилась на пол и разлетелась.

– Лежать! Мордой в пол! – заорал один и направил на меня пистолет.

Я рухнула на подкосившихся ногах и уткнулась лбом в холодный пол. В нос ударил едкий запах моющего средства. Попыталась скосить взгляд и увидеть отца, но видно было только осколки фарфора.

– Пожалуйста... – голос дрожал. – У нас ничего нет...

– Завали хлебало, – спокойно сказал второй. Я услышала шаги и почувствовала холодный ствол пистолета на своей голове. Сердце ухало так, что казалось, кафель на полу дрожит под его ударами.

Вокруг слышался шум падающих на пол вещей, открывающихся ящиков. Рядом со мной повалился стул – я вздрогнула всем телом.

– Нихрена тут нет! – прокричали из соседней комнаты.

Ствол вдавили в затылок еще сильнее.

– Где деньги? – буднично спросил владелец бластера.

– Д... деньги? – дыхание перехватило, подкатила тошнота. – У нас все на счету...

Пистолет убрали. Тяжелый сапог приземлился в бок. Пронзительный вскрик вырвался из легких, мир качнулся.

– Поиграть решила? – невозмутимо спросил мужчина. Подхватил за руку и рывком поставил на ноги. Я повисла, болтаясь на своей руке, как тряпичная кукла – ноги не слушались. Он встряхнул меня и толкнул на кресло. Я упала в него мешком и наконец увидела отца – он шевелился на полу и тихо постанывал.

– Пожалуйста, – хрипло прошептала я. – папа болеет... я переведу на счет, забирайте все, что есть дома, только пожалуйста, поднимите его...

– Сука, это не та квартира! – вдруг загоготал тот, что рылся в спальне. – Это западная сторона: вон станция имплантации в окне!

Первый посмотрел на меня холодным взглядом. Его синие глаза уже огласили приговор.

– Кончай старика, – бросил он подельнику так же спокойно, будто просил открыть окно. Его ствол поднялся к моим глазам. Яркая вспышка поглотила мир.

***

Я дернулся и открыл глаза, но вместо крика из горла кашлем выходили остатки крио геля. Я истошно откашливал жидкость, инстинктивно пытаясь вырваться из фиксирующих ремней. Постепенно зрение и слух возвращались – рядом так же кашляли Юля и Вадим.

– Алексей, ты меня слышишь?

Я поднял мутный взгляд на Анну Васильевну. В ушах стоял выстрел, а на меня все еще смотрели синие безжалостные глаза грабителя.

– Черт, это была симуляция... – только и смог произнести я между приступами кашля. Мышцы были ватными, в точности, как в том кресле.

– Показатели в норме, постой чуток – заботливо сказала врач, отстегивая ремни. Краем рукава обтерла мое мокрое лицо и отошла к Юле.

Та уже дышала ровно – годы военной подготовки не прошли даром. Она медленно подняла голову и уставилась на Анну Васильевну ненавидящим взглядом.

– Снимите с меня эти чертовы ремни! – прорычала она.

– Это было... довольно образовательно, – от равнодушного голоса Вадима не осталось и следа. Он осип, дышал тяжело и глухо кашлял. Мы встретились взглядом – в его глазах был ужас.

– Главное, не снимайте браслеты, а то сотрутся логи, – напомнила врач. – И не выходите из тюремного отсека, иначе браслет активирует нейрошок.

Я машинально взялся за тонкий обруч черного полимера на запястье.

– Сколько у нас времени? – спросила Юля. Ее стальной голос дрогнул, на секунду проломив броню.

– Сутки, – отозвался Вадим. – стандартный цикл, чтобы мозг не сварился от повторных симуляций.

– Отдохните, – сказала Анна Васильевна. – Капитан спустится в столовую через час.

– Надеюсь, в камерах есть горячий душ, – пробормотал Вадим.

Юля сплюнула на пол и первая вышла из медблока.

К назначенному времени мы собрались в пустой тюремной столовой. Я пристроился на холодный пластиковый стул возле Вадима, напротив сели Анна Васильевна и Юля – та откинулась на спинку, скрестив руки на груди, и хмуро смотрела вниз.

Через минуту зашла Снежана. За год она совсем не изменилась: все та же подтянутая женщина с короткой стрижкой и пронизывающим взглядом.

– Заключенные Икара-3 приветствуют его капитана! – съерничал я. Похоже, плохой юмор остался моей единственной защитой от происходящего.

Снежана понимающе посмотрела на меня и села во главе стола.

– Я знаю, вам тяжело. Но перед посадкой ИИ проверяет, что осужденные прошли полный цикл поведенческой терапии. Иначе нам не сесть.

– Терапии? – усмехнулась Юля. – Это чертова пытка.

– Программа была собрана из нейропаттернов заключённых, – виновато сказала Анна Васильевна. – Заключенные как бы смотрят на свои преступления глазами их жертв. Считается, что это облегчает процесс перевоспитания.

– Это уже не имеет значения, – отрезала Юля. – Зачем мы вообще это делаем? Ничего больше не имеет смысла.

Снежана накрыла ладонь Юли своей, но та отдернула руку и отвернулась.

– Мы не можем вернуться, – сказала Снежана. – Нам нужно сесть на Каллисто. Я должна действовать в интересах людей. Это моя обязанность, как капитана.

– Мы тоже люди, – пробормотал Вадим.

Повисло молчание.

– Ребят, может хотите поделиться своим опытом в симуляции? – заботливо предложила врач. – Я могу послушать каждого отдельно. У меня есть сертификат первой психологической помощи.

Вадим потупил взгляд.

Я снова почувствовал резкий запах моющего средства и легкую гарь излучателя.

– Я накололась синтетиками и врезалась в толпу детей, – сказала Юля ровным голосом. Она уставилась в стол и сжала ложку так сильно, что легкий пластик треснул.

Стало так тихо, что было слышно гудение систем жизнеобеспечения.

– Поешьте, – наконец тихо сказала Снежана, кивнув на протеиновую кашу. – Вам нужно вернуться в медотсек через 23 часа. Если что-то нужно – скажите. Есть шахматы, VR–модуль, тренажеры.

Вадим истерически хохотнул.

Я зачерпнул полную ложку вязкой массы и засунул в рот.

Нет ничего хуже в пытке, чем ее ожидание. Я зябко кутался в плед на узкой койке, считая минуты. Анна Васильевна все-таки принесла шахматы, и доска стояла у моей койки, безразлично глядя на меня бело-черными шашечками.

В самом конце отведенной «передышки мозгу» ко мне в камеру сунулся Вадим. Его лицо потускнело, морщины прорезали лоб – он будто прибавил лет десять.

– Мне тут кое-что притащил Стас из реакторного, – заговорщицки прошептал он, будто хоть кто-то кроме полипластика мог это услышать, и вытащил из-за спины бутылку настоящего ирландского виски.

– Вадик, мой ты родной! – обрадовался я. Сделал большой глоток, отдышался. – Так что там у тебя было в симе, колись?

Виталик побледнел, по лицу пробежала тень отвращения. Он забрал бутылку и выпил залпом почти четверть.

– Похищение человека с целью выкупа. Лех… Не спрашивай об этом больше. Никогда.

Я коротко кивнул и сжал его плечо. Мы помолчали.

– Знаешь, у меня ведь жена осталась. Там, на Земле, – медленно сказал Вадим. – Думаешь, есть хотя бы мизерный шанс, что я ее когда–нибудь увижу?..

Я неопределенно мотнул головой и спрятал глаза, запрокинув в себя бутылку.

Мы пили прямо из горла, по очереди, откашливаясь в руку. Виски был прекрасным. На десятом глотке я перестал это ценить, и просто сосредоточился на его удержании внутри.

В медотсек мы пришли изрядно повеселевшие.

– Ну что же вы, парни! – сдвинула брови Анна Васильевна. – вы понимаете, что алкоголь может вызвать нежелательные эффекты в крио?

Я глупо хихикнул и оскалился:

– А что, есть какие-то желательные эффекты?

Мы с Вадиком загоготали и полезли в капсулы.

Доктор проверила наши показатели, удовлетворенно кивнула.

– Алексей, в этот раз получше. Риск умеренный.

– Нет болезни, которую не может вылечить спиртяга, – поделился я с ней своей мудростью.

Через несколько минут пришла Юля. Молча зашла в криокамеру, ни на кого не глядя.

– Юль, ты в порядке? – Спросил Вадим.

Юля, казалось, не слышала. Ее мелко трясло, а пальцы были сжаты добела.

– В этот раз будет легче, – сказал я. – Мы уже знаем, чего ждать.

– Заткнитесь нахрен! – неожиданно резко закричала Юля. – Идите к черту с вашим кораблем, с симуляциями, с этой дурацкой тюрьмой! Я лучше сдохну! Идите к черту!

Она тяжело задышала, но перестала дрожать и не мигая смотрела перед собой.

– Сдохнуть – много ума не надо, цинично заметил Вадим. – Мы с этим, правда, тоже лопухнулись.

Анна Васильевна бросила на него неодобрительный взгляд.

– Ну, готовы? – спросила врач.

Никто не ответил.

Капсула закрылась, гель пополз вверх. Яркий свет медотсека подрагивал через прозрачную жидкость. Я выдохнул весь воздух и резко вдохнул внутрь гель.

***

На экране крутили какую-то комедию. Я не вникал – мне было тепло и уютно в обнимку с Машкой. Я зарылся носом в ее мягкие каштановые волосы и поцеловал макушку.

Тренькнул дверной звонок.

– А вот и пицца! – улыбнулся я, потянувшись к телефону.

Открыл приложение «глазок». На меня смотрели двое: один повыше, голубоглазый, из под бейсболки видны светлые волосы и высокие нордические скулы. Второй коренастый, низколобый и с водянистым взглядом.

Я увеличил картинку. В руках у обоих – пистолеты.

– Маша, быстро, в спальню, – прохрипел я, хватая ее за руку и увлекая за собой.

– Жень, дай хоть кино досмотрим, – засмеялась было она, но при виде моего лица ее улыбка исчезла, голос сорвался. – Что происходит?

Я уже заталкивал ее в шкаф и зарывал в ворохе рубах и платьев.

– Блин, да у него камера над дверью, – сказали из телефона.

Я захлопнул дверь шкафа, и одновременно из телефона и из коридора раздался выстрел. Распахнувшаяся дверь стукнулась о стену, послышались шаги.

Я нырнул под кровать, набрал «01». Выкрутил звук динамика на минимум.

– Теперь точно та квартира, или ты совсем идиот? – спросил из зала спокойный, слегка протяжный голос.

– Та, та, – зазвучало уже совсем рядом. – Никого нет. Можно спокойно рыться.

– Все таки идиот, – заключили из зала. – Видишь телек включен? Поищи в спальне.

Мысли стучали в голове громче выстрела. Если откроют шкаф – найдут Машку.

– Не стреляйте! – закричал я в телефон, надеясь, что звонок прошел. – Я выхожу.

Мышцы двигались, как под водой. Я оставил телефон под кроватью, выбрался, и на меня уставился ствол лучевого пистолета.

– Евгений Андреевич, я полагаю?– оскалился тот, что пониже.

Я медленно кивнул, стараясь не смотреть на шкаф.

В комнату зашел второй. Привалился к косяку, лениво окинул меня взглядом.

– Вот как мы поступим, – сказал он и бросил на пол черный комок. – Ты сложишь в эту сумку всю наличку. Да-да, я знаю, что ты продал папкину фирму и пытаешься уйти от налогов. Считай это штрафом за нарушение налогового законодательства. Ну, пошел.

Я шагнул вперед, и ствол уперся мне в спину.

– Без фокусов, – весело сказали сзади.

Я поднял сумку и на чужих ногах пошел к сейфу в зале. Обтер влажные ладони о штаны, набрал комбинацию. Дверца сейфа мягко щелкнула и приоткрылась. Я загреб все четыре пачки купюр, сложил в сумку. Протянул ее высокому.

– Ты дурака-то не валяй, – тихо засмеялся он. – Где остальное?

Я прочистил горло, выпрямил плечи.

– Это все, – сказал я. Голос дрогнул.

Блондин иронично улыбнулся, кивнул низкому, и пошел в спальню.

В груди заболело.

Из спальни заверещала Машка, я бросился в ее сторону, и лазер прожег плечо. Мышцу свело, запахло паленым мясом. Я вскрикнул, стукнулся спиной о крышку сейфа. Схватился за нее и повис, как на костыле.

– Погеройствовать решил? – зацокал языком Лысый. – Не самое умное решение.

Высокий притащил Машку, усадил на стул и приставил к голове пистолет.

– Во даешь, Швед! – протянул коренастый. – Как узнал?

– Кино девчачье, – усмехнулся тот, махнув пистолетом на телевизор. – И духами пахнет.

Он обернулся ко мне. Синие глаза казались опаснее пистолета.

– Ну что, стоит твоя девка нескольких миллионов? – спросил он.

– Я все отдам, – выдохнул я. – Не трогайте ее.

Я трясущимися руками содрал со стены возле сейфа анимированный постер. За ней обнаружился еще один сейф. Машка тихонько всхлипывала на стуле.

Пальцы не слушались. С третьей попытки я все же набрал верный код и добавил к четырем пачкам купюр еще шесть. Лысый довольно ухмыльнулся.

– Хороший мальчик, – сказал он, забирая у меня сумку.

Последнее, что я увидел – рухнувшую на пол Машку, и вспышку перед моими глазами.

***

Пробуждение было вязким, будто я пробирался из плотной трясины. В ушах стоял крик Машки. Я тянулся к ней, но рука горела и безвольно повисала.
Кто-то сжал плечо, и от боли меня выгнуло. Сквозь пелену проступило лицо Анны Васильевны.

– Тише, мой хороший, тише, – Анна Васильевна гладила меня по плечу. – Сейчас все пройдет.

Я согнулся пополам и меня вырвало.

Анна расстегнула ремни и я почти вывалился из капсулы.

– Остальные уже у себя, – сказала Анна Васильевна и снова потянулась к моему плечу. Я отстранился: боль всё ещё пульсировала под кожей. – Ты отходил дольше остальных. Пришлось вколоть адреналин.

– Вам, медикам, лишь бы что-нибудь вколоть, – прошептал я. Говорить сил не было.

– Останься здесь, я понаблюдаю, – участливо предложила она.

– Нет уж, – покачал я головой, хотя ноги едва держали. – Духу моего тут не будет ни минутой дольше.

Я проковылял по пустынным коридорам, зашел в первую попавшуюся камеру. Принял едва теплый душ и уставился в маленькое зеркало на стене. Карие глаза опухли, впалые щеки покрылись черной щетиной.

Я прислонился лбом к холодному стеклу и заплакал. В груди ледяным космосом разливалась боль от утраты людей, которых я никогда не знал. Давящее чувство вины – чужой, и такой реальной – скручивало сердце.

Я несколько раз глубоко вдохнул, вытер лицо полотенцем, переоделся и пошел в столовую.

Все уже были на месте.

Вадик выглядел ужасно – его губы и глаза застыли в тревожной гримасе; Юля вся сжалась за столом.

Она подняла на меня полные слез глаза и тихо сказала:

– Леша, я больше так не могу... Я чувствую, будто это я убиваю детей... Раз за разом. Они... – Слезы потекли по щекам. – Женя был совсем, как они...

Ее затрясло сильнее, и Анна Васильевна, сидящая рядом, приобняла ее. Юля положила голову ей на плечо и молча содрогалась от рыданий.

Никто не проронил ни слова. Я тихо отодвинул стул и сел рядом с ней.

– Юль... – Я сжал ее руку. – Это не ты. Это не наши воспоминания, ты же знаешь.

– Это неважно, Леша... – Прошептала она. – Жени больше нет... Никого больше нет. Все кончено.

– Снежана, можно ведь только одному закончить терапию? – повернулся я к капитану. – Давайте отпустим Юлю отдыхать.

Снежана медленно покачала головой:

– К сожалению, капсулы запускают симуляцию только при наличии минимум трех заключенных. Иначе дорого обслуживать. Мы не можем это перенастроить в полете.

Юля вдруг резко встала и оперлась о стол. Посмотрела Снежане в глаза.

– Я закончу, как договаривались, – сказала она неожиданно окрепшим голосом. – Но потом все сделаю по-своему.

Она развернулась и почти выбежала из столовой.

Анна Васильевна украдкой вытерла слезу.

– Бедное дитя... – врач подперла лоб рукой. – Потерять ребенка, а потом еще мучиться ради пары десятков полузнакомых людей...

Несмотря на размеры столовой, я почувствовал укол клаустрофобии и расстегнул пуговицу ворота. Больше никто не решался говорить.

– До Каллисто еще год, – наконец сказала Снежана и посмотрела на меня и Вадима. – Парни, словами не описать, как мы вам признательны. Каждый член экипажа. Вы – герои.

Мне почему–то стало очень стыдно от этих слов.

– Нихрена мы не герои, – хмыкнул Вадим. – по факту, мы совершенно бесполезны. Ведь вы поэтому нас выбрали?

Он поднял на Снежану внимательный взгляд.

– Без нас корабль может лететь без потери функционала. Оператор тюремного пищеблока, – он мотнул в мою сторону головой. – Я, специалист видеонаблюдения за осужденными. И Юля – охранник. Наша работа исчезла – заключенных-то у нас больше нет. Если бы мы тогда втроем не вышли на перерыв, то и нас бы тут не было.

– Ладно, хватит драмы, – нахмурился я и перевел взгляд на Снежану. – Есть какие-то новости?

– Нет, – покачала она головой. – Полное радиомолчание. Нет связи ни с Землей, ни с другими кораблями. Мы все теперь автономный зоопарк.

– Что-ж, – выдохнул я, вставая. – Пойду проверю Юлю.

Я вышел из столовой и пошел по длинному ряду камер.

Юля нашлась в дальней от столовой секции. Она сидела на кровати, обхватив руками колени, и смотрела в планшет на тумбочке напротив.

На видео резвился мальчик лет трех. Он бегал с машинкой, показывал ее в камеру.

– Думаешь, мы все про…ли, как вид? – тихо спросила она. – Всё изгадили, людей, города, землю... Плодим моральных уродов. А потом пережевываем их и выплевываем на задворки галактики.

Я провел ладонью по лицу, опустился на пол возле ее кровати. Вдруг подумалось, что с начала этого полета мне ни разу не удалось согреться.

– Юль, ты через это пройдешь. Тебе судьба сдала новые карты. А меня вообще тут быть не должно.

Она сползла на пол и села рядом. Вопросительно подняла на меня опухшие глаза.

– Ну… Мне уже недолго осталось. Рак. Если бы не крио, я бы не протянул и полпути до Каллисто.

– Зачем тогда полетел?.. Зачем согласился на симуляцию? – прошептала Юля.

Из планшета лился задорный детский смех.

– Не хотел сидеть в хосписе и ожидать конца, – глухо усмехнулся я. – Я подделал справки. Хотел напоследок взглянуть на звезды поближе. Ну а когда Снежана искала добровольцев… Что мне было терять?

Юля сидела, не двигаясь, словно вырезанная из камня.

— Я это заслужила, – пробормотала она. – Я оставила Женю там, с мужем… Я больше не могла дома. День за днем, этот бытовой ад… Я должна была остаться с ними. Какая мать бросает сына на шесть лет и сбегает в космос?!

Она уронила лоб себе на колени, судорожно дыша, будто задыхаясь. Я запрокинул голову на кровать, чувствуя, как силы уходят вместе с воздухом.

– Ты ни в чем не виновата, Юль.

Она сжала мои пальцы до боли, положила голову на плечо.

– Я не выдержу, – всхлипнула она. – Я не могу больше видеть этих детей.

Я закрыл глаза. Голова гудела, тело было пустым, как вакуум.

Она вдруг свернулась калачиком прямо на холодном полу, уткнувшись лицом в свои руки. Я лёг рядом, притянул ее к себе. Мы остались лежать, неподвижные, согревая друг к друга, чтобы не рассыпаться окончательно.

***

Мир схлопнулся до белой точки, и распахнулся новый.

Автоматический тюремный шаттл дернулся и заскрежетал, вкатываясь в нишу Икара-3. Снаружи загудело – смыкались массивные створки приемника.

– Кидают, как чертов багаж, – проворчал я, потирая свободной рукой запястье под магнитным браслетом.

– Нашел бы тот телефон под кроватью, никто бы тебя не кидал, Лысый, – рассеянно заметил Швед.

Гул затих, и дверь шаттла отъехала в сторону. Внутрь зашла девушка в форме охраны, с небольшим экраном на левом запястье.

– С прибытием, дамы и господа, – жестко сказала она. – Я лейтенант Айтджанова. Понимаю, что интеллект некоторых не позволяет запомнить имена длиннее пары слогов, так что разрешу называть меня Юлия.

– Юлечка, а кормить когда будут? – закричал кто-то сзади. Швед слегка закатил глаза.

– Сейчас ваши браслеты отстегнутся от поручней, вы построетесь в ряд и пойдете друг за другом по коридору, – невозмутимо продолжала она. – Тюремный отсек напичкан автоматикой, при малейшем проявлении агрессии сработает протокол обездвиживания. При виде вашего номера на стене камеры, входите внутрь.

Она сделала паузу, обвела присутствующих цепким взглядом.

— Вопросы?

Группа молчала. Браслеты щелкнули, люди начали вставать и понуро выстраиваться в очередь между сидениями. Мы со Шведом встали последними.

– Шестьдесят шесть, все на месте, – подтвердила Юлия в наушник, когда я проходил мимо нее.

Заключенные разбредались по камерам по двое.

– Смотри, мы вместе! – радостно ткнул я в табличку с двумя номерами возле одной из дверей.

Мы зашли, браслеты обоих пикнули, и дверь за спиной закрылась. Гладкие белые стены, две кровати, две тумбочки, санблок. На стене небольшой экран, включенный на новостном канале. Ведущий воодушевленно мусолил главную тему последних недель:

– Сегодня человечество делает огромный шаг в будущее! На рассвете над космодромом Восточный был запущен первый в мире стратосферный аэрозольный модуль. Его задача – создать защитный солнечный щит для всей планеты. – Его лицо пылало от энтузиазма. – В течение ближайших недель в верхние слои атмосферы будет распылено более миллиона тонн сернистых соединений. Учёные уверяют, что это поможет стабилизировать климат и остановить рост глобальных температур.

Я скептически хмыкнул и выключил звук.

Следующие несколько дней ничего не происходило. Трижды в день мы партиями ходили в столовую под надзором Юлии. Пару раз заходила медсестра взять анализы и раздать бюллетени про «поведенческую терапию», которая должна была скоро начаться.

На пятый день, рано утром, экран на стене вдруг ожил. Нам предстала взволнованная женщина в костюме капитана. Она прочистила горло и повела плечами, будто ей было неуютно в своем кресле.

– Говорит капитан судна, Снежана Суханова, – ее голос дрогнул. – Я считаю нужным сообщить вам тревожные новости с Земли. Пять дней назад был запущен проект глобального солнечного щита. Мы все знали об этом… Но что–то пошло не так.

Я медленно встал на ноги.

– Ряд космопортов уже молчит, – продолжила она, переведя дыхание. – Каналы связи глохнут один за другим. Связь с анклавами отсутствует. По моделям, через 6-8 недель озон опустится до критических уровней.

Ее кулаки сжались, лицо свело болью.

– Мы должны исходить из того, что выживание на поверхности скоро станет невозможным.

Я застыл. Бросил взгляд на Шведа. Его глаза расширились, кровь отлила от лица. Первый раз в жизни я видел его испуганным.

– Это всё, что у нас есть, – закончила капитан. – Запускаю фрагмент последней сводки.

Лицо Снежаны исчезло, и сменилось значком аудиовоспроизведения.

– …Первые данные подтвердили, что вышел из строя один из орбитальных распылителей. Система дозирования не сработала. За сутки в стратосферу выброшено более пятидесяти мегатонн сернистого газа. Озоновый слой рушится быстрее любых прогнозов. – Послышалось шипение, голос ненадолго прервался. – В ряде регионов УФ-индекс зашкаливает за пределы шкалы ВОЗ. Госпитализированы десятки тысяч с тяжелыми ожогами кожи и глаз. Учёные сходятся во мнении: процесс необратим.

Из соседних камер послышался шум, крики. Кто-то колотил по двери. Браслеты предупредительно загорелись оранжевым.

– Швед, что она несет? – выдохнул я.

Лицо Шведа все еще было бледным, но глаза вернулись в их обычное равнодушное состояние.

– Она говорит, – размеренно произнес он, – что через два месяца от человечества ничего не останется.

Ночью никто не спал. В камерах плакали и кричали. Несколько раз прибегали медики – то один, то другой падали, обездвиженные нейрошоком браслетов.

Под утро ко мне подошел Швед. Протянул левую руку и скомандовал:

– Ломай.

– Что? – не понял я.

– Руку.

Он смотрел на меня своим пустым немигающим взглядом.

– Швед, что ты задумал? – Я сел на кровати, пытаясь по его лицу разгадать, что происходит.

Он поджал губы, в его взгляде появился какой-то странный огонек.

– Мне надо в медотсек. Потом расскажу.

– Да ну, – протянул я и продемонстрировал браслет на запястье. – Меня тут же вырубит.

– Ну поваляешься 10 минут, не помрешь, – нетерпеливо сказал Швед. – Давай, а то завтра уже сунут в крио, ничего не успеем.

– Что не успеем-то? – проворчал я, прикидывая, как проще ломать.

Швед не отвечал. Я крепко взял его ладонь, еще раз с подозрением глянул в его голубые глаза. Он сжал губы, но взгляд оставался уверенным. Я резко вывернул его руку наружу и нас обоих скрутило – его от боли, меня – от нейрошока. Я повалился на пол, мышцы свело судорогой и обездвижило.

Его браслет загорелся мигающим красным и запищал. Он сел на край кровати, положив неестественно выгнутую ладонь на колено и криво улыбался.

Через несколько минут к камере подбежала седая женщина в белом халате.

– Этот козел сломал мне руку, – процедил Швед через зубы.

– Господи, все с ума посходили, – пробормотала доктор. – Давай, пошли. Этот скоро сам отойдет.

Швед встал, подмигнул мне через плечо, и вышел. Я остался лежать на полу без движения, глядя на закрывающуюся дверь.

Швед вернулся в гипсе через пару часов. Мышцы все еще немного сводило, к тому же начинала болеть голова.

Он уселся на свою кровать, откинулся на стену и глубоко вдохнул.

– Чего так долго? – проворчал я.

– Народу полно, в медотсеке суета. Как раз то, что было нужно, – довольно произнёс он, и уголки губ дрогнули в спокойной усмешке.

– Для чего? – Устало спросил я. Загадки Шведа начинали бесить.

Он подался вперед, положил локти на колени и хищно оскалился.

– Помнишь, я после ординатуры пару лет работал анестезиологом? – спросил он.

– Ну? – Глаза слезились, голова трещала все сильнее.

– Так вот, мы использовали концентрат галотана. Быстрый наркоз. Его часто берут на длинные рейсы. – Он нетерпеливо елозил на кровати, его зрачки расширились.

Лекция по медицине мне была до лампочки. Хотелось лечь и отрубиться.

– Давай уже к сути, – пробормотал я заплетающимся языком.

Швед выпрямился, глаза горели синим огнем.

– Я стащил флаконы и сбросил в вентиляционную систему. Через несколько минут его разнесет по всему тюремному блоку. Дыхание остановится. Легкая смерть.

Мозг пьянел, тело не слушалось.

– Почему? – выдавил я.

– Ну сам подумай, какой из нас... Новый ковчег... – Он дышал сипло и поверхностно. – Мы же... отморозки... Человеческий мусор...

Взгляд затуманился, горло высохло и жгло. Я увидел, как Швед повалился на пол, конвульсивно вдохнул и обмяк.

Тело стало легким, как в невесомости.

Сознание потухло.

***

Я заходился кашлем, задыхаясь от ядовитого газа, а вокруг ликовали люди. Они смеялись и похлопывали друг друга по спине.

– Получилось, Лешенька, мы садмися! – Лицо Анны Васильевны заливали счастливые слезы. Я вымученно улыбнулся и с трудом выбрался из криокамеры.

Я выцепил взглядом Юлю. Она неподвижно стояла, привалившись к стене, и смотрела на меня с грустной улыбкой. Я подошел и сжал ее руку.

– Мы справились, – сказал я.

– Да... – Едва слышно ответила она.

Я крепко обнял ее. Ее дыхание щекотало мне шею, медленно растекаясь, как утренний свет.

– Мне надо... переодеться, – сказала она.

– Конечно, – засуетился я. – Я позже зайду.

Она сделала несколько шагов к двери, замешкалась. Чуть повернула голову и бросила через плечо:

– Спасибо, что был рядом.

Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась в коридоре.

Оглянулся на остальных: Вадим что-то воодушевленно рассказывал членам экипажа. Они улыбались и одобрительно кивали.

Вдруг меня кольнуло какое–то предчувствие. Что-то глубоко в сознании пульсировало, пытаясь выбраться наружу.

«Я закончу, как договаривались, но потом сделаю по–своему.» – вдруг пробилось воспоминание.

– Юля... – Выдохнул я и рванулся в коридор.

Звук разорвал оглушительный выстрел. Я вбежал в ее камеру. Она лежала на аккуратно заправленной постели, рядом со включенным планшетом. Рука безвольно свисала вниз, на полу валялся ее лучевой пистолет. В виске чернел обугленный след с подплавленными краями.

В камеру набились люди. Анна Васильевна зачем-то кинулась проверять пульс.

Из планшета доносился счастливый смех ребенка.

Не все дошли до конца.

Но мы начнем сначала.