Стёпа не слишком расстроился из‑за ухода Полины, однако одиночество понемногу давало о себе знать — будто тихая, но настойчивая тень, следовавшая по пятам. Впрочем, ждать перемен ему пришлось недолго.

Дело было зимой. Город укутался в белоснежные одежды: морозный воздух искрился в лучах низкого солнца, а деревья стояли, словно сказочные стражи, укрытые пушистым инеем. Стёпа почти не обращал внимания на одноклассниц — да и они, казалось, не вызывали у него особого интереса. Зато девочки нередко поглядывали на него с любопытством, будто на загадочного незнакомца из другого мира. Лишь Нина держалась особняком: она целиком погрузилась в учёбу, и романтические отношения её совершенно не волновали.

Постепенно Стёпа начал замечать Нину. Его привлекала её сосредоточенность, серьёзность — и вместе с тем удивительная глубина души, словно тихий омут, таивший неведомые сокровища. Он стал провожать её из школы до дома, угощать шоколадками, помогать с контрольными. Такая забота не могла остаться незамеченной: сердце Нины понемногу оттаяло, словно замёрзший ручей под первыми лучами весны. Она и сама не заметила, как начала смотреть на Стёпу иначе — с теплотой, с интересом, с робкой улыбкой, которая расцветала всё ярче. Он ей нравился — тихо, но уверенно, как первые ростки, пробивающиеся сквозь снег.

Однажды зимним вечером ребята отправились на прогулку. В воздухе кружились пушистые снежинки, а фонари разливали мягкий золотистый свет. Стёпа оплатил развлечения и подарил Нине цветы — простые, но от всего сердца, словно маленькие огоньки в холодной зимней ночи. Когда небо окрасилось закатными красками — багряными, лиловыми, золотыми, — он, как обычно, провожал её домой.

У подъезда, перед тем как расстаться, Нина вдруг слегка прикоснулась губами к его щеке и тихо произнесла:

— Ты мне нравишься.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и скрылась за дверью. Стёпа застыл, словно в оцепенении, а вокруг него медленно кружились снежинки, будто пытаясь запечатлеть этот миг. Лишь когда дверь почти закрылась, он очнулся и выкрикнул:

— Ты мне тоже!..

Вероятно, Нина не услышала его слов.

На следующий день в школе ребята оказались рядом. В классе пахло свежей бумагой и чернилами, а за окном сияло яркое зимнее солнце, пробиваясь сквозь морозные узоры на стёклах. Стёпа собрался с духом и заговорил первым.

— Ты помнишь тот вечер? — спросил он, глядя ей в глаза, где отражались блики света, словно крошечные звёзды.

— Какой? — удивилась Нина, слегка нахмурив брови.

— Ну, когда ты призналась мне в чувствах.

— А, этот… Да, помню! — улыбнулась она, и её лицо озарилось, словно солнце, пробившееся сквозь тучи.

— Так вот… Ты мне тоже нравишься, — выдохнул Стёпа, чувствуя, как внутри разливается тепло, будто он глотнул горячего чая в морозный день.

Нина радостно обняла его и снова чмокнула в щёку, а её смех прозвучал, как звон колокольчиков.

— Получается… мы встречаемся? — с лёгкой улыбкой спросил Стёпа, глядя на неё с нежностью, которую раньше даже не подозревал в себе.

— Можно и так сказать, — ответила Нина, сияя от счастья, словно маленькая звезда, только что родившаяся на небосклоне.

Первые недели были наполнены теплом и нежностью. Стёпа и Нина гуляли после школы, вместе делали уроки, смеялись над нелепыми шутками. Нина словно расцвела: её улыбка стала чаще появляться на лице, а в глазах заиграли озорные искорки, будто маленькие светлячки, зажжённые чьей‑то волшебной рукой. Стёпа ловил себя на мысли, что ему приятно заботиться о ней, видеть её радость — это было словно тёплый плед в холодный вечер, словно глоток свежего воздуха после долгого застоя.

Но постепенно что‑то начало меняться. Стёпа всё чаще задавался вопросом: а действительно ли это его человек? Чувства, которые ещё недавно казались такими яркими, начали угасать, словно свечи, которым не хватает кислорода. Он пытался убедить себя, что это временно, что нужно просто подождать, но внутри крепла уверенность: Нина — не его судьба.

В тот день на уроке математики всё изменилось окончательно. К Стёпе подсела Глаша — весёлая, энергичная, с искрящимся взглядом, словно в её глазах танцевали тысячи маленьких солнц. Что‑то в ней мгновенно зацепило его: лёгкость, уверенность, умение быть в центре внимания. Сердце забилось чаще, и Стёпа вдруг понял: вот она, его новая цель, яркая, как вспышка молнии в тёмном небе, манящая, как неизведанная планета.

Он начал ухаживать за Глашей — ненавязчиво, но заметно. Приносил ей кофе по утрам, шутил, старался оказаться рядом на переменах. При этом он не спешил разрывать отношения с Ниной: ему было неловко, он откладывал разговор, надеясь, что всё как‑то само собой разрешится, словно туман, который рассеивается с рассветом, оставляя после себя чистую дорогу.

Но однажды утром он понял: тянуть дальше нельзя.

— Нина, нам нужно расстаться, — сказал Стёпа, глядя в её растерянные глаза, в которых уже блестели первые капли слёз, похожие на хрустальные бусины, готовые сорваться в любой момент.

— Как?.. — голос Нины дрогнул, а в глазах застыли слёзы, словно застывшие звёзды на ночном небе.

— Прости, — тихо произнёс он, не зная, что ещё добавить, чувствуя, как в груди сжимается холодный ком, будто кто‑то сжал его сердце ледяной рукой.

Нина резко развернулась и выбежала из класса, захлебываясь в слезах. Её увидела Глаша, которая как раз шла по коридору, словно яркий луч солнца в сером утре, несущий с собой надежду и тепло.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила она, догоняя Нину, её голос звучал мягко, но настойчиво, как тихий, но уверенный прибой.

— Стёпа… бросил меня… — сквозь слёзы прошептала Нина, её плечи дрожали, как листья на ветру, готовые оторваться и улететь прочь.

— Он тебя не достоин! — твёрдо сказала Глаша, обнимая подругу, её глаза горели решимостью, словно два факела в темноте.

Глаша выпрямилась, её лицо стало серьёзным, словно маска, скрывающая бурю эмоций, готовую вырваться наружу. Она решительно направилась к Стёпе, который стоял у окна, испытывая смешанные чувства — вину и облегчение, словно балансируя на краю пропасти, где каждый шаг мог стать последним.

— Как ты мог так с ней поступить?! — начала она, подходя ближе, её голос звенел, как натянутая струна, готовая лопнуть от напряжения. — Она же…

Но не успела Глаша закончить фразу: Стёпа шагнул к ней и неожиданно поцеловал.

Глаша замерла, словно время остановилось, а мир вокруг превратился в размытую картину, где остались только он и она. Её глаза широко раскрылись, а сердце пропустило удар, будто замерло на мгновение, чтобы потом забиться с новой силой. Всё произошло так быстро, что она не успела ни отреагировать, ни даже подумать — словно молния, ослепившая её сознание, оставив после себя лишь эхо потрясения.

Воздух словно сгустился, налившись тяжестью нерешённого, когда Стёпа отстранился. Тишина давила, будто бархатный тяжёлый занавес, опустившийся между ними и отрезавший прошлое от настоящего. Глаша замерла — слова застряли в горле колючим комком, не давая вдохнуть. В голове вихрем кружились мысли, сталкиваясь и рассыпаясь искрами: «Это… правда случилось? Что теперь? Как всё объяснить — себе, ему, остальным?»

Стёпа не отводил взгляда. В его глазах плескалась мутная смесь неуверенности и робкой надежды — словно два противоборствующих потока пытались слиться в один, но так и не находили пути. Он жадно ловил каждое движение её лица, ожидая любой реакции: вспышки гнева, робкой улыбки, растерянного вопроса. Но Глаша молчала, будто нырнула в глубокий океан внезапных перемен и теперь на ощупь искала дно, которое всё ускользало из‑под ног.

Где‑то за стеной, в полутёмном школьном туалете, Нина сжалась в комок у раковины. Слёзы капали на потрёпанные кеды, оставляя тёмные пятна — будто маленькие чёрные дыры, пожирающие воспоминания. Она прижимала ладони к лицу, словно пытаясь стереть из памяти картинки: их первые прогулки по осеннему парку, где листья кружились, как золотые монеты; его смех, тёплый взгляд, случайное прикосновение пальцев, от которого внутри зажигались огоньки. «Неужели всё было ненастоящим? — мысль резала изнутри, острая, как осколок стекла. — Как я могла не заметить, что всё рушится?» Сердце сжималось так, что дышать становилось больно — словно невидимая рука туго затянула петлю на горле, не давая сделать полный вдох.

В коридоре Глаша наконец обрела голос. Он прозвучал тихо, почти шёпотом, но в нём дрожала невысказанная буря, готовая вырваться наружу, разметать всё вокруг.

— Зачем ты это сделал?.. — она подняла на него глаза, и в этом взгляде смешались обида, недоумение и что‑то ещё — неуловимое, пугающее, то, что она сама боялась назвать. Словно невидимая дверь в глубине души дрожала на пороге открытия, но никак не решалась распахнуться.

Стёпа открыл рот, но слова застряли где‑то между сердцем и губами, запутавшись в невидимой паутине нерешительности. Вместо ответа он снова потянулся к ней — отчаянно, почти судорожно, словно пытаясь ухватиться за ускользающую нить, за последний шанс всё исправить, вернуть мир в прежнее русло.

Глаша отступила. Резко. Решительно. Каждый её шаг отдавался в пустоте коридора, будто удары молота, выбивающие новые трещины в хрупком мире, который ещё утром казался таким прочным.

— Подожди. Я… мне нужно время.

Её шаги эхом рассыпались по пустому коридору, отсчитывая последние секунды прежней жизни. Она удалялась, оставляя его одного — одинокую фигуру посреди хаоса неразрешённых вопросов. Стёпа стоял, глядя вслед ускользающей фигуре, и с холодной, пронзительной ясностью понимал: он не просто переступил черту — он взорвал всё, что было построено за эти месяцы. Теперь осколки лежали между ними — острые и беспощадные, как зеркала, в которых отражалась разбитая реальность, тысячи её осколков, каждый из которых ранил по‑своему.

Загрузка...