Ну очень правдивый рассказ о войне

Я стоял примерно в сотне метрах от ДОТика. Небольшой такой, аккуратный; вокруг же — разруха от артиллерийской подготовки, что мы проводили примерно полчаса тому назад, но на самом укреплении — лишь царапины, не более. Петар, наш доброволец Хорватский, даже раздумывал: "Братцы, а? Может, не зря Бог бережёт ДОТ? Может, мы его сначала из артиллерии разобьём?". Ему Митька, конечно же, указал: дурак он, ведь религия — не доказано, что Бог есть, но идея хорошая, обстрелять укрепленьице ещё раз.

Я же, не обращая совершенно никакого внимания на эти разговоры, приказал отступить далече от места обстрела, чтоб нас не убило ненароком, и послал эдакого "гонца" в виде Сидора, чтобы он дошёл до ближайшего связиста и сказал обстрелять ДОТ, что тот, вдалеке.

Спустя примерно полминуты ожидания, или больше, клянусь, я не считал, ударил всего один снаряд по укрепленьицу и около дюжины снарядов близ ДОТа. Его не пробило! Очень слабая артиллерия. Но, подумалось мне, все внутри контужены, и сопротивления нам оказать не смогут. Я тут же приказал проследовать всему взводу за мной следом по извилистым и аккуратным вражьим окопам к строению, и как только мы вновь оказались на расстоянии мушкетного выстрела, поднялся, выставив пистольет вверх, и побежал вперёд. Бойцы — за мной мигом, с криком: "Родина зовёт". По нам начал пулемёт стрелять, но с опозданием, и ни разу ни в кого не попал: всё вверх стрелял пулемётчик вражий зачем-то.

Понял я, что действительно все контужены. Обходим малость покосившуюся "крепость в миниатюре", а там действительно около шести недругов сидят, с округлёнными глазами, на нас смотрят, ружья пытаются зарядить, а не могут — руки их не слушаются!

Я их приказываю пленить. Сидор, наш штурмовик в особом бронежилете тяжёлом, сурово смотрит на бедолаг, и скручивает их по одному, покуда другие из взвода ружья отбирают.

Мы, значится, также пленили офицера. Я смотрю: лет ему пятьдесят. Смотрю и говорю: ветеран? Он отвечает: ветеран это войны и ветеран прошлой войны. Спрашиваю его, значится: а где воявал? Он и ответил: против вас воявал вот там-то. Удивительно! Я тоже против вас воявал. Так ему и говорю. И он удивлён.

И я, конечно, тоже удивлён, но не тем, что против меня кто-то воявал десять лет тому назад, а что офицер в ДОТе забыл что-то. Покуда я раздумывал об этом, услышал от него предложение: заключить мир на равных условиях, поскольку военные методы зашли в тупик.

Что-то, думается мне, не так. Я же не дипломат, чтобы мир заключать, и он — не дипломат.

Поймав себя на этой мысли, я и сам подумал: может, и меня контузило, что серьёзно это обсуждаю?

Конечно же, не контузило. Меня Митька окликнул: вы, дескать, Александр Михалыч, чего непринуждённые беседы ведёте с противником, когда идти вперёд надо? Приказ же есть, чтоб быстро взять многие территории. А тут его Петар и одёрнул, дескать, здесь шестеро пленных, среди которых офицер; кому их держать? Нам каждый боец во взводе нужен, один останется здесь или поведёт пленников в тыл — и дальше двигаться не сможем; значит, двигаться некуда, остаёмся здесь до прихода подмоги.

И он был очень прав.

Тогда уж Митька возразил: "А давайте... перебьём пленных!". Интересное предложение, но непрактичное. Мы, конечно же, очень близки были к победе, ведь это укрепление всего в ста километрах от столицы врага, но пока что пленниками надо подорожиться, в том числе и даже в особенности — офицером. Пусть Митька, что за весь взвод пьёт по "сто фронтовых" (итого, литр двести водки), посидит здесь и закуси поищет, а Петар пойдёт за подмогой. Нам пока что деваться некуда, а отдохнуть все не прочь.